Текст книги "Белое дело в России: 1917-1919 гг."

Аналогичную позицию заняла Московская городская дума. По инициативе ее председателя, члена ЦК партии эсеров О. С. Минора, 25 октября дума призвала «все московское население» объединиться «для защиты Временного правительства». Городской управе поручалось образовать Комитет общественной безопасности (первоначальное наименование – Комитет спасения Родины и революции), в который вошли гласные думы, губернского земского собрания, представители Викжеля (Всероссийского Исполнительного комитета железнодорожников),

Московского военного округа и Союза почтово-телеграфных служащих. Комитет общественной безопасности, возглавляемый городским головой эсером В. В. Рудневым и командующим Московским военным округом полковником К. И. Рябцевым, формально руководил боевыми действиями во время городских боев 26 октября – 3 ноября. Решительность московских настроений (в отличие от Петрограда) демонстрировал приказ Рябцева по округу № 1482 от 24 октября, гласивший, что «никакие погромы, никакая анархия не будут допущены… в Москве они будут раздавлены верными революции и народу войсками беспощадно. Сил на это достаточно». В телеграмме в Ставку Главковерха Руднев подчеркивал, что «попытки предотвратить гражданскую войну привели только к усилению позиции большевиков», поэтому «Комитет принял решение: опираясь на вооруженную силу, попытаться сломить большевиков».

Общественная поддержка антибольшевистских сил в Москве была достаточно ощутимой. Существенную помощь Комитету оказал Совет объединенных домовых комитетов, создававший вооруженную домовую охрану, входившую в состав добровольческих антибольшевистских отрядов. Поддержку Комитету общественной безопасности пытались оказать также члены Совета общественных деятелей, находившиеся в здании Александровского военного училища (Н. Н. Щепкин, С. А. Котляревский, П.Н. Новгородцев, секретарь Совета И.Н. Сахаров). Члены Совета составили делегацию к генералу Брусилову, призывая его встать во главе военных и гражданских властей (генерал, прямо не отказываясь «принять командование», сослался на то, что он может сделать это только по приказу Временного правительства). Подразделения революционных батальонов волонтеров тыла пытались сосредоточить в Москве представители Центрального Исполнительного Комитета революционных батальонов (Аристов и Люби). После окончания вооруженного сопротивления Ценикревбат и работавший совместно с ним Областной Московский комитет по формированию Добровольческой армии еще публиковали объявления в газете «Утро России» о записи добровольцев-волонтеров в своем здании на Тверской улице (дом № 34). Неофициально предполагалась их последующая отправка в распоряжение формировавшихся антибольшевистских центров на Юге России.

Активность общественных организаций и городского самоуправления отличалась от позиции официальных структур. Подразделения московской городской милиции, несмотря на распоряжения помощника городского головы П. Филатьева, объявили нейтралитет. Оказалось, что представители Временного правительства (комиссар московской милиции А. Н. Вознесенский, губернский комиссар А. А. Эйлер) имели гораздо меньший авторитет, чем Комитет. Посредничества правительственных комиссаров оказалось достаточно лишь для связи со Ставкой, которую они извещали об отсутствии «руководства» воинскими частями, верными Временному правительству. Московский Комитет использовал прямую телеграфную связь со Ставкой и требовал оперативной отправки войск с фронта. По приказу генерала Духонина в Москву были отправлены части 3-й гвардейской кавалерийской дивизии и батальон ударников из Брянска. Духонин и Дитерихс предполагали также обеспечить продвижение к Москве эскадронов 17-го драгунского Нижегородского полка и еще нескольких ударных батальонов с Западного фронта, однако данные подразделения оказались задержаны в Орше и Калуге, где их использовали местные Комитеты для противодействия советской власти.

Одновременно с этим по центральным и южным городам России рассылались телеграммы, извещавшие о необходимости признания властных полномочий Комитета общественной безопасности. Эту работу вело специально созданное Информбюро Комитета в составе Руднева, товарища военного министра поручика В. В. Шера и члена городской управы инженера Л. К. Рамзина (9). Сравнительно широкая система демократического представительства, повсеместная готовность к поддержке Временного правительства сделали земско-городское самоуправление фактически единственным носителем «законной власти».

