Текст книги "Белое дело в России: 1917-1919 гг."

Существование гетманского режима, гарантировавшего относительную стабильность внутриполитического положения и официально провозглашавшего принцип правопреемственности от дореволюционного российского законодательства, привлечение к работе профессиональных чиновников дореволюционных российских министерств и ведомств способствовали деятельности различных антибольшевистских организаций. Работа посольств, возобновление железнодорожного сообщения давали возможность постепенного переезда на Украину московских и петроградских политических деятелей и военных. Основной поток проезжающих направлялся по линии Московско-Киевско-Воронежской железной дороги через Унечу и Клинцы. В течение весны – осени 1918 г. на Украине разновременно находились представители Всероссийского Национального Центра (Н. И. Астров, М.М. Федоров, В.Н. Челищев, Г. А. Мейнгардт, П.И. Новгородцев и др.). Практически безвыездно в Киеве жил лидер кадетской партии П. Н. Милюков, своим авторитетом призывавший коллег по партии к поддержке Гетмана и к необходимости признания возможности восстановления монархии в России при поддержке Германии (см. его переписку с генералом Алексеевым – приложение № 6). В период немецкой оккупации антибольшевистские силы сосредоточились здесь вокруг двух влиятельных фигур Белого движения – П.Н. Милюкова и В. В. Шульгина. Лидер кадетской партии сотрудничал с Германским командованием и администрацией гетмана П. Скоропадского (большинство в партии осудило впоследствии эту его позицию). Дневник Милюкова содержит прямые указания на стремление восстановить монархию. Проблема тогда, как это часто бывало в кадетской партии, заключалась в выборе тактического курса: провозгласить этот лозунг немедленно, при возглавлении антибольшевистского сопротивления Великим Князем Михаилом Александровичем (и ради этого пойти на союз с Германией), или объединить антибольшевистские силы под единым командованием, «освободить Москву» и затем провозгласить монархию. Выдвигая идею возрождения монархии в России при помощи немцев, Милюков считал необходимым переориентировать белое подполье в Москве и руководство Добрармии на сотрудничество с немецкими военными и дипломатами, в частности, с немецким послом в Москве графом Мирбахом (21).

Часть правых политиков (А. В. Кривошеин, В. И. Гурко) поддержали идею Милюкова, проведя несколько встреч с немецким послом в Москве графом Мирбахом. В частности, Кривошеин считал возможным признать помощь Германии на условиях, как он сам выражался, «четыреххвостки»: «аннулирование Брестского договора, восстановление государственного единства России, создание в России национальной независимой власти, полный нейтралитет России». При этом «восстановление государственного единства представлялось в виде федерации, в которой Украина должна получить широкую государственную автономию, а Скоропадский «станет пожизненным Гетманом». Донесение «Азбуки» от 15 октября 1918 г. приписывало Кривошеину следующее высказывание: «Украинское самостийничество» грозит временным разделением России, а большевизм грозит России полной гибелью. Поэтому надо забыть о «самостийничестве», временно примириться с ним и обратить все свои силы на борьбу с большевиками». Подобные политические взгляды Кривошеина в 1918 г. показательны с точки зрения их последующей эволюции в 1920 г., когда он стал председателем Правительства

Юга России в белом Крыму. В 1918 г., однако, бывший министр считался убежденным «монархистом и германофилом» (22).

Примечательно, что летом 1918 г. в Киев предполагал переехать даже Святейший Патриарх Тихон. По свидетельству Милюкова, «Гетман… принимал посланца от патриарха архимандрита Владимира». «Патриарх надеется в октябре перебраться в Украину, и это очень интересует Гетмана» (23). Возможно, это было связано с попытками создания т. н. Украинской Церкви, независимой от московского Патриархата (20 июня 1918 г. Всеукраинский Собор отклонил эти намерения).

