Текст книги "Принцесса в академии. Драконий клуб"

– Послушайте, профессор Черата, – сказала я, когда мы оказались в коридоре, и вывернулась из ее хватки. – Я пришла не просто так, а за одной вещью, и без нее не уйду.

Она тоже остановилась. Очки на носу аж подпрыгнули.

– Мадам Черата, – прошипела она, поправляя их. – Если вы не забыли, то говорите с новым ректором Принсфорда.

– Мадам Черата, – согласилась я. – Знаю, мы с вами не всегда хорошо ладили, но сейчас не время вспоминать прежние размолвки. На кону судьба королевства. Мне только на секундочку забежать в один зальчик, и, обещаю, больше вы меня не увидите.

Она снова вцепилась в мой локоть и потянула по коридору к боковой лестнице. За закрытыми дверями шли занятия.

– Нет, тебе нельзя здесь оставаться.

– Да выслушайте же! – я затормозила пятками и попыталась вырваться, но на этот раз она держала крепко.

– Нет, это ты выслушай! – Она остановилась, тяжело дыша, и ткнула пальцем мне в грудь. – Все это не шутки. Тебя не должны здесь увидеть, а не то…

Раздалось сухонькое покашливание. Ректор побледнела и обернулась. Из-за поворота вышел, потирая ручки, Глюттон Медоречивый.

– Мадам Черата, – промурлыкал он, – как это любезно с вашей стороны лично доставить к нам принцессу Оливию. Вы ведь именно это собирались сделать – отвести ее во дворец, не так ли?

Ректор что-то неразборчиво пробормотала. Ясно было одно: этот оживший принц с вкрадчивыми манерами и лисьими повадками пугает ее до икоты.

Я тоже примерзла к месту, завороженно наблюдая за экс-статуей.

– Ну, разумеется, – кивнул он так, словно добился вразумительного ответа, – вам бы и в голову не пришло ослушаться распоряжения Его Величества.

К мадам Черате вернулся дар речи.

– Мадам Лилит, вы хотите сказать, – отчеканила она.

– Цели первого советника полностью совпадают с целями Его Величества, на благо которого она служит. Мы ценим лояльность жителей королевства и вашу, конечно. Благодарю, дальше я сам поведу принцессу.

Он потянулся ко мне, но мадам Черата вдруг загородила меня собой, чем немало удивила:

– Вы забываете, что я ректор этой Академии, и здесь действуют мои указания. Принсфорд вне чьей-либо юрисдикции, здесь свои законы, над которыми не властен даже король.

Глаз покровителя факультета магической дипломатии вспыхнул алым.

– Что я слышу? – вкрадчиво прошелестел принц. – Будь на моем месте кто-то другой, кто-то менее чуткий и дипломатичный, он бы решил, что ваши слова попахивают… изменой!

Мадам Черата издала судорожный вопль и схватилась за горло, машинально комкая бусы, словно ища спасения.

– Да как вы смеете… – прошептала она.

– И это вы забываете, дражайшая и многоуважаемая мадам Черата, – продолжил принц, надвигаясь на нее и с каждым шагом словно бы становясь выше. Приторная любезность стекала с лица, как глазурь с пирожного в жаркий день, придавая ему пугающие черты, – что Академия основывалась при моем непосредственном участии, и если кто и имеет право отдавать тут приказы, то это никак не жалкая профессоришка, – в голосе прорезалось злобное шипение. – Эти стены еще помнят меня.

Приказы! – вспыхнуло у меня в голове. Я сглотнула и крикнула принцу срывающимся голосом:

– Стойте, где стоите!

Он и бровью не повел. Все внутри похолодело: но как же так, во мне сыворотка послушания и я отдала приказ…

Мадам Черата попятилась, обернулась и бросила:

– Беги, Ливи, беги!

Я не заставила просить себя дважды. Подхватила подол и кинулась к ближайшей галерее, но тут Глюттон Медоречивый щелкнул пальцами, и раздался треск. Стены коридора шевельнулись, затряслись, из них посыпалась каменная крошка, и на моих глазах оттуда вышли два каменных голема и подхватили меня с боков, оторвав от пола. В том месте, откуда они вышли, остались глубокие проломы.