Именно петроградское городское самоуправление впервые в истории российской гражданской войны выступило с идеей созыва Земского Собора. Всероссийский Земский Собор был созван по инициативе петроградского городского головы Г. И. Шрейдера из представителей земских и городских самоуправлений. Но к 9 ноября (дате открытия Собора) в столицу прибыло лишь 80 депутатов из Петроградской, Новгородской, Тверской, Московской (в частности, Руднев и Минор), Владимирской и Нижегородской губерний. После этого Шрейдер решил именовать Собор «Совещанием представителей местного самоуправления». Главной идеей Земского Собора стала попытка организации власти на основе выборных всеобщим, равным и тайным голосованием земских и городских структур. Подобная структура должна была осуществить тесный контакт власти и общества, по сути своей противостоящий советской системе представительной демократии. В своих выступлениях 9 и 10 ноября Шрейдер подчеркивал: «Когда отсутствует центральная власть, местные самоуправления, избранные на основе всеобщего голосования, являются единственными законными органами, которые полномочны при решении вопроса о власти… единственной законной властью до Учредительного Собрания». Он убеждал депутатов Собора в «необходимости объединиться, выявить свою волю и бросить в страну лозунги, которые могли бы вывести Россию из того ужасного положения, в котором она очутилась благодаря насилию большевиков». Минор и Руднев повторяли тезисы Шрейдера, добавляя, что в Москве ради защиты суверенных прав Учредительного Собрания не остановились и перед военным сопротивлением большевикам. Полномочия местного самоуправления подтверждали также оставшиеся на свободе представители Временного правительства. Избежавший ареста товарищ министра внутренних дел А. Богуцкий в телеграмме губернским комиссарам заявлял: «Все городские и земские самоуправления, являющиеся ныне единственными органами государственной власти, должны противопоставить самое энергичное сопротивление». Итогом работы Земского Собора стало принятие нескольких постановлений и обращений к «гражданам России» с призывом игнорировать распоряжения Совета народных комиссаров. Утверждение постановлений о незаконности Совнаркома стало формальной причиной для распоряжения Петроградского военно-революционного комитета о закрытии «Комитета спасения» и городской думы (10).

Всероссийский Комитет спасения Родины и революции стремился к максимально возможной пропаганде сопротивления большевикам – захватчикам власти. В первом номере бюллетеня были опубликованы воззвания «К солдатам», «К рабочим Петрограда», «Балтийскому флоту». Основное содержание этих обращений сводилось к призывам не подчиняться распоряжениям Петроградского Совета и военно-революционного комитета. При том, что выступление большевиков оценивалось как «авантюрное», «преступное», «насильственное», призывы о безусловном «подчинении Временному правительству и товарищу Керенскому» были лишь со стороны военных организаций, Ставки Главковерха и РСДРП меньшевиков-оборонцев. РСДРП объединенцев выдвигала тезис о необходимости «реконструкции Временного правительства» на началах «образования однородного социалистического правительства». Тезисы об «организации однородного Правительства, состоящего из представителей всех социалистических партий революционной демократии», разделяли также Союз почтово-телеграфных служащих, Всероссийский учительский союз и, что особенно важно, Общеармейский Комитет при Ставке Главковерха (11).

И в Москве, после окончания «кровавой недели», продолжались заседания городской думы. Стремление к созданию единого координирующего центра выразилось в создании здесь Всероссийского Земско-Городского Объединения. Его учредителями выступали А. И. Астров и Н. В. Макеев. Основной его задачей провозглашалась «борьба с большевиками и воссоздание демократических земств и городских управлений, образованных по закону Временного правительства». Позднее структуры объединения возобновили свою работу на белом Юге (12).

