Текст книги "Белое дело в России: 1917-1919 гг."

Таково было содержание программной декларации уральских «областников». Но все дальнейшее законодательство, равно как и деятельность ВОПУ, «носило местный характер и главным образом вытекало из нужд момента» (13).

Состав ВОПУ был собран на основе политической коалиции, в него вошли и многие местные общественные деятели, и выразители интересов «торгово-промышленного класса». Председателем Совета управляющих и Главноуправляющим торговли и промышленности стал председатель Уральского биржевого комитета, гласный екатеринбургской городской думы кадет П. В. Иванов. Беспартийные прогрессисты А. Е. Гутт и Н. Н. Глассон приняли портфели Главноуправляющего Горных дел и Главноуправляющего Юстиции соответственно. Главноуправляющим внутренних дел стал народный социалист Н.В. Асейкин, Главноуправляющим Земледелия и Государственных Имуществ – эсер А. В. Прибылев, Главноуправляющим Труда – меньшевик П. В. Мурашев.

Самарский Комуч потребовал от ВОПУ безоговорочного подчинения («ни автономного, ни независимого правительства Урала Комуч признавать не станет», Комуч «не признает власти Временного Сибирского правительства за пределами административных границ Сибири»). Сибирское правительство (его представителем был генерал Гришин-Алмазов, а затем уполномоченный по Уралу, бывший директор Богословского горного округа С. С. Постников) также считало, что уральские политики должны признать их верховенство, хотя и в довольно необычной форме: «уральцы» утверждают состав правительства, а «сибиряки» санкционируют его создание, ничего при этом не меняя в составе и в региональной политике. Особым указом от 18 июля 1918 г. Временное Сибирское правительство постановило включить в свою юрисдикцию Челябинский и Троицкий уезды Оренбургской губернии и Златоустовский уезд Уфимской губернии. Предполагалось, что под постоянную юрисдикцию сибирской власти перейдут Шадринский, Камышловский и Екатеринбургский уезды Пермской губернии. По оценке Кроля, «если бы перед Уралом стала дилемма при отделении, то он вынужден был бы пойти с Сибирью, ибо иначе он был бы обречен на экономическую смерть. Сибирь – его единственный рынок для сбыта его железа и его поставщик зерна… Вообще связь Урала с Сибирью более тесная, чем с западом, хотя сибиряками уральцы себя не считают».

Но само ВОПУ не собиралось отказываться от своего суверенитета, уступая его таким же, по сути, «областным» властям. В отношении железнодорожного, почтово-телеграфного сообщения, торговли Урал не отделялся от своих соседей. В отношении организации армии, проведения мобилизаций ВОПУ передавал свои полномочия Сибирскому правительству. Финансовая система, которая первоначально также должна была носить автономный характер, не получила соответствующей эмиссионной поддержки из Омска и обратилась к выпуску собственных «денег» (14).

ВОПУ тесно сотрудничало с «общественностью», местная власть руководствовалась законодательством Временного правительства (Временным положением о губернских и уездных Комиссарах от 19 сентября 1917 г.), лишь формально заменив наименование должностей губернского и уездного комиссаров на губернских и уездных уполномоченных. 25 сентября 1918 г. была образована Комиссия для выработки законопроекта о выборах в Областную Думу Урала. Ее состав должен был отражать как партийно-политический, так и территориально-административный принцип формирования и включать представителей каждого губернского и уездного города, губернского и уездного земства Уральской области, представителей партий «народной свободы, народных социалистов, социалистов-революционеров, социал-демократов (меньшевиков), а также – от Екатеринбургской торгово-промышленной биржи, Совета Съезда горнопромышленников Урала, Центрального Бюро профсоюзов служащих и рабочих Урала и крестьянской организации («если таковая будет образована»). Все вопросы, связанные с юридическим обоснованием избирательного закона, полномочий будущей Думы должны были обсуждаться в соответствующих подкомиссиях (15).

В судебно-следственной сфере учреждались уездные Временные следственные комиссии, заменившие собой камеры мировых судей. Члены комиссии избирались волостным земским собранием, но утверждались помощником уездного уполномоченного, который мог создавать комиссии и «по собственной инициативе». Аналогичные следственные комиссии создавались и в городах. Их состав выдвигался городскими думами и также утверждался помощником уездного уполномоченного, причем в их состав должен был входить как минимум один представитель с юридическим образованием «или практически знакомый с юриспруденцией» (16).

