Текст книги "Белое дело в России: 1917-1919 гг."

Тем не менее противостояние областников с советской властью привело к распаду потенциально возможного «общедемократического блока». В последней публичной декларации – «наказе» для предполагаемого сибирского правительства – СОД наметила основные направления будущей внутренней политики Сибири. В сущности, это было провозглашение социалистических программных тезисов применительно к региональным условиям: «провести в жизнь принятый Всероссийским Учредительным Собранием закон о безвозмездном выкупе всех земель… в общенародное достояние», «провести начало национализации… организацию общественного контроля и регулировки», «установление государственного контроля над банковским делом», «осуществление… 8-часового рабочего дня», «общее и специальное образование за счет государства», «проведение социальных мероприятий по защите и сохранению туземных племен», «предоставление экстерриториальным народностям – в пределах общегосударственных законодательных норм – права объединения автономных общин на правах юридического лица и полной национально-персональной автономии во всех областях национальной жизни».

Некоторые положения, продекларированные Думой (в отношении самоуправления, национальной политики), получили свое развитие во внутренней политике Временного Сибирского правительства и Российского правительства в 1918–1919 гг. (1).

После разгона Областной Думы началось формирование тайных военных организаций. По оценке М.А. Кроля, «вооруженная борьба с большевиками после октябрьского переворота везде кончилась поражением социалистических и демократических элементов. Бесчисленное множество восстаний юнкерских и офицерских было подавлено с необычайной жестокостью. Силы большевиков росли с каждым днем, а силы их противников были ничтожны». Центры военного подполья в Сибири отличались друг от друга. По оценке Серебренникова, «выброшенные из рядов армии, лишенные службы и заработка офицеры, особенно молодые из них, составляли ту среду, в которой рождаются заговоры и восстания и которая выдвигает мстителей за поруганную честь Родины и собственное унижение». Общей чертой являлась их «опора» на структуры бывших военных округов (Западно-Сибирского военного округа с центром в Новониколаевске и Восточно-Сибирского с центром в Иркутске). Поэтому если на Юг России офицерство отправлялось с определенной целью – поступить в ряды Добровольческой армии, то в Сибирь «при большевиках пробиралось и оседало… офицерство, имевшее какую-либо связь с этим обширным краем». В Западной Сибири военное подполье опиралось на станицы Сибирского казачьего войска, а также полковые ячейки «сибирских стрелков», которые, по замечанию одного из участников белого подполья, поручика Б. Б. Филимонова, «неизбежно должны были… сыграть роль тех основных ядер, к которым примкнули более многочисленные, но в то же время и более разрозненные офицеры иных полков старой Российской армии».

Петропавловск стал первым городом в Западной Сибири, занятым силами подполья. Здесь опорой подполья стала большая пригородная станица, в станичном управлении которой располагался штаб подпольной организации. Возглавлял ее бывший уездный начальник в Туркестанском крае полковник П. П. Иванов-Ринов. Омско-Петропавловский район контролировала т. н. «организация тринадцати», в которой участвовали атаман Анненков и войсковой старшина Волков (общая численность группы достигала трех тысяч бойцов). Незадолго до выступления петропавловская казачья организация объединилась с омским подпольем во главе с полковником Е.П. Березовским и Е.Я. Глебовым. Омская военная группа (во главе с капитанами Жилинским и Путинцевым), построенная по принципу «пятерок», включала в свой состав несколько сот офицеров сибирских стрелковых полков. Общее руководство подпольем стал осуществлять Иванов-Ринов, «как лицо, пользующееся большим влиянием среди казачества и имеющее обширный административный опыт». Подпольщикам удалось установить контакты в местном городском совете и получить оттуда заблаговременную информацию.

