Текст книги "Легенда о царице. Часть вторая. Земная богиня"

Глава четвертая. Ночи с богиней

– Расскажи мне о мире, подобном реке. Расскажи, где исток его и в какие моря он несет свои воды?

Царская барка медленно плыла по озеру Лотосов, чуть слышно поскрипывали весла, кормчие едва шевелили рулями в черной воде, с берега наплывал густой аромат, появившийся вместе с темнотой – цвела нильская акация.

Царица и бродяга находились на верхней палубе под легким навесом. Нейтикерт сидела на деревянном троне, странник расположился рядом на полу, обхватив голени руками и положив подбородок на колени. Одет он был без излишеств – только набедренная повязка, еще не вполне высохшая, так как до барки пришлось добираться вплавь. Все огни были потушены, и их освещали только звезды и огромный камень, горевший в диадеме, украшающей чело царицы. Посередине камня переливалась желтым красным и зеленым светящаяся полоска и при малейшем движении царицы полоска растекалась по объему всего камня.

– И еще расскажи – всегда ли ты будешь являться предо мной таким вот мокрым оборванцем?

– Прошу прощения у Вашего Величества, но в парчовых одеяниях увешанными драгоценными украшениями было бы весьма сложно добраться сухим до вашей барки. Но в следующий раз я постараюсь одеться пороскошней.

– То есть, опять кого-нибудь разденешь? Оставим разговор о твоем гардеробе. Слух мой открыт для рассказа о реке Времени.

– Воля Ваша священна для меня, и вот я явился пред Вашими очами, презрев страшные опасности, таящиеся в этих водах, в виде крокодилов, бегемотов и змей.

– Не стоило, мой словоохотливый бог, рисковать своей такой бессмертной и такою ценной жизнью ради пустопорожней болтовни.

– Вы правы, и посему вернемся к миру, подобному реке, и ко времени, подобному ее струям. Куда впадает эта река и где ее истоки, мне, увы, не известно. Возможно, что устье кончается там, где начинается исток, и там, в безмерной дали будущего все начнется заново.

– Увы, увы, мой всезнающий бог, но эта великая тайна мне известна с детства, и ты сейчас просто повторил то, что с таким выражением прочитал в стихах при первой встрече. Я объясню тебе все это гораздо проще.

Отец мой Ра, проплыв на дневной барке Манджет по водам Верхнего Неба, переходит на ночную барку Месктет и плывет по водам Нижнего Неба, сражаясь с чудовищами Нижнего Мира и неизменно побеждая их, вновь вплывает в истоки Верхнего Неба. И это неизменно повторяется, каждые сутки и то же повторяется из года в год, и то же повторяется и в вечности. Как сказано в древнем сказании, оставленного нам от эпохи Нетеру:

– Рожденный, как Гор, живущий, как Ра,

– Как Атум склонишься ты к странам Заката

– И в барке ночной под названьем Месктет

– Найдешь возрожденье ты в водах Дуата

– Из Нижнего Неба к Полям Камыша

– Войдешь на заре ты в чертоги Ахета

– И в барке дневной названьем Манджет

– С востока опять путь проложишь к закату

(подлинный текст древнего гимна)

– Ты же утверждаешь, что можно вернуться от Заката к Восходу, минуя ночь. Объясни мне это, и если не сможешь, то я сочту тебя лжецом и найду для тебя какую-нибудь уютную каменоломню, с гранитом, так уж и быть, помягче.

– С удовольствием объясню моей царице. Для этого обратимся к сказаниям, легендам и преданиям. К примеру, сказание об Осирисе, так сказать, возьмем за жабры. Оно неизменно на протяжении тысячелетий, любой читающий и все его слушающие вновь и вновь видят все это действие заново. Однако, дочитав до конца или до середины, можно вновь вернуться к началу, но слушающие не могут этого сделать, это может сделать чтец. Слушающий может перестать слушать, а чтец волен начинать с любого слова, или иероглифа, но он не волен изменить действия, ибо не он его написал. Но есть сочинители, которые вольны вести действие и записывать то, что они хотят видеть, и все читающие увидят в воображении то, что сочинил кто-то другой. Итак: слушатели – чтецы – сочинители. Так живут бесконечные миры образов. А теперь взглянем на мир сущий.

Странник широко развел руки, представляя царице погруженный в ночь этот самый мир.

– Если даже слова, сказанные или записанные, сохранятся в веках, то какой из этого можно сделать вывод?

– Любой. – ответила царица. – А какой же сделал ты?

– Мне кажется, что самый главный. Я понял основу мирозданья.

– А ты мне скажешь, как он выглядит в словесном варианте? – заинтересованно и как-то доверчиво спросила юная царица.