В 1918 г. на Украине начали свою работу региональные отделения ВНЦ и Союза Возрождения России. Последний во главе с Д. М. Одинцом, бывшим министром по великорусским делам в правительстве Рады, пытался наладить контакты с местными социал-демократическими организациями, однако эти структуры, объединившиеся позднее в антигетманский Украинский национальный союз, находились на полулегальном и нелегальном положении. Областной комитет кадетской партии, как отмечалось, поддерживал в целом правительство Лизогуба. Данная позиция вполне согласовывалась с резолюцией пленума ЦК кадетской партии от 13 июля 1918 г., согласно которой признавалась «неизбежная автономия областных организаций партии» впредь до созыва всероссийского партийного съезда (24).

Но подавляющее большинство либеральной, правоцентристской общественности ориентировалось на поддержку Добровольческой армии. Киевский отдел ВНЦ в своей резолюции от 17 октября 1918 г. определял свои задачи как «борьбу с украинской самостийностью, поддержку Добровольческой армии как организующего противобольшевистского российского центра» и «осведомление союзников об истинном положении дел на Украине». Киевский отдел ВНЦ категорически отрицал идею федеративного устройства, признавая лишь перспективу «широкой областной автономии», и настаивал перед командованием Добрармии на незамедлительной отправке войск в регион – для предотвращения смены уходивших после перемирия немецко-австрийских полков красногвардейскими отрядами.

В программной декларации от 30 октября 1918 г. Киевский отдел снова единогласно заявил о том, что «большинство населения Малороссии считают себя русским народом, а своим Отечеством только Единую Россию» (25).

Достаточно эффективно в плане координации действий между Киевом, Москвой и Екатеринодаром действовала группа В. В. Шульгина – «Азбука» (названная так по литерам – обозначениям секретных агентов Шульгина). Начало ее работы Шульгин относил к августу 1917 г., но формирование масштабной разведывательно-осведомительной системы началось с весны 1918 г., после того как от генерала Алексеева было получено указание о желательности образования в Киеве Центра содействия Добрармии (с аналогичным заданием в Киев выехал Вендзягольский). «Азбука» занималась отправкой добровольцев на Дон и Кубань (Шульгин отмечал, что их было отправлено около полутора тысяч), передачей сообщений о политике гетманского правительства, положении немецкой армии, состоянии хозяйства, настроениях населения. Немаловажным был и перевод из Киева денежных пожертвований в кассу Добрармии. Отдельным пунктом Шульгин выделял «связь с лицами Императорской Фамилии для правильного информирования их о Добровольческой Армии, а также для освещения, какую опасность представляет так называемая германская ориентация». Не исключалась и «организация партизанских действий в Малороссии, когда это понадобится». Принципиально важным для Шульгина решением было зачисление его сотрудников на службу в Добровольческую армию, как «состоящих в резерве».

Но главным направлением стала разведка: «Организация, ведя разведку в Киеве, информировала главным образом союзников, Москву и Добровольческую Армию… удалось войти в тесную связь с французской разведкой, работавшей в Киеве, с французскими представителями, находившимися в Яссах, с англичанами, сидевшими в Москве». За все время существования «Азбуки» (до лета 1920 г.) в ее работе участвовало около 100 человек – политики, коммерсанты, военные, журналисты, учащиеся. Не вся информация, отправляемая в Екатеринодар, была уникальной и достоверной. В секретные сводки попадали сведения из газетных статей, непроверенные сообщения и слухи. Но широта освещаемых вопросов была бесспорной.

Авторитет «Азбуки» подтверждал разведотдел Добрармии, руководитель которого, полковник С. Н. Ряснянский, получал от Шульгина информацию о положении на Украине, о возможностях организации новых Центров Добровольческой армии. В конце мая 1918 г. Ряснянский сам выехал в Киев. Эта поездка стала своеобразным сочетанием работы по сбору информации разведывательного характера и распространением информации о положении самой Добрармии. В инструкции, данной ему, предписывалось: «Войти в связь с политическими деятелями и партиями, стоящими на платформе Единой России, ознакомить их с положением и задачами Добровольческой армии и привлечь их к работе для армии… быть в постоянной связи с Милюковым, с которым лично условился генерал Алексеев… и по части политической руководствоваться его указаниями в работе, а также с В. В. Шульгиным…» (26).