В политическом отношении, по свидетельству прибывшего в Омск посланца генералов Корнилова и Алексеева – генерала Флуга, омско-петропавловское подполье находилось под влиянием «правого крыла партии народной свободы», и поэтому здесь «не скрывали своих симпатий к монархическому образу правления, но ближайшей задачей ставили не реставрацию монархии, а восстановление целости и мощи России». Омские кадеты – бывший председатель Западно-Сибирского комитета Союза городов адвокат В. А. Жардецкий (на его квартире конспиративно скрывался прибывший в Омск бывший глава Всероссийского Земгора и первый председатель Временного правительства князь Г. Е. Львов) и бывший депутат III Государственной

Думы, директор Сибирского торгового банка А. А. Скороходов – были настроены достаточно скептически по отношению к перспективам самостоятельной подпольной борьбы и считали «иностранную военную интервенцию единственным средством для свержения власти большевиков». Кроме кадет, достаточно влиятельными в среде подполья были т. н. «цензовые группы» во главе с председателем Омского военно-промышленного комитета Н. П. Двинаренко и присяжным поверенным Д. С. Каргаловым (руководитель т. н. «Каргаловского кружка»). Их позицией было «ведение борьбы с большевиками на беспартийной основе». Значительное влияние, которым пользовались в «Каргаловском кружке» торгово-промышленники, позволяло наладить финансирование военного подполья помимо кооперативов. Позднее большинство омских подпольных политиков вошли в состав общественно-политического «Омского блока», оказавшего важную поддержку установлению правления Колчака. Консервативные политические настроения в Омске сыграли, безусловно, свою роль во время будущей «смены власти» в ноябре 1918 г., оказали влияние на политическое окружение Верховного Правителя.

План восстания, согласованный с омскими военными организациями, предусматривал «одновременное выступление по соглашению с боевыми отрядами других городов Сибири и должен был иметь характер нечаянного нападения на военные и гражданские советские учреждения, причем все роли были точно предусмотрены и распределены. Самостоятельное выступление допускалось только как мера необходимой самообороны» (в случае угрозы раскрытия организации или при начале «красного террора» в городе). Как и во многих других сибирских городах, выступление в Омске было поддержано местным Союзом фронтовиков. По оценке генерала Флуга, сибирские «фронтовики» были настроены антибольшевистски (из-за недовольства мобилизациями в Красную армию, продразверсткой и преследованиями «мешочников»), однако считать их надежной опорой подпольных центров было бы неправомерно. «Фронтовики, в массе разбогатевшие, изленившиеся и разнузданные, в большинстве чуждались общения с офицерскими организациями и буржуазными элементами, которые отвечали им таким же недоверием, далеко не лишенным оснований, так как… фронтовики, участвуя в тайных организациях, нередко оказывались предателями».

В столице сибирского «областничества» Томске, по воспоминаниям современников, в январе 1918 г. существовали «три тайных организации: областная, внепартийная военная и социалистов-революционеров (общей численностью около 1500 человек. – В.Ц.). Связи между ними никакой не было, стремление к объединению стало проявляться только тогда, когда выяснилось, что в других местах Сибири подготовка к восстанию закончена и нужно назначить срок общего выступления». Несмотря на определенную «раздробленность», руководящие политические позиции в Томске занимали, несомненно, «областники», представленные «Потанинским кружком». Сам Потанин и его помощники по кружку (будущий министр внутренних дел Сибирского правительства А. Н. Гаттенбергер, издатель газеты «Сибирская жизнь» А. В. Адрианов, осуществлявший контакты с военным подпольем поручик Б.Н. Михайловский) считали актуальной идею укрепления власти, свободной от каких-либо партийных установок «слева» или «справа».

Военная организация возглавлялась убежденным монархистом полковником Сумароковым и его начальником штаба подполковником А. Н. Пепеляевым, будущим командующим 1-й (Сибирской) армией, организатором последнего в истории

Белого движения в России военного похода в Якутию в 1922–1923 гг. В составе томской «военки» действовало несколько отделений, в том числе отряд особого назначения – «белый легион» под командой капитана А. Кириллова, «отделение террористов» капитана Достовалова, контрразведка под руководством подпоручика Еремеева. Примечательно, что организация допускала выступление вне связи с чехословацкими войсками. Для проведения тайных встреч и организации выступлений в 1918 г. использовались «традиционные» моменты – участие в крестных ходах и встречах Чудотворной иконы, недовольства, связанные с противодействием изъятию ценностей Богородице-Алексеевского и Иоанно-Предтеченского Иннокентиевского монастырей, сборы на городских кладбищах и т. и. Томская милиция была готова поддержать выступавших. Восстание было назначено на 28 мая, но оказалось сорванным из-за провокации. Тем не менее 29 мая советские структуры были эвакуированы, и Томск перешел в руки восставших. К моменту подхода к городу чехословаков военные организации сумели занять все ключевые пункты, был сформирован гарнизон во главе с полковником Сумароковым, возобновилась работа городской думы.

