Текст книги "Мертвый час"

Глава седьмая

Назвать жилище Волобуевых дачей язык не поворачивался. Настоящая загородная усадьба – дом с башенкой, балкончиком и эркерами, сад с заросшим прудиком, тенистыми аллеями и беседками. В Первопрестольной такие называют «подмосковными».

В древней нашей столице «загородные дворы» появились еще при Рюриковичах. Для знатных бояр подмосковные дачи были и местом отдохновения, и источником исправления всяких бытовых нужд, как то: сена, дров, хлеба, всякой живности, овощей и фруктов; да и доход немалый приносили, так как излишки продавались на сторону. Перебравшись по самодурству Петра Первого на берега Невы, аристократы сильно тяготились отсутствием там загородных хозяйств. И царь пошел навстречу, принялся раздавать им окрестные земли. Наделы вдоль Петергофской дороги из-за близости царской резиденции считались самыми престижными. Однако строить там хоромы Петр запретил. Задумав Петербург копией восточного Амстердама, его окрестности пожелал скопировать с берегов голландской реки Вехт, застроенной величественными особняками во французском стиле. «Загородные дворы» под Петербургом, которые стали именоваться «приморскими дачами», можно было передавать по наследству, однако продавать, закладывать и дарить их было запрещено. Да и отобрать могли: если боярин в немилость впал или в названные царем сроки не возвел построек.

Неудивительно, что многие аристократы искренне желали Петербургу поскорей уйти под воду.

Почти так и вышло…

Петр Второй, избавившись от Меншикова, переехал в Москву. И Петербург тут же обезлюдел. В «предумышленном», по выражению Достоевского, городе жить никто не желал. Но случайная болезнь свела юного царя в могилу. Снова, уже в третий раз за пять лет, встал вопрос: кого сажать на трон? Земский собор, избравший в 1613 году царем Михаила Романова, постановил, что и каждого последующего самодержца надо выбирать. Но то решение давно было позабыто. Будущего правителя опять стали искать в «романовской колоде». Правившим тогда Долгоруким приглянулась Анна, дочь Ивана Пятого, брата и соправителя Петра Первого. Двадцать лет назад дядюшка-император сослал ее замуж на самые задворки тогдашней Европы, в Курляндию[84]84
  Ныне Западная Латвия.


[Закрыть]. Предложение Долгоруких для Анны Иоанновны было и неожиданным, и лестным, она легко согласилась на предложенные ими условия. Однако после восшествия на престол с той же легкостью разорвала подписанные ею «Кондиции»[85]85
  Договор между ею и Верховным тайным советом, по которому все полномочия монаршей власти фактически переходили к Долгоруким.


[Закрыть]. И, к всеобщей неожиданности, править решила из Петербурга. Боярам пришлось возвращаться в брошенные было городские усадьбы и приморские дачи.

Прилагательное «приморские» постепенно забыли. «Известное пространство загородной земли, данное от государя», стали называть просто дачами. А вот в Москве, наоборот, потерялось слово «дача», пригородные усадьбы именовали просто «подмосковными».

Однако на этом приключения слова «дача» не закончились. Через столетие после Анны Иоанновны, в царствование Николая Первого, население Петербурга сильно увеличилось, и город пришлось перестраивать – приземистые уютные строения с огородами и палисадниками постепенно уступили свои места доходным домам. Количество зелени уменьшилось, в столице стало нечем дышать, особенно летом, и за город в жаркие месяцы стали выезжать не только богатые аристократы, но и все, кому позволял доход: офицеры и чиновники, купцы и священнослужители. Спрос опережал предложение, горожане снимали в окрестностях любое жилье, хоть и избу, однако даже ее именовали гордым словом «дача».

Графиня Мария Дмитриевна с хозяйской гордостью показала Сашеньке первый этаж, где располагались столовая, кухня, гостиные, бильярдная:

– А на втором этаже только спальни да кабинет графа.

– Хотелось бы и там осмотреться, – попросилась Тарусова.

Графиня горестно вздохнула, но перечить гостье не стала. Взбираясь за хозяйкой по лестнице, Сашенька поняла причину печали: подъем дался Марии Дмитриевне нелегко.

– Тяжело взбираться. Сердце у меня больное. Вниз подумываю переехать, – переведя дыхание, пожаловалась графиня, сделав перерыв между пролетами. – А ведь и пятидесяти еще нет.