Комитеты, аналогичные петроградскому и московскому, создавались в Пскове (Комитет спасения революции), Пензе (Совет спасения революции), Харькове (Комитет спасения революции), Оренбурге (Комитет спасения Родины и революции), Вятке (Верховный совет по управлению губернией), Калуге (Комитет спасения революции), Иркутске (Комитет общественных организаций, Комитет защиты родины и революции) и многих других городах (13). В полном соответствии с предписаниями Богуцкого и по самостоятельной интерпретации своего статуса, эти комитеты объявляли себя «единственными полномочными органами власти, постановления которых обязательны для всех граждан». Следуя данной установке, земские и городские структуры объявляли «незаконными» распоряжения военнореволюционных комитетов и «большевизированных» советов. При своевременной и четкой координации действий комитетов их действительно возможно было противопоставить «захватчикам власти». Но на практике подобная «деятельность» земско-городского самоуправления прекращалась запретами со стороны местных большевистско-левоэсеровских военно-революционных комитетов, так как в их распоряжении имелась, как правило, реальная сила в виде отрядов красной гвардии, большевистски настроенных солдат местных гарнизонов.

Тем не менее деятельность многих «Комитетов спасения революции», «Комитетов общественной безопасности», ведущих преемственность от постфевральских Общественных Исполнительных комитетов, оказалась реальной попыткой стать, в условиях начинавшейся гражданской войны, своеобразными «центрами притяжения» для всех противников «большевистского переворота». Главное требование комитетов сводилось к «ликвидации большевистской авантюры», восстановлению полномочий Временного правительства, но, как правило, уже реорганизованного (в «новом составе»). Следует признать, что данные структуры могли объединить максимально возможное количество общественных элементов, настроенных против т. н. «контрреволюции слева», и создать действенную общественную поддержку исполнительной власти, восстановив «снизу» вертикаль управления, усеченную после ареста Временного правительства.

Нельзя не отметить, что в ряде случаев земско-городское самоуправление устанавливало коалиции с местными советами (как правило, там, где большевики не пользовались еще преобладанием), принимало на себя полномочия региональной законодательной и исполнительной власти. 20 ноября в Симферополе губернский съезд городского и земского самоуправления сформировал Совет народных представителей, в Благовещенске было созвано Амурское областное земское собрание, в Чите, вместе с представителями советов, начал работать Народный Совет, ставший высшей властью в Забайкалье (14).

Однако существенным изъяном в начавшемся «антибольшевистском сопротивлении» стало отсутствие сколько-нибудь прочных контактов земско-городского самоуправления, общественных союзов и объединений с военной средой и, соответственно, ее поддержки. У советов и военно-революционных комитетов такая «сила» была в виде многочисленных отрядов красной гвардии или «распропагандированных» запасных частей местных гарнизонов. Военные организации эсеровской партии были немногим сильнее аналогичных «военок» у большевиков. Подобная слабость контактов земско-городского самоуправления с антибольшевистскими военными структурами, военным подпольем была очевидным следствием «подавления корниловщины», во время которой «демократическая общественность» отказалась от поддержки «реакционных военных». Лишь там, где «комитеты» координировали свои действия с военными (Петроград, Москва, Оренбург, Иркутск, Калуга), был достигнут, хотя и временный, успех, и «триумфального шествия советской власти» не состоялось. Но развить этот первоначальный успех оказалось невозможно как по причине обоюдной отчужденности «военных» и «гражданских», так и по причине слабости военных организаций осенью 1917 г. Проблема нередко заключалась в том, что формально обладающие властью структуры военных округов не обладали фактической военной силой (части гарнизонов подчиняли себе военно-революционные комитеты), а имевшие влияние подпольные и полулегальные военные структуры, уцелевшие после «разгрома корниловщины», не торопились поддерживать Временное правительство.