– Пустите, сейчас же отпустите меня! – завизжала я, молотя ногами в воздухе.

Я выкрикнула приказ еще несколько раз и внезапно почувствовала, как что-то покинуло меня. Словно сидевший внутри солнечный зайчик выскользнул и растаял. Я истратила остатки сыворотки!

Истуканы повернулись к принцу, ожидая дальнейших указаний и не обращая на мои вопли ни малейшего внимания.

У того, что был справа, на лице болтался оторванный кусок обоев, а к ногам прицепился плинтус, у того, что слева, на ухе покачивалась прежде висевшая на стене картина. Оба имели голову, руки и ноги, но в остальном мало походили на людей, напоминая скорее наспех вытесанные из камня болванки.

Принц повел носом, словно принюхиваясь.

– Сыворотка послушания? – спросил он с веселым удивлением. – Дешевые фокусы. Эти колдуны всегда забывают предупреждать о куче вещей. Например, что она не действует на облеченных древней магией. Ну, и на бездушных, конечно. – Он постучал костяшками по груди ближайшего голема.

Тот даже не моргнул.

Начали хлопать двери, оттуда высовывались встревоженные студенты и преподаватели. Среди прочих я узнала профессора Амфисбену, которая вела музицирование и неровно дышала к Озриэлю.

– Что здесь происходит? – нахмурился выглянувший из аудитории преподаватель.

К Глюттону Медоречивому уже снова вернулась непринужденная любезность:

– Приношу извинения за шум. Не обращайте внимания, несанкционированное проникновение на территорию Академии.

– Нет, не слушайте его! Он все это… – Но тут один из големов прикрыл мне лапищей рот. Словно булыжником с размаху заехал. Надеюсь, Озриэль будет любить меня и с выбитыми передними зубами. Теперь я могла только мычать и дрыгаться.

Судя по лицам, объяснение удовлетворило далеко не всех, но после того, как големы подогнали сомневающихся рыком, двери начали поспешно закрываться. Когда последняя захлопнулась, Глюттон Медоречивый повернулся к истуканам:

– Вы знаете, куда ее вести.

Голем убрал руку с моего рта. Я сплюнула каменную крошку, кашлянула и поинтересовалась:

– А нельзя ли озвучить для непосвященных?

Последнее, что я увидела, – это лицо мадам Чераты. Новый ректор Принсфорда кусала губы, и в выражении читалась смесь гнева и страха. А потом мне на голову опустился мешок, погрузив все во тьму.

Глава 24. Про долгожданное воссоединение в неожиданном месте

Я думала, дорога никогда не закончится. Один из големов взвалил меня на плечо и так нес все время. Мешок лишал возможности видеть, но не слышать. Когда меня спустили на первый этаж, у Августа вырвался удивленный возглас, но в ответ я могла лишь мычать, и то еле-еле.

Я болталась вниз головой, стукаясь о каменную спину и стараясь не задохнуться, что было непросто: мешковина лезла в рот, воздуха не хватало, а дыхание то и дело сбивалась, когда истукан поправлял меня, чтобы не сползала с плеча (я активно извивалась). Кровь прилила к голове, в ушах стоял гул, во рту пересохло. На то, чтобы кричать, сил просто не осталось, я боялась, что меня стошнит, если открою рот. Да и что бы я крикнула? На любое утверждение Глюттон Медоречивый мигом выдаст сотню убедительных опровержений, в этом он мастер. Уверена, даже если бы его поймали с окровавленным кинжалом в руках рядом с горой тел, он бы и тогда сумел придумать логичное объяснение.

Потом мы вышли наружу. По плеску воды я определила, что миновали фонтан, на брусчатке мои зубы начали выбивать чечетку, затем последовал лабиринт улиц, который сменился дорогой, ведущей прямо и вверх. Под конец мне было уже все равно, куда несут, только бы уже донесли и эта тряска закончилась. И она закончилась весьма неожиданно: последовал спуск, лязгнул замок, протяжно скрипнула какая-то дверь, и я очутилась на куче соломы. С головы сдернули мешок, я сделала несколько судорожных вздохов и заморгала.

