Текст книги "Белое дело в России: 1917-1919 гг."

Нельзя не отметить, что омскими подпольщиками в «Каргаловском кружке» задолго до начала выступления был разработан свой вариант образования власти. По свидетельству генерала Флуга, «между местными деятелями были распределены портфели предполагаемого временного правительства с участием в нем небольшого процента умеренных социалистов в менее ответственных ролях. На первое время намечалось установление военной диктатуры с П.П. Ивановым во главе. Выработан план правительственных мероприятий, подлежащих приведению в исполнение немедленно по вступлении во власть, причем, между прочим, особенное внимание уделено вопросам продовольственному и о безработных». Формальное верховное руководство создаваемым в Омске правительством (по замыслу членов кружка) должен был осуществлять генерал Корнилов, на вероятный приезд которого в Омске возлагали большие надежды. Омские политики не исключали возможности передачи власти другому правительству, но только «несоциалистическому». Несколько раз на заседаниях кружка заслушивали сообщения о подготовке офицерских групп для отправки в Екатеринбург с целью освобождения Царской

Семьи. А в конце мая 1918 г. был одобрен план по спасению находящегося в Перми Великого Князя Михаила Александровича и выделены необходимые средства для его реализации. Что касается информации о воссоздании на Дальнем Востоке структур ВПАС, то таковая была получена в Омске только в середине мая 1918 г. «Что касается личности главы Сибирского правительства П.Я. Дербера, хорошо известной в Омске с отрицательной стороны, высказывалось мнение, что имя это едва ли могло способствовать всеобщему признанию возглавляемой его носителем организации». Тот факт, что летом 1918 г. был все-таки реализован сценарий образования ЗСК и ВСП, а не «Каргаловского кружка», также свидетельствовал о возможных будущих противоречиях между сибирскими «цензовиками» и «демократами». Косвенным подтверждением этого может служить свидетельство Серебренникова, отмечавшего большую вероятность того, что «в Омске, неминуемо, в революционно-явочном порядке, было бы также сформировано свое правительство враждебными Думе военными кругами. Томск и Омск оказались бы в двух враждующих лагерях».

Но в целом период с 1 июля по 3 ноября был одним из наиболее продуктивных для ВСП, еще не пытавшегося играть роль «российского» и сосредоточившегося на разрешении насущных проблем Сибири. Омские министры были хорошо известны сибирякам. По замечанию Гинса, «какая-то счастливая случайность оставила на территории, занятой большевиками, как раз тех членов Сибирского правительства (5 министров, избранных на конспиративном собрании Сибирской Думы. – В.Ц.), которые были наиболее приемлемы для широких кругов». Омская «пятерка» или Сибирская Директория, как стали позднее называть эту группу министров (Вологодский, Крутовский, Михайлов, Патушинский и Шатилов), отличалась от остального состава ВСП тем, что имела непосредственные полномочия от Сибирской Областной Думы и контролировала основные направления внутренней и внешней политики сибирской государственности. Их полномочия были подтверждены председателем СОД Якушевым в Грамоте от 30 июня 1918 г. Позднее в состав Сибирской Директории вошел министр снабжения Серебренников.

Фактически же ВСП стремилось к расширению своего состава и своих полномочий как верховной исполнительной власти. По воспоминаниям Серебренникова, «для обсуждения текущих вопросов управления и законодательства Совет приглашал на свои заседания с правом голоса товарищей министров и управляющих министерствами. Таковыми были: приват-доцент Головачев (товарищ министра иностранных дел), адвокат Старынкевич (за отсутствием Крутовского, управляющий министерством внутренних дел), член Омской судебной палаты Морозов (товарищ министра юстиции), банковские деятели Буяновский и Скороходов (оба – товарищи министра финансов), генерал Гришин-Алмазов (управляющий военным министерством), профессор Сапожников (управляющий министерством народного просвещения), инженер Степаненко (управляющий министерством путей сообщения), профессор Гудков (управляющий министерством торговли и промышленности), Зефиров (управляющий министерством продовольствия), Шумиловский (управляющий министерством труда). Управляющим делами Совета министров был профессор Г. К. Гинс. Секретариатом Совета заведывал Т. В. Бутов… Нередко на заседания этого расширенного Совета министров Сибирского Правительства приглашались и помощники управляющих ведомствами. Таким образом, пленум заседания Совета мог достигать иногда 20 человек и более».

