Текст книги "Белое дело в России: 1917-1919 гг."

Приказом по Центрам № 2 от 18 ноября 1918 г. (составлен начальником штаба Добровольческой армии генерал-лейтенантом И. П. Романовским) «для более полной и частой информации со стороны штаба армии» было решено организовать рассылку Центрам копий приказов и распоряжений по армии, экземпляров газет и общих военно-политических «ориентировок». Рассылку следовало проводить дважды в месяц, а дважды в месяц «на места» отправлялись курьеры из Екатеринодара. Немаловажное значение для Добровольческой армии получал также поиск финансовых источников поддержки формируемых воинских подразделений, проведения частных мобилизаций (22).

Деятельность Центров в отдельных регионах будет рассмотрена далее, в соответствующих разделах. Фактически их работа прекратилась в 1919 г., когда с началом продвижения белых армий на обширные территории Юга России работу, связанную с пополнением воинских частей, разведкой и контрразведкой, а также с созданием военно-политических центров стали выполнять уже соответствующие армейские, штабные структуры ВСЮР или местная администрация.

* * *

1. Деникин А. И. Указ, соч., т. 3, с. 180.

2. Там же, с. 262–263; ГА РФ. Ф. 6532. Оп. 1. Д. 1. Лл. 6–7.

3. ГА РФ. Ф. 6611. Оп. 1. Д. 3. Л. 7.

4. БФРЗ. Ф. 7. Д. 1. Лл. 1-10; ГА РФ. Ф. 6028. Оп. 1. Д. 4. Лл. 1–2.

5. ГА РФ. Ф. 446. Оп. 2. Д. 2. Л. 26 об; Деникин А. И. Указ, соч., т. 3, с. 264, 267.

6. Организация власти на Юге России в период гражданской войны (1918–1920 гг.) // Архив русской революции, т. 4. Берлин, 1922, с. 242–244.

7. Оба генерала позднее возглавляли Особое Совещание: Драгомиров – с 3 октября 1918 г., а Лукомский – с 11 сентября по 17 декабря 1919 г.

8. Соколов К.Н. Правление генерала Деникина. София, 1921, с. 44.

9. ГА РФ. Ф. 439. Оп. 1. Д. 59. Лл. 2–3; Ф. 6532. Оп. 1. Д. 1. Лл. 19–21.

10. Деникин А. И. Указ, соч., т. 4, с. 206.

11. Правительственный вестник. Омск, № 200, 2 августа 1919 г.

12. ГА РФ. Ф. 446. Оп. 2. Д. 2. Лл. 26–27; Ф. 5913. Оп. 1. Д. 101. Лл. 97-102.

13. Например, решения Харьковского совещания партии «народной свободы» (3–6 ноября 1919 г.) провозглашали «деятельную поддержку» «национальной демократической программы, возвещенной адмиралом Колчаком и генералом Деникиным» //ГА РФ. Ф. 5832. Оп. 1. Д. 61. Лл. 1–2.

14. ГА РФ. Ф. 6532. Оп. 1. Д. 1. Лл. 22–24; Деникин А. И. Указ, соч., т. 4, с. 203.

15. ГА РФ. Ф. 5827. Оп. 1. Д. 188. Л. 1–2.

16. ГА РФ. Ф. 6532. Оп. 1. Д. 1. Л. 23.

17. Лукомский А. С. Указ, соч, т. 2, с. 178–179.

18. БФРЗ. Ф. 7. Д. 24. Л. 88.

19. ГА РФ. Ф. 446. Оп. 2. Д. 2. Л. 28; Ф. 5881. Оп. 2. Д. 186. Лл. 18–20; Положение о полевом управлении войск в военное время. Пг., 1914, с. 494–518; Александров Я. Белые дни. Часть 1-я. Вюнсдорф, 1922, с. 32–45, 50–53.

20. РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 1. Л. 15 об; Д. 5. Лл. 4–6; ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 754. Лл. 1–2.

21. РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 1. Л. 53; ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 535. Лл. 5, 15, 29–30, 33.

22. РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 18. Лл. 59, 109–109 об., 128а.

Самоуправление Российского казачества в 1917–1919 гг.