Для поддержки контактов власти и общества в экономической сфере 9 сентября 1918 г. был создан Уральский Промышленный Комитет. В его компетенцию входило обеспечение «потребностей армии, транспорта и промышленности», «определение условий финансирования предприятий», регулирование цен, а также осуществление «широкого спектра мер, направленных на регулирование промышленности в условиях милитаризации труда». В Бюро Комитета входили сам Главноуправляющий труда и четыре представителя, согласованные с Сибирским правительством, а также «один представитель чехословацких технических организаций» и представитель Самарского Комуча. Бюро отчитывалось перед Общим Собранием, собиравшимся не менее раза в месяц. Состав Собрания включал весь состав Бюро и представителей от главных управлений финансов, торговли и промышленности, продовольствия и труда, а также представителей «от рабочих по избранию Бюро профсоюзов Урала», «от кооперативных организаций», «уральского отдела Всероссийского Союза инженеров», «от союза Профессиональных Технических Организаций Урала» и «от Совещания Уральских горнопромышленников».

Уральский Комитет обладал правом создавать районные комитеты, использовать для своей работы структуры правительственного аппарата, мог издавать «инструкции», давать представления правительству об упразднении «излишних» управленческих структур (17).

ВОПУ в лице Кроля активно участвовало в работе Уфимского Государственного Совещания и настойчиво предлагало сделать Екатеринбург (вместо Омска) столицей новообразованной Всероссийской власти. В этом случае аппарат ВОПУ мог бы получить статус Совета министров Временного Всероссийского правительства. Но этого не произошло. Наоборот, 2–3 ноября 1918 г. на заседании Директории обсуждался вопрос о будущем ВОПУ. Уральская делегация, представившая обширный доклад, «обосновывающий права на автономию и на границы Урала», смогла добиться лишь временного сохранения полномочий Главноуправляющих ведомствами до «принятия дел» от представителей Директории.

После обнародования Грамоты Директории от 6 ноября 1918 г., которой полномочия местных структур власти прекращались, 10 ноября ВОПУ опубликовало Обращение к населению Урала. В нем в согласии с решением Директории правительство объявляло о самороспуске, хотя при этом подчеркивалась «принципиальная возможность создания в будущем общеуральского представительного органа, объединяющего работу местного управления горнозаводского Урала». «Все граждане Области Урала» призывались «сплотиться вокруг единого Временного Всероссийского правительства и оказывать ему полную поддержку и повиновение» (18).

Таким образом, создание государственных органов на Востоке России было проявлением местной политической активности, направленной на формирование элементов будущего всероссийского, общегосударственного «здания». Их деятельность не могла не иметь признаков «регионализма», хотя бы и временного, в любом случае их автономное существование могло продолжаться только до создания Всероссийской власти, которая, по существу, также носила временный характер. Опора на органы местного самоуправления – земско-городского или национального – обеспечивала им определенную легитимность, иначе говоря, давала возможность проведения «демократической политики».

Достаточно специфичной стала попытка создания еще одной автономной единицы в составе будущего Российского государства – Союза мусульман тюрко-татар Внутренней России и Сибири. Еще 22 июля 1917 г. в Казани состоялся съезд мусульманского духовенства, военнослужащих и было принято решение о создании культурно-национальной автономии Мусульман. Вторым всемусульманским съездом в Уфе (20 ноября 1917 г.) данная автономия была подтверждена. Был образован Парламент (Миллят-Меджлиси), утвердивший специальное Положение о «Национальной автономии мусульман тюрко-татар Внутренней России и Сибири». «Автономия» представлялась в форме создания «добровольного личного союза (-нации), обладающей в отношении своих членов принудительной властью». Показательно, что в Положении декларировалось создание Союза мусульман как «субъекта прав публичных и частных», но не с территориальной, а только с этно-конфессиональной спецификой (своего рода «государства в государстве»). Этот принцип автономии получил наименование «национально-персональной». Признавалось, что «членами Союза могут состоять мусульмане тюрко-татары обоего пола Внутренней России и Сибири вне зависимости от территории, ими занимаемой». Утверждались нормы «религиозной и национальной автономии», осуществление которых должно было проводиться посредством «публично-правовых» «органов религиозного и национального самоуправления». Автономия касалась «сферы дел религиозных, культурно-национальных, общественного призрения и налогового национального обложения». Язык «мусульман тюрко-татар» признавался равноправным с русским, специальный налог «для осуществления религиозных и национальных нужд» определялся «пропорционально численности тюрко-татарской нации» и вычитался из «общегосударственных, областных, краевых, земских и городских средств».