Однако результаты командировки оказались скромными. Ряснянскому удалось встретиться с Милюковым и Шульгиным, однако реальную поддержку он получил только от последнего. Шульгин, уже наладивший сбор и передачу информации по линии «Азбуки», помогал Ряснянскому в составлении политических отчетов (написанные на папиросной бумаге, они частично сохранились в архивных фондах). В качестве агентов Ряснянский продолжал использовать помощь «женщин-прапорщиков»: «Все добытое я посылал в виде донесений генералу Романовскому для доклада генералам Алексееву и Деникину… Свои письма и сводки я посылал со служившими у меня в разведывательном отделении женщинами прапорщиками: Свирчевской (замучена в ГПУ в Москве), Заборской-Готгардт и Кочергиной. Женщинам тогда было легче перебираться из Украины на Дон, а кроме того, они были преданными и верными людьми и в достаточной степени ловкими…» Связным был также бывший капитан австро-венгерской армии Часка (его провал и повлек за собой арест самого Ряснянского).

Содержание передаваемых сводок показывало все многообразие политических отношений на Украине, на Дону, в советских столицах в Европе. Штаб Добрармии высоко оценивал информативность и объем передаваемых Ряснянским сообщений, считая его донесения «хорошими и сообщаемые данные верными». Ряснянскому удалось установить связи и с политическими, и с военными (из числа последних весьма важное значение имели контакты с генералом от кавалерии А. М. Драгомировым, генерал-майором Н.А. Харламовым, полковником П.А. Кусонским), и даже с коммерческими деятелями (с тещей генерал-майора И. П. Романовского, владелицей сахарных заводов в Полтавской губернии В. Харитоненко). Установленные контакты позволяли надеяться на развертывание продуктивной работы, создание крупного и влиятельного Центра Добровольческой армии.

Однако неосторожность в передаче информационных сообщений, перехваченных немецкой полицией у капитана Часки, последовавшие затем обыск и арест разрушили налаженную Ряснянским систему. Последнее его поручение – передача генералу Алексееву приватного предложения о сотрудничестве с германским командованием, оставленное Верховным Руководителем Добрармии без ответа (27).

Тем не менее вплоть до начала 1919 г. «Азбука» не имела официального статуса, действуя параллельно с Киевским Центром Добрармии, руководимым генерал-лейтенантом П. Н. Ломновским. Используя право на создание союзов, предпринимались попытки создания организаций, настроенных на сотрудничество с Добрармией. Одной из них был екатеринославский «Союз русских на Украине» во главе с уполномоченным Юго-Западных железных дорог А. А. Спасским. По мнению Шульгина, Малороссия (термин «Украина» он принципиально игнорировал, считая его «порождением австрийского Императора Франца-Иосифа») вполне могла бы управляться особым генерал-губернатором, с исключением любых признаков «самостийных» структур управления и употреблением «малороссийского наречия» исключительно в частных школах.

Помимо «Азбуки» и Центра Добрармии, командованию последней удалось наладить взаимодействие и с Киевским железнодорожным комитетом. По оценке генерала Алексеева, контакты с железнодорожниками были чрезвычайно важны при организации отправки на Кубань офицеров-добровольцев и оружия, а также в случае железнодорожной забастовки, проведение которой могло вызвать «расстройство и замедление в движении немцев к Волге», что было бы «весьма полезно для будущего развертывания Восточного фронта» (28).