Соотношение региональных и всероссийских интересов

Весьма самобытный вариант сочетания военной и гражданской властей, единоличного и коллегиального способов управления сложился в казачьих регионах России. Специфика государственных образований казачества опиралась на многовековую традицию особого статуса казачьих войск в Российской империи, что предопределило исторически сложившиеся формы управления.

В течение 1917–1918 гг. проходили выборы в представительные органы власти, избиравшие, в свою очередь, войсковых атаманов. С согласия военного министра Гучкова 16 апреля 1917 г. в древней донской столице Новочеркасске собрался Войсковой Казачий съезд. Председателем съезда и позднее главой Войскового правительства стал М. П. Богаевский – профессиональный педагог, директор реального училища в ст. Каменской (представитель одной из наиболее уважаемых на Дону профессий). 1-й Большой Войсковой Круг в конце мая 1917 г. внес дополнение в основы управления Областью Войска Донского. Войско Донское получило право выбора собственного «казачьего» атамана (это право было упразднено еще при Петре I, после восстания К. Булавина), войскового парламента (Круга), созываемого не менее одного раза в год. Создавались Областное Правление и Экономический Совет – высший консультативный орган по финансово-промышленной политике. 18 июня 1917 г. на площади перед Новочеркасским кафедральным собором атаманский пернач был торжественно вручен первому выборному в XX веке донскому атаману, генералу от кавалерии, бывшему командующему 8-й армией, герою «Луцкого прорыва» весной 1916 г., георгиевскому кавалеру А. М. Каледину. Принципиальное значение имело, наряду с выборностью атамана, признание Круга единственным правомочным органом на территории области. Устанавливалась вертикаль власти, основанная на синтезе исторически сложившихся структур хуторского, станичного и областного управления, вводился принцип «четыреххвостки» – всеобщего, прямого, равного при тайном голосовании избирательного права, которое теперь получали и женщины, и неказачье население области (1).

После установления на Дону советской власти в феврале и антибольшевистского восстания в апреле – мае 1918 г. структуры управления областью были, по существу, созданы заново. Основой формирования власти стал созванный 28 апреля в Новочеркасске Круг Спасения Дона. Примечательно, что структуры власти создавались на представительной основе. Несмотря на то что характер представительства был далеко не общевойсковой (в работе Круга Спасения участвовали лишь делегаты от «низовских округов» – Черкасского и 1-го Донского), его санкция стала необходимой для создания всех структур исполнительной власти, хотя фактически эти структуры создавались в условиях вооруженного восстания, в частности – Совет обороны (Временное Донское правительство) (2). Созыв Большого Круга предусматривался через два месяца после окончания работы Круга спасения.

Условия вооруженной борьбы обусловили временный отказ от парламентских методов, и избранный 3 мая 1918 г. атаманом генерал от кавалерии П. Н. Краснов настоял на принятии Кругом Основных законов Всевеликого Войска Донского, в которых исполнительная власть фактически объединялась с законодательной (как и в Особом Совещании). Согласно правам военачальника, определявшимся Положением о полевом управлении, атаман не подчинялся контролю со стороны гражданской власти, сам назначал управляющих отделами правительства, а также членов Войскового суда. Глава о Войсковом Круге в принятых Основных законах отсутствовала.

Глава «О законах» провозглашала, что Войско «управляется на твердых основаниях Свода Законов Российской Империи». Этот своеобразный «конституционный» тезис, подразумевавший едва ли не восстановление монархии на территории Войска, ограничивался указанием, что «Свод Законов» вводится в действие, «за исключением тех статей, которые настоящими основными законами отменяются». При этом «все декреты и законы, разновременно изданные как Временным правительством, так и Советом народных комиссаров, отменяются». Данное решение, продекларированное пунктом 26 донского законодательства, уравнивало февральский и октябрьский периоды в правовой «ничтожности» их законотворческой деятельности, что не было типичным для антибольшевистских правительств, выражавших правовую «ничтожность» по отношению только к актам советской власти.

Разработка и утверждение законов на Дону повторяли в основном правовую практику Российской Империи, относящуюся к принятию законодательных актов «в порядке верховного управления»: предварительная разработка «в соответствующих управлениях» и, «по одобрении Советом управляющих законопроектов», – представление «на утверждение атаману».