Приведенные замечания Серебренникова достаточно важны как свидетельство «схемы работы» ВСП. Действительная, «верховная власть» (за отсутствием Думы) принадлежала Совету министров в составе Сибирской Директории. В действительности законодательство производилось с согласованием с соответствующими управляющими ведомств, которые, в свою очередь, не имели права действовать самостоятельно и принимать законы единолично по своим ведомствам. Это обеспечивало большую «представительность» при принятии тех или иных законодательных актов. Подобная практика принятия решений (расширенные (пленарные) заседания Совмина, выделение «президиума» правительства), хотя и не имевшая формального законодательного утверждения (в виде, например, «регламента Совета министров»), стала применяться и в работе Российского правительства в 1919 г. Таким образом, на практике повторилось типичное для периода 1917–1920 гг. совмещение законодательных и исполнительно-распорядительных функций в компетенции правительственных структур.

Говоря о персональных профессиональных качествах сибирских министров, можно отметить, что, по оценке Гинса, «Вологодский и Крутовский пользовались большой известностью и уважением (позднее Вологодскому, как и Потанину, было присвоено звание «почетного гражданина Сибири». – В.Ц.), Патушинского считали одним из лучших адвокатов Сибири, Серебренников был всегда умеренным во взглядах и скромным в притязаниях человеком…». О первом министре юстиции в белой Сибири имелось также свидетельство Серебренникова: «Блестящий адвокат, он вместе с тем был видным общественным деятелем… обладал широтой государственных взглядов и независимостью своих мнений». В целом – «Правительство Вологодского обладало двумя свойствами, которые могли обеспечить ему политический успех: во-первых, умеренностью и трезвостью взглядов большинства и, во-вторых, несомненной демократичностью происхождения и социальных симпатий. Новую Россию должны создавать новые люди, по преимуществу вышедшие из народной среды, понимающие нужды народа и умеющие говорить с ним» (5).

Профессиональные достоинства других министров также не подвергались сомнению. Это была научная элита тогдашней Сибири. Управляющим министерством народного просвещения стал ректор Томского университета, профессор В. В. Сапожников, профессор Томского технологического института П. П. Гудков стал министром торговли и промышленности, директор Омского отделения Русско-Азиатского банка Н. Д. Буяновский – товарищем министра финансов, приват-доцент Омского политехнического института, доцент Омского сельскохозяйственного училища Н.И. Петров – министром земледелия, а приват-доцент кафедры гражданского права Петербургского университета и экстраординарный профессор Омского политехнического института Г. К. Тине – управляющим делами ВСП. Профессиональный адвокат, юрисконсульт нескольких торгово-промышленных фирм Старынкевич был назначен в 1917 г. прокурором Иркутской судебной палаты, а в составе Российского правительства адмирала Колчака стал министром юстиции. На должность товарища министра юстиции пригласили председателя Барнаульского окружного суда А. П. Морозова, а на пост министра труда – известного в Сибири социал-демократа (меньшевика), преподавателя Бийского реального училища, бывшего члена армейского комитета 9-й армии Л. И. Шумиловского. Выпускник юридического факультета Петербургского университета И. А. Михайлов служил в министерствах земледелия и продовольствия, несколько месяцев был личным секретарем А. И. Шингарева и являлся управляющим делами Экономического совета при Временном правительстве.

Трое из ведущей «пятерки» министров (В.М. Крутовский, И. И. Серебренников и Б.Н. Шатилов) были сыновьями крестьян, отец П.В. Вологодского был священнослужителем, а И. А. Михайлов, родившийся в Карийской каторжной тюрьме, – сыном известного народовольца А. Михайлова. В целом треть ВСП составляли дети крестьян. «Карьеру» им приходилось делать, опираясь на собственные знания, энергию и способности. Правительство было «молодым». Лишь Вологодскому было 55 лет. Михайлову в 1918 г. было 28 лет, Петрову – 33 года, Зефирову – 32 года, Гинсу – 31 год (6).

Одним из немногих, но существенным недостатком состава ВСП с точки зрения эффективности руководства в условиях гражданской войны и международного признания было отсутствие «всероссийского статуса», известности и популярности, сравнимой хотя бы с составом Особого Совещания при Главкоме ВСЮР. «Безответственный провинциализм», по мнению многих, был главным препятствием для эффективной работы.