Большую политическую активность на Украине развили правые и правоцентристские организации, стремившиеся к выражению общероссийских интересов. Киев не случайно называли «монархической Меккой». Как отмечалось в одном из июльских донесений Шульгина, «Скоропадский только этап. Немцы хотят восстановить русскую монархию, русскую империю и русское единство, но на этот раз под другой формой, выгодной для них… Действительно, это печально, что немцы вовремя поняли все это и выполняют, в то время как союзники еще пытаются что-то построить с большевиками» (29). Именно в этих организациях впервые в истории российского Белого движения была предпринята попытка выдвижения «монархических лозунгов». Из них выделялись: Совещание членов законодательных палат, преобразованное позднее в Совет Государственного Объединения России (подробнее о его формировании и деятельности – в главе 4), Союз «Наша Родина» во главе с герцогом Г. Лейхтенбергским и будущим главой Всероссийского крестьянского союза М. Е. Акацатовым, а также Бюро монархического блока, активно работавшее во время заседаний т. н. «монархического съезда», проходившего 15–16 июля 1918 г. в Киеве. Блок возглавлял бывший киевский губернский предводитель дворянства, соратник Гетмана, гвардейский полковник Ф. Н. Безак. 6 мая (день рождения Государя – память Святого Праведного Иова Многострадального), 30 июня (первое известие о расстреле Государя), 22 июля 1918 г. (второе, официальное, известие о расстреле Государя) в Киеве, Харькове и Чернигове эти организации участвовали в молебнах, молитвенных поминаниях и панихидах по Николаю II и Царской Семье, а 29 сентября 1918 г. по благословению вернувшегося из «петлюровского плена» митрополита Киевского и Галицкого Антония (Храповицкого) в Киеве прошла панихида по расстрелянным ЧК бывшим министрам Российской Империи: И. Г. Щегловитове, Н.А. Маклакове, А.Н. Хвостове, Н.А. Макарове (30).

Говоря о монархических симпатиях Гетмана, следует учитывать, что подобные суждения делались исключительно на основании частных бесед и его личных высказываний. Заявления о готовности «положить Малороссию к стопам Императора Всероссийского» не носили официального характера и были обусловлены скорее эмоциональным состоянием самого Гетмана и его собеседников-монархистов, безусловными симпатиями бывшего конногвардейца к «ушедшей Империи», а не политическим состоянием Украины и тем более всей России летом 1918 г. Нельзя отрицать стремления Гетмана к сохранению стабильности на Украине, укреплению собственной власти и власти возглавляемого им аппарата, поиску политических союзников, ради чего ему постоянно приходилось вести «среднюю линию» между ориентацией на общероссийские ценности и соблюдением суверенитета Украины.