Вокруг было темно, единственным источником света, если не считать крошечного оконца под потолком, служила масляная лампа, стоявшая на полу между двумя рядами камер, в одной из которых сидела сейчас я. Это темница! Разве меня не должны были доставить во дворец?! Я-то была уверена, что увижу мадам Лилит. Големы захлопнули решетчатую дверь и двинулись к лестнице.

Я вскочила с соломы, вцепилась в прутья и прижалась к ним лицом.

– Стойте! Вы не можете меня здесь держать! Я принцесса, в конце концов. Вам это так, – наверху хлопнула дверь, – не сойдет… – растерянно пролепетала я.

– Ошибаешься, Золушка.

Я резко обернулась и едва не вскрикнула, когда навстречу шагнула тень.

* * *

– Уинни! Что ты тут делаешь?!

– Уиннифред, – машинально поправила она, но безо всякой злости, голос звучал устало. – А ты думала, я возлежу на шелковых подушках, пью щербет и закусываю манной?

Только сейчас я вспомнила ту часть рассказа Эмилии, где Марсий, обратив Индрика в статую, забрал раздатчицу с собой. Если честно, за все это время я о ней ни разу даже не подумала – почему-то не сомневалась, что гоблинша от такого поворота событий только выиграла. Поэтому, увидев ее здесь, почувствовала укол совести. Впрочем, совсем-совсем легкий, да и тот прошел бесследно, как только она заговорила.

– Я думала, Марсий не посадит свою возлюбленную в темницу, – пояснила я и тут же пожалела о сказанном.

Гоблинша двинулась на меня, сжимая кулаки и сверкая глазами. Они светились в темноте болотными огоньками.

– Что ты сейчас сказала? Повтори-ка!

– Тише-тише, это я так, к слову пришлось… – Уинни ведь не знала о том, что мы с Озриэлем стали невольными свидетелями их с Марсием тет-а-тет в «Наглой куропатке». – Слушай, если честно, мне нет дела до ваших отношений, разбирайтесь сами. У меня были трудные четыре дня, и предстоит еще более трудная неделя, поэтому я не собираюсь с тобой спорить. Все, чего я сейчас хочу, это выбраться отсюда.

Уинни остановилась, фыркнула и отвесила издевательский поклон.

– Сейчас, принцесса, только позвоню в колокольчик, и вас мигом отсюда заберут. Должно быть, произошла какая-то чудовищная ошибка! И не мечтай, – добавила она совсем другим тоном.

– Можешь говорить что угодно. Уверена, как только я найду способ сообщить друзьям, что нахожусь тут, они что-нибудь придумают…

Гоблинша махнула рукой и устроилась на своей куче соломы.

– Считай, я твоя фея-крестная, желание исполнено.

– О чем ты? – удивилась я.

– Ливи… – послышался позади неуверенный голос. – Это правда ты?

Я подпрыгнула и покрылась изнутри мурашками. Нет, этого не может быть!

– Мадам Гортензия, что вы здесь делаете? – выдохнула я и прижалась к решетке, вглядываясь в камеру напротив. Света масляной лампы едва-едва хватало, но ошибки быть не могло. Там в точно такой же позе замерла хозяйка «Эксклюзив-нюха». Гномка, всегда такая аккуратная и ухоженная, стояла растрепанная, в несвежей одежде и со следами сажи на щеке, маникюр был безвозвратно испорчен.

Мадам отвернулась и сказала кому-то через плечо:

– Это действительно она!

– Ливи!

– Ливи, это правда ты? Глазам своим не верю!

– Эмилия, мадам, что вы тут делаете?.. – я переводила изумленный взгляд с одного родного лица на другое. – Магнус! – вскричала я.

– Оливия! – паук рвался ко мне, как лев, но какая-то тонкая цепочка, пристегнутая к лапке, не пускала его. На вид она была не толще конского волоса, едва заметно серебрясь в темноте, но надежно приковывала пленника к кольцу в полу камеры.

Он снова рванулся вперед, но безуспешно. Магнус в отчаянии потряс лапкой и обессиленно сник.

– Бесполезно…

– Что они с тобой сделали? – возмутилась я и повернулась к мадам и Эмилии. – Нельзя ее разорвать?

– Это «цапелька», – пояснила мадам.