С первых же своих шагов ВСП встало на путь постепенного пересмотра «завоеваний революции». Были отменены все большевистские декреты, а сами советы объявлялись ликвидированными (Постановления правительства от 4 и 6 июля 1918 г.). Ликвидировалась также система ревтрибуналов, «народных судов», восстанавливалось судопроизводство в рамках судебных уставов 1864 г. ВСП подчеркивало свою заинтересованность в сотрудничестве с органами местного самоуправления. Сохранялось волостное земство, избранное на основании закона Временного правительства от 21 мая 1917 г. Это считалось тем более важным для тех регионов, в которых земства прежде вообще не существовали. Сибирское министерство внутренних дел сосредоточило свои усилия на формировании уездной и городской милиции. В течение нескольких месяцев были созданы губернские, уездные и городские управления милиции, отделения уголовного розыска и отряды милиционеров, обеспечившие относительный порядок в городах и селах. Пристальное внимание правительство уделяло развитию образования.

Не остались без внимания и вопросы внешнеполитического статуса. Вологодский небезуспешно добивался признания власти ВСП со стороны дипломатических представительств Дальневосточного региона. 30 июля российский посланник в Пекине князь Н. А. Кудашев отправил в Омск телеграмму: «Охотно беру на себя представительство в Пекине, образовавшейся в Западной Сибири власти, считая, что это прямо даже вытекает из моего положения, как аккредитованного Временным правительством, официально всеми признанного здесь представителя России». В условиях будущего противостояния с правительством Дербера поддержка российской дипмиссией ВСП имела важное значение (7).

Началась активная работа по формированию Сибирской армии. Объявленная мобилизация прошла довольно успешно. На основе действовавших ранее подпольных центров началось формирование пяти Сибирских корпусов общей численностью до 200 тысяч человек (армии Восточного фронта были наиболее многочисленными среди всех белых армий).

Таким образом, успехи в работе ВСП создали надежную политическую базу для будущего Российского правительства адмирала Колчака, в которое вошло большинство из состава ВСП.

С точки зрения структуры управления ВСП представляло собой, как очевидно, типичный для белых правительств вариант «сочетания законодательства и верховного правления». Состав его административных полномочий принципиально не отличался от «Учреждения Совета министров» 19 октября 1905 г. (с дополнениями 1906 г.), с той лишь разницей, что в 1918 г. верховная власть и право «первой подписи» находились у председателя ВСП (то есть П. В. Вологодского), а «законодательная власть» в форме Областной Думы оказалась номинальной.

* * *

1. Вольная Сибирь. Петроград, № 3, 28 января 1918 г.; Вестник Временного Правительства Автономной Сибири, № 2, 6 июня 1918 г.; № 3,11 июля 1918 г.; Гинс Г. К. Указ, соч., т. 1, с. 73–74; Серебренников И. И. Мои воспоминания, т. 1. Тяньцзинн, 1937, с. 80.

2. ГА РФ. Ф. 193. Он. 1. Д. 35. Лл. 16–17; Ф. 6683. Он. 1. Д. 15. Лл. 17–37, 48–52, 118–120; Правительственный вестник. Омск, № 180,9 июля 1919 г.; Филимонов Б. Б. На путях к Уралу. Поход степных полков. Лето 1918 года. Шанхай, 1934, с. 12, 18–20, 29–31; Кирилов А. А. Сибирская армия в борьбе за освобождение // Вольная Сибирь. Прага, т. IV, с. 36–47; Якушев И. А. Очерки областного движения в Сибири // Вольная Сибирь. Прага, т. IV, 1928, с. 100, 103–104, 110; Головин Н.Н. Российская контрреволюция в 1917–1918 гг. Ч. 2. Кн. 4. Париж, 1937, с. 86–87; Драгомирецкий В. С. Указ, соч., с. 66; Голенек В. Чехословацкое войско в России. Иркутск, 1919, с. 68–71; Серебренников И. И. Указ, соч., с. 91; Кроль М.А. Указ, соч., с. 71; Брушвит И. Указ. соч. // Воля России. Прага, т. VIII–IX, 1928, с. 92–93.

3. ГА РФ. Ф. 193. Оп. 1. Д. 4. Лл. 33–34; Сибирская Речь. Омск, № 56, 4 августа 1918 г.; Якушев И. А. Указ, соч., с. 101–102.