Основные законы утверждали принцип «генеральской диктатуры» и вроде бы четко обозначали правопреемство от «дофевральской России». В редакции 4 мая они носили «временный характер» – «впредь до созыва Большого Войскового Круга из представителей всех округов Войска Донского и полного успокоения Войска на всем его пространстве». Специальным приказом № 7 от 7 мая 1918 г. Краснов уточнял: «… Пункт 26 Основных Законов Всевеликого Войска Донского является в части, касающейся отмены законов, изданных Временным Правительством, – временным. Всевеликое Войско Донское ныне, благодаря историческим событиям, поставлено в условия суверенного государства, стоит на страже завоеванных революцией свобод…» Таким образом, считать атамана Краснова безоговорочным сторонником «возврата к дофевральской России» можно с большой долей условности (3).

Начавший свою работу 15 августа 1918 г. Большой Войсковой Круг уравновесил «ветви власти», окончательно утвердив 15 сентября Основные законы и 24 августа – Положение о Войсковом Круге. В новой Донской Конституции изменилась структура: исчезли разделы «О законах», «Об отделе финансов», но появились разделы «Войсковой Круг» и «Об органах местного самоуправления». Преамбула, следуя классическим принципам государственного права, определяла статус Войска и принцип «разделения властей». Войско признавалось «самостоятельным Государством, основанным на началах народоправства». «Верховная и законодательная власть» отдавалась Войсковому Кругу, «высшая исполнительная» – атаману, «судебная власть» – «судебным Установлениям и лицам, осуществляющим ее именем закона».

Войсковой Круг, обладавший правом «издавать, изменять, дополнять и отменять законы», «избирал атамана», «утверждал бюджет» и «предавал суду» высших должностных лиц Войска. Все это делало полномочия донского парламента достаточно обширными, и в какой-то степени многие считали данную модель соотношения законодательной и исполнительной власти близкой к той, которую предполагалось установить после «победы над большевизмом» во всероссийском масштабе.

Атаман, избиравшийся на три года, нес ответственность перед Кругом (вплоть до уголовной), не имел права объявлять войну и заключать мир, не имел права вето, не мог распоряжаться финансами, хотя и обладал правом законодательной инициативы. Полномочия атамана были обширны в военной области, в рамках его статуса «Верховного Вождя Донской армии и флота», в отношении внешней политики (право «заключения международных договоров», «сношения с иностранными державами») и в отношении правительства (назначение председателя Совета управляющих отделами и самих управляющих). Независимость судебной власти гарантировали Судебные установления, а постановление Круга от 20 сентября 1918 г. предполагало восстановление Правительствующего Сената как первой структуры общероссийского значения. Роль выборных представительных органов усилило введение Окружных Кругов (4).

Еще большее развитие получила представительная система на Кубани. Здесь уже в 1917 г. сложилась система двухпалатного Парламента (выделившегося из казачьей секции Областного совета) – в форме Законодательной и Краевой Рады, избиравшей Войсковое правительство и Войскового атамана. 12 октября им стал полковник А. П. Филимонов. Основной закон о положении и управлении Кубанским краем, принятый на сессии 2-й Краевой Рады, делал ее полномочия весьма широкими, обязывая Краевое правительство и атамана согласовывать свои действия с парламентом. Законодательная Рада разрабатывала законы, окончательно утверждаемые Краевой Радой, а атаман мог лишь один раз возвращать в Законодательную Раду закон на доработку. Решения, принимаемые атаманом или правительством, подписывались обеими инстанциями. Статус Краевой и Законодательной Рады признавался «неприкосновенным», а власть атамана, как и на Дону, ограничивалась вооруженными силами и правом назначения и смещения членов краевого правительства. Что касается правительства, то оно контролировалось и Атаманом, и Радой: «… Вотум недоверия, принятый в Законодательной раде простым большинством голосов, влечет за собою отставку правительства…»

И не случайно конституционные нормы на Кубани утверждали, что «источником высшей власти в Кубанском крае является воля его населения, выражаемая на представительных собраниях». Однако немалая часть проживавших на Кубани не обладала данными политическими правами. В выборах органов краевой власти могло принимать участие только казачество, а из иногородних те, кто имел ценз оседлости («староселы»).