Тарусова удивилась – Мария Дмитриевна выглядела много старше названных ею лет. Как же старит людей болезнь.

Дверь в злополучную комнату с балконом отсутствовала.

– Николя, мой младшенький, это его комната, нынче в Москве. Потому слуги и не торопятся ставить дверь обратно, – отдышавшись после лестницы, пояснила Мария Дмитриевна. – Придется Петюне поручить. Хоть и молод, а самый расторопный.

– А в ночь ограбления комната была заперта? – уточнила княгиня.

– Да, моя дорогая. Потому и пришлось дверь выламывать. Ключ-то от нее лишь один, остальные Николя растерял.

– Снаружи или изнутри была заперта дверь?

– Кто его знает? Замок – врезной, и так и сяк можно. Полиция считает, что Автандил запер снаружи, а князь уверяет, что запер ее изнутри, перед тем как с балкона спуститься. – Мария Дмитриевна неожиданно всхлипнула, на глаза ее навернулись слезы, она достала платочек, чтобы их утереть. – Четыркины о нашей беде разболтали?

– Да.

– Терпеть их не могу…

– Мне почему-то кажется, – медленно, подбирая нужные слова, начала Сашенька, – что князь Урушадзе не крал облигации.

– Я тоже так считаю, – снова вздохнула графиня.

Ах вот оно как! Выходит, Мария Дмитриевна в виновность зятя не верит. Надо расспросить ее поподробней.

– Но Андре меня не слушает, – пожаловалась Мария Дмитриевна. – Почему он верит Четыркину? Разве можно? Глеб Тимофеевич страдает алкоголической болезнью. Ему не только Автандил, бесенок с рогами мог привидеться. Да и вообще, что сам-то Четыркин позабыл ночью в кабинете Андре?

– Полностью с вами согласна, – закивала головой Сашенька. – Но как объяснить револьвер? Как он оказался у вашего зятя?

– Автандил же объяснил – подобрал его в саду на дорожке.

– Очень неубедительно…

– Почему? Если бы Авик совершил кражу, у него не только револьвер нашли бы, но и облигации. Но их-то не обнаружили.

– Мог спрятать.

– А револьвер позабыл? Авик, конечно, диковат и необразован, но вовсе не глуп. Если бы спрятал облигации, спрятал бы и револьвер. Нет, Авик ни при чем. Не будь Андре таким упертым… Ай, да что говорить…

Сашенька с позволения графини вошла в комнату.

На стенах, обклеенных дорогими обоями, висели «кабинетки»[86]86
  Модный в те года формат фотографий, 10 × 16 см.


[Закрыть] с портретами графа, графини, Аси и Михаила. Вдоль стены стояла узкая кровать, за ней, ближе к балкону, – письменный стол, заваленный учебниками по физике, химии и начертательной геометрии.

«Какие необычные интересы для пехотного офицера», – подумала Сашенька.

Мария Дмитриевна словно мысли ее прочла:

– Николя мечтал выучиться на инженера. Просил у отца позволения перейти из классической гимназии в реальную. Но Андре не разрешил. Сказал, что там учат на нигилистов.

Гимназическое образование в Российской империи было излишне гуманитарным. Из точных наук изучалась лишь математика, остальные часы в классических гимназиях были отданы языкам (русскому, латыни, греческому и французскому), Закону Божьему и истории с географией. Передовые умы того времени отлично понимали, что этих предметов недостаточно для подготовки будущих врачей, инженеров, агрономов, etc… Поэтому еще в пятидесятых годах XIX столетия возникли так называемые реальные гимназии, где вместо древних языков преподавались естественные науки. Но выпускники таких заведений в отличие от обучавшихся в классических гимназиях не могли без экзаменов (все та же латынь) поступить в университеты. Попытки министра народного просвещения Головнина уравнять в правах оба вида гимназий была в штыки воспринята консерваторами: по их мнению, естественные науки отрицали религию и воспевали материализм.

После покушения Каракозова[87]87
  Дмитрий Владимирович Карако́зов (1840–1866) – революционер-террорист, совершивший 4 апреля 1866 года неудачное покушение на Александра II.


[Закрыть], когда выяснилось, что революционные идеи популярны среди учащихся, Головнина отправили в отставку. Его преемник оказался из консерваторов. Он еще больше понизил статус реальных гимназий, переименовав[88]88
  В 1871 году.


