Текст книги "Принцесса в академии. Драконий клуб"

– Купила их на распродаже у великанов, – пояснила она. – Точнее, выменяла на два обеда.

– Два обеда?

– Да, я работаю подавальщицей в таверне «Наглая куропатка». Мама в первую смену, а я во вторую.

Следующие пять минут она пыхтела, пытаясь аккуратно подстелить варежку под яйцо. Какое-то время Марсий наблюдал за безуспешными попытками, потом не вытерпел и отобрал у нее варежку.

– Дай-ка сюда. И подними его.

Гоблинша послушно взяла яйцо в руки, и вскоре дело было улажено.

– Теперь точно не замерзнешь, Лемурра, – сказала она, ласково похлопав яйцо по макушке.

– Чего-чего? Какая еще Лемурра?

– Это имя, которое я ей выбрала, – пояснила Уинни. – Правда, красивое? Я слышала, так звали какую-то герцогиню, которая всем кружила голову, из-за нее перестрелялась куча влюбленных идиотов.

– Это Каратель, – отрезал Марсий. – Еще раз услышу про каких-то там Лемурр, и сделка отменяется.

– Как скажешь, – холодно ответила Уинни и наклонилась поправить варежку. Марсий услышал, как она прошептала: «При нем будешь Карателем, хорошо, Лемурра? Знаю-знаю, фе-е-е».

– А что за желание? – спросила она незадолго до ухода и как бы за между прочим. – О чем ты хотел попросить?

– Не твое дело, – буркнул Марсий.

Она только плечами пожала.

* * *

Неделю спустя яйцо все еще было целым. И за эту неделю Марсий сделал много такого, чего прежде никогда в жизни не делал: поливал яйцо горячей водой («чем горячее, тем лучше») – воду брали из озера и грели самовоспламеняющимися камешками; писал на скорлупе добрые слова ягодным соком («так грифончик поймет, что его здесь ждут, и поскорее вылупится»), читал яйцу сказку про противного принца и добродетельную гоблиншу («малыши любят волшебные истории») – сборник сказок буквально рассыпался от ветхости, но краски были такими живыми, словно картинки только вчера нарисовали.

Дойдя до того места, где гоблинша спасала королевство, он раздраженно отложил талмуд.

– Слушай, ты сама ее сочинила?

– Конечно, нет. Это старый болотный фольклор… – возразила Уинни.

Марсий фыркнул и продолжил чтение.

– И долго еще это будет продолжаться? – осведомился он еще через неделю. – Кажется, этому засранцу понравилось, что с ним так носятся, вот и не торопится клюв показывать.

– Тсс! – Уинни встала на колени и приложила ухо к яйцу. Потом осторожно постучала, и в ответ раздался тихий скрежет. – Уже скоро, – уверенно заявила она, поднимаясь и отряхиваясь. – Несколько дней, максимум неделя.

Марсий сидел, привалившись к песчаной отмели и любовался закатом: багровый шар в оперении из облачков.

– А кто назвал тебя уродиной?

– Что?

– Ну, помнишь, в самый первый день. Ты плакала из-за того, что уродина.

– С чего ты взял, что меня кто-то обозвал? – проворчала она.

– Ну, иначе следовало плакать каждый день всю жизнь. А я тебя здесь раньше не видел.

Она хмыкнула – звук из тех, что издают девчонки и который может означать что угодно, – и плюхнулась рядом.

– Один клиент, из постоянных – горный тролль. Мне кажется, он и заходит-то в «Наглую куропатку» лишь для того, чтобы назвать меня безрукой уродиной. – Она смахнула злую слезу и, подхватив камень, зашвырнула его далеко в озеро. – Ненавижу его!

– А ты что в ответ?

– А что я? Мама твердит, что в таких случаях нужно мило улыбнуться и извиниться перед посетителем, даже перед таким мерзким.

– Извиниться за то, что он обозвал тебя?

– Ага.

– Вот же глупость! – рассердился Марсий. – Когда бьют по щеке, нужно врезать в ответ по скуле, да так, чтобы обидчик навсегда запомнил. Так мой отец говорит.

– Мне его подход больше нравится, – кивнула Уинни.

– Значит, ты никогда не пыталась мстить?