– Самая прочная нить в мире, – пояснила Эмилия пояснение мадам. – Производится титановым шелкопрядом, которого поят специальной магической росой. Рубашку из нее даже стрелам не пробить.

– Голова идет кругом, – призналась я и потерла виски. – Как вы здесь очутились?

– Кто-нибудь, переведите меня в одиночку, – простонала позади Уинни, но я не обратила на нее внимания.

– Этот негодяй Жмутс обвинил меня в плагиате идей, – сказала мадам дрожащим от гнева голосом.

– Не может быть! – ахнула я. – Как он посмел?!

– И подал жалобу Его Величеству, – продолжила Эмилия. – В итоге Марсий поместил сюда мадам на время разбирательства.

– Разбирательства? – горько усмехнулась гномка. – Там уже все решено. Нет смысла отрицать очевидное: Жмутс добился своего, стал цветочным королем. Он шел к этому с того самого дня, как приехал в Затерянное королевство. Остальные лавки уже у него в руках, «Эксклюзив-нюх» был последним оплотом, и вот он рухнул, а его хозяйка опозорена. – Она закрыла лицо рукой.

– Мы этого не допустим, – горячо возразила я. – Не смейте сдаваться, вы душу вложили в «Эксклюзив-нюх», а для этого мошенника цветы – всего лишь средство обогащения, они для него ничего не значат. – Тут я вспомнила обстоятельства нашей последней встречи. – Послушайте, мадам, в прошлый раз…

Гномка замахала рукой:

– Ничего не говори, Ливи, мне так стыдно. Из-за всех свалившихся на магазин проблем, связанного с ними напряжения и неудачи с Рудольфо, я стала такой подозрительной, что разучилась отличать друзей от врагов.

– Вы не должны извиняться.

– Нет, должна, – твердо сказала мадам Гортензия и приобняла Эмилию. – И я прошу прощения, Ливи, надеюсь, не слишком поздно. Вы двое столько сделали для магазина, для меня, а я поверила первому же негодяю, а не своим друзьям.

– Мадам встретила Лизоблюдку, и тот ей все рассказал, – добавила Эмилия.

Гномка покачала головой.

– Жалкое было зрелище. Жмутс обманул и его: вышвырнул в тот же день. Когда я его встретила, Лизоблюдка побирался просроченной пыльцой и пил из лужи.

– Кто бы сомневался, – хмыкнула я. В отличие от мадам Гортензии и Эмилии, на лицах которых читалось искреннее сочувствие, я не испытывала к предателю ни малейшей жалости. Все-таки до их прекраснодушия мне далеко.

– Я не отрицаю и не умаляю его вины, – продолжила гномка, – но не могу сердиться. Он слишком несчастен…

– А ты-то здесь как очутилась? – обратилась я к Эмилии. – Хотя стоит ли удивляться: Марсию явно не нужны причины, чтобы бросать честных горожан в тюрьму. Скоро на воле останутся только преступники.

– Я не хотела оставлять Индрика одного, – печально сказала Эмилия и всхлипнула. – Марсий поставил его в тронном зале и демонстрирует всем, как какую-нибудь безделушку. А когда принимает послов, закрепляет у него в руках поднос с печеночными заварнушками и огуречными канапе. – На последнем она расплакалась, но тут же взяла себя в руки, промокнула глаза подолом и отказалась от утешительных объятий мадам. – Я в норме, не обращайте внимания.

– Она попыталась похитить его, – подала голос Уинни.

– Да помолчи ты! – рассердилась Эмилия. – Если бы не ты, Индрик был бы сейчас со мной.

Гоблинша в ответ только фыркнула.

– Ты правда пыталась похитить его?

– Мы пытались. Но об этом позже. Расскажи лучше, как ты вырвалась из замка и добралась до Затерянного королевства. Озриэль говорил, что…

– Это долгая история, – перебила я. – Сперва скажи, где Озриэль? Он выглядел нездоровым, когда передавал мне вчера формулу зелья, и я за него волнуюсь.

– Я тут, – раздалось из глубины камеры, из-за их спин. – Значит, зелье сработало?

Я оторопела и сжала прутья так, что едва не содрала кожу на ладонях.