Пример «кровавой недели» в Москве доказал, что в условиях, когда «Комитет» и штаб округа не смогли организовать оперативного, действенного сопротивления, фактическим боевым и политическим центром становилась не городская дума, а Александровское военное училище. В училище работала группа членов Совета общественных деятелей во главе со Щепкиным и Новгородцевым. Начальники подразделений юнкеров, а также офицеры-добровольцы, оказавшиеся в эти дни в Москве, действовали по собственной инициативе, нередко даже вопреки указаниям «комитета» и штаба округа (например, продолжали боевые действия во время т. н. «перемирия» 29 октября 1917 г.). Один из организаторов боевых отрядов т. н. «белой гвардии» (впервые в начинавшейся гражданской войне было использовано это название) полковник Л. Н. Трескин, не получая полномочий со стороны командующего Московским военным округом полковника Рябцева, называл себя «начальником гарнизона» г. Москвы. Начальник штаба Московского военного округа полковник К. К. Дорофеев (член Центрального правления Союза георгиевских кавалеров) взял на себя организацию добровольческих офицерско-юнкерских отрядов. Но и в Москве немало военных отказалось участвовать в боевых действиях (например, отклонивший предложения «возглавить сопротивление» генерал Брусилов). Но вот Совет офицерских депутатов, также располагавшийся в здании Александровского училища, придерживался тактики «прекращения кровопролития», чем вызывал большое недовольство со стороны «радикальных» военных. «Непротивление» Рябцева сыграло в его жизни роковую роль. Проживая в 1919 г. в Харькове, он был арестован после вступления туда Добровольческой армии и убит «при попытке к бегству».

В Калуге после ликвидации городского совета фактическая власть сосредоточилась не у городской думы, а у начальника гарнизона, которым объявил себя командир расположенного в городе Нижегородского драгунского полка полковник Брант (затем эту должность занимал его заместитель полковник Петин).

В Иркутске, после ареста красногвардейцами губернского комиссара И. А. Лаврова, «нейтралитета» окружного офицерства, вся «защита и охрана революционных завоеваний и гражданских свобод» оказалась под руководством военных (фактически возглавившего юнкеров Иркутского военного училища полковника Д. Г. Лисученко и атамана Иркутского казачества генерал-майора П. П. Оглоблина). Однако в результате ожесточенных боев 21–30 декабря действия антибольшевиков были сломлены, и военные структуры перешли на нелегальное положение (15).

Как уже отмечалось, немаловажной для формирования антибольшевистского движения в конце 1917 г. стала позиция различных общественных организаций, выражавшаяся в их участии в вышеназванных Комитетах и в самостоятельных заявлениях и действиях. Показательна в этом отношении позиция юридических союзов, однозначно выразивших свое отношение к происходящим событиям. Всероссийский Союз судей, зарегистрированный в Петрограде в начале октября 1917 г., включал в себя «по два представителя и по одному кандидату от каждой группы: сенаторов, членов Палаты, членов суда и судебных следователей». 12 ноября собрание Союза судей под председательством сенатора М.П. Чубинского, «выслушав информационные сообщения всех представленных групп судебных деятелей, а также делегатов от кандидатов на судебные должности и от канцелярских чиновников… единогласно вынесло резолюцию, предлагающую всем судебным деятелям держаться стойко и, исполняя свой долг, не подчиняться узурпаторам и насильникам и охранять, по мере сил, закон и правду».

На тех же позициях стояли зарегистрированный в Москве Всероссийский Союз юристов и Московское Юридическое общество. Формально Союз юристов включал в свой состав всех «юристов по образованию» и призван был «объединить адвокатуру, магистратуру, прокуратуру» (однако чины судебного ведомства, за исключением мировых судей, прокурорского надзора, в силу особой корпоративности, не принимали участие в работе Союза). На собрании в богословской аудитории Московского университета 25 ноября выступали будущие участники Белого движения юристы Н. И. Астров, В. Н. Челищев, Н. В. Тесленко. Они «всесторонне рассматривали происшедший переворот и квалифицировали его как акт преступного насилия, как тяжкое государственное преступление». «Соответствующая резолюция была принята собранием без единого возражения».

«Контрреволюционность» российских юристов очень хорошо отметил в своем секретном докладе член французской военной миссии полковник Пишон: «Юристы и бывшие судебные деятели в ноябре совершенно порвали с большевизмом, так как юридические принципы новой власти ни в какой мере не представлялись приемлемыми. Этих людей обрабатывать нам (союзникам. – В.Ц.) не придется: они сами, когда наступит время, к нам придут. Не следует забывать в этом отношении, что здесь, как и у нас (во Франции. – В.Ц.), значительное число адвокатов являются профессиональными политическими деятелями».