– Конечно, пыталась! – возмутилась она. – На прошлой неделе добавила в его рагу слизняков, а два дня назад подмешала в коктейль с древесной стружкой слабительный сироп. А ему хоть бы хны! Еще и добавки потребовал… А потом снова меня обозвал.

Марсий потер подбородок.

– А он привязывается только к тебе или ко всем?

Уинни немножко подумала:

– Вообще-то он всегда грубит…

– Я не о том спросил.

– Хм… да вроде только ко мне.

– Интересно, почему?

– Вот сам его и спроси, – скривилась она.

Марсий оскалился в ответ.

– Так и сделаю.

– Чего?

Он поднялся и кинул взгляд на яйцо.

– Скоро твоя смена?

– Да, как солнце сядет, нужно идти, – удивленно отозвалась Уинни, тоже поднимаясь. – А что?

– Как думаешь, сегодня этот тролль придет?

– Наверняка.

– Тогда через полчаса жди меня на крыльце «Наглой куропатки». Это ведь в центре?

– Да, на площади перед фонтанами принцев-основателей. Что ты задумал?

Но Марсий уже карабкался наверх.

– Через полчаса, – напомнил он и скрылся из виду.

Уинни еще минутку постояла, поправила варежку, погладила напоследок яйцо и тоже полезла наверх.

* * *

Через полчаса возле крыльца Марсий вручил ей пузатую склянку, покрытую светлыми, будто инистыми узорами.

– Вот, добавь три капли ему в блюдо.

Уинни с любопытством повертела флакон.

– Что это?

– Ария правды, настоянная на желчи послушания. Через пять минут сможешь задать ему любой вопрос и приказать.

– Что приказать?

– Да что угодно! Хоть ламбаду на столе станцевать.

– А почему ария?

– Увидишь, – хмыкнул он.

– Сам приготовил?

– Пф-ф-ф, нет, конечно. Купил. Ручками только простолюдины работают.

Марсий тут же осекся, но Уинни не заметила обидных слов или сделала вид, что не заметила. Она подкинула флакон и ухмыльнулась:

– Три капли, значит? Добавлю все – самое то для этого борова. – Она убрала склянку в карман передника и махнула рукой: – Я оставила тебе место у стойки.

* * *

Место она оставила отменное – тролль оттуда был виден как на ладони. Зрелище малоприятное: лицо все в бородавках, крохотные тупые глазки и огромный, выглядывающий из-под рубахи живот, с которого сыпалась каменная пыль, когда он его почесывал волосатой лапищей.

Он заказал оленью ногу с кровью и крысиные хвосты под соусом из тины. Уинни приняла заказ и направилась к служебному коридору. Проходя мимо Марсия, подмигнула.

Четверть часа спустя тролль накинулся на блюдо так, будто месяц не ел: со смачным хрустом вгрызался в оленью ногу, разламывая кость, и с наслаждением высасывал сок. За считаные минуты расправившись с блюдом, потянулся было за крысиным хвостом, но тут вдруг заметил стоящую напротив Уинни. Она перекатывалась с пятки на носок, с явным отвращением наблюдая за его трапезой.

– На что это ты уставилась, маленькая уродина?! – заорал он, да так, что все разговоры вмиг стихли.

– На огромного тупого тролля! – выпалила Уинни.

– Что ты только что сказала?

Тролль резко поднялся, опрокинув при этом стол. Остатки еды, глиняный кувшин с сидром и плошка с топленым маслом, которую всегда подавали к горячим блюдам, полетели на пол.

Марсий сжал кулаки, готовый в случае чего… он и сам не знал, как справился бы с троллем. Но как-нибудь справился бы. За стойкой висели ножи. Он отлично метает ножи.

Уинни отскочила, но бежать не собиралась.

– Почему ты все время ко мне цепляешься? – выкрикнула она.

– Потому что я тебя ненавижу! – пропел тролль фальцетом, ужасно фальшивя.

Он тут же зажал себе лапищами рот, изумленно пуча глаза.

– Уиннифред! Как ты смеешь, немедленно прекрати этот цирк и извинись перед господином Бугрожором.

К эпицентру шума быстро шла высокая изможденная гоблинша. На ней красовался точно такой же передник, как на Уинни, а кожа была на пару тонов темнее, и Марсий понял, что это ее мать.

– И не подумаю! – прошипела девочка, не отрывая глаз от Бугрожора. – Почему ненавидишь, что я тебе такого сделала? А ну, отвечай!