– И ты молчал?! Что ты там делаешь? Подойди к свету, я хочу тебя видеть.

– Может, чуть позже, – последовал ответ, а за ним вздох.

– Позже? – повторила я, не веря ушам. – Позже?!

– Тише, Ливи, Озриэль не виноват, – сказала Эмилия.

– Стоит послушать мальчика, – заметила мадам Гортензия, отводя глаза. – Лучше присядь…

Даже не взглянув в их сторону, я спросила темноту:

– Разве ты мне не рад? – В голосе прорезались слезы. Я действительно готова была расплакаться. – Я так летела к тебе, Озриэль, и только мысль о встрече, о том, чтобы вновь увидеть тебя, обнять помогла мне пережить этот кошмар и преодолеть все трудности, а теперь ты не хочешь меня видеть?

– Хочу! – взволнованно воскликнул он и шевельнулся. – Просто безумно! Ты даже себе не представляешь, что я тут успел передумать в первые два дня, когда нам никак не удавалось найти дорогу к твоему зеркалу в замке. Я… – Голос сорвался и умолк.

– Так в чем же дело? – всхлипнула я. – Магнус, хоть ты мне скажи…

– Дело в том, Ливи, – смутился паук, – что старина Озриэль сейчас не в лучшей форме.

– Что это значит? Кто-нибудь мне объяснит, что все это значит? – я раздраженно ударила кулаком по решетке.

– Моя оболочка, – тихо отозвался ифрит. – В тот раз Кроверус повредил ее плетью, но первые несколько дней, пока мы, сбившись с ног, искали твое зеркало, я не обращал на это внимания и запустил ситуацию. А следовало послушать Ореста, который убеждал меня надеть запасную. Кто бы мог подумать, что из нас двоих мой старший братец окажется разумнее, – горько усмехнулся ифрит. – Нашу вторую встречу засекли. Вообще-то думаю, что засекли и первую, или позже обнаружили следы взлома, так что, едва мы с тобой договорили, меня схватили стражники и упекли сюда, в полуразрушенной оболочке. Поэтому Магнус прав: я не в лучшей форме и не хочу, чтобы ты видела меня таким.

– Значит, дело только в этом? – облегченно выдохнула я и зло отерла слезы. – И причина не в какой-нибудь ифритке, в которую ты успел втрескаться, пока меня не было? Потому что, если так…

В голосе Озриэля послышалась улыбка.

– Ты самая глупая на свете принцесса, если могла так подумать. Я люблю тебя, Ливи. Отныне и навек, забыла?

– Постой, что ты имел в виду, когда сказал, что они засекли взлом? И что за стража?

Озриэль помялся.

– Единственное зеркало, с помощью которого можно было до тебя добраться, находится во дворце.

– То есть ты проник во дворец, чтобы связаться со мной?

– И сделал бы это снова!

– Мы проникли, – вмешалась Эмилия. – Надеялись заодно помочь Индрику.

Наступила тишина.

– Подойди, Озриэль, – спокойно сказала я.

– Но…

– Я бы на твоем месте послушала его, Золушка. Мой последний дружок тоже был не ахти на рожу – в предках затесалась прабабка-кикимора, но после того, как увидела твоего, я всю ночь уснуть не могла, зная, что рядом спит «это»…

– Вот только тебя не спросили, – осадила гоблиншу Эмилия. – Тоже мне, «Мисс Затерянное королевство».

– Озриэль Ирканийский, – громко отчеканила я, – немедленно подойди к решетке, а не то я за себя не отвечаю. И когда я до тебя доберусь – а я доберусь, – мало не покажется!

Он снова вздохнул и, судя по звукам, встал:

– Хорошо.

Эмилия и мадам Гортензия, придерживавшиеся деликатного нейтралитета, расступились, и я увидела в глубине камеры какое-то голубоватое свечение: с полдюжины небольших огоньков висели в темноте на разной высоте, распространяя что-то похожее на дымок.

Озриэль секунду помешкал и подошел к решетке. Хорошо, что я крепко держалась за свою, только это помогло не упасть.

– Ты такой… высокий, – только и сумела выдавить я.