В оценке Якушева, «содержание военных организаций обходилось областной организации до 200 тысяч рублей в месяц. Значительную материальную поддержку в этом отношении оказала сибирская кооперация, субсидировавшая Западно-Сибирский Комиссариат и его военный штаб». В Кургане, Тюмени и Тобольске военное подполье получало средства от известного в начале XX столетия кооперативного союза «сибирских маслодельных артелей». И. Михайлов состоял членом правления сибирского «Закупсбыта», обеспечивая финансирование подполья через данную структуру.

Добровольческие отряды «в значительной степени состояли из добровольцев – офицеров, учащейся молодежи, солдат, фронтовиков». Однако томский Союз фронтовиков сыграл в восстании двоякую роль. Поддержав восстание, фронтовики заявили затем об опасности «восстановления реакции», ссылаясь на монархическое руководство томского военного подполья. В результате Западно-Сибирский Комиссариат заменил Сумарокова в должности начальника гарнизона Пепеляевым.

Эсеровская группа в Томске была тесно связана со структурами нелегально действовавшей Сибирской Областной Думы и с ее исполнительными органами – подпольными комиссариатами. Под влиянием эсеровских принципов конспирации «общий порядок формирования отрядов был старый – «подпольно-революционный» – «пятки», «десятки», «восьмерки», которые затем сводились в сотни или роты. Во главе каждой первичной боевой ячейки стоял начальник, на обязанности которого лежало держать на учете свой отряд, сохранять с ним постоянную связь. Насколько было возможно, в интересах конспирации требовалось, чтобы состав одной ячейки не был известен другим. Сведенные в сотни или роты отряды находились в подчинении начальника пункта, который имел свой штаб и находился в непосредственном подчинении у начальника округа, который определял время и указывал место восстания.

Фактическим центром западносибирского подполья стал Новониколаевск. Здесь военной организацией руководил подполковник-артиллерист А. И. Гришин (по конспиративной фамилии – Алмазов). По неподтвержденным до сих пор сведениям, он прибыл в Сибирь из Новочеркасска, имея поручение от генерала Алексеева для организации подпольных центров. Он же получил от ВПАС (от Краковецкого) полномочия на создание и руководство центральным военным штабом Западно-Сибирского Комиссариата. С ним вместе действовал член Учредительного Собрания эсер П. Михайлов (очевидно, из-за этого и Гришина-Алмазова многие считали членом партии эсеров).

Одним из важных направлений деятельности подполья было приобретение оружия. По воспоминаниям Флуга, омская группа сибирских стрелков пополняла запас оружия «путем похищения, тайной покупки у красноармейцев (таким способом был приобретен даже пулемет) и другими путями. Захват оружия в более широких размерах предполагалось произвести к моменту выступления – из артиллерийского склада, при содействии капитана Путинцева. Недостаток офицеров-артиллеристов предполагалось восполнить за счет присылаемых из Томска и Новониколаевска.

По словам генерала Головина, «деньги на покупку оружия давала «кооперация», а так как кооперация в то время находилась всецело в руках эсеров, то по необходимости пришлось вступить в сношения и с «однобоким» сибирским правительством, в котором эсеры имели перевес. Гришин-Алмазов и тут сыграл роль посредника, убеждая офицерство, относившееся крайне недоверчиво к эсерам, что в лице сибирского правительства они поддерживают не конкретную власть, а «идею власти», имеющей хоть какие-нибудь признаки законности. «В конце концов, – говорил он, – власть будет иметь тот, у кого будет реальная сила» (примечательная позиция Гришина-Алмазова как будущего сторонника диктатуры. – В.Ц.). Сам же Гришин-Алмазов считал наиболее авторитетной власть, возглавляемую сибирскими областниками при формальном верховном руководстве со стороны Потанина.