Как уже отмечалось, еще 5 октября 1917 г. Войсковая Рада приняла постановление об учреждении собственных структур управления в Крае, построенных «по федеративному принципу», а в феврале 1918 г., накануне занятия Екатеринодара красной гвардией, был дополнительно продекларирован статус «самостоятельной республики». Однако подзаконных актов, детально регламентирующих подобный суверенитет, так и не было принято, хотя еще 20 декабря 1917 г. Краевая Рада декларировала войсковую собственность на земли, леса и воды, подчинение войсковых казачьих частей своим казачьим командирам. Законодательная практика исходила из принципа, что «…все законы Государства Российского, в том числе все законы, изданные Временным правительством, поскольку те и другие касаются кубанского края и поскольку они не отменены и не изменены высшей краевой властью, сохраняют свою силу…». Весной 1918 г., после объединения с Добровольческой армией, кубанские политики по-прежнему отстаивали принцип краевого суверенитета. 3 мая на совещании наличных членов Рады и правительства в станице Мечетинской была подтверждена необходимость «очищения Кубанского края от большевиков», ради чего «необходимо продолжение героической деятельности Добровольческой Армии при полном сотрудничестве Кубанского правительства с нею…». При этом выражалось, что провозглашение Кубани «самостоятельным государственным образованием» было сугубо временным решением, вызванным отсутствием всероссийской власти. Что касается заявлений о республиканской форме правления, то здесь кубанские политики ссылались на всероссийские условия («… республиканская основа построения в нем (Кубанском Крае. – В.Ц.) явилась результатом общего пореволюционного сознания населения не только нашего краевого, но и всероссийского… предугадывать, что в России после большевиков непременно должна возродиться монархия, пока оснований нет»). Это заявление, безусловно, влияло на отсутствие «монархических лозунгов» в южно-русском Белом движении в 1918 г.

Кубань стремилась стать своего рода гарантом переустройства России на федеративной основе, и не случайно среди других государственных образований того времени (Дон, Украина, Крым) кубанские лозунги «самостийности» нередко воспринимались как нормы государственного устройства всей будущей России: «…в высшей степени желательно, чтобы… во всех частях освобождавшейся от большевиков России местная власть организовалась бы по тому же принципу, как и у нас… наша обязанность… – стремиться к объединению частей в общий Союз – в Общероссийскую Федерацию» (5).

10 ноября 1918 г. председатель правительства Л. Л. Быч выступил на пленуме Краевой Рады с программным докладом, определившим направление политического курса кубанской власти в условиях завершения Первой мировой войны и начала формирования «всероссийской власти» в лице Уфимской Директории и претендовавшей на всероссийский статус Добровольческой армии. Быч напоминал о существовании «суверенной, верховной власти в пределах Кубанского Края» и особо подчеркивал легитимный характер казачьей государственности. «Источником высшей власти в Крае является воля населения нашего Края, а носителями этой власти – Рада, Войсковой Атаман и Правительство». Региональная власть могла признаваться властью, поскольку обладала также «определенной территорией», – этого, по мнению Быча, нельзя было сказать о «всероссийской власти» и о претендентах на нее. Не отрицая важности единого военного командования, глава кубанского правительства тем не менее твердо отстаивал принципы «разделения властей» и «разделения полномочий» между «центром» и «регионами». Быч подчеркивал, что «возврат к прежнему бесправию, воссоздание (реставрацию) прежнего строя государственного и общественного нужно признать совершенно недопустимым». Основы будущей России можно было создать только на «пути добровольного сложения воедино реальных, действенных сил, выявляемых в каждом отдельном слагаемом представительными учреждениями или правительствами…».

Утверждение 5 декабря 1918 г. Временного положения об управлении Кубанским Краем еще больше укрепило суверенитет. Источником высшей власти объявлялась воля граждан, в том числе и неказачьего населения (горцев и крестьян). В «Положении», называемом современниками «кубанской Конституцией», заявлялось: «Мысля себя неразрывно связанным с Россией, единой и свободной, население Кубани твердо стоит на прежней своей позиции: Россия должна быть федеративной республикой свободных народов и земель, а Кубань – отдельной составной ее частью» (6).