Глава 25, в которой я узнаю, как на самом деле выглядит Озриэль, и знакомлюсь с еще двумя живыми легендами

Определение подходило как нельзя более точно. Ифрит стал в полтора раза выше, чем был. В стоявшем напротив все еще угадывались черты прежнего Озриэля, но лишь потому, что я знала, кто передо мной. Человеческая кожа оболочки потрескалась, кое-где и вовсе сошла, свисая лоскутами, а под ней проглядывала настоящая, бледно-голубая и мерцающая. Там, где отвалились целые куски кожи, из разломов поднимался светящийся лазурный дымок – похожим образом кровь сочится из ранки под водой. Еще он оказался неимоверно худым: длинные жилистые руки с тощими, как у скелета, пальцами, согбенная спина с далеко выпирающими рельефными позвонками и ребра, похлеще, чем у стиральной доски. Нос вытянутый, с горбинкой, на лице широкие полосы, напоминающие боевую раскраску, и проступающие веточки вен. Только выражение глаз, пронзительно зеленых, прежнее, и волосы все такие же, белокурые, завитками.

Пока я его разглядывала, Озриэль стоял, не дыша, и глядел в сторону.

– Посмотри на меня.

Он помедлил и повернулся. В глубине глаз затаились волнение и надежда.

– Может, ты и не самый красивый ифрит на свете, но ты мой ифрит, и больше не смей меня так пугать!

Он выдохнул и рассмеялся.

– Ты правда не собираешься порвать со мной здесь и сейчас? – И тут же забеспокоился: – Это ведь не из жалости, правда? Потому что, если из-за нее…

– Помолчи. Если бы я могла сейчас тебя поцеловать, то показала бы, как я тебя «жалею».

Уинни издала звук, будто ее тошнит, а мадам Гортензия и Эмилия радостно обнялись. Даже Магнус подпрыгнул и выкинул коленца.

– Неужто вы все считали меня такой легкомысленной? – обиделась я.

– Разумеется, нет, Ливи, – смутилась Эмилия, – я твердила Озриэлю, что для тебя это ровным счетом ничего не значит.

– Да и меня кое-чему научила история с Рудольфо, – поддержала мадам Гортензия и дружески потрепала Озриэля по плечу.

Он резко отпрянул и поморщился, потирая это место и пытаясь прилепить сползший кусок кожи.

Гномка прижала ладони ко рту:

– Ох, прости!

– Что случилось? – встревожилась я. – Тебе больно?

– Не обращай внимания, Ливи, – поспешно ответил он и, так и не сумев вернуть лоскут на место, выкинул его.

Мадам Гортензия, Эмилия и Магнус вмиг стали серьезными.

– Озриэль не может находиться на земле без специальной оболочки, он же ифрит, рожден жить под землей, – тихо сказал паук.

– Но в одну из первых встреч, тогда, в жилой башне, я тебя спрашивала об этом, и ты сказал, что можешь показываться в истинном облике не только под землей, – возразила я.

– Я имел в виду секунд на тридцать, ну, минуту, – беззаботно отозвался он и широко развел руками, – а потом… пф-ф-ф.

Я похолодела, представив, что прячется за этим «пф-ф-ф» и небрежным тоном.

– Значит, когда Кроверус в Академии сказал, что ты сгоришь, если явишь на земле свой истинный облик, то он… говорил правду?

Озриэль ответил вымученной улыбкой, и я все поняла.

– Нам нужно срочно отсюда выбираться! – воскликнула я.

– Да ты нам просто глаза раскрыла, принцесса! – делано восхитилась Уинни. – Если бы не ты, так бы и сидели, не ведая, что есть места поудобнее темниц.

– Чего я еще не знаю? – спросила я у друзей, игнорируя гоблиншу.

И они рассказали.

Оказывается, Робин предпринимал неоднократные попытки повидаться с мадам Гортензией, подавал петиции, но все без толку. Сейчас он ищет другой способ это сделать. Орест и бабуля Остиопатра поставили в известность остальных ифритов о том, где и в каких условиях держат одного из отпрысков королевской крови.

– Во мне ведь как-никак целая капля, – кисло улыбнулся Озриэль.

– Это должно сработать! – обрадовалась я. – Такое оскорбление для подземного народа. Чувствую, Марсию очень скоро придется принимать разъяренную делегацию ифритов.