Позиции учащихся мужских и женских гимназий, прогимназий, реальных и коммерческих училищ должна была выражать созданная в марте 1917 г. Организация средних учебных заведений Петрограда (ОСУЗ), имевшая наибольшее влияние в гимназической среде. Члены ОСУЗ, учащиеся старших классов создали свои фракции в партиях кадетов и эсеров. В октябре 1917 г. они не только официально осудили «большевистский переворот», но и участвовали в выступлении юнкеров, а после его подавления поддерживали акции сторонников созыва Учредительного Собрания, помогали работе петроградского антисоветского подполья (16).

Что же касается самого Временного правительства, то в октябрьские дни оно не показало ни организаторских возможностей, ни военной решимости. Противоречивость, «бестолковость», «отсутствие элементарного государственного смысла» (оценка правительства П. Б. Струве в выступлении в Совете Республики 20 октября) были налицо. Хотя еще 13 октября, исходя из статей В. И. Ленина в газете «Рабочий путь» («штрейкбрехерское» заявление Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева в газете «Новая жизнь», которое считалось первой информацией о восстании, было опубликовано 18 октября) и информации от членов ВЦИКа Советов р. и с. д., правительство на «частном совещании» решило «в случае выступления большевиков подавить его, не останавливаясь ни перед какими мерами, вплоть до применения вооруженной силы». Но при этом делалась весьма самоуверенная оговорка, что «раз план большевиков совершенно разоблачен, то весьма вероятно, что они не решатся выступить». Переговоры с представителями Петроградского Совета р. и с. д. должны были вестись на уровне уполномоченных от правительства и от ВЦИКа. Уже в этом сказалась ошибка правительства, допустившего «утечку информации» о своих намерениях и вступившего в переговоры с представителями ВРК 21–23 октября.

20 октября было опубликовано предписание министра юстиции П. Н. Малянтовича прокурору Петроградского окружного суда об аресте Ленина и о начале расследования его деятельности, которое поручалось следователю по особо важным делам П. А. Александрову. Этот следователь уже вел дело «о событиях 3–5 июля 1917 г.» – о предыдущей попытке «вооруженного антиправительственного выступления в Петрограде» (17). Одновременно с этим Малянтович намеревался прекратить следствие по делу об июльском выступлении и освободить всех еще содержавшихся в тюрьме большевиков. На свободу вышел Л.Д. Троцкий, бывший товарищем Малянтовича по партийной социал-демократической работе еще в годы первой русской революции. Арестованным предъявлялись обвинения по статье 108-й Уголовного уложения – «способствование неприятелю в его военных или иных враждебных против России действиях» и по закону Временного правительства от 6 июля 1917 г., наказывавшей «за публичный призыв к неисполнению законных распоряжений правительства». Проявить власть попытались и военные. 24 октября распоряжением по Петроградскому военному округу предусматривалось, что «все, выступающие вопреки приказу с оружием на улицу, будут преданы суду за вооруженный мятеж», но военной силы для реализации этой угрозы явно не было. За «распространение воззвания с призывом не повиноваться властям и деятельность, направленную против власти», Керенским было возбуждено уголовное дело против Военно-революционного комитета. Расследование по все той же статье 108-й Уголовного уложения («государственная измена») поручалось следователю по особо важным делам Б. Гудвиловичу. Выступив утром 24 октября в Совете Республики, Керенский заявил, что «те группы и партии, которые осмелились поднять руку на свободную волю русского народа, подлежат немедленной, решительной и окончательной ликвидации», и потребовал «немедленного содействия всех партий и групп, представленных в Совете Республики» (18).

25 октября Керенский решил перейти к еще более радикальным, с его точки зрения, мерам. Снова, как и при подавлении «корниловщины», он заявил о своих диктаторских полномочиях. В Пскове, в штабе Северного фронта, им был подписан приказ от имени Верховного Главнокомандующего (он занял эту должность после ареста Корнилова). Приказ № 314 ясно обозначал угрозу власти со стороны на этот раз «контрреволюции слева»: «Наступившая смута, вызванная безумием большевиков, ставит государство наше на край гибели, требует напряжения всей воли, мужества и исполнения долга каждым для выхода из переживаемого Родиной нашей смертельного испытания…» Далее премьер-Главковерх, выступая в качестве носителя высшей военной и гражданской власти в стране, заявлял: «… в настоящее время, впредь до объявления нового состава Временного правительства, если таковое последует, каждый должен оставаться на своем посту и исполнять свой долг перед истерзанной Родиной…».