Перечень автономных полномочий, в пределах которых соблюдался приоритет областного (краевого) законодательства, был достаточно широк, и для большинства казачьих Войск (равно как и для Кубани) сводился, как правило, к «охране внутреннего порядка», «местному самоуправлению» (на уровне хуторов, станиц и поселков), «санитарно-медицинскому делу», «взиманию местных налогов», «народному просвещению», «продовольствию населения», «заведыванию тюрьмами», «заведыванию делами землепользования и землеустройства» и «другим делам местного значения».

Разделение власти определялось так: «Носителями законодательной власти в Кубанском крае являются Краевая и Законодательная Рады, а носителями исполнительной власти – войсковой атаман и Кубанское краевое правительство…»

«Внешние сношения», «командование вооруженными силами», «уголовное и гражданское законодательство, судоустройство и судопроизводство», «почту и телеграф», «пути сообщения общегосударственного и стратегического значения», «прямое и косвенное обложение на общегосударственные нужды», «государственные монополии», «акционерное и торговое законодательство» предполагалось сохранить в ведении Главного Командования и «Всероссийской власти». Так, например, терская «конституция» декларировала создание «единой демократической России с правами широкой местной автономии, с правом местного законодательства», «объединение разрозненных частей бывшей Российской Империи в свободный Союз казачьих войск и народов» (7).

Исходя из подобного «разделения» властных полномочий, можно было бы говорить об использовании данной системы как исходной для создания «будущего Российского государства», построенного предположительно в 1919 г. на автономно-областной, а позднее, в 1919–1920 гг., – на федеративной или даже конфедеративной основе (данный подход отражался и в политической программе Российского Белого движения).

Терское Войско, несмотря на свойственное казачеству Юга России стремление к автономии, поддерживало Добровольческую армию до последних дней пребывания белых на Северном Кавказе. Борьба с горскими повстанцами сплачивала терских казаков и добровольцев. В июльской (1919 г.) декларации Круга объявлялось: «Условия настоящего момента… побуждают Терское Войско принять решительные шаги к объединению однородных демократических государственных образований Юга России в Единый Союз, дабы, соединяя разрозненные части бывшей Российской империи в свободный Союз… укрепить идею Единой, Свободной России» (8).

По словам Деникина, «для Терека, при его крайней чересполосности (в расселении казаков и горцев. – В.Ц.), при страшно запутанных межплеменных отношениях, острой вражде к нему чеченцев и ингушей и далеко не соразмерных силах сторон (казаки составляли лишь 20 % населения области. – В.Ц.) установление общероссийской власти было… вопросом жизни и смерти». По мнению Главкома, белая власть была той самой «общероссийской властью», «третьей силой», способной примирить враждующих горцев и казаков и в то же время защитить интересы терского казачества: «Власть, чуждая областных интересов, могла бы, ослабив развитие панисламистских и центробежных тенденций, сохранить край для России». Не случайно Главноначальствующему Терско-Дагестанского Края поручалось выработать Положение о местном самоуправлении отдельно для «русского населения» и для «горских народов названного Края», привлекая к этой работе «местных сведущих лиц» (9).

При составлении Временного Положения об управлении Терским Войском (терской «Конституции»), утвержденного на второй сессии Большого Войскового Круга 3 июля 1919 г., использовались уже разработанные «Конституции» Дона и Кубани. В нем также декларировалась высшая власть, принадлежавшая «воле граждан, выражаемая на представительных собраниях». В преамбуле Положения торжественно провозглашалось, что «принципы народоправства и государственности, вынесенные на протяжении всей казачьей истории и выстраданные в последнюю годину борьбы, должны получить полное осуществление и лечь в основу государственного строительства новой России»: ее возрождение возможно только через «Всероссийское Учредительное Собрание, созванное на основах всеобщего, равного и тайного голосования, с правом пропорционального представительства».

«Положением» учреждался статус Большого (учредительно-санкционирующего) и Малого (постоянно действующего, «имеющего характер комиссии законодательных предположений» для утверждения Большим Кругом) Войсковых Кругов, Войскового Правительства. Судебная власть осуществлялась «независимыми судами». Большой Круг избирал атамана (на три года), членов Малого Круга (по восемь депутатов от каждого отдела) и Войскового Контролера, рассматривал «изменения основных законов», областной бюджет и вопросы земельного размежевания.