Вестник выдержал торжественную паузу и произнес четко и внушительно:

– Все происшедшее в мире сущем бесследно не исчезает. Все происшедшее существует вечно.

Затем он добавил уже не так торжественно:

– Можно ли допустить, что то, что происходит в мире сущем, на самом деле исчезает без следа? Нет, нет и нет! Все это, что когда-либо было, есть и сейчас, а то, что есть сейчас, будет и потом. – Странник энергично ткнул вниз пальцем. – И это «сейчас» можно будет увидеть потом, если, конечно, оно кому-нибудь будет нужно. Единственный вопрос – где это находится и как это увидеть? Вот так я это объясняю, если коротко, конечно. Так что там насчет каменоломни скажет мне теперь царица? А то что-то уж очень хочется попилить гранит медной пилой.

– А не спеши. Все впереди еще, еще попилишь.

– Так ты со мной согласна?

– Нет.

– Почему? – удивился вестник считавший, что убедил, силой своего интеллекта, малограмотную древнюю девушку. – Ты разве считаешь, что все бесследно исчезает?

– Не считаю. Я не считаю, что это главная тайна мира. Таких, как эта, еще очень много.

– Какова же главная? – с некоторой иронией спросил вестник.

Царица посмотрела на луну, подняла лицо к звездному небу, и долго молчала.

– Она звучит короче. – сказала наконец царица.

– А как именно?

– Два из них ты уже знаешь.

По-прежнему задумчиво глядя на звезды, царственная дева тихо произнесла:

– Всего три слова.

Затем она взглянула на своего собеседника и спросила прежним тоном непринужденной светской беседы:

– А ты-то кто в этом мире, как ты выразился – «сущем»?

– Скажу, что – сочинитель, так Вы все равно не поверите, тем более что теперь и сам я сомневаюсь.

– Ну, как раз вот это, проверить очень просто – к примеру, прикажу посадить тебя на кол – и как тебе понравится такое собственное сочинение? Вот тогда уж заодно, и побеседуем об авторстве такого вот произведенья.

– А знаете, мне и самому интересно, что из этого получится? Но, как Вы справедливо заметили, не будем торопиться, на кол сесть никогда не поздно, а скорее – всегда рано и остановимся на том, что я понял, как читать. Хотя у меня ощущение, что я имею какое-то отношение и к созданию. Видимо, все живое в мире в некоторой степени – сочинители, ведь наши поступки и есть наш способ вести сказания по-своему, и, может, они не всегда соответствуют мнению Сочинителя, если он обращает на это внимание, а основной текст все равно сохраняется. А насчет кола Вы очень остроумно заметили: если я – автор и этот мир – мое создание, было бы очень оригинально закончить сказание таким вот образом. Вот интересно – куда он потом денется, этот мир, мною созданный? Тогда это не мир сущий.

– Что ж, опять ничего нового ты не сказал. Ну да, есть Создатель нашего мира. Мир создан Птахом из Великого Ничто. Вначале было Ничто, и находилось оно Нигде, и не содержало Ничего. И Ничто – было Все. Это мне известно. И Великий Птах вначале создал своей мыслью весь мир в своем сознанье, а после словом перенес его сюда в Ничто и оно наполнилось вот этим миром до самых до краев. А то что «сейчас» будет и потом и после и всегда – мне очень понравилось. Однако, все это слова. Допустим, ты понял и сумел найти тайный путь из мира завтрашнего. Тогда ты должен знать что-то такое, чего не знаем мы, но учти – описания грядущих событий меня не устроит, прорицателей-то у меня хватает. Или скажешь, что мир так и останется неизменным?

– Не скажу, мир будет меняться, будет много нового, но кое-что старое забудется. Например, вот некоторые ваши деяния нам кажутся просто волшебством. Что касается доказательств моей причастности к будущему, то нет ничего проще – завтра же я изобрету колесо, или, скажем, арбалет.

– Звучит как-то неприятно, но послушай – мой народ не имеет этого колеса и не будет иметь, а ты принесешь к нам порождение твоего мира. Что тогда произойдет?

– Я думаю, что ничего, ну, в крайнем случае, устье небесной реки перестанет впадать в исток ее же и потечет в неизведанную даль и мир престанет вращаться сам вокруг себя. Вот только и всего. И не беспокойтесь о моем мире, я очень Вам советую подумать о своем, ибо он на пороге великих бедствий.

Некоторое время они сидели, молча, вдыхая аромат ночи, слушая звон цикад и таинственные клики совки-сплюшки со стороны Инебу-Хедж. Барка в очередной раз развернулась и поплыла к восточному берегу, навстречу огромной оранжевой луне, проложившей на воде световую дорожку. Странник повернул голову, любуясь царицей, освещенной призрачным багровым светом с чудесным камнем, вбирающим свет луны. Нейтикерт сидела в ритуальной тронной позе