Следует отметить фразу о предстоящем возможном формировании нового кабинета (уже пятого по составу с марта 1917 г.). При смене правительства Керенский, вероятно, рассчитывал усилить исполнительную вертикаль, опираясь на свои полномочия главы военной власти. Единоличные решения допускались в пределах полномочий Верховного Главнокомандующего и вполне могли относиться к судьбе Временного правительства в случае объявления Петрограда на военном положении (именно этот вариант власти пытался осуществить в августе 1917 г. Корнилов). В то же время слова: «приказываю всем начальникам и комиссарам во имя спасения Родины сохранить свой пост, как и я сохраняю свой пост Верховного Главнокомандующего, впредь до изъявления воли Временного правительства Республики», можно расценить как проявление приоритета гражданской власти над военной, что, в общем, соответствовало статусу Временного правительства, утвержденному еще в марте 1917 г. В любом случае попытка «усиления власти» (хотя и запоздалая) для противодействия «безумию большевиков» была налицо.

Как и «прощальный» приказ Государя по армии в марте 1917 г., и последний приказ Корнилова, приказ Керенского призывал к сохранению боеспособности армии: «Необходимо сохранить во что бы то ни стало боеспособность армии, поддерживать полный порядок, охраняя армию от новых потрясений, и не колебать взаимное полное доверие между начальниками и подчиненными». Другим своим приказом, написанным в Гатчине 27 октября, Керенский от имени министра-председателя Временного правительства предписывал «всем частям Петроградского военного округа, по недоразумению и заблуждению примкнувшим к большевикам, немедленно вернуться к исполнению долга». Но при этом в приказах Керенского не содержалось прямых указаний на необходимость именно вооруженного подавления «большевистского бунта». Сдержанность в возможности применения оружия отчасти объяснялась возможной сдачей Главковерху «взбунтовавшихся» частей Петроградского гарнизона. 30 октября Керенский также от имени «министра-председателя» «предлагал» «никаких предложений и распоряжений, исходящих от лиц, именующих себя народными комиссарами или комиссарами военно-революционного комитета, не исполнять, ни в какие сношения не вступать, а в правительственные учреждения не допускать».

Резко обличая «темную кучку невежественных людей, руководимых волей и деньгами Императора Вильгельма», с призывом к «гражданам, солдатам и доблестному казачеству Петроградского гарнизона» высылать депутатов для переговоров выступил командир 3-го конного корпуса, в расположение которого прибыл Керенский, генерал-майор П. Н. Краснов. 27 октября 1917 г. приказом Керенского № 146 будущий донской атаман получил назначение на должность «Командующего всеми вооруженными силами Российской Республики Петроградского округа на правах командующего армией». В приказе от 25 октября Краснов предписывал направить в распоряжение Полковникова полки 1-й Донской дивизии. Его же приказ-призыв от 27 октября отмечал: «Временное правительство, которому вы присягали в великие мартовские дни, не свергнуто, но насильственно удалено со своих постов». В частном телеграфном сообщении в адрес Комитета Спасения Родины и революции Краснов был более конкретен: «Завтра в 11 час. выступаю на Петроград. Буду идти, сбивая и уничтожая мятежников… Прибытие в Петроград вполне зависит от активности верных присяге войск гарнизона».

Однако, не без влияния известных призывов Викжеля «о прекращении междоусобной войны», тон приказов Краснова становился все более сдержанным. 31 октября в Гатчине он заявил, что «кровопролитие не является задачей наших действий» и следует начать переговоры на условиях обоюдного освобождения пленных (прежде всего арестованных министров Временного правительства) и восстановления «законного правительства». Этот принцип восстановления власти подтверждало и телеграфное распоряжение Керенского от 31 октября: «Озабоченное скорейшим восстановлением обороноспособности армии и законной жизни в стране, правительство готово приостановить подавление восстания силой оружия и ликвидировать мятеж путем переговоров Временного правительства в полном составе с руководящими общественными организациями и партиями о воссоздании законной революционной власти в стране» (на основе «социалистической коалиции») (19).