Своеобразно решался вопрос о представительстве в структурах местного самоуправления. Так как «тюрко-татарская нация, как союз государственный и правовой, имеет право в государственном управлении», то в зависимости от численности местного тюрко-татарского населения предполагалось их участие по следующей пропорции: в местностях с преобладанием тюрко-татар (свыше 50 % населения) их представители возглавляли местное самоуправление; в местностях с меньшей численностью (менее 50 % населения) «хотя бы один член тюрко-татарской нации» входил в состав управленческих структур. Национальное представительство обеспечивалось и на уровне центральной власти и гарантировалось тем, что «в состав центральной правительственной власти должно входить по одному лицу тюрко-татарской нации, облеченному правами министра для непосредственных сношений нации с государством». «Представители тюрко-татар» вводились также в состав мировых съездов, окружных судов и судебных палат для «участия в разбирательстве дел, стороной которых являются члены тюрко-татарской нации».

Высшим учредительно-санкционирующим, а также и законодательным органом признавалось Национальное Собрание (Миллят-Меджлиси). Его избрание (по одному депутату на каждые 50 тысяч населения) проводилось на основании «прямого, равного и тайного избирательного права». В выборах участвовал «каждый член тюрко-татарской нации без различия пола, достигший 20 лет». Собрание работало в течение трех лет и рассматривало все законодательные акты, выносимые на его обсуждение «каждой тысячью правомочных членов нации». Исполнительная власть осуществлялась Национальным управлением, состоявшим только из трех ведомств, соответствующих трем основным направлениям автономии тюрко-татар (духовного, просвещения и финансов). Духовное ведомство возглавлял муфтий (его члены – кадии). Его задачами были, в частности, «издание фетва, рассмотрение и решение вопросов веры и богослужения… общий надзор за постановкой преподавания вероучения во всех учебных заведениях, цензура Корана и Афтиак, управление духовными школами». Финансовое ведомство отвечало за сбор «национального налога». Вводились и собственные судебные структуры, связанные с осуществлением права шариата.

Местные учреждения были представлены окружными меджлисами, также избираемыми по «четыреххвостке», окружными Национальными управлениями, сельскими Меджлисами и сельскими Национальными управлениями, осуществлявшими функции, аналогичные вышестоящим структурам. Первым председателем Национального Управления стал известный общественный деятель, бывший член Государственной Думы, член ЦК партии Иттифак-аль-Муслимин С. Н. Максудов. Главой духовного отдела стал казанский мулла Г. Галеев.

Автономия тюрко-татар была признана Комучем и Временным Сибирским правительством. Представители автономии участвовали в работе Уфимского Государственного Совещания. Комучем в сентябре 1918 г. было принято обращение «К тюрко-татарскому народу Государства Российского», фактически признавшее принятое в 1917 г. положение о «Национальной автономии». Считалось возможным предоставить тюрко-татарам право пользоваться «родным языком в местном управлении, самоуправлении и суде, свободно открывать всевозможные школы и строить свою религиозную жизнь». Допускалась возможность создания «органов национального самоуправления, обладающих принудительной публичной властью, правом устанавливать и взимать особые национальные налоги и самостоятельно ведать дела общественного призрения, народного просвещения и культурно-экономические». Своеобразной столицей экстерриториального государства стала Уфа.

Однако Российское правительство в конце 1918–1919 г. невысоко оценивало перспективы создания «национально-персональной автономии», фактически игнорировало его. В ведомственном отношении данные проблемы решались по линии туземного отдела МВД. 21 марта новый председатель Центрального Национального управления И. А. Ахтямов и член Духовного ведомства кадий С. М. Урманов составили докладную записку в МВД, где указывали на необходимость «внести ясность» в отношения правительства Колчака к «органам культурно-национальной автономии». Для этого предлагалось сделать «принципиальное признание культурно-национальной автономии со стороны правительства». По мнению авторов записки, это обеспечило бы «доверие тюрко-татарского населения, отвоевываемых от советской власти местностей, к власти и будет служить для наиболее сознательных и активных представителей этого населения побудительным мотивом к участию в деле созидания государственности». Отмечалась также возможность поддержки со стороны башкир, которые, как не в меру оптимистично считали авторы записки, были «благорасположенные и даже подчиняющиеся в духовно-религиозных делах велениям органов нашей автономии». Во внешнеполитическом контексте считалось, что признание автономии «даст возможность послать официальных представителей на мирную конференцию, а участникам последней – получить правильное представление о наших нуждах и чаяниях». В марте – апреле 1919 г. в поддержку ходатайства руководителей автономии о «принципиальном признании культурно-национальной автономии» выступили представители совещаний из Петропавловска, Екатеринбурга, Челябинска, Новониколаевска, Красноярска (19).