[Закрыть] их в училища. Свидетельства об их окончании с той поры лишь «принимались в соображение» при поступлении в высшие специальные заведения.

– Андре запретил Николя поступать в университет. Сказал, что все Волобуевы были офицерами. И раз Николя носит его фамилию, значит, не имеет права прожигать науками жизнь.

– А почему Николя уехал в Москву? Военных училищ и в Петербурге предостаточно, – поинтересовалась княгиня.

– Подальше от отца. Сильно на него зол. А у меня из-за этого отъезда сердце еще больше болит. Как он там? Пишет редко, всего раз в неделю и всегда одно и то же: не волнуйтесь, маменька, все хорошо.

Мария Дмитриевна снова достала платочек и промокнула слезинку.

– Не расстраивайтесь, – поспешила ее успокоить Сашенька.

– А ваш старший? Куда планирует? – спросила графиня из вежливости.

– Евгений решил пойти по стопам отца. На юридический.

– Да, юристы нынче в моде. И зарабатывают недурно. Мой крестный брат тоже юрист. Нынешней зимой отличное имение в Орловской прикупил. Ну что, к столу?

Чай был сервирован в беседке, обвитой диким виноградом. Легкие закуски, графинчики с красным и столовым винами, серебряный самовар, сушки, плюшки, пирожные и непременно варенье. Какое без него чаепитие на даче?

Наскоро насытившись, Сашенькины дети вместе со старшим сыном Волобуевых Михаилом (несчастный молодой человек хоть и передвигался в коляске, управлял ею очень ловко) отправились на конюшню смотреть лошадей. Нина составила им компанию. За столом остались Сашенька, чета Четыркиных, граф с графиней, их дочь Ася и еще один гость, видимо, сосед, представили которого необычно – Леонидиком. Согласитесь, престранное имя для пятидесятилетнего мужчины. Да и сам он был престранным. Ручку Сашеньке не поцеловал, даже не кивнул, лишь хрюкнул что-то под нос и тут же уселся за стол. Ел с аппетитом, но участия в разговоре не принимал. Украдкой наблюдая за ним, княгиня пришла к выводу, что Леонидик не в себе. Ну разве станет нормальный человек раскладывать пасьянс из печенья, прежде чем его съесть?

Видя, как шокирована Тарусова, графиня Волобуева попыталась отвлечь ее разговором:

– Раньше, до всех этих трагедий, у нас по пятницам собирался здешний бомонд…

Когда Леонидик дожевал пасьянс из печенья, он принялся выкладывать домик из шведских спичек, при этом замурлыкав мелодию. Очень и очень знакомую.

– Бетховен? – узнала княгиня. – Первая соната?

Леонидик, не прекращая мурлыкать, кивнул, мол, да, она.

– Андре, – обратилась Мария Дмитриевна к мужу. – Леонидик по-прежнему исполняет первую сонату. Вы говорили с полицмейстером?

– Нет, Мари, – усмехнулся Волобуев, вышедший сегодня к гостям в дорогой чесучовой[89]89
  Ч е с у ч а – плотная ткань полотняного переплетения из шелка дикого дубового шелкопряда, обычно имеет естественный кремовый цвет.


[Закрыть] паре. – Решил, что вы шутите.

– Какие могут быть шутки? – И Мария Дмитриевна пояснила гостям: – Оказывается, в ту ночь, когда нас ограбили, Леонидик видел в саду разбойника. Не смейтесь, Юлия Васильевна.

– Я просто поперхнулась, – подняла бровь Четыркина, которая села рядом с мужем, чтобы тот не напился.

Но Глеб Тимофеевич все равно исхитрялся каждые пять минут порадовать себя стопочкой столового вина.

– Очень вас прошу, Андре, – графиня вновь обратилась к мужу. – Сообщите о разбойнике полицмейстеру. Завтра же.

– Боюсь, услышав про разбойника, он тоже поперхнется, – пошутил в ответ граф и, наклонившись к Сашеньке, пояснил: – Мой шурин не совсем нормален. То бишь совсем не нормален.

– Не смейте так говорить, Андре, – возмутилась графиня. – Леонидик здоров. Просто не такой, как все.

– Таких и считают ненормальными, – напомнила Четыркина.

Граф посмотрел на нее с благодарностью, графиня – с ненавистью.