Довольно отрывочны и противоречивы сведения о деятельности на Украине Союза верных – монархической организации, построенной на основе сохранившихся ячеек Союза русского народа. Ее лидер Н. Е. Марков 2-й сумел сосредоточить оставшиеся кадры некогда многочисленной и влиятельной всероссийской организации вокруг южной и северной «монархических групп». Южная группа, опиравшаяся на Киев, возглавлялась ближайшим помощником Маркова по Союзу В.П. Соколовым-Баранским. В ее состав входили члены Государственной Думы граф В. А. Бобринский и А. С. Гижицкий, бывшие «союзники» Н. Н. Родзевич, одесский городской голова Б. А. Пеликан, Е.Е. Котов-Коношенко, публицист Н. Д. Тальберг, полковник Ф. В. Винберг и др. Северная группа под непосредственным руководством Маркова 2-го в составе будущих представителей командования и различных общественных организаций (бывший волынский губернатор, камергер Высочайшего Двора П.В. Скаржинский, генерал-лейтенант Е.К. Арсеньев, князь А. Н. Долгоруков, полковники А.Д. Хомутов и А. С. Гершельман, бывшие члены Государственной Думы Г. М. Дерюгин и Н. Н. Лавриновский) ориентировалась на антибольшевистское, монархическое подполье в Петрограде и позднее – на Псков. В 1919 г. ее участники стремились воздействовать на формирование политического курса Северного корпуса и отчасти Северо-Западной армии. В результате интеграции этих двух групп возник Союз верных. Союз работал нелегально, и из наиболее известных фактов его работы стал план освобождения Царской Семьи при содействии немецких офицеров. Предположительно в состав «Тайного верха» (руководящего органа Союза) входили, помимо Маркова 2-го, члены Государственного Совета – сенаторы князь А. А. Ширинский-Шихматов и А. А. Римский-Корсаков. Но ни план освобождения Царской Семьи, основанный на осуществлении его небольшой группой офицеров-добровольцев, ни оказание сколько-нибудь широкой поддержки гетманскому режиму со стороны южной группы не удались. По воспоминаниям Безака, попытка мобилизовать бывших членов Союза русского народа для создания добровольческих военизированных формирований окончилась неудачно. Что же касается попыток освобождения Царской Семьи с немецкой помощью, то здесь можно привести свидетельства бывшего генерал-лейтенанта Свиты Его Императорского Величества А. А. Мосолова, пытавшегося спасти Царскую Семью. Сформировав отряд из офицеров-добровольцев, он, надеясь на поддержку Германии, написал письмо кайзеру. Вильгельм II перепоручил это дело немецкому послу графу Мумму. Последний «был поражен, узнав, что военная власть обещала свою помощь», и «категорически отказался помогать» русским монархистам, заявив, что они и «впредь не должны рассчитывать на помощь Германии» (31).

Если южная и северная группы Союза верных стремились действовать преимущественно нелегально, то этого нельзя сказать о российских политиках – бывших членах законодательных палат Империи, всячески стремившихся к усилению своего влияния на власть. Для них самостоятельность Украины была сугубо временным явлением, и их монархические идеи «преломлялись» в зависимости от внешних обстоятельств. Бюро членов законодательных палат, в состав которого входили, в частности, бывшие в Киеве Милюков и Пуришкевич, на своих заседаниях, по воспоминаниям В. И. Гурко, «собиралось и вело нескончаемые беседы, сводившиеся… к взаимному осведомлению о текущих событиях». Показательно, что на этих собраниях «вопроса о форме правления… почти не касались, хотя несомненно, что за восстановление монархии стояли решительно все, причем преобладающее большинство признавало, однако, что поднимать это знамя преждевременно». И хотя общим выводом стало признание, «что формой правления в восстановленной России должна быть легитимная монархия, вопрос о том, кто должен быть признан законным претендентом на Престол, при этом не возникал» (32).

Так, в Киеве начала проявляться идея создания коалиции, объединяющей бывших членов Государственной Думы и Государственного Совета. Для новой антибольшевистской власти это означало получить опору на представительный фундамент, имеющий достаточно определенные признаки легальности и легитимности. Предлагался также вариант объединения представителей ведущих общественно-политических групп («создать государственный совет из виднейших деятелей различных партий»). Идея объединения членов бывших законодательных палат принадлежала Родзянко, а первая попытка создания подобного блока была предпринята в августе 1918 г. по инициативе А. В. Кривошеина, С. Е. Крыжановского (сенатора, бывшего Государственного секретаря императорского Совета министров в 1910–1917 гг.) и графа А. А. Бобринского (сенатора, сотрудника управления земледелия и землеустройства, члена Государственной Думы и Государственного Совета). Через Бобринского осуществлялось взаимодействие с монархическим бюро. Обе эти структуры должны были поддерживать режим Гетмана, обеспечивая ему содействие выражением «правого» общественного мнения. Отношение к Добровольческой армии строилось по формуле: «Армии самой не трогать и даже подхваливать ее, но всемерно травить руководителей армии, пока во главе ее стоит генерал Алексеев и его сотрудники».