Тролль посерел и весь затрясся от злости, из ушей повалила пыль. Он попытался сомкнуть челюсти, но язык больше ему не повиновался. Благодаря зелью из пузырька, он слушался только Уинни.

– Потому что ты должна была быть моей, Инфиделия! – пропел он все тем же несолидным писклявым голосом, отвечая на вопрос девочки, но глядя только на ее мать. За соседними столами послышались смешки. Глаза тролля вылезали из орбит от ярости, но остановиться он не мог, допевая: – А не выходить за этого грязного слабака … Вот и родилась у тебя такая же паршивая и никчемная дочь, каким был о-о-о-о-о-о-он!

– Заткнись! – завизжала Уинни. – Не смей так говорить о моем отце!

– Уиннифред… – позвала старшая гоблинша, но на этот раз голос был скорее просящий и совсем не сердитый.

Уинни отмахнулась:

– Почему ты мне все не рассказала, мама? – Девочка снова перевела гневный взгляд на тролля. Тот ломанулся к ней, топая и пыхтя, как носорог. Еще секунда, и он просто сомнет ее! Марсий вскочил на ноги, но тут Уинни ткнула пальцем в Бугрожора: – А ты: танцуй ламбаду!

Тот как раз занес огромную ногу-бревно, словно и впрямь собирался ее растоптать, а потом с видимым усилием и скрежетом опустил ее на пол – доски жалобно прогнулись – и дернул бедрами из стороны в сторону.

– На столе, – добавила она.

Тролль разразился ругательствами и проклятиями, но послушно направился к ближайшему столу. Сидевшая там компания эльфов кинулась врассыпную. Бугрожор вскарабкался на стол, так что застонали дубовые доски, и минуту спустя уже вовсю танцевал ламбаду, подпевая себе все тем же тоненьким голоском и чуть не плача от бешенства.

Уинни хохотала, сложив руки на груди. Посетители вторили ей: они хватались за бока и смеялись, подбадривая тролля веселыми криками. На каждый такой возглас он грозил волосатым кулаком размером с валун и обещал оторвать шутнику голову. Марсий сам стоял, сложившись пополам от смеха. Мать Уинни делала вид, что хмурится, но то и дело отворачивалась, чтобы скрыть улыбку, и больше не одергивала дочь.

Но вот настал момент, когда доски охнули в последний раз, просели и проломились. Тролль с грохотом полетел на пол.

Воцарилась полная неразбериха.

– Это что еще за безобразие в моем заведении?

Все, включая Марсия, подняли головы и увидели на площадке второго этажа сердитого орка.

Уинни побледнела и быстро юркнула под галерею, подальше от его ока. Проносясь мимо Марсия, схватила его за руку и потащила к выходу.

* * *

– Кто это был? – спросил Марсий на улице, когда они остановились отдышаться в одном из проулков.

– Хозяин «Наглой куропатки», господин Ухокрут, – ответила Уинни, тоже часто дыша. – Наверняка теперь вышвырнет меня вон. – Она зло сдернула передник и откинула его в сторону. – Ну и пусть! Найду другое место. Это того стоило!

– Не то слово, – согласился Марсий. – Впервые видел танцующего тролля! Ты заметила это его фирменное движение бедрами?

Они переглянулись и расхохотались.

– Куда сейчас пойдешь? Вернешься обратно? – спросил он.

– Нет, не сейчас. Подожду, пока мама и господин Ухокрут остынут.

– Тогда к озеру? – предложил он.

– А тебя не будут искать?

– Пусть ищут.

Уинни кивнула, и они направились к озеру.

– А ты правда принц? – спросила она по дороге.

– Правда. Это что-то меняет?

– Ровным счетом ничего. Так что, если надеешься услышать обращение «Ваше Высочество», закатай губу обратно.

– А я бы взглянул, как ты делаешь книксен.

– Чего делаю? – с подозрением переспросила Уинни. – Будешь ругаться, я тебе наваляю.

– Даже не думал, – усмехнулся он.

Какое-то время шагали в молчании.

– Уинни…

– Да?

– Не смей ему верить.

– Кому ему? Ты о чем?

– Ты совсем не уродина. Напротив, вполне симпатичная… красивая даже. Нет, еще лучше…

– Это как?