– Леонидик не способен лгать, потому что фантазия у него отсутствует, – объяснила Мария Дмитриевна. – И если говорит, что видел разбойника, значит, так и было.

– Давайте тогда уточним подробности. Во что разбойник был одет? – спросил хмельной Четыркин.

– Понятия не имею, – с раздражением ответила графиня. – Вы же знаете, Леонидик неразговорчив, если скажет пару слов за неделю, уже хорошо. Андре! Я все-таки настаиваю на вашем визите к полицмейстеру. Авик не виноват…

– Вы опять за свое, Мари? – вспылил граф. – Я же сказал: вопрос закрыт! Раз и навсегда.

И стукнул кулаком.

Наступила пауза. Если, конечно, не брать во внимание мурлыканье Леонидика.

– Ваш брат – музыкант? – спросила у графини Сашенька, чтобы прервать неловкую паузу.

– Да, – подтвердила Мария Дмитриевна, теребя в волнении салфетку в руках. – Но необычный. У брата изумительная музыкальная память. Помнит наизусть все произведения, что слышал хотя бы раз. Каждую оперу, каждую симфонию. Может воспроизвести партию любого инструмента, я проверяла. Но на музыкальных инструментах, увы, не играет, только мурлыкает под нос. Родители пытались обучить его игре на фортепиано, однако Леонидик отказался, заявив, что у него и так внутри целый оркестр.

Волобуев хмыкнул, Четыркин крякнул, Юлия Васильевна улыбнулась краешками губ. Глеб Тимофеевич, опрокинув очередную рюмашку, обратился к уникальному Леонидику:

– Друг мой, хватит с нас неметчины. Спой что-нибудь наше, патриотическое, «Кума Матрена, не подвёртывайся», знаешь?

Юлия Васильевна покраснела, остальные сделали вид, что не расслышали. А Четыркин вдруг запел сам, но не про Матрену, а про козла, что пошел в огороды. На припеве:

 
Чибирики, чок, чибирики,
Комарики, мухи, комары
 

Волобуев не выдержал:

– Заткнись, Глеб. И ты заткнись, Леонидик.

И тут сдали нервы у Аси, до той поры помалкивавшей:

– Папенька! Умоляю! Простите Авика!

– Так, – граф перевел взгляд с жены на дочь. – Вы нарочно этот разговор затеяли?

– Да, – не стала юлить Ася. – Без гостей вы нас не слушаете.

– Что ж, в полном вашем распоряжении. – Граф, до того сидевший вразвалочку, выпрямился на спинке стула.

Тон его ничего хорошего не предвещал.

Ася пробормотала:

– Авик не способен украсть. Даже если буду с голоду помирать, чужого не возьмет.

– С этим согласен, – неожиданно сказал граф. – Ради тебя он и муху не задавит. Потому что ему плевать на тебя.

– Неправда, Авик любит меня.

– И не только тебя. Кого только не любит твой Авик. Ни старуху, ни молодуху не пропустит. Знаешь, почему у тебя мертвец родился? Потому что твой Авик заразил тебя сифилисом.

– Вы с ума сошли, Андре, – возмутилась Мария Дмитриевна. – Как можно, при гостях…

– Сами при них захотели, – парировал Волобуев.

У Аси затряслись руки, по щекам потекли слезы:

– Папенька…

– Хватит, Ася, хватит. Высказала что хотела, а теперь ступай.

– Ее нельзя отпускать одну, – забеспокоилась Мария Дмитриевна. – Вдруг опять…

– Отправь с ней человека…

– Я могу… – попытался встать Четыркин.

Супруга его удержала.

– Петюня, – крикнула графиня.

Будто из-под земли в беседке возник розовощекий крепыш-блондин.

– А кучер здесь что позабыл? – возмутился граф.

– Помогал на стол накрыть, теперь ждет, когда закончим, чтобы убрать, – объяснила ему супруга и ласковым тоном дала поручение кучеру: – Проводи, дружок, княгиню в спальню.

– Слушаюсь.

– И Леонидика уведи, – велел князь.

– Андре, оставьте моего брата в покое. Он никуда не пойдет.

– А я говорю, пойдет.

– Андре, опомнитесь, – одернула мужа графиня. – Мы сами здесь гости, – и пояснила изумленной княгине: – Мои родители оставили дачу Леонидику. Андре всего лишь опекун.