Именно Гришину-Алмазову удалось объединить разрозненные группы военного подполья (общая численность новониколаевской организации составляла 600 человек), установить контакты с представителями Чехословацкого корпуса и стать фактическим командующим Сибирской Народной армии. 3 мая 1918 г. в Новониколаевске состоялся конспиративный съезд представителей от всех сибирских организаций, на котором выяснилась общая численность подпольных групп – 7500–8000 бойцов.

По воспоминаниям Якушева, «общий план выступления, подготовляемый главным штабом, имел своей целью свержение большевистской власти на всей территории Западной Сибири… никакие частичные выступления отрядов без приказа из главного штаба не могли иметь места». «Общие» указания подполью предусматривали, что «все местные организации, получившие распоряжение о выступлении, немедленно должны были: 1) арестовать видных руководителей большевиков, 2) сохранить ценности Госбанка, 3) вооружить организацию, 4) освободить тюрьму, 5) захватить и сохранить необходимые средства передвижения (паровозы, тоннели, мосты), 6) создать в тылу панику, угрозу фронту и тем самым оттянуть на себя с фронта противника часть его сил».

В Восточной Сибири военное подполье было представлено Красноярской организацией (около 600 бойцов) и эсеровской группой на станции Тайга (60 боевиков), намеревавшихся действовать по линии Транссибирской магистрали. Штабс-ротмистром Э. Г. Фрейбергом был сформирован партизанский отряд (около 100 человек), действовавший в районе Красноярск – Минусинск – Ачинск до июля 1918 г.

В Иркутске, в силу географического расположения, более активно поддерживалась связь с Забайкальем и Дальним Востоком, где находились представители ВПАС. Численность организации составляла около 1 тысячи человек во главе первоначально с членом эсеровской партии прапорщиком Н. С. Калашниковым, а позднее – назначенным генералом Флугом начальником подпольного Восточно-Сибирского округа, бывшим командиром 58-го Сибирского стрелкового полка полковником А. В. Эллерц-Усовым. Небольшие самостоятельные офицерские группы, не стремившиеся к контактам с эсерами, после назначения Эллерц-Усова признали его единоличную власть и объединились с группой Калашникова. В Прибайкалье вообще было заметно влияние эсеров, и их опыт конспиративной работы оказался весьма востребованным. Но кроме эсеров, достаточно большим авторитетом пользовались иркутские кадеты во главе с присяжным поверенным Д.А. Кочиевым и представителем торгово-промышленного класса И.П. Какоулиным («Какоулинский кружок»). Финансирование иркутского подполья торгово-промышленными группами велось с условием отказа от сугубо эсеровской программы. Планы подпольщиков предусматривали «быстрый, при содействии преданных железнодорожников, захват кругобайкальских тоннелей с целью предотвращения их взрыва, овладение пароходами, плавающими по Байкалу и Ангаре… производство крушений поездов с эшелонами красных, направленными на Забайкальский фронт». Обязательным условием успеха должно было стать взаимодействие с забайкальским отрядом Семенова, без этого самостоятельное выступление военной организации 14 июня ожидаемого успеха не имело.

В Благовещенске весной – летом 1918 г. не было достаточно крупного подпольного центра, поскольку после разгрома выступления атамана Гамова значительная часть офицеров и казаков ушла через Амур в Китай, в пограничный город Хейхэ.

Наконец во Владивостоке, до ликвидации здесь местного Совета во главе с К. А. Сухановым, военное подполье было серьезно ослаблено. Его руководитель, полковник В. А. Волков, был арестован ЧК. Тем не менее оставшиеся на свободе офицеры, а также уполномоченные ВПАС поддерживали контакты с представителями союзников, из которых наибольшей активностью отличался английский консул Ходжсон. В городе располагалась 2-я чехословацкая дивизия под командованием бывшего начальника штаба Ставки Верховного Главнокомандующего, будущего главы Приамурского Земского Края генерал-лейтенанта М. К. Дитерихса, на рейде стояло несколько боевых кораблей, однако союзные воинские «контингенты» ограничивались только патрулями, которые по соглашению с местным советом осуществляли «охрану складов» военного имущества союзников.