Однако в реальном положении тюрко-татарской автономии не все было так стабильно, как представлялось ее руководителям. 12 мая 1919 г. уполномоченные от башкирского народа Челябинского уезда Оренбургской губернии М. Казимуратов, Г. Курбангалиев обратились к Верховному Правителю России с просьбой не отождествлять форм выражения их национальных интересов со структурами национально-культурной автономии тюрко-татар. Для башкир, имевших уже опыт «территориальной автономии», «национально-персональная автономия» представлялась явно недостаточной. Претензии тюрко-татар («пришлого элемента в Башкирии численностью 5 %») связаны со стремлением «вернуть свое господствующее положение над другими народностями мусульманского вероисповедания России (башкир, киргиз) и тем создать общемусульманскую антигосударственную позицию на будущее время, каковая позиция существовала еще в России до революции под руководством татар как в Государственной Думе, так и в мусульманской печати и в обучении мусульман». «Представители башкирского народа» считали необходимым в национальной политике Российского правительства признать «самостоятельность национально-культурную и духовную для каждой народности», а не организовывать «какую-либо оппозицию, которая может только обострять отношения между русским народом и мусульманами, создавая как для той, так одинаково и для другой народности несчастья». Авторы обращения заявляли, «чтобы Национальное управление тюрко-татар и его отделы, как духовный, так просвещения и финансов, не вмешивались в дела башкир, чтобы это управление именовалось татарским, а не тюрко-татарским» и «чтобы при первой возможности оно покинуло пределы Башкирии».

Осенью 1919 г. вопрос о восстановлении «национально-культурной автономии» снова возник, но на этот раз уже в условиях очевидной необходимости перемены политического курса колчаковского правительства. Поражения на фронтах требовали расширения социальной базы движения. Создание дружин Святого Креста и Зеленого Знамени (подробнее об этом – во второй части монографии), проведение дополнительных мобилизаций в белую армию требовали взаимодействия с мусульманскими структурами в Сибири и на Дальнем Востоке. Глава МВД В. Н. Пепеляев обратился в Национальное управление мусульман тюрко-татар, переехавшее незадолго до падения Омска в Иркутск, с просьбой предоставить информацию о возможности возвращения из рядов белой армии мобилизованных членов управления (например, председатель Управления И. Ахтямов служил в осведомительном отделе при штабе 3-й армии, глава ведомства финансов Ш. Алкин был откомандирован в Томское военное училище, а представитель управления «для сношений с Всероссийской властью» С. Мамлеев служил в 1-м конно-киргизском полку на далеком Семиреченском фронте). Ответ не замедлил явиться, но помимо восстановления состава управления (посредством демобилизации его членов и служащих) снова говорилось о «признании самой автономии» Российским правительством. «Это показало бы, что Правительственная власть не ограничивается только удовлетворением домогательств мусульман, а проявляет действительную заботу о сохранении работоспособности данного национального учреждения». Подобного рода заявления делались и ранее, в частности, во время провозглашения «священной войны против большевиков» в Омске и при формировании дружины «Зеленого знамени». 14 сентября 1919 г. в Новониколаевске прошло собрание, на котором отмечалось, что вооруженная поддержка мусульманами белой власти предполагала бы, в частности, что «мусульманское управление, которое ныне существует как незаконное, должно быть законное», и «для успешной борьбы с большевизмом сформировать национальные части (роты и полки)». Была подготовлена резолюция от имени Всероссийского правительства, которая повторяла основные положения принятой в 1917 г. «Конституции» о «культурно-национальной автономии тюрко-татар» (признание «публично-правового» статуса за структурами местного самоуправления, обложение мусульман тюрко-татар «специальным налогом», представительство интересов нации на уровне центральной правительственной власти и региональных управлений и т. д.). Резолюция завершалась следующим определением: «В твердом сознании, что не грубой силой, а общностью интересов должны быть связаны многоплеменные народы России в единое государственное целое, и будучи убежденным в необходимости предоставления более широких прав в вопросах управления самому народу, Всероссийское Правительство считает своею обязанностью ныне же санкционировать вышеприведенные положения культурно-национальной автономии тюрко-татар Внутренней России и Сибири и считать таковые законно-признанными и обязательными к исполнению… объявляя о таковом своем решении, Российское Правительство выражает уверенность, что мусульмане тюрко-татары, объединенные отныне единым органом своего национального самоуправления, проявят свойственную им энергию, мужество и твердость в борьбе за возрождение России и сумеют оправдать то высокое доверие, которое им оказывается признанием автономии». Однако ее официального утверждения не произошло ввиду быстрого отступления белого Восточного фронта и постепенного прекращения военного сопротивления в Сибири (20).