– Интересная. Интересной быть намного лучше, чем красивой. – Он задумчиво согнул и разогнул пальцы. – А тот, кого стоит слушать, никогда не назовет тебя уродом за то, какой ты есть.

На улице уже стемнело, но Марсию показалось, что от этих слов щеки Уинни вспыхнули густо-зеленым. Она отвернулась, делая вид, что разглядывает деревья, – они как раз вышли на проселочную дорогу.

– Он назвал моего отца грязным слабаком, – сказала она дрожащим от сдерживаемой ярости голосом. – Но мой папа таким не был, он был охотником.

– Был?

– Однажды ушел в лес и не вернулся. Но перед тем подарил мне это. – Она сняла с шеи бусы и протянула ему.

Марсий с удивлением пощупал нанизанные на леску сморщенные шарики.

– Это… ягоды?

– Черноплодная рябина, – кивнула она с гордостью. – Оберег от злых духов и придурков.

– И как, помогает?

– Не всегда, как видишь, – вздохнула она. – Но это единственное, что осталось в память о нем. Ой…

– Прости, я не хотел!

Марсий быстро сунул ей бусы обратно и спрятал руки за спину, как будто этим можно было что-то исправить.

Уинни осторожно пощупала отяжелевшие ягоды.

– Они… железные? – удивилась она и присвистнула.

– Чугунные, – поправил он. – Извини, я действительно не хотел…

– Да ничего, – она взвесила бусы на руке. – От этого их суть не поменялась. А как ты это сделал?

– Понятия не имею, – буркнул Марсий. Ему жутко хотелось сменить тему. – Как думаешь… э-э-э… для абордажа лучше подойдут багры или дреки?

– Даже не представляю, что такое абордаж. Но все-таки скажи: как это у тебя вышло? Это какой-то фокус?

– Никаких фокусов, – выдохнул он сквозь стиснутые зубы. – Паршивая наследственность.

В этот момент впереди показалось озеро, и они остановились на обрыве. Уинни только проверила, все ли в прядке с яйцом, а потом уселась на валун и подперла подбородок кулачками.

– Ты всегда так умел?

– Нет. – Марсий устроился прямо на земле, сорвал травинку и принялся накручивать ее на палец. – С полгода назад началось. Говорят, что-то подобное передавалось в нашей семье по мужской линии из поколения в поколение, но… слабее… не так, как у меня.

– Но это же жутко интересно!

– Ага, интересно, – разозлился он. – Со стороны смотреть. А вот когда самому…

И он рассказал ей про голубой алмаз, и про дверь, и про чертово яблоко. Даже про муравейник рассказал.

Уинни не смеялась. Слушала внимательно, не пыталась строить из себя великого советчика и не выказывала ненужного сочувствия. Оттого рассказывать ей было легко.

Дослушав до конца, она снова сняла чугунно-рябиновые бусы и принялась перебирать ягоду за ягодой.

– Но это же часть тебя… – сказала она задумчиво. – Значит, тот, кто наверху раздавал такие вот подарочки, знал, что делает. То есть он не мог подарить то, с чем бы ты не справился.

Марсий раздраженно отшвырнул травинку.

– Ты сейчас почти слово в слово повторяешь мастера Луция. Дальше начнешь заливать про то, что мне всего лишь нужно собраться, сосредоточиться, вообразить, что на свете нет ничего важнее, и направить всю волю в пальцы, подчинить их. Знаю, все это уже проходил.

– Нет, – покачала головой Уинни. – Думаю, как раз этого делать не нужно. – И пробормотала: – Кто над чайником стоит, у того он не кипит.

– Ты сейчас вообще о чем? – нахмурился он.

– Когда-нибудь замечал, что если чего-то очень-очень сильно хочешь и стараешься ради цели изо всех сил, прямо-таки из кожи вон лезешь… то ничего не получается? – очередная чугунная бусина с щелчком отправилась на вторую половину лески. – А стоит перестать заморачиваться, расслабиться, и желание исполняется, как по волшебству.

Марсий хмыкнул, а потом задумался.

– Ну, бывало…

– Напрягаться и стараться ты уже пробовал. Так почему бы не попробовать расслабиться и перестать мучиться? Представь, что уже умеешь управляться со своей, – она помедлила, подбирая слово, и он ожидал услышать «способностью», – чугунутостью. Обращай на пальцы ровно столько внимания, сколько люди обычно на них обращают. И когда в следующий раз захочешь до чего-то дотронуться, просто дотрагивайся, в полной уверенности, что ничего плохого не произойдет, и вещь не станет чугунной, если ты сам этого не пожелаешь.