Малый Круг занимался «текущим законодательством», то есть «осуществлял законодательную деятельность, поскольку она не отнесена к ведению Большого Войскового Круга». Полномочия атамана («главы Терского казачьего войска») ограничивались осуществлением «всей исполнительной и распорядительной власти». Атаман «приглашал» председателя Войскового Правительства и «утверждал» состав правительства. Он ежегодно созывал Большой Круг, но не имел права отменять принятые им решения. Однако атаман имел право вето в отношении законов, принимаемых Малым Кругом, которое могло быть преодолено лишь «большинством двух третей присутствующих членов». Правительство получало право законодательной инициативы.

«Область Войска Терского» территориально включала в себя те же Кизлярский, Моздокский, Пятигорский и Сунженский отделы, что и до 1917 г., однако из Области исключались (несмотря на возражения терских депутатов) Грозненское градоначальство и Кавказский Минераловодский район, получавшие самостоятельный статус. Примечательно, что Особым Совещанием разрабатывался законопроект об управлении Терско-Дагестанским Краем, согласно которому Область Терского Войска предполагалось уравнять в отношении форм управления с горскими округами, и лишь в окончательной редакции проекта отмечалось, что «Область Войска Терского управляется на основании особых правил».

Суверенитет Терского Войска определялся следующим образом: «Область Войска Терского… пользуется правами автономии во внутренних своих делах и управляется на основании особых законодательных положений, издаваемых Войсковым Кругом, при посредстве сего Круга, выбранного Войскового Атамана и других органов, которые будут учреждены Войсковым Кругом». При этом говорилось, что «в порядке Верховного управления Терское войско и его войсковое начальство подчиняется Главнокомандующему ВСЮР». Управление юстиции Особого Совещания уточняло, что «в Области Войска Терского действуют общероссийские законы, изданные до 25 октября 1917 г., законы, изданные Главнокомандующим ВСЮР, а равно местные законы, издаваемые Войсковым Кругом в пределах, определенных настоящим Положением». Если же местные структуры управления издавали законы «с нарушением пределов предоставленной Кругу настоящим Положением законодательной власти», то таковые законы могли отменяться решениями Главнокомандующего ВСЮР (10).

Таким образом, политическая система российского казачества строилась на принципе оптимального, как представлялось на тот момент, сочетания полномочий законодательной, исполнительной и судебной власти. Представительство интересов населения казачьих областей гарантировали выборы высших учредительно-санкционирующих структур – Войсковых парламентов и, через их посредство, Войсковых Атаманов. Аналогичная модель утвердилась, с некоторыми отличиями, во всех казачьих войсках в период гражданской войны. В казачьих «конституциях» нередко повторялась структура и понятия основных законов Дона и Кубани. Не случайно Совет министров Российского правительства и Верховный Правитель России адмирал Колчак особой Грамотой (утверждена в Омске 1 мая 1919 г.) гарантировали «незыблемость всех правовых особенностей земельного быта казаков, образа их служения, уклада жизни и управления военного и гражданского, слагавшихся веками». Предполагалось «издание закона, гарантирующего «сохранение установившихся на землях казачьих войск основ войскового самоуправления, заключающихся в праве выбора Войсковых Кругов, Войсковых Атаманов, Войсковых Правлений и самостоятельного, в пределах закона, решения всех вопросов внутренней жизни и управления», а также «неприкосновенность занимаемых казачьими войсками земель и прав их на владение и распоряжение этими землями» (11).