Подобные настроения подтверждает, в частности, дневник генерал-лейтенанта А. А. Павлова, будущего командира Астраханского корпуса (Астраханской армии), жившего весной – осенью 1918 г. в Киеве и участвовавшего в многочисленных встречах монархистов и в официальных монархических собраниях. При описании одной из таких встреч (состоявшееся 21 апреля собрание т. н. «военной монархической партии») Павлов изложил доклад генерал-лейтенанта князя А.Н. Долгорукова о событиях февраля – марта 1917 г.: «Англия и Франция, для того чтобы Америка выступила, устроили нам революцию… в выборах в почетные граждане Москвы Бьюкенена есть революционная подкладка… все – и друзья, и враги – желали ослабления России, столь грозной для всех… все ругали Брусилова, Рузского, Алексеева (говорят, он послал телеграмму «Задержите поезд Государя!»)… Николай Михайлович и Терещенко дали денег на революцию – какая все это подлая кампания…» Характерно, что Павлов отметил и «не вполне согласных» с докладчиком – Н.Э. Бредова и В.З. Май-Маевского (оба будущие генералы ВСЮР) (33).

С политико-правовой точки зрения надежды российских политиков на создание на Украине своеобразного «плацдарма» для антибольшевистского сопротивления на основе принципа «восстановления монархии» независимо от Добровольческой армии вполне вписывались в рамки идей «областничества» и «регионализма». Специфика гетманской Украины заключалась в том, что хотя среди политических структур здесь получили преобладание интересы откровенных защитников монархических идей, но это еще не означало серьезных перемен в общественном сознании и «всенародной поддержки» монархической идеологии. Тем не менее именно Украинская Держава стала в апреле 1918 г. первым антибольшевистским государственным образованием, в котором открыто провозглашалось возвращение к принципам и нормам дореволюционного законодательства (на Дону это произошло позднее); в 1918–1919 гг. вся политико-правовая практика Белого движения будет исходить из них.

Более прагматичной и близкой к программе формировавшегося Белого движения была позиция Совета Государственного Объединения России по вопросу о восстановлении монархии. Гурко вспоминал, что члены СГОРа, «монархисты в душе… признавали, что развернуть монархическое знамя можно лишь при благоприятных к тому обстоятельствах, когда наступит уверенность, что знамя это действительно объединит вокруг себя могучую силу. С громом и грохотом, – говорили сторонники этого мнения, – должен царский лозунг прокатиться по России; в противном случае может случиться не распространение его, а, наоборот, развенчание. Провозглашение монархического начала без вызова немедленного сильного встречного ему общественного течения… могло на продолжительное время развенчать этот принцип в представлении народных масс…» (34).

Следует отметить, что идея восстановления монархии (в ее «украинском контексте») в 1918 г. неизбежно сталкивалась с проблемой отношения к фактам создания суверенных государственных образований. На Украине подавляющее большинство представителей всероссийских антибольшевистских организаций отстаивали идею восстановления монархии или единоличного правления с учетом обеспечения максимально допустимой формы национальной автономии или даже федерации. Наиболее близкими к такой модели считались Британская Империя с ее доминионами или Германская Империя, построенная на основе объединения сохранивших свое самоуправление герцогств, княжеств и графств. И хотя, по оценке А. В. Кривошеина, сопредседателя СГОРа в 1918–1919 гг., «монархия – это могущественная связь всех разных элементов, которые собрала вековая работа древнего московского государства», «монархия одна только обеспечивает наше единство», и ее возрождение уже не могло произойти в форме унитарной и самодержавной (35).

Идея образования всероссийской власти на основе соглашения государственно-территориальных структур не была оригинальной в 1918 г. Она находила выражение и в создании Юго-Восточного Союза, и в проектах совещаний Союза земств и городов Юга России, и т. д.