– Странный… подход.

– Но попытаться-то можно… А наоборот это работает?

– В смысле?

– Ты можешь превратить чугунную вещь обратно в нормальную?

– Не знаю, – растерялся Марсий, – никогда не пробовал.

Вообще-то прежде он думал только о том, как избавиться от этой своей… чугунутости. И даже когда, следуя настояниям мастера Луция, пытался ее подчинить, все равно мечтал от нее избавиться.

– Вот, попробуй! – Уинни протянула ему бусы.

Марсий взял их и с сомнением повертел.

– Не уверен, что получится.

– Просто попробуй, – посоветовала она и снова подперла подбородок кулачками, приготовившись смотреть.

– Гм… не знаю, с чего начать. – Он встал, держа дешевую побрякушку на вытянутых руках, прочистил горло и произнес: – Велю вам снова стать рябиновыми!

Никогда еще он не чувствовал себя глупее, чем стоя звездной ночью над обрывом и разговаривая с бусами.

– Нет, не так! – отмахнулась Уинни, вскочила и тоже встала рядом. – Ты опять уделяешь этому слишком много внимания и на самом деле не веришь, что получится.

– Да с чего ты взяла, что твой совет такой уж полезный? – разозлился Марсий. – Сама-то когда-нибудь пробовала ему следовать?

– Да, – серьезно кивнула девочка. – Моя мама – подавальщица, и бабушка работала в таверне, а до нее – ее мама, и так далее. Если в какой-нибудь пещере найдут наскальные рисунки с подавальщицами, то не удивлюсь, если одна из натурщиц окажется моей прапра и еще триллион раз пра бабкой.

– Триллион не может быть, – улыбнулся Марсий.

– Неважно. Так вот, когда я только-только начала работать в трактире два года назад, неполную смену – просто мама решила, что мне пора приучаться к семейному делу, – то все никак не могла удержать этот поднос, знаешь, какой он тяжеленный? А еще часто липкий и скользкий, клиенты бывают настоящими свиньями! Дня не проходило, чтобы я что-нибудь не разбила. Мама жутко ругалась. А потом однажды отвела меня в сторонку и сказала, что я пытаюсь делать то, чего до меня не делали ни она, ни ее мама, ни моя триллион раз пра бабка, – я слишком стараюсь. В итоге делаю это так, словно выполняю самую трудную задачу на свете, не понимая, что умение заложено во мне. Надо просто делать, и все, не придавая этому такого значения. В этот момент маму вызвали отнести заказ – пирог с голубями и гусиный паштет, а я взяла поднос, уставленный кружками с ячменным пивом, и понесла его компании орков за третьим столиком справа.

– И ты донесла?

– Нет, споткнулась и опрокинула все до единой. Потому что снова из кожи вон лезла, вместо того чтобы прислушаться к себе. А потом я так разозлилась, что перестала стараться, перестала так сильно над этим заморачиваться… и у меня начало получаться. Через месяц я уже била не больше одной тарелки в неделю.

Марсий снова посмотрел на бусы:

– Ладно… можно и попробовать. Хуже во всяком случае не будет.

– Перестань хмуриться, – подсказала Уинни.

– Хорошо.

– И зубы не стискивай.

– Ладно.

– И вообще сделай вид, что не очень-то тебе это важно.

– Готово.

Марсий почувствовал, как на лбу выступили капли пота – так он старался придавать происходящему как можно меньше значения.

Уинни отошла, чтобы ему не мешать, и принялась бродить вокруг, срывая листики и что-то напевая. Пару раз проведала яйцо.

Минут через десять он оставил попытки.

– В следующий раз еще попробую, держи, – он протянул ей бусы, но Уинни покачала головой.

– Хочу, чтобы они остались у тебя.

– Но… это же все, что у тебя есть в память об отце.

– А я и не отдаю насовсем, просто на хранение. Мы же еще будем видеться, и, значит, они станут как бы общими, но сейчас пусть останутся у тебя. – Она нахмурилась: – Мы ведь будем видеться?

– Конечно, – его голос неожиданно охрип.