4. ГА РФ. Ф. 6683. Он. 1. Д. 15. Лл. 122–123; Гинс Г. К Указ, соч., т. 1, с. 86–87; Якушев И. А. Указ, соч., с. 107; Вестник Временного Правительства Автономной Сибири. Владивосток, № 3, 11 июля 1918 г.

5. ГА РФ. Ф. 6683. Он. 1. Д. 15. Лл. 38–39, 50; Гинс ГК Указ, соч., с. 102, 105, 119.

6. ГА РФ. Ф. 176. Оп. 2. Д. 142. Л. 77; Д. 146. Л. 49; Подсчеты см. также: Некрасова Л. В. Российское правительство адмирала А. В. Колчака (18 ноября 1918 г. – 4 января 1920 г.). // История «белой» Сибири. Тезисы второй научной конференции. Кемерово, 1997, с. 15–19; Гутман (Ган) А. Организация Омской власти // Часовой. Париж, № 139–140, декабрь 1934 г., с. 26–28.

7. Правительственный вестник. Омск, № 185, 16 июля 1919 г.

Правительство и Дума – конфликт властей в условиях гражданской войны в Сибири

В упомянутой выше декларации от 4 июля ВСП признало принцип своей ответственности перед законодательной властью и заявило о намерении «передать власть» Всесибирскому Учредительному Собранию, созыв которого предполагался на осень 1918 г. (затем он был перенесен на неопределенный срок в связи с разработкой нового избирательного закона). «До созыва Учредительного Собрания Сибири Сибирская Областная Дума является областным органом законодательной по местным делам власти», – гласила ст. 4 «Положения о временных органах управления Сибири». Избранная Дума создавала фундамент легитимации для всех существовавших в антибольшевистской Сибири в 1918 г. структур. По точному определению министра юстиции Патушинского, «Сибирская Областная Дума есть

Высший Законодательный орган, являющийся источником власти Временного Сибирского правительства». От ее имени действовали и ЗСК, и ВПАС, и, по существу, ВСП. Не воспринять, проигнорировать ее было невозможно. В то же время возобновление ее работы вызывало немалые опасения у многих сибирских политиков, торгово-промышленников и военных (1).

Как уже отмечалось, Областная Дума воплощала популярную осенью 1917 г. идею «единого социалистического фронта от народных социалистов до большевиков включительно»; она исключала т. и. цензовые элементы, была под влиянием «социалистических утопий» и из-за своей односторонней политической направленности представлялась потенциальным центром оппозиции ВСП и сторонникам Белого движения.

Не случайно именно те общественно-политические структуры, которые поддерживали ВСП и в будущем диктатуру Колчака, выступили против ее созыва как принципиально несовершенной структуры, излишней в условиях гражданской войны, когда для победы нужна «сильная власть». Среди них были представители восточного отдела ЦК кадетской партии, сибирского отделения Союза Возрождения России, сибирского казачества, делегаты Съезда представителей торговли и промышленности и домовладельцев Сибири и Урала (июль 1918 г.). Съезд «решительно возражал против какого бы то ни было касательства какого бы то ни было представительного учреждения к деятельности правительственной власти», а также принципиально «отвергал возможность влияния на власть т. и. Сибирской Областной Думы», «находил ее существование излишним». В резолюции Съезда, в частности, отмечалось, что «в своем составе искусственно построенная, в корне искажающая подлинное выражение общественного мнения Сибирская Областная Дума никакими изменениями ее состава не может быть исцелена в своей непригодности и непрактичности. Между тем своим существованием и своими неизбежными вторжениями в ход управления Дума эта может бесконечно осложнить и без того трудное положение временной власти и помешает ей надлежащим образом выполнить долг перед Государством…».

Те же взгляды высказывались на страницах «Сибирской речи» (официозного органа кадетской партии), где нередко публиковался будущий активный участник т. н. «Омского блока» Жардецкий: «Созыв Сибирской Областной Думы обезличивает Сибирское Правительство, являясь политически нецелесообразным… Созыв Областной Сибирской Думы как органа верховной власти стоит препятствием на пути такого укрепления Временного Сибирского Правительства, создавая другого носителя верховной власти, низводя в действительности и в правосознании масс Временное Правительство до положения органа исполнительного, могущего выронить власть и до Учредительного Собрания – или, в случае коллизии, с Областной Думой». По мнению Жардецкого, «в стране, где бушуют страсти гражданской войны, неизбежно должна быть введена твердая единоличная власть, могущая спасти государство… Власть не может быть под контролем каких бы то ни было депутатов. Никакие присяжные поверенные типа Керенского, никакие литераторы типа Чернова не должны стоять у власти. Задачи власти – организовать оборону страны совместно с нашими союзниками и созвать новое Учредительное Собрание… Говорят об Областной Думе. Ни в коем случае она не может быть восстановлена, и Временное правительство должно отказаться от этой мысли». «Никаких совдепов, никаких крестдепов, никаких Областных Дум, никаких предпарламентов быть не должно», – резюмировал Жардецкий свои позиции.