– Тогда уйду я, – Волобуев поднялся со стула. – Александра Ильинична, не составите компанию? Еще раз прошу прощения, – граф предложил Сашеньке руку, и они двинулись по аллее.

– За что, ваше сиятельство?

– За безумного родственника, за нервную супругу, за упрямицу дочь…

– Асю можно понять. Она защищает супруга. Почему бы вам и вправду не проявить великодушие?

– И вы туда же?

– Меня просили передать вам письмо, – перевела разговор Сашенька.

Волобуев удивился:

– Неужели ваш батюшка?

– Вы разве знакомы? – изобразила изумление Сашенька.

– Да так, дела-делишки, – улыбнулся граф. – Сделал ему интересное предложение. Теперь жду ответа.

Княгиня вытащила из ридикюля конверт, в который заранее положила записку Урушадзе, и молча подала. Граф сорвал печать, достал листок и нацепил очки. Дочитав, порвал записку и выкинул ее обрывки в кусты:

– Откуда у вас эта гадость?

– Вчера я навещала вашего зятя…

– Зачем? – у Волобуева вытянулось лицо.

– Муж мой – адвокат. Начинающий. Ему нужны клиенты, – повторила княгиня вчерашние слова Нины, хотя и понимала, что выглядит круглой дурочкой.

– И что Автандил? – спросил с некоторым беспокойством Андрей Петрович. – Согласился?

– Пока что думает.

– Советую и вашему мужу крепко подумать. Мой зятек нищ. Гонорарий выплатить не сможет.

– Вы нарочно так говорите. Верно, боитесь, что мой Дмитрий Данилович выиграет дело, – очень жеманно, продолжая играть роль дурехи, протянула Сашенька.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся Волобуев. – Ни один адвокат это дело не выиграет. Против Автандила улики и свидетель, которого он едва не застрелил.

– Ваш свидетель – горький пьяница.

– И что? Четыркин такой же подданный его величества, как и все остальные. Ваше сиятельство, давайте о чем-нибудь приятном. Например, о вас. Вам говорили, что вы – очаровательны?

– Когда-то давно…

Сашенька редко возражала против легкого флирта. Всегда приятно, когда нравишься.

– Говорили, что способны вскружить голову? Даже такую седую, – граф приподнял шляпу и продемонстрировал тронутые серебром волосы. – Давайте-ка свернем, там вдалеке уединенная беседка, хочу вам ее показать.

Сашенька забеспокоилась. Они и так забрались в самый дальний угол сада. Если граф станет приставать, что, судя по похотливой улыбочке, весьма вероятно, кричи – не кричи, никто не услышит.

– В другой раз.

– Как говорили в нашем драгунском полку, не стоит откладывать на завтра ту, что можно полюбить сегодня, – граф обнял княгиню за талию и притянул к себе.

Вот нахал! Ведь Сашенька, кто не знает, самых строгих правил! Уже набрала воздуха, чтобы произнести резкость, как услышала крик:

– Мама! Мама!

Боже, Володя! Что стряслось?

В эту секунду младший выбежал на аллею, где стояли Сашенька и граф, и, увидев мать, ринулся со всех ног. Подбежав, стал взахлеб рассказывать:

– Мама! Мама! Лошадь просилась в уборную. Но никто ее не понял. И не отвел в отхожее. И она… – Володя задумался. Так и не подобрав слова, вытянул вверх запачканный ботинок. – Вытри, пожалуйста, а то Наталья Ивановна будет ругаться.

Сашенька вытащила платок из ридикюля, чтобы обтереть ребенку обувь.

– А вот и гувернантка, – грустно произнес Волобуев, увидав, что на аллее появилась запыхавшаяся от поисков Наталья Ивановна. Склонившись к уху Сашеньки, он прошептал: – Завтра, в двенадцать, в салоне Копосовой.

Глава восьмая

Адюльтерам препятствовала не столько мораль, сколько женская одежда. Тридцать три крючка на ботинках, чулки на подвязках, шнуры на корсете, двадцать две пуговицы на лифе… Ни раздеться, ни одеться без посторонней помощи приличная дама не могла. Конечно, распаленный кавалер мог попросту задрать ей юбку, ведь нижнего белья тогда не носили, но вряд ли подобное свидание могло удовлетворить. С крючками же, пуговицами и шнурками мужчины справиться даже не пытались: пока возлюбленную разденешь – весь пыл пройдет. Да и как потом ее одеть?