– Ты сегодня вернешься домой?

– А ты?

Уинни покачала головой.

– Лучше заночую тут. Не хочу попадаться господину Ухокруту на глаза.

– Тогда я тоже останусь.

– Уверен?

– Конечно, только надо бы найти что-то, чем можно согреться. Ночи теперь холодные. – Он завертел головой. – О, знаю! У нас еще остались самовоспламеняющиеся камни?

– Вроде был один или два, я клала возле гнезда.

Они сходили к яйцу и действительно обнаружили один. Пока они возились, Марсий снова задумчиво пощупал бусы в кармане, вытянул руки и неожиданно для себя произнес:

– Это. Я хочу, чтобы этого не было.

– Что? – Уинни разогнулась и откинула упавшую на лоб прядь.

– Ты спрашивала, что я хочу загадать грифону. Так вот, хочу, чтобы это, – он вытянул руки и повертел ими, будто впервые видя, – исчезло.

Уинни провела пальчиком по борту гнезда и спросила, не поднимая глаз:

– А научиться управлять? Разве не лучше было бы…

– Нет, – отрезал он. – Не нужна мне эта… чугунутость.

Уинни бросила на него странный взгляд, но ничего не ответила. Когда они снова выбрались наверх, Марсий с размаху ударил камень о землю. Но волшебство, видимо, уже порядком выветрилось, поэтому булыжник не вспыхнул, а только сильно нагрелся. Они выбрали местечко подальше от обрыва и улеглись. Камень положили посредине, чтобы греться. Шершавая поверхность то и дело вспыхивала голубоватыми и лиловыми переливами, от нее в ночное небо, медленно кружа, поднимались мерцающие искорки.

Марсий лежал, закинув руки за голову, и наблюдал, как эти волшебные мухи тают в ночи. Он уже начал дремать, когда услышал сонный голос Уинни:

– Марсий…

– Еще не спишь?

– Я тоже считаю тебя интересным, – пробормотала она и нащупала его руку.

Он так и заснул, держа ее за руку.

* * *

Пробудились они одновременно – от треска. Переглянулись и тут же поняли, откуда он доносится. Бросились к обрыву.

– Скорее! – Марсий первым спрыгнул вниз и помог ей спуститься.

Скорлупа горела ярко-оранжевым и стала почти прозрачной. Птенец уже пробил дыру размером с мандарин.

Оказывается, вылупиться грифону действительно не так-то просто. Скорлупа, даром что прозрачная, оказалась в сантиметр толщиной, не меньше.

– Нужно ему помочь, – Уинни принялась отколупывать кусочки по краям отверстия, и Марсий последовал ее примеру.

Сначала показался серебряный клюв – загнутый и острый, такой не у всякой взрослой птицы увидишь, потом птенец уперся в края львиными лапами с темными уголками когтей и расправил крылья. В лучах рассветного солнца они тоже казались сделанными из серебра. Он повертел головой, моргнул красными глазами-зернышками, привыкая к свету дня, и издал звук, напоминающий рычание и курлыканье одновременно.

– Он вылупился, Уинни! – восторженно вскричал Марсий и осторожно взял птенца на руки. – Грифон вылупился!

Уинни стояла молча, напряженно наблюдая за ним. Марсий поднял глаза, удивленный ее сдержанной реакцией.

– Ты понимаешь, что это значит?

– Да, – тихо ответила она.

Но ему сейчас было не до выяснения причин. Он поднял ладони повыше к солнцу и громко сказал:

– Хочу, чтобы мой дар исчез. Чтобы отныне я мог спокойно прикасаться к чему угодно, не опасаясь превратить эту вещь в чугун.

Он помолчал. Птенец по-прежнему сидел на раскрытых ладонях, переминаясь на крошечных львиных лапках и поводя крыльями. Марсий растерянно повернулся к Уинни.

– Наверное, все?

– Наверное.

– Надо на чем-то проверить. – Он осторожно пересадил птенца на левую ладонь и дотронулся свободной рукой до разбитой скорлупы. Ничего не произошло. – Исчезло! – радостно выдохнул он. – Уинни, ты это видишь? Видишь? Желание исполнилось!

Он повернулся было к птенцу, но внезапно осекся и отдернул руку от гнезда. Край, налившийся чугуном, накренился от тяжести, гнездо заскрипело и, прежде чем остальная часть тоже обратилась в чугун, уравновесив его, ухнуло с обрыва.