Таким образом, тенденции национально-государственного строительства, проявлявшиеся в разных формах в период 1917–1919 гг., оказывали существенное влияние на эволюцию политического курса российского Белого движения. Игнорировать стремление к развитию собственной самобытной государственности, культурной автономии было уже невозможно. Но решался данный вопрос по-разному: от возможностей «оказачивания» до предоставления самостоятельности в сфере определенных полномочий (системе образования, религиозной, экономической, финансовой сферах). Но, как правило, разграничение полномочий не доводилось в программе Белого движения (в данный период) до уровня «федерации». Федеративный, автономный или областной принципы предполагались в качестве возможных для становления будущей российской государственности.

* * *

1. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 254. Лл. 32–33; Ф. 1701. Оп. 1. Д. 6 в. Лл. 125–125 об.

2. ГА РФ. Ф. 1701. Оп. 1. Д. 6 в. Лл. 158; Молчанов Л. А. Собственными руками своими мы растерзали на клочки наше государство. М., 2007, с. 40–48.

3. Якушев И. А. Очерки областного движения в Сибири // Вольная Сибирь. Прага, кн. IV, 1928, с. 104.

4. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 252. Лл. 11–12.

5. ГА РФ. Ф. 1701. Оп. 1. Д. 6 в. Лл. 160–160 об.; Сибирская Речь. Омск, № 23, 1 февраля 1919 г.

6. ГА РФ. Ф. 1701. Оп. 1. Д. 6 В. Лл. 124–129 об.

7. Там же. Лл. 165–167 об.

8. Муртазин М.Л. Башкирия и башкирские войска в гражданскую войну. М., 1927, с. 62, 65–70; Известия Башкирского Областного Комитета РКП (б), № 1–2, 1 апреля 1922 г.

9. ГА РФ. Ф. 148. Оп. 4. Д. 23. Л. 86.

10. ГА РФ. Ф. 1700. Оп. 1. Д. 3. Лл. 202–203 об.

11. Кручинин А. М. Надежды восемнадцатого года: страницы истории екатеринбургского антибольшевистского подполья 1918 г. // Белая армия. Белое дело. Екатеринбург, № 14, 2004, с. 15–19.

12. Кроль Л. А. За три года (воспоминания, впечатления и встречи). Владивосток, 1921, с. 71–72; Собрание узаконений и распоряжений Временного Областного Правительства Урала. № 1. Екатеринбург, 27 августа 1918 г., с. 1–3.

13. Кроль Л. А. Указ, соч., с. 154; Собрание узаконений и распоряжений Временного Областного Правительства Урала. № 1. Екатеринбург, 27 августа 1918 г., с. 2–3.

14. Кроль Л. А. Указ, соч., с. 64, 77; Собрание узаконений и распоряжений Временного Областного Правительства Урала. № 1. Екатеринбург, 27 августа 1918 г., с. 2–3.

15. Собрание узаконений и распоряжений Временного Областного Правительства Урала. № 5. Екатеринбург, 8 октября 1918 г., с. 1–2; № 7. Екатеринбург, 30 октября 1918 г., с. 4–5.

16. Собрание узаконений и распоряжений Временного Областного Правительства Урала. № 7. Екатеринбург, 30 октября 1918 г., с. 7—10.

17. Собрание узаконений и распоряжений Временного Областного Правительства Урала. № 3. Екатеринбург, 16 сентября 1918 г., с. 3–5.

18. Кроль Л. А. Указ, соч., с. 154; Собрание узаконений и распоряжений Временного Областного Правительства Урала. № 9. Екатеринбург, 29 ноября 1918 г., с. 32–33.

19. ГА РФ. Ф. 195. Оп. 1. Д. 7. Лл. 7-10 об.; Ф. 1701. Оп. 1. Д. 57. Лл. 2–3 об.; 17–18; 19; 20–22; 31–32.

20. ГА РФ. Ф. 176. Оп. 4. Д. 163. Лл. 154–157; Ф. 195. Оп. 1. Д. 7. Лл. 1-10; Хал-Сюзи. Семипалатинск, № 133, 4 октября 1919 г.