Решение пикантной проблемы придумали модные магазины. Дам там раздевали на законных основаниях – для примерки нарядов. Многие мужья и не догадывались, что обновление гардероба можно совместить с интрижкой.

Непристойное предложение встретиться в модном салоне Сашеньку взбесило. Лишь появление Натальи Ивановны спасло Волобуева от заслуженной пощечины. Каков наглец! Ведь ни малейшего повода не дала. И всячески пыталась уклониться от ухаживаний. Но, пожилой таскун настолько глуп, что даже не понял, как он Сашеньке неприятен.

Подумать только: обвиняет зятя в супружеской измене, разводит из-за этого с дочерью, а сам… Княгиня готова биться о заклад, что и сам Волобуев ни старуху, ни молодуху не пропустит…

Стоп!

Эти слова Сашенька уже слышала.

От кого? Где?

Как раз у Волобуевых Андрей Петрович их и произнес. Но не про себя, про зятя.

Интересно, откуда про измены Урушадзе знает? Вряд ли тот ему исповедовался.

А вдруг они столкнулись в салоне этой самой Копосовой?

Сашенька, нежившаяся после сна в постели, вскочила. Последние дни мучилась загадкой – как отыскать любовницу Урушадзе? И вот оно, решение. Надо идти в салон.

Но сможет ли она хоть что-нибудь там узнать? Вряд ли. Хозяйка наверняка дама тертая, десятки раз сталкивалась и с обманутыми мужьями, и с разъяренными женами. Лишь улыбнется загадочно и промолчит. И никакими деньгами ее не купишь. Не станет она рисковать собственным делом ни за сто, ни даже за тысячу рублей.

Сашенька дернула за сонетку, чтобы кухарка помогла ей причесаться и одеться.

А если заказчицей прикинуться? А вот это идея! Чтобы пошить платье, Сашеньку придется обмерить. Хозяйка этим не занимается, значит, поручит белошвейке. Покамест та будет ее раздевать, княгиня заведет разговор о посетителях. Несколько монет или даже купюр освежат белошвейке память. Фамилию любовницы она вряд ли знает, но даже описание внешности резко сузит поиски.

– Нет, легкое летнее не подойдет, – отвергла княгиня принесенное платье.

В таком в салон не пустят – дешевка. А вот загородное из шамберийского газа с цветочками из золотого шнура, в котором Тарусова вчера красовалась у Волобуевых, вполне устроит. Выйдя из моды, платье целых шесть лет пылилось в сундуке, пока вдруг шамберийский газ не вернул себе популярность. Конечно, пришлось перешивать из кринолина в турнюр, но это в разы дешевле, чем пошив нового. Что очень важно, ведь до того, как Дмитрий Данилович стал присяжным поверенным, Тарусовым приходилось экономить. Да и теперь не легче. Нет, доходы, конечно же, возросли, но и расходы за ними потянулись: прислугу наняли (раньше за все про все отвечала старая Клаша), Сашенька с детьми поехала на курорт, квартиру придется менять на более просторную…

Нет, обновку княгиня себе позволить пока не может. И идейку заказать платье в салоне Копосовой, увы, придется отвергнуть.

И как же быть?

Ах, жаль, что Дмитрий Данилович не в Рамбове. Они с Сашенькой могли бы прийти в салон вместе, изобразить влюбленную парочку и…

Дать мужу телеграмму, чтоб немедленно выезжал?

Нет, узнав причину, страшно разозлится: Сашенька дала клятву никогда больше не лезть в его дела. Но как не лезть, если невинного человека судят за разбой? А потерпевший – преотвратительный субъект, который вымогает деньги у Ильи Игнатьевича и делает непристойные предложения Сашеньке.

Но… Диди за защиту Урушадзе пока не брался. Значит, и дело еще не его. Посему можно смело утверждать, что княгиня клятву держит.

– Ну, барыня, сегодня вы красавица, – закончив туалет, сказала кухарка.

– А вчера уродиной была?

Матрена с ответом не нашлась.

– Подавай на стол, – распорядилась Сашенька.

– Так уже подала.

Тарусова подняла бровь. Как? Без ее команды?

– Алексей Иванович с машины голодными пришли-с. Вот и подсуетилась. А детишки увидели и тоже захотели. Вы уж не серчайте, барыня.

Сашенька и не собиралась.

Алексей Иванович! Лешич! В отсутствие Диди – лучший кандидат для похода в салон.