Они проводили его взглядом, пока не раздался бултых, а потом Марсий взглянул на птенца в своей ладони.

– Ничего не понимаю, – нахмурился он, – я ведь первым загадал желание, сразу, как только он вылупился. Я все сделал правильно и…

И тут до него дошло. Он поднял глаза, чувствуя, как кровь закипает, растекаясь по жилам раскаленным железом.

– Ты… соврала.

Вот что означали это ее странное выражение лица и молчание – вина. Или насмешка? Она обманула его!

– Марсий, я… – Уинни протянула к нему руки, но Марсий отшатнулся.

– Для тебя Ваше Высочество, – прошипел он. – Ты врала мне с самого начала! Не было ведь никакой провалившейся тетушки? И паршивого грифоньего яйца, купленного на ярмарке тоже не было, да? Скажи!

Она помолчала и выдавила:

– Тетушка действительно провалилась, а яйца… яйца не было. Но, Марсий, – она запнулась и заторопилась, – то есть Ваше Высочество, ты ведь хотел его убить, а так нельзя, он… Я хотела рассказать.

Но Марсий уже ничего не видел и не слышал.

– Так почему не рассказала?! Молчишь? А я знаю почему. Ты все это время смеялась надо мной, смеялась над тем, как легко я повелся. Небось и посетителям своей вшивой таверны все растрезвонила, и вы смеялись вместе. – Он услышал дрожь в голосе и от этого возненавидел стоящую напротив и тянущуюся к нему девочку еще больше.

– Не было этого, разреши все объяснить…

– Довольно, наобъяснялась! – выкрикнул он, сам не замечая, как сжимаются пальцы. – Тот тролль был прав: ты грязная, никчемная у… – он запнулся.

Уинни побледнела и сказала спокойно:

– Ну, скажи это. – И тут же крикнула: – Скажи!

Эхо пронеслось над озером. Марсия трясло, горло сдавило, веки горели.

Внезапно Уинни опустила глаза и охнула. Он тоже посмотрел на свои ладони. В них сидел чугунный птенец. Крылья раскинуты, как для первого полета, загнутый клюв вздернут, взъерошенное ветром оперение навеки застыло.

Первой очнулась Уинни. Она мягко тронула его за плечо.

– Ты не хотел, знаю. Но если ты попробуешь, как мы вчера говорили…

Марсий сглотнул и дернул плечом, отстраняясь.

В этот момент со стороны дороги послышалось конское ржание и стук копыт.

– Ваше Высочество! Ваше Высочество, вы нас слышите?

– Здесь… – прошептал Марсий. Потом прочистил горло и сказал громче. – Эй, я здесь!

– Марсий, погоди! – но он уже полез наверх, не оборачиваясь.

Там его ждал отряд из дюжины всадников, закованных в латы с королевским гербом на груди – знаком бесконечности. Покачивались плюмажи, сверкали мечи и наконечники копий.

Находившийся впереди воин выглядел усталым. Глаза ввалились.

– Ваше Высочество, мы искали вас всю ночь. Вы целы? Его Величество места себе не находит.

Марсий вздернул подбородок.

– Со мной все в порядке. А Его Величеству я сам все объясню. Где мой конь?

Один из всадников выехал вперед, ведя на поводу серого в яблоках скакуна.

Наследный принц вскочил в седло.

– Едем, – кивнул он, и отряд тронулся в путь.

Уинни стояла и смотрела им вслед, пока люди короля не скрылись в клубах пыли.

– Прости, Марсий, – прошептала она. – Мне правда очень-очень жаль.

* * *

Порой ледяная сдержанность людей пугает намного сильнее криков и брани. Отец Марсия был как раз из таких. Он долго молча рассматривал его – все происходило в тронном зале, – потом качнул головой в сторону мастера Луция и произнес ровным, ничего не выражающим голосом:

– Мне сказали, что с тобой была какая-то девчонка.

– Да, она…

– Молчать. – Его Величество поднялся с трона и начал прохаживаться взад-вперед, поглаживая перстни на руках. Мантия величественно стелилась за ним по надраенному до зеркального блеска полу, в котором отражалась люстра, сияющая мириадами огней. – Еще мне сказали, что тебя видели вчера в таверне, – он пощелкал пальцами, и мастер Луций, сверившись со свитком, подсказал:

– «Наглая куропатка».