Нельзя утверждать, что выступление сибирского подполья было напрямую связано с выступлением Чехословацкого корпуса. В марте – апреле 1918 г. военное и политическое руководство чехов соблюдало позицию «строгого нейтралитета в отношении к внутренним русским делам», все попытки антисоветского подполья (за исключением социалистов) установить с ним контакт были неудачны. Расчеты на чехословаков стали реальны только с момента, когда был объявлен их отказ от провозглашенного ранее «нейтралитета» в отношениях с советской властью и переход к конфликту с ней после указаний Мирбаха и Троцкого о разоружении корпуса в мае. А военное подполье начало формироваться сразу после разгона Сибирской Областной Думы (с февраля 1918 г.). Безусловно, выступление чехословацкого корпуса «использовалось» сибирскими подпольщиками, однако нельзя также утверждать, что без чешской помощи выступление было обречено на неудачу. Совместные с чехами выступления прошли фактически только по железнодорожным линиям (Барабинск – Омск – Ишим и Омск – Петропавловск – Курган), тогда как в Томске, Барнауле (Барнаульская группа из 400 человек во главе со штабс-капитаном А. Ракиным), Бийске, Семиречье и Иркутске подполье выступило самостоятельно. Только к середине мая относится начало неофициальных переговоров чехов с сибирским подпольем. Новониколаевский военный штаб заключил соглашение с капитанами Р. Гайдой и Кадлецом, «убежденными в том, что вооруженный конфликт с большевиками неизбежен». После этого Гришин-Алмазов утвердил приказ о выступлении военных организаций в Омске, Томске, Барнауле, Семипалатинске и Новониколаевске. Гришин-Алмазов взаимодействовал не только с дальневосточными, но и с поволжскими подпольными центрами, о чем свидетельствовал в своих воспоминаниях член Комуча Брушвит (2).

Такой «подпольный» способ работы, а также «социалистический состав» позднее ставились в упрек как СОД, так и ВПАС, отмечалась их «недостаточная легитимность» (хотя в условиях гонений со стороны советской власти вряд ли могло быть иначе). Но по свидетельству Якушева, именно «члены Сибирской Областной Думы являлись на местах наиболее надежными представителями… благодаря им легче было увязаться с местным населением и сохранившимися кооперативными организациями, которые в лице своих центральных учреждений финансировали подпольные организации Вр. Сиб. Правительства». Но тем не менее, несмотря на это, факт существования в Сибири структур управления, готовых действовать, был налицо. Для оперативного руководства ВПАС санкционировал в феврале образование в Томске Западно-Сибирского Комиссариата (далее – ЗСК). Комиссариат в составе четырех членов (эсеры П. Я. Михайлов, Б.Д. Марков, М.Я. Линдберг – депутаты Учредительного Собрания – и В. О. Сидоров – председатель Томской уездной земской управы) выполнял своеобразную роль исполнительной Директории, осуществлявшей связь между нелегальными структурами Думы и Правительства, а также с военным подпольем, подготавливая антибольшевистское выступление совместно с Чехословацким корпусом. Много сделал для сибирского подполья молодой депутат Учредительного Собрания Н. В. Фомин (погиб при подавлении антиправительственного выступления в Омске в декабре 1918 г.), ставший политическим уполномоченным 1-го среднесибирского корпуса и «сумевший организовать и объединить разные политические партии и группы в общей работе по восстановлению края». Формальное руководство всем военным подпольем Сибири принадлежало военному министру ВПАС полковнику Краковецкому. Его уполномоченным в Западной Сибири был назначен прапорщик Смарен-Завинский. Но постоянные контакты ВПАС фактически удалось наладить лишь с Иркутским эсеровским подпольем, чему способствовала занимаемая Краковецким должность командующего Иркутским (Восточно-Сибирским) военным округом в 1917 г. В то же время Краковецкому не удалось установить контактов с дальневосточными атаманами Семеновым, Гамовым и Калмыковым.

Тот факт, что значительная часть подпольной работы проводилась эсерами, по мнению Якушева, не свидетельствовал о ее изъянах, поскольку «вся она велась в Сибири не от имени партии, а именем Сибирского правительства, уполномоченного на то Сибирской Думой… с другой стороны, наиболее деятельное участие членов партии социалистов-революционеров в организации сил для борьбы с большевиками в Сибири, как революционных деятелей, имевших в прошлом большой опыт и навык в создании конспиративных боевых дружин, могло быть только полезно делу подготовки свержения советской власти» (3).