В самом Петрограде после отъезда Керенского представителями верховной власти оставались: исполняющий обязанности министра-председателя министр торговли и промышленности А. И. Коновалов, полковник Полковников и назначенный Керенским 25 октября генерал-губернатором Петрограда министр государственного призрения Н. М. Кишкин. Полковников стал проявлять активность уже после 25 октября, а накануне «низложения» правительства он лишь констатировал в телеграмме в Ставку то, что «положение в Петрограде угрожающее… идет планомерный захват учреждений, вокзалов, аресты. Никакие приказы не выполняются… Временное правительство подвергается опасности потерять полностью власть…». Примечательно, что Коновалов пытался, хотя и безуспешно, созвать в Зимнем дворце (для «поддержки» правительства) представителей общественных организаций и Совета Республики, вынужденного прекратить свою работу по решению Петроградского военно-революционного комитета. Кишкину предоставлялись «исключительные полномочия по водворению порядка в столице и защите Петрограда от всяких анархических выступлений, откуда бы они ни исходили, с подчинением ему военных и гражданских властей». Очевидно, при выборе кандидатуры Кишкина в качестве «диктатора Петрограда» учитывался его, хотя и небольшой, опыт административной работы в должности комиссара Временного правительства в Москве, а также его контакты с общественностью (по линии сотрудничества с Московским Советом общественных деятелей). Но наделение Кишкина «чрезвычайными полномочиями» запоздало, авторитетом у военных он не пользовался и мог занимать лишь пассивную, оборонительную позицию. «Продержаться 48 часов, и подоспеют идущие к Петрограду войска» – слова министра иностранных дел Терещенко хорошо передавали настроение Временного правительства в последние часы легальной работы. Однако надежды правительства не оправдались. Показательны настроения, отразившиеся в телеграфной переписке комиссара Северного фронта Войтинского с графом П.М. Толстым, начальником политотдела военного министерства. На требования штаба округа отправить войска в столицу Войтинский требовал ответа от Петрограда: «Что касается до применения вооруженной силы, то этот вопрос сводится опять все к тому же: является ли эта мера актом самозащиты смелых людей, группирующихся вокруг Керенского, или же здесь демократия отстаивает определенным методом свое положение от посягательств… Если в Петрограде вы политически изолированы, то никакими усилиями не удастся создать вам поддержку на фронте» (20).

После ареста министров Временного правительства в ночь на 26 октября на свободе оставались: Керенский, выехавший в Москву министр продовольствия С.Н. Прокопович, освобожденный вместе с министром труда К. А. Гвоздевым после кратковременного допроса в Смольном 25 октября. Пока Керенский под Петроградом намеревался действовать, опираясь на свои полномочия Главковерха, в Москве начались попытки создания всероссийской «гражданской» власти. В Москве с Прокоповичем вели переговоры Комитет общественной безопасности и Совет общественных деятелей. Сделать Москву «филиальным отделением правительства» намеревались и оставшиеся на свободе товарищи (заместители) арестованных министров Временного правительства. Переезд в Москву формально предполагался еще в начале октября, в связи с высадкой немецкого десанта на Моонзундских островах и его приближением к столице. По воспоминаниям бывшего московского городского головы Н.И. Астрова, московские гласные-кадеты, во главе с бывшим в Москве товарищем министра финансов А. Г. Хрущевым, предложили министру «образовать в Москве, которая еще вела борьбу с большевиками, новое Временное правительство, которое было бы возглавлено Прокоповичем как единственным представителем упраздненного Временного Правительства. Этим была бы сохранена традиция власти». Показательно, что полномочия даже одного министра считались достаточными для обеспечения «традиции власти». Помимо Хрущева, в Москве находились также товарищ министра вероисповедания, член Совета общественных деятелей Котляревский и товарищ министра торговли и промышленности инженер Райский.