– Если бы, – покачал головой он. – Ты забываешь, что у нас крокодильими слезами оплакивают кончину очередного наследника на престол. Повозмущаются для вида, а сами радостно вычеркнут из списка неудобного конкурента. Так что до меня есть дело только моей семье.

– Значит, мы в выигрыше, – кивнула я. – Когда за дело берется твоя бабушка Остиопатра, я не поставлю на Марсия и ломаного гроша.

– Склонна согласиться с Ливи, – улыбнулась Эмилия.

Среди прочих новостей, я узнала, что Глюттон Медоречивый и Амброзий Высокий теперь частые гости в Академии (второй даже взялся читать лекции), а Марсий, как и следовало ожидать, во всем слушается мадам Лилит и безоговорочно ей доверяет.

– Она ему слишком потакает, – с осуждением заметила мадам Гортензия.

– Когда посол одного из соседних королевств явился от имени своего правителя просить о финансовой помощи, Марсий заявил, что не имеет дела с голодранцами и велел прогнать его, надев бедняге на голову его же штаны.

– И первый советник ему не помешала? – изумилась я. – Она же вела дипломатию!

– Она сказала, что это отличная идея, – мрачно заметил Магнус.

– Вообще-то мне еще многое нужно вам о ней поведать, но сперва скажите, откуда вы столько знаете, если сидите тут?

В этот момент послышались приближающиеся звуки, очень приятные и гармоничные. Сырое подземелье лишь оттеняло их воздушную прелесть.

– Частично от него, – ответил Озриэль.

– От кого? – я удивленно повернулась в сторону лестницы.

Наверху лязгнул замок, и кто-то принялся спускаться вниз, неся с собой самую сладостную музыку, какую только можно вообразить.

* * *

Сначала показались копытца – они ступали в такт музыке, – а следом и их владелец: миловидный юноша в алом берете с пером, плаще, как у трубадуров, и красно-синих штанах буфами (такие всегда меня смешили с тех пор, как узнала, что их набивают ватой и конским волосом). Тонкие подвижные пальцы умело перебирали струны лиры. Он исполнял песню о прекрасной принцессе, заточенной сначала в башню, а потом в темницу. От бархатистого голоса что-то внутри меня трепетало и мучительно замирало в такт мелодии. Так могла бы петь сирена, если бы родилась мужчиной. Остальные тоже подпали под чары музыканта – даже Уинни, хоть и напустила презрительный вид, вслушивалась.

Юноша остановился прямо напротив меня и, не отрывая гипнотического взгляда, последними несколькими аккордами завершил песню.

Я откашлялась, приходя в себя.

– Вы ведь тот, кто я думаю? Вы Мадоний Лунный?

– Скорее уж Юродивый, – скривилась Уинни, к которой вернулась язвительность, как только стих последний аккорд.

Покровитель факультета ранимых романтиков никак не отреагировал на грубость. Мягко улыбнувшись, он подцепил мою руку и прижал к губам, но взгляд его блуждал, ни на чем надолго не задерживаясь.

– Ты не ошиблась, прекрасная дева.

– Эй, полегче там! – пробурчал Озриэль. – Это моя девушка, если что.

Музыкант задержал мою руку еще на мгновение, отпустил и двинулся в глубь темницы, напевая уже новую песню – про старого ревнивца, которому молодая супруга наставляет рога, пока тот воюет в чужих землях.

– Что это только что было? – спросила я, потирая кисть, на которой все еще горел поцелуй.

Тут Мадоний взял особо высокую ноту, и Озриэль пристыженно прикрыл глаза:

– Подземный боже, и на этом факультете я учился…

– А по-моему, он славный, – возразила Эмилия. – И так чудесно поет! Готова слушать его вечно! Индрик бы оценил… – Ее лицо тут же огорченно вытянулось – подруга корила себя за то, что наслаждается музыкой, пока возлюбленный страдает, подавая иноземным послам печеночные заварнушки и огуречные канапе.

– Да, мальчик безусловно талантлив, – заметила мадам Гортензия, мечтательно подперев щеку и глядя ему вслед.

– Это к слову о том, откуда мы так много знаем, сидя тут, – пояснил Магнус.