Таким образом, сибирские и дальневосточные подпольные центры, хотя и имели очевидную тенденцию к объединению, отличались друг от друга и по численности, и по степени организованности, и по уровню боевой подготовки. Часть из них была подготовлена к самостоятельным выступлениям (Омск, Петропавловск, Новониколаевск, Томск, Иркутск), некоторые могли бы выступить только совместно с другими (Красноярск, Тюмень, Курган), некоторые не могли выступить вследствие активных действий со стороны советской власти (Благовещенск, Владивосток). Различной была и политическая ориентация центров: правокадетские и монархические (Омск, Петропавловск), областнические (Томск, Новониколаевск), умеренно-социалистические (Иркутск, ст. Зима). По оценке Флуга, степень их готовности к самостоятельному выступлению хотя и постоянно возрастала, но все-таки не могла считаться достаточной. «Офицерские организации… плохо вооруженные и снабженные, лишенные твердого руководства испытанных боевых начальников, подверженные тлетворному влиянию политических партий, скудно обставленные в отношении удовлетворения насущных материальных потребностей, ежечасно угрожаемые предательством своих сочленов… не могли считаться надежной боевой силой, способной к ведению систематической и упорной борьбы с советскими войсками… Единственно, чего можно было ожидать от офицерских организаций, – это временного захвата власти в месте своего постоянного квартирования путем нечаянного нападения; продолжительность удержания власти в каждом данном случае зависела от близости расположения других советских войск… Во всяком случае, даже при наилучших условиях, офицерские организации в большинстве крупных центров не могли рассчитывать удержать захваченную власть долее 1–2 недель, после чего неминуемо должна была наступить реакция».

Скептически и не вполне объективно оценивалась Флугом и «политическая подготовка» подполья: «Враждебные большевизму элементы ни числом, ни по своей организации не представляли силы, которая могла бы с успехом выступить против советской власти… партия народной свободы принципиально отказывалась от активной борьбы (это не вполне соответствовало действительности. – В.Ц.), и только отдельные личности из ее состава, принадлежавшие к наиболее энергичным ее представителям, сочли возможным пренебречь директивами своего центрального комитета, фиктивно выйдя для этого из партии. Эти лица, с участием уцелевших представителей торгово-промышленного класса, самоотверженно работали по оказанию поддержки военным организациям, но средства их были ограниченны».

Вывод, который делал Флуг, в целом совпадал с теми заключениями, которые ему приходилось выслушивать во время своей поездки по городам Сибири и Дальнего Востока. «При указанных условиях освобождение России от советской власти, которое во избежание окончательного разрушения государства не могло быть откладываемо на долгий срок, мыслилось не иначе как путем воздействия некоторой внешней силы, последнюю же представляли себе в виде союзной армии, высаженной во Владивостоке, или русских добровольческих войск, сформированных при содействии союзников в Маньчжурии. Там же, на Дальнем Востоке, естественно ожидалось и образование временного российского правительства (ВПАС, или Деловой Кабинет генерала Хорвата. – В.Ц.), которое, подвигаясь под прикрытием вооруженной силы на запад, постепенно утверждало бы свое господство в стране».

Все же при сравнении с аналогичными антисоветскими подпольными центрами на Севере, в Центре, на Юге России нельзя не заметить, что сибирские отличались большими потенциальными возможностями для боевых выступлений и, что немаловажно, для самостоятельной политической деятельности, что и проявилось в первые же недели после выступления Чехословацкого корпуса. Тот факт, что в течение всего нескольких месяцев советская власть оказалась свергнутой на огромной территории от Поволжья до Дальнего Востока, объясняется, в частности, и активными действиями белого подполья.