Как писал позднее Гинс, «все пережитое от большевиков вызывает реакцию по отношению не к ним одним, но ко всем «социалистам» вообще, которые с самого начала революции делали все, чтобы развалить армию и государственный порядок. В эпохи перелома успех центра может быть гарантирован только при отсутствии резких столкновений крайних течений. Сибирское правительство поставило своей задачей установить равновесие в соотношении этих противодействующих сил (правых и левых. – В.Ц.), и в первые два месяца ему это удавалось. Областная Дума в содружестве с Самарским Комитетом грозила нарушить это равновесие» (2).

Показательна и позиция военных, достаточно четко выраженная в письме генерала Гришина-Алмазова Якушеву от 21 июля 1918 г.: «Областная Дума сыграла крупную историческую роль, она создала и осветила власть, которую признала вся Сибирь, но та Дума, которая созывается, по моему глубокому убеждению, для удовлетворения самолюбия левого крыла партии с.-p., она может ввергнуть Сибирь в ужасы новой борьбы за власть… Мы переживаем время не парламентов, а твердой власти». По точной оценке члена иркутского комитета партии эсеров «маститого юриста» М.А. Кроля, если для социалистических групп было важно «укрепление Сибирской Областной Думы как высшего законодательного органа края, увеличение ее престижа», то для «областников-автономистов» важнее становилось использование Думы как этапа на пути к единоличной, сильной власти, «для них разогнанное большевиками Всероссийское Учредительное Собрание перестало существовать. О созыве же нового Учредительного Собрания было рано еще думать» (3).

Сами же депутаты Думы, безусловно, поддерживали идею ее скорейшего созыва, предупреждая, что это станет единственной гарантией против возможной «диктатуры реакции». Сибирские эсеры стремились к тесным контактам со своими товарищами по партии в составе Поволжского Комитета Членов Учредительного Собрания. Как только установилась связь с Поволжьем, самарские демократы потребовали от омского правительства признания своей власти как верховной и общероссийской. Партийные интересы подавляющего большинства депутатов отождествлялись с общегосударственными, а работа парламента рассматривалась как «возвращение к подлинному народовластию».

В отличие от позиции омских областников и торгово-промышленников, сторонники «народоправства», наоборот, признавали полномочия Сибирской Областной Думы явно недостаточными и настаивали на их существенном расширении. В земских и кооперативных изданиях публиковались статьи, в которых Думе предлагалось не только осуществить полноту законодательной власти, но и стать местом открытой политической борьбы, средством ликвидации кулуарных «комбинаций» и «закулисных интриг». Доводы противников СОД («состав не соответствует реальному соотношению сил в стране, принцип выборов не демократичен, никто ее не признает») отвергались ссылками на неудачный опыт правления Временного правительства, не имевшего поддержки со стороны представительной, законодательной власти («беда не в том, что был плох Предпарламент из-за недемократических выборов, – беда в том, что он был создан слишком поздно»). Общий вывод сторонников Думы сводился к формуле: «Дума должна стать законодательным органом до созыва Всесибирского Учредительного Собрания». «Младшая сестра Всероссийского Учредительного Собрания», Областная Дума должна была стать «опытным полем» российской национальной демократии.

Примечательно, что аргументация сторонников и противников Сибирской Думы довольно точно предваряла аргументацию сторонников и противников возобновления работ Всероссийского Учредительного Собрания, а тезис о целесообразности созыва Думы только для последующего «самороспуска» повторял, по существу, тезис Самарского Комуча о возможности возобновления работы Учредительного Собрания созыва 1917 г. исключительно для утверждения нового избирательного закона и назначения новых выборов. Тенденции укрепления единоличной власти в ущерб представительной были характерны в 1918 г. для всех регионов антибольшевистского движения (4).