Рассматривая идею восстановления монархической формы правления в том виде, как она проявлялась на Украине, нельзя забывать о «германском влиянии» на данный процесс. Германский Император Вильгельм II Гогенцоллерн во время встречи с астраханским атаманом князем Тундутовым откровенно заявлял, что ему «славянский вопрос надоел» и вместо «Единой России» «будут четыре царства – Украина, Юго-Восточный Союз, Великоруссия и Сибирь» (36). Реальность подобных намерений подтверждала судьба уже оккупированных немецкой армией территорий бывшей Российской Империи. После заключения Брестского мира Прибалтика была занята немецкими войсками, и здесь были созданы Балтийское герцогство во главе с братом Вильгельма II Генрихом и Литовское королевство во главе с принцем Вюртембергским. В Финляндии власть получило прогерманское правительство во главе с Фридрихом Гессенским (зятем Императора Вильгельма II). Очевидно, что подобные «монархические модели» не исключались и для «Великоруссии». Проблему «персонального возглавления» можно было бы решить путем приглашения на Престол кого-либо из Дома Романовых или разветвленного Дома Гогенцоллернов. К чести отрекшегося и находившегося в заключении Государя Николая II, ни он, ни Его супруга, Государыня Императрица Александра Феодоровна, не допускали малейшей возможности возвращения себе Престола с помощью «немецких штыков». «Я бы никогда не поверил, – говорил Николай II после подписания Брестского мира, – что император Вильгельм и германское правительство могут унизиться до того, чтобы пожать руку этих негодяев (представителей Совнаркома, подписавших мир. – В.Ц.), которые предали свою страну». Более чем красноречивы слова Государя, сказанные им в ответ на известия о предпринимаемых при немецкой помощи попытках его освобождения: «Если это не предпринято для того, чтобы меня дискредитировать, то это оскорбление для меня», а Государыня добавила: «… Я предпочитаю умереть в России, нежели быть спасенной немцами». Характерны также и слова донесения одного из агентов «Азбуки» (от 12 июня 1918 г.): «Планы немцев, состоящие в том, чтобы… воссоздать союзную Германии монархическую Россию, терпят крушение… Главной причиной неудачи немцев явилась непреклонная твердость династии… Отрекшийся Император с непреклонной твердостью отклонил предложение Вильгельма II, чем последний был очень раздражен. Если бы ужасное известие о смерти Николая Александровича подтвердилось, то это злодеяние необходимо было бы поставить в прямую связь с неудачей переговоров Вильгельма II с отрекшимся Императором» (37).

Правда, в немецких кругах рассматривался вариант возведения на Престол других представителей Дома Романовых. В случае отказа Николая II и Михаила Александровича «принять трон» следовало сделать «соответствующие предложения Великим Князьям Владимировичам». Помимо этого существовал также вариант принятия Престола Марией Феодоровной и затем Великим Князем Димитрием Павловичем (38).

Причину поддержки монархического движения германцами командующий австро-венгерской армией на Украине Краус объяснял тем, что «характеру пруссаков абсолютно противоречит поддержка социально-революционного направления. Немец по своей природе и воспитанию стремится во что бы то ни стало воспрепятствовать тому, чтобы на границах Германии возникло социально-революционное государство; пруссаку русский монархист симпатичнее, чем украинский революционер».

Однако нельзя забывать и о разнице в оценках перспектив восстановления монархии у дипломатического и военного ведомств Германии. Если военные, не исключая самого фельдмаршала Эйхгорна, в целом сочувственно относились к идее поддержки российских правых, то этого нельзя было сказать о дипломатах, опасавшихся как угрозы договорам, заключенным с Советской Россией, так и самого восстановления монархической власти. В августе 1918 г. Вильгельм II лично встречался с Гетманом, а глава украинского МИД Дорошенко заявил тогда о «самостоятельности Украины на национально-украинской основе, при теснейшем политическом, экономическом и культурном союзе с Германской Империей» (39).