15 марта 1918 г. подпольная группа правых эсеров произвела переворот в Якутске, где был создан Областной Совет независимой Якутской области. Основная часть выступлений началась с конца мая. 26–31 мая прошли восстания в Новониколаевске, Семипалатинске, Красноярске, Омске и Томске. По словам капитана Кириллова, «восстание в Сибири приобретало все более стихийный характер и разрасталось из центрального инсуррекционного района Томск – Омск на восток и запад». После первых успехов расположенные на линии Транссиба чешские вооруженные группы разделились на западную и восточную. Западная стала продвигаться к Уралу, на соединение с войсками Комуча, а Восточная – к Иркутску. 1 июня у Мариинска произошло соединение групп Гайды и Кадлеца, 22 июня был взят Красноярск, 11 июля объединенные русско-чешские отряды вступили в Иркутск, 26 августа была взята Чита, а 31 августа 1918 г. на станции Оловянной произошло соединение с группой русско-чешских сил, продвигавшихся от Владивостока (29 июня во Владивостоке, а 23 августа в Хабаровске пала советская власть). Таким образом, к осени 1918 г. вся линия Транссибирской железной дороги оказалась под контролем антибольшевистских сил.

Не дожидаясь окончания военных действий, Комиссариат перешел к установлению власти. 1 июня в Томске была обнародована декларация ЗСК, где он объявил себя временной высшей местной властью, «впредь до окончательного освобождения всей сибирской территории». Подтверждалось, что полнота исполнительной власти принадлежала Временному Сибирскому правительству, от имени которого действовал Комиссариат, а высшая законодательная – Областной Думе. Правительство признавалось «ответственным перед Думой».

Иностранное вмешательство в сибирские события, участие Чехословацкого корпуса в выступлении подполья не следует ни недооценивать, ни переоценивать. Еще в апреле 1918 г., после высадки во Владивостоке первого эшелона японских войск, Потанин обратился к населению с обращением «Сибирь в опасности», в котором призывал сибиряков «громко заявить свое право на самоопределение и сказать, что мы хотим сами быть хозяевами своей страны».

В Декларации ЗСК выражалась возможность «спасения страны» исключительно силами «революционной демократии»: «Задачей Областной Думы… является восстановление нарушенного большевиками товарообмена, обеспечение граждан продовольствием… созыв Сибирского Учредительного Собрания на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права и пропорционального представительства, и, наконец, всемерное содействие скорейшему возобновлению работ Всероссийского Учредительного Собрания, которое одно может спасти страну путем объединения всех сил революционной демократии, для разрешения всех выдвинутых революцией политических и социальных задач и воссоединения отторгнутых ныне друг от друга частей Великой Всероссийской Федеративной демократической Республики» (4).

ЗСК подготовил систему отделов, которые позднее стали основой для соответствующих министерств. Была восстановлена вертикаль местной власти, опиравшаяся на органы городского и земского управления (губернского и уездного уровней). ЗСК работал ровно месяц (до 30 июня), передав, четко соблюдая принцип правопреемства, свои полномочия наличному составу Временного Сибирского правительства (далее – ВСП). «… Ныне, – отмечалось в особой Грамоте, подписанной председателем СОД Якушевым 30 июня 1918 г., – по прибытии в Омск достаточного числа членов правительства, избранных Сибирской Областной Думой, Сибирское Правительство в лице председателя Совета министров и министра иностранных сношений П. В. Вологодского и членов Совета министров: министра внутренних дел В.М. Крутовского, министра финансов И. А. Михайлова, министра юстиции Г. Б. Патушинского и министра туземных дел М.В. Шатилова, – принимает на себя всю полноту государственной власти на всей территории Сибири…» В той же Грамоте отмечались «крупные и исторические заслуги перед Сибирью и государственностью» отправляемых в отставку комиссаров.

Прекращение работы ЗСК означало не только акт перехода от одной формы власти к другой, но и стало фактически началом формирования политической модели Белого движения на Востоке России. Это был уже переход от «партийной», «однородно-социалистической» власти ЗСК в лице комиссаров-эсеров к власти ВСП, не стремящейся к партийному представительству (не случайно один из ведущих деятелей правительства, бывший член эсеровской партии И. А. Михайлов получил в партийной среде прозвище «Ванька-Каин»), стремящейся проводить (или хотя бы декларировать) «деловую» политическую линию. Важной особенностью формирования сибирской политической модели в 1918 г. стало также отсутствие единоличной диктатуры, опирающейся на военные круги (несмотря на их роль в организации восстаний в мае – июне). Наиболее близкий к статусу военного диктатора генерал-майор А. Н. Гришин-Алмазов ограничился лишь совмещением постов военного министра и командующего Сибирской армией.