– Да, «Наглая куропатка», – отец произнес это так, словно буквы были горькими.

Марсий сделал шаг вперед.

– Отец, выслушайте, я…

Правитель резко развернулся, откинул путающийся в ногах шлейф. Черные глаза сверкали на бледном лице, ноздри раздувались.

– Это она научила тебя перечить своему отцу и королю?

Марсий стиснул зубы, стараясь хотя бы изобразить раскаяние.

– Вот откуда эти твои отлучки. – Он помолчал. – Ты больше с ней не увидишься. Отныне круг твоего общения будет ограничен только нужными и правильными людьми. Мы с мастером Луцием проследим за этим.

Марсий вскинул глаза и сжал кулаки.

– Нет.

– Что ты сказал?

– Я сказал: нет. Я не перестану общаться с Уинни.

Если бы ему сейчас предложили увидеть лгунью, он бы отказался – слишком свежа была рана. Но не видеться с ней больше никогда?

В залу словно ворвался северный ветер. Застывшие у дверей лакеи съежились и попытались сделаться еще незаметнее.

Несколько секунд прошло в жуткой тишине, а потом отец сказал, не поворачивая головы и не отрывая глаз от Марсия.

– Оставьте нас. – Слуги поспешили к выходу. – Вы тоже, мастер Луций.

Когда в зале остались только они вдвоем, отец резко поднял его лицо за подбородок, заставляя взглянуть в глаза, и произнес свистящим шепотом: – Никогда, слышишь, никогда больше не смей перечить мне при подданных, щенок. Ты меня понял?

Марсий смотрел, сколько мог, потом, не выдержав, опустил глаза.

– Да, Ваше Величество.

Отец еще пару мгновений вглядывался в лицо, словно оценивая степень послушания, а потом отпустил подбородок, отошел к окну и сцепил руки за спиной.

– А теперь иди в свои покои.

Марсий скрежетнул зубами.

– И когда мне будет… позволено их покинуть?

– Когда я скажу.

– Да, Ваше Величество. – Он поклонился, хотя король не мог видеть этого, стоя к нему спиной, и вышел из зала. В коридоре перешел на бег и, едва не сбив по пути служанку, несшую стопку чистого белья, ворвался в свою комнату, зло хлопнув дверью.

Повалился на постель прямо как был, в одежде, зарывшись лицом в подушки. На обратном пути во дворец он уже успел немного остыть. Нет, он не перестал злиться на Уинни, но ненависть переплавилась в обиду – не только на нее, но и на себя – за то, что поверил в возможность избавления. За то, что так сильно верил. Он больше никогда и ни во что не будет так страстно верить, ведь… разочаровываться так больно.

Когда Марсий поднял голову, за окном уже стемнело. Он пролежал в постели весь день и не знал, приносили ли слуги еду – стука не слышал. Наверное, приносили, но, не получив ответа, уходили.

Он пошевелился и вдруг почувствовал, как в бок уперлось что-то твердое. Пошарил в кармане и вытащил чугунного птенца. Он и не заметил, как сунул его в карман куртки…

Марсий сел на кровати и потер глаза, вертя грифона в руках. Сейчас птенец не выглядел грозным и почти ничем не отличался от других птенцов, даже крошечные львиные лапы и хищный клюв не делали его опасным. Зато, если бы вырос, смог бы спокойно растерзать барашка… или ребенка.

Он подошел к окну и поставил птенца на подоконник. Лунный свет упал на клюв, сделав его снова серебряным, как этим утром. Марсий скинул куртку и наклонился к ящику в углу, где были сложены ножи. Поправил на стене криво висящий круг и приступил к тренировке. Это занятие всегда его успокаивало. Если бы для мастера Луция было достаточно хорошо метать ножи, или отжиматься на одной руке, или сражать мечом противника вдвое выше и сильнее, Марсий каждый день купался бы в похвалах. Вместо этого он корпел над завитушками, отрабатывая каллиграфический почерк, хотя, ясное дело, когда-нибудь у него будет личный секретарь, и это умение ему не пригодится. Но наставник считал, что выполнение трудоемкого бессмысленного задания воспитывает выдержку и волю, так необходимые будущему монарху.