С Алексеем Прыжовым княгиня выросла под одной крышей – Илья Игнатьевич Стрельцов взял бедного сироту на воспитание. Когда Сашеньке стукнуло пятнадцать, влюбилась в него. Но семнадцатилетнего Прыжова тогда волновали женщины постарше, волнующе доступные, умевшие сводить с ума. Сашенька от отчаяния попыталась отравиться. Отроковицу откачали, но объект ее обожания от греха подальше отправили в Москву, где Алексей и закончил образование. Когда доктором медицины вернулся в родной город, Сашенька уже была замужем. Чувства к Прыжову, увы, у нее прошли. А вот у Алексея к ней неожиданно вспыхнули. Глаз не мог отвести, заикался, когда разговаривал. Сашенька торжествовала – как в любимом ею романе, незадачливый герой к финалу прозрел. Готовилась холодно выслушать и гордо, хоть и со слезой, отказать. Однако Лешич с признаниями не спешил, лишь вздыхал и смотрел душераздирающе. Что любит – княгиня не сомневалась, женщины без всяких признаний сие знают. Сперва злилась, потом привыкла, а с какого-то момента эту невысказанную любовь стала ценить. Всегда приятно, когда обожают. Бескорыстно, безмолвно, безнадежно…

Верный Лешич на правах друга и семейного врача часто у них бывал. Но даже наедине с ней был безупречен. Княгиня настолько свыклась, что, кроме мужа, есть еще и воздыхатель, что известие о прыжовской женитьбе стало громом средь ясного неба. Конечно, за Лешкину неустроенность Сашенька сильно переживала. Как-никак тридцать семь ему… Но все больше на словах, отпустить от себя уже не могла, вроде и не нужен, а без него – никак.

И невеста ей не нравилась. Нет, как гувернантка Наталья Ивановна княгиню устраивала. Но какая из нее, скажите на милость, Лешичу жена? Это просто смешно. Они не пара. Лишь испортят друг другу жизнь.

Попытка сие объяснить Прыжову окончилась неудачей. Лешич неожиданно поставил вопрос ребром: или он, или Диди! Пришлось смириться. Диди она обожала и бросать из-за собственнических чувств к Прыжову не собиралась.

Черт! А ведь Лешич приехал не к ней, а к невесте. Как же отодрать их друг от друга и отвести экс-воздыхателя к модистке?

– Рад тебя видеть, – Лешич, неотразимый в новом белом костюме, выпорхнул ей навстречу.

– А как рада я! Представить себе не можешь, – в ответ на касание Прыжова к ручке Сашенька чмокнула его в щечку.

И кинула взгляд на гувернантку. Ага! Ревнует. Ну-ну. Привыкай.

Лешич от внезапного поцелуя смутился, пробормотал:

– Садись, оладьи чудо как хороши, – и отодвинул венский стул, чтобы Сашенька смогла занять свое место за круглым столом.

Княгине налили чай с молоком. Взяв вилку, она потянулась за оладушками.

– Мамочка! Дядя Леша согласен. И мы пойдем купаться. Ура! – поделился радостью Володя.

Хорошо, что вилки из железа делают. А то княгиня ее переломила бы. Смолоду плавать неприученная, Сашенька и детям не позволяла. Но те, приехав в Ораниенбаум, рвались на залив, и, чтобы запрет не выглядел капризом, придумала отговорку: мол, купальни-то раздельные, отдельно для женщин, отдельно для мужчин, за Таней, понятно, Наталья Ивановна приглядит, а вот за Володей некому – Женя еще молод, вдруг отвлечется, вдруг недоглядит? Дети так расстроились, что пришлось подарить слабую надежду: вот приедет папа…

– Вы не против, мамочка? – уточнил на всякий случай Евгений и, не дождавшись ответа, выпалил: – Я уже сбегал к Четыркиным, пригласил Нину.

Татьяна забила последний гвоздь в этот гроб:

– По дороге мы зайдем за Михаилом.

Что? Ну и кавалера себе нашла. Только калеки им не хватало.

– Он в коляске будет плавать? – не сдержалась княгиня.

– Мишу будут купать слуги.

– А коты любят плавать? – спросил младший.

Зашел издалека, но гувернантка его затею сразу раскусила:

– Нет, Володечка. Нет. Обормота не возьмем. Коты боятся воды.