Преодолеть «социалистическую односторонность» считалось возможным или путем полного переизбрания Думы «по принципу представительства от различных учреждений и партий (создание т. н. «суррогата народного представительства»), или же «пополнением действующего состава Думы» за счет «цензовиков». В одном из первых правительственных сообщений (от 7 июля 1918 г.) «О возобновлении работ Сибирской Областной Думы» было предложено внести в Думу «законопроект об изменении ст. 8 Положения о временных органах управления Сибири» от 15 декабря 1917 г. С учетом изменившейся обстановки в Думу следовало «доизбрать» по одному делегату «от каждого биржевого общества», «от каждого областного или губернского объединения золотопромышленников, углепромышленников, пароходовладельцев, лесопромышленников, рыбопромышленников, мукомолов, коннозаводчиков, скотопромышленников, кожевников и Общества фабрикантов и заводчиков» и два делегата от Общества сибирских инженеров. Новые делегаты от «профессиональных организаций» должны были заменить «представительство губернских и областных советов рабочих депутатов, центрального комитета Всесибирского Совета рабочих депутатов, не выбравших своих представителей в Думу», а «представительство советов крестьянских депутатов, не выбравших своих представителей», заменялось «представительством других соответствующих крестьянских организаций». «Довыборы» следовало провести до 20 июля.

ВСП санкционировало созыв СОД на 15 августа в Томске, оговорив при этом необходимость присутствия в ней «цензовых» элементов, а также профсоюзов и «крестьянских организаций». «Допущенная Чрезвычайным Всесибирским съездом государственная ошибка и классовая несправедливость ныне исправляются. В Областной Думе будут представлены все группы и классы населения». Однако на вышеупомянутом съезде торгово-промышленников было заявлено об отказе деловых организаций Сибири от участия в выборах (5).

В полном соответствии с предписанными сроками 15 августа 1918 года заседания Думы были торжественно открыты. По оценке Кроля, «из 97 наличных членов Думы около 50 человек входили в группу социалистов-революционеров, 10 человек – в социал-демократическую группу, автономистов и беспартийных было около 17 человек, представителей национальности – 7 человек и народных социалистов и сочувствующих им – около 6 человек». Эсеры требовали признания бывшего Учредительного Собрания единственным органом высшей власти и немедленного восстановления прав его членов. По оценке Серебренникова, «состав Думы был пополнен за счет членов Учредительного Собрания от Сибири, чем значительно была усилена эсеровская фракция Думы». Вместо «сибирских» значительное внимание было уделено вопросам «всероссийского значения». Обсуждались полномочия делегации СОД, отправляемой на Челябинское Государственное Совещание. Признавалась необходимость ответственности будущего Временного всероссийского правительства перед Всероссийским Учредительным Собранием и его представителями (т. е. перед Самарским Комучем). М. А. Кроль в своем докладе настаивал на переезде правительства из Омска в Томск на том основании, что здесь было бы гораздо эффективнее взаимодействие представительной и исполнительной власти. Присутствовавший на сессии Думы Вологодский («устало прочитавший декларацию Правительства») заверил собравшихся, что ВСП будет «рассматривать это предложение». Но переезд Думы не состоялся. В результате после всего четырех дней работы Думы, 19 августа, ВСП заявило о перерыве в ее заседаниях до 10 сентября 1918 г. Однако нельзя сказать, что Дума не шла на уступки правительству. Показательно, что единственным правовым актом, принятым Думой в летнюю сессию 1918 г., стал закон о дополнении ее состава «цензовыми» элементами (был принят 17 августа). Вся предварительная работа должна была проходить в рамках думских комиссий, в которых должны были участвовать бы и представители ВСП. Наконец был принят столь близкий сторонникам сильной исполнительной власти тезис: «Самоограничение всех думских фракций в отношении своих партийных требований ради общегосударственных интересов». Тем не менее добиться желанного взаимодействия в 1918 г. не удалось. Потребовалось около года, прежде чем сибирские политики вернулись к уже апробированному в 1917–1918 гг. принципу: созыв Всесибирского и Национального Учредительных Собраний должен идти параллельно в ходе возрождения российской государственности, а исполнительная и представительная власть может быть разделена (6).

Правда, возможность взаимодействия «общественности» и «бюрократии» не исключалась. О подобном компромиссе в 1918 г. говорили, в частности, члены Чехословацкого Национального Комитета: «Бывшие царские офицеры должны были, по крайней мере, хотя бы частично уяснить себе роль демократии и народного представительства. Члены Сибирской Областной Думы должны были понять нужды государства, а в реальную политику внести твердость и творческую работу».

Параллельно с постепенным ослаблением полномочий СОД, дискуссиями о соотношении правовых статусов Думы и будущего Всесибирского Учредительного Собрания ВСП укрепляло свое влияние. В гражданской войне, несмотря на общую слабость власти, проявился известный закон развития политических систем: при преобладании административно-бюрократических способов управления и отсутствии сколько-нибудь существенного контроля за деятельностью правительства (ввиду отсутствия развитых представительных структур) любые перемены в правительственной организации связаны только с введением новых звеньев управления, новых руководящих инстанций. Не стала исключением из этого правила и «демократическая» Сибирь.

Уже в первые дни после восстановления работы ВСП высказывались пожелания о создании из учредительной «пятерки» министров некой суверенной Директории, независимой от Думы. Однако правительство не пошло на этот шаг, учитывая и то обстоятельство, что на Дальнем Востоке в это время находилось около 10 членов ВПАС, учрежденного СОД и возглавленного Дербером (подробнее об этом – в разделе о формировании антибольшевистского движения на Дальнем Востоке). Подобное «двоевластие» объяснялось прежде всего отсутствием связи Сибири с Дальним Востоком, где до сентября 1918 г. продолжались боевые действия против красногвардейских отрядов. ВПАС же продолжал считать себя единственно правомочной властью как на территории Сибири, так и на Дальнем Востоке, но от его широковещательных заявлений до конкретной политической работы дело так и не дошло.

Напряженная и разноплановая работа по установлению системы управления в Сибири требовала от аппарата власти более высокой мобильности. Потребности повседневной административно-бюрократической работы, по воспоминаниям Гинса, вызвали к жизни новые структуры: «… трудность проведения необходимых и спешных мероприятий и понятное желание согласовать деятельность отдельных ведомств навели на мысль о создании совещания управляющих ведомствами». Серебренников также отмечал еще одну причину: «Ввиду того что члены Правительства вообще нередко должны были разъезжать по разным служебным делам… могло случиться так, что в одно прекрасное время деятельность Совета министров могла быть парализована из-за отсутствия кворума». Учредительное постановление от 1 июля 1918 г. предполагало образование «Совещания» («малого Совета министров») в составе всех управляющих министерствами, управляющего делами и товарищей министров. Создание подобных структур не было нововведением в бюрократической практике. Аналогичные «малые» советы учреждались и при Временном правительстве, и при Особом Совещании на белом Юге, и позднее, в Российском правительстве Колчака. Совещание воплотилось в организованном согласно указу ВСП от 24 августа 1918 г. «Административном Совете», с точки зрения многих современников, фактически заменившем собой правительство (7).

Компетенция Совета определялась как «подготовительная и окончательная». «Подготовительная» – в плане «рассмотрения и подготовки для внесения в Совет министров проектов постановлений и общих распоряжений, сметы доходов и расходов, мероприятий общегосударственного характера». «Окончательная» же предполагалась как принятие решений по «сверхсметным кредитам (свыше 100 тыс. рублей), выдаче пособий, изменению границ уездов в пределах губерний и др.». С Административным Советом должны были согласовываться и кадровые назначения. И хотя постановления совещательного Административного Совета могли корректироваться и даже отменяться Советом министров, нельзя не заметить значительных полномочий учрежденной министерской коллегии, по существу, дублировавшей существование ВСП. В состав Административного Совета первоначально входило 14 человек, в том числе министры и управляющие ведомствами торговли и промышленности, внутренних дел, снабжения, продовольствия, труда, народного просвещения, финансов, иностранных дел, путей сообщения, военный министр. Министр снабжения Серебренников был назначен председателем Совета, а на частных совещаниях Совета председательствовал ректор Томского университета профессор Сапожников. По оценке Серебренникова, «в Административном Совете… работа всегда шла дружно, согласованно, в деловой атмосфере и отличалась большой продуктивностью. Чувствовалось, что этот деловой аппарат Сибирского правительства представляет солидную рабочую силу, и рано или поздно он эту силу свою осознает и предъявит права на большее участие в делах правительственной политики» (8).