Мирбах на встречах с представителями правых подпольных объединений в Москве выдвигал главным условием сотрудничества предоставление преимущественных прав немецким концессиям и признание независимости Украины, Белоруссии, Прибалтики и Кавказа. После этого контакты с ним прекратились, а сотрудничество Милюкова с генералом Алексеевым и представителями Добрармии стало сугубо консультативным. Немецкая же «поддержка» антибольшевистского подполья была двоякой: говоря о возможности свержения советской власти, военные и сотрудники дипмиссий бдительно следили, чтобы подпольщики не «перешли к Антанте» – в этом случае их выдавали ЧК. А после подписания с Наркоматом иностранных дел дополнительного соглашения к Брестскому договору (27 августа 1918 г.) германская сторона прямо заверила советских представителей о своем противодействии всем связанным «с армией Алексеева» организациям (40).

Давление на Германию, а через нее – на Скоропадского оказывалось также со стороны советского посла в Киеве X. Г. Раковского, требовавшего прекратить любую поддержку антибольшевистских организаций на территории Украины согласно условиям Брестского договора. Таким образом, расчеты на восстановление монархии Российской при помощи монархии Германской становились несостоятельными.

«Германская ориентация» находила сторонников даже среди ближайших сподвижников генерала Алексеева. Отправившийся в Ростов-на-Дону летом 1918 г. бывший заведующий финансовым отделом Добрармии Богданов пытался убедить Верховного Руководителя в тактической целесообразности сотрудничества с немцами, важности получения от них вооружения, боевого снаряжения и продовольствия. Помимо этого, Добрармия получала бы пропуск через территорию Украины для последующего наступления на Москву, освободить которую в 1918 г. было гораздо легче, чем в 1919 г. Характерен ответ Алексеева Богданову: «Многое из того, что Вы пишите, правильно. При соглашении с немцами мы могли бы быстро и значительно продвинуться вперед, но это невозможно психологически: наше офицерство воспитано в ненависти к немцам» (41).

Военные структуры всероссийского значения оказались гораздо более способными к организации и объединению в сравнении с различными политическими группами. Среди них выделялись Центры Добровольческой армии, призванные не только отправлять пополнения на Кубань, но и аккумулировать местные политические силы, стремящиеся к продолжению борьбы с Германией и сотрудничеству с Белым движением. На территории Украинской Державы действовали Киевский, Харьковский, Одесский («перворазрядные»), а также Екатеринославский и Таганрогский («второразрядные») Центры (42). Финансирование этих Центров из казны Добрармии было затруднено как по причине скудости бюджета последней, так и по причине того, что в условиях немецкой оккупации Украины это могло стать обвинением в сотрудничестве с «враждебными Германии силами». При восстановленной на Украине в 1918 г. банковской системе предпочтение отдавалось легальному получению средств через банковские переводы и прямым взносам наличными, что предполагало определенные контакты между военными и деловыми кругами. Как требовала «Инструкция», начальник должен был «пополнять суммы Центра из местных средств путем подписных листов, сборов, пожертвований, устройства праздничных дней и т. п.». Для «правового» обеспечения своей деятельности Центры нередко «прикрывались» легальными организациями, получавшими право сбора средств для своей работы и открывавшими расчетные счета. Показательна в этом отношении работа Харьковского Центра. Его начальник, полковник Б. А. Штейфон, зарегистрировал Союз георгиевских кавалеров, имевший собственные помещения в бывшем офицерском собрании и свой счет в банке, на который периодически поступали средства от Союза горнопромышленников Юга России. Своеобразно были организованы военные поставки в Добровольческую армию. По договоренности с железнодорожными служащими вагоны с приобретенным Центром имуществом (от подков и медицинских бинтов до снарядов и гранат) прицеплялись к поездам, везущим грузы в Ростов по заказам Донского войскового правительства. Оттуда они направлялись уже в Екатеринодар, якобы для Кубанского войскового правительства, а фактически – для Добрармии. На аэродроме в Славянске работало «Общество воздухоплавания», приобретавшее самолеты, «перелетавшие» осенью 1918 г. на Кубань. Примером удачного сочетания военных и политических задач могла служить также работа Киевского Центра (43).