– Ну вот, – расстроился мальчик. – Все пойдут парами: Таня с графом Михаилом, Женя с Ниной, Наталья Ивановна с дядей Лешей, лишь я буду один-одинешенек!

– Ты пойдешь с мамой, – улыбнулась Наталья Ивановна.

Как показалось Сашеньке, издевательски. Ишь, с Лешичем она пойдет. Ну уж дудки! Прыжов, заметив Сашенькино раздражение (знал ее хорошо), попробовал разрядить обстановку комплиментом:

– Как же тебе идет это платье, Сашич.

Сашич и Лешич. Так они звали друг друга в детстве.

– Ты думаешь? – обрадовалась она. Не комплименту, нет. Теме разговора. Та, что надо. – А мне, представь, надоело. Хочу заказать новое. Говорят, в Рамбове неплохой салон имеется. Так что на купальни – без меня.

– Придется брать кота, – вздохнул младший.

– И тебе новый костюм к лицу, – продолжила так удачно начавшийся разговор с Прыжовым Сашенька.

– Спасибо.

– Только, уж прости, фасончик сей давно вышел из моды.

Боковым зрением заметила, как вскинулась бровь у Татьяны. Дочь следила за парижскими новостями и точно знала, что костюм Прыжова из самых что ни есть последних журналов.

Лешич расстроился:

– Меня уверили, что этого сезона.

– Они всегда так говорят. Надо же избавляться от старья. Но, умоляю, не переживай. Очень-очень тебе идет…

– И я так считаю, Алексей Иванович, – нагло перебила ее гувернантка.

– На твоем месте… – Сашенька сделала паузу, чтобы гувернантка вспомнила свое место. Та сразу покраснела, а удовлетворенная княгиня повернулась к Лешичу, – на твоем месте я заказала бы другой.

– Наверно, ты права, – озабоченно произнес Лешич.

Свадьбу-то несколько дней играть. В один из них планировал этот костюм надеть. А он, подлец, из моды вышел.

– Хочешь, пойдем к модистке вместе? – предложила Сашенька.

Наталья Ивановна на миг оцепенела, но Лешич вежливо отклонил приглашение. Гувернантка выдохнула и улыбнулась ему.

Княгиня же отказу не огорчилась. На столь скорую победу и не рассчитывала. Знала, что сперва Прыжов откажется. Но потом, когда согласится, этот предлог ему пригодится.

Но как же увести Лешича? Рассказать правду? О, нет! Начнет голосить, что как лечащий врач рекомендовал ей морской курорт для поправки здоровья, а вовсе не для того, чтобы она подвергала себя смертельным опасностям… Диди номер два. Такой же зануда. Нет! Причину похода расскажет ему по дороге. Тоже нет! Еще бросит на полпути… Только в салоне. И только тогда, когда выяснит у белошвейки про любовницу Урушадзе.

И тут Лешич сам пришел ей на помощь:

– Сашич, а после модистки придешь на купальни? Мне с тобой переговорить надо.

Последнее слово Сашеньку обнадежило. Раз Лешичу «надо», значит, можно выдвинуть встречные условия:

– Давай вечером…

– Не могу. Собираюсь уехать дневной машиной.

Еще одна обнадеживающая новость. Та отходит в три часа. Если удастся увести Лешича в салон, с детьми на купальни не успеет.

– Значит, переговорим в другой раз, – с нарочитым равнодушием произнесла княгиня.

– А если после завтрака? Удели мне десять минут, пожалуйста.

– Три. Очень тороплюсь.

И не спеша принялась за очередной оладушек.

Они вышли в сад.

– Как ты знаешь, я сделал Наталье Ивановне предложение, а она его приняла, – начал Лешич.

Опять двадцать пять. Опять про свой брак.

– Покороче…

– Я – чиновник. И должен получить согласие на женитьбу от начальства.

– Но это формальность.

Сашеньку эти разрешения всегда веселили. Почему лишь на женитьбу? Надобно и на обзаведение младенцами разрешения ввести. И на право покинуть этот мир. А то помирают когда хотят, никакого порядка.

– Не скажи. Я советовался с коллегами. Не советуют упоминать, что будущая супруга работает, да еще в услужении.

– Почему?

– По мнению начальства, это недопустимо. Мне наверняка откажут.

– С какой стати? – возмутилась Сашенька.

– Негоже состоящему на коронной службе жениться на прислуге.