– Хотите сказать, от Мадония? – я понизила голос и горячо зашептала: – То есть он на нашей стороне, и мы могли бы…

– Нет, – покачала головой мадам. – Он не нашим и не вашим. Мальчик сам по себе. Но его баллады нередко описывают то, что поисходит вокруг, так что информацией мы не обделены.

– Мальчик! – фыркнула Уинни. – Ему тыща лет, а до сих пор не нашел занятия посолиднее, чем тренькать на своей бренчалке.

– На факультете доблестных защитников наверняка учат чему-то вроде того, как рвать голыми руками такие прутья! – пробормотал Озриэль и раздраженно потряс решетку.

– Да-да, все мы видели, как ты пускаешь слюни на Эола Свирепого, – заметила Уинни.

Гоблинша лежала на соломе, закинув руки за голову.

– Ты хоть раз пыталась для разнообразия быть милой и не раздражать всех вокруг? – упрекнула Эмилия.

Уинни приподнялась на локте и глубоко задумалась:

– Нет.

И улеглась обратно.

Тут звуки снова стали громче – принц дошел до конца коридора, разделявшего камеры, и теперь возвращался обратно.

– А зачем он приходит? – спросила я.

Мадам пожала плечами:

– Чтобы скрасить узникам заточение, наверное.

– Ему можно задавать вопросы, – добавила Эмилия, – иногда он сам рассказывает о том, что происходит наверху, но по большей части ведет себя, как сущее дитя. Единственное, что имеет для него значение, – музыка.

– Значит, на вопросы он отвечает? – уточнила я и, получив кивок, позвала: – Мадоний!

Он приблизился, прекратив петь, но по-прежнему перебирая струны.

– Зачем вы пришли?

Принц призадумался и расцвел в улыбке:

– За вами, конечно!

– За мной? – удивилась я и изумленно охнула, потому что Мадоний яростно провел пальцами по струнам, замок щелкнул, и дверь моей камеры отворилась.

Остальные тоже оторопели.

– Да, вас желает видеть Его Величество, – пояснил он и посторонился, пропуская меня вперед.

Стоило выйти из камеры, новый сочный аккорд заставил дверь захлопнуться.

– Этого твой Эол точно не умеет, – подмигнула я Озриэлю и повернулась к принцу. – Я вам еще не говорила, что ваш си-бемоль безупречен? А балладу про пленную принцессу я готова слушать вечно!

Темницу прямо-таки озарило от его улыбки, и наградой мне послужил новый куплет.

– Вернусь с новостями, – шепнула я друзьям напоследок и прошествовала за принцем наверх.

* * *

Когда мы уже подходили к дверям тронного зала, они сами собой распахнулись, как от взрыва – настолько мощного, что правая створка осталась косо покачиваться на одной петельке.

В проеме стоял гигант Эол Свирепый. Он возвышался над нами горой мышц, словно бы вытесанных из гранита: одно только запястье толще, чем весь Мадоний Лунный. Натертая жиром кожа блестела и лоснилась, а единственным предметом одежды служила обвязанная вокруг бедер тряпочка. На нее-то я и уставилась: неужели чопорная мадам Лилит позволила ему разгуливать по дворцу в таком виде?

– Где ты был? – прорычал он в лицо Мадонию, нависая и брызгая слюной. – Тебя послали за девчонкой час назад. Королева заждалась!

– Сколько раз повторять, любезный Эол, – раздался из-за его спины сладкий голосок, и оттуда вышла мадам Лилит, – что вы вгоняете меня в краску намеками на королеву красоты.

Она притворно улыбнулась кому-то через плечо, а потом снова повернулась к нам с перекошенным от злости лицом, схватила великана за локоть, заставив согнуться, и прошипела ему в ухо:

– Еще раз назовешь меня королевой, пустоголовый осел, и я клянусь…

– Ну, скоро там? – раздался нетерпеливый голос Марсия из глубины зала. – Привели?

– Да-да, Ваше Величество, – отозвалась первый советник и наконец посмотрела на меня.

Усмешка перекосила тонкие губы.

Я встретила ее взгляд холодным равнодушием. Первый советник хмыкнула и сделала знак следовать за ней.