Показательно, что образованные в 1917–1919 гг. Енисейское и Иркутское казачьи войска опирались на ту же традиционную организацию власти, что и остальные казачьи земли (выборность высших органов, подотчетность атаманов казачьим парламентам и др.). Авторитет представительных органов власти, их легитимность были у российского казачества весьма высоки. Уральское казачество, ссылаясь на свои «особые», исторические традиции, первоначально вообще отказалось от введения должности войскового атамана. Власть здесь принадлежала «высшему выборному» Войсковому съезду. Избранный по «четыреххвостке» (хотя и с исключением «иногородних») съезд избирал Войсковое правительство и 28 октября 1917 г. провозгласил временную автономию Уральской области. Свою специфическую систему управления уральское казачество намеревалось сохранять и в будущем Российском государстве. Так, 18 декабря 1918 г. съезд принял постановление, подтверждавшее свои суверенные права казачества: «Войско ведет борьбу за свои права и вольности, за восстановление единой и великой России и за Учредительное Собрание… Войско хотело и хочет сохранять незыблемыми свои исконные права на земли, недра и воды. Войско хочет, чтобы все порядки на этой земле устанавливало само Войско и чтобы распоряжения, касающиеся местной жизни, отдавались властью, избранной самим Войском…» Особо подчеркивался демократизм управления, в отличие от «дореволюционной» системы: «… Вся история бюрократического управления войском есть сплошная книга борьбы его против вмешательства царских сановников в наши порядки, и мы все хорошо знаем, что многие из страниц этой книги вписаны в нее горячей казацкой кровью… (очевидный намек на участие яицких казаков в восстании Е. Пугачева. – В.Ц.)». При этом «съезд горячо и искренне желает согласовать свою самостоятельность с общими интересами возрождающегося Государства и с достоинством возглавляющей его Верховной власти».

Однако в 1919 г., под воздействием тяжелого положения на фронте (в январе Красная армия взяла Уральск, и казачьи части были вынуждены начать отступление к Гурьеву), экстренный Войсковой съезд 10 марта 1919 г. (постановление № 619) постановил «временно, до освобождения войсковой территории от большевизма, избрать Войсковым Атаманом генерал-майора В. С. Толстова и вручить ему неограниченную власть как над жизнью и смертью воинских чинов, так и над гражданским населением войсковой территории». В тот же день генерал Толстов, «переняв полноту власти от Войскового съезда», объявил его «распущенным, впредь до созыва его в новом составе моим приказом или приказом моего заместителя, по освобождении от врага Войсковой территории и общего успокоения населения». Действовавшее на тот момент Войсковое правительство признавалось «утратившим свои полномочия», и новый его состав единолично утвердил атаман. Во главе правительства стал сам генерал Толстов, а своим заместителем он назначил генерал-лейтенанта М. Ф. Мартынова. Большинство должностей в составе кабинета получили военные.

Приказом № 13 от 24 марта 1919 г. атаман Толстов заявил о своем подчинении Верховному Правителю России и о принятии на себя полномочий представителя всероссийской власти: «… Приняв на себя всю полноту власти в Уральском войске и признавая носителем Верховной власти в России Верховного Правителя адмирала Колчака, я, ввиду невозможности сношений с Верховным Правителем – с одной стороны, а с другой стороны, ввиду необходимости немедленного разрешения вопросов, подлежащих по закону разрешению Верховной Власти и Министерств, временно, впредь до возобновления таковых сношений, принимаю на себя права, обязанности и ответственность Верховной Власти и Министерств в пределах

Уральского войска». При Верховном Правителе создавалась должность представителя войска, которую занимал министр «внешних сношений и народного образования» есаул Е. Д. Коновалов. Таким образом, система единоличной властной вертикали в считавшемся одним из «наиболее демократичных» Войске оказалась более востребованной в критических условиях гражданской войны.

Впоследствии система военного управления уральского казачества была несколько скорректирована, поскольку в оперативном отношении Уральская армия с осени 1919 г. была подчинена ВСЮР. Генерал-майор М. Н. Бородин был назначен представителем Уральского казачества при Ставке Главкома ВСЮР с февраля по апрель 1919 г., а его преемником стал полковник Хорошхин. По отчетным данным от ВСЮР, в Гурьев отправили около 1 тысячи винтовок, 5 миллионов патронов, 2 батареи английских артиллерийских орудий, 3 бронеавтомобиля (что помогло при начале наступления на Уральск весной 1919 г.). В общей сложности войску было перечислено 7 миллионов рублей из бюджета ВСЮР. Не случайно уже при отступлении от Гурьева до Порта-Александровска в декабре 1919 г. уральские казаки рассчитывали на переезд через Каспийское море с последующей целью присоединения к ВСЮР. По свидетельству Бородина, генерал Деникин «очень тепло к нам относился и во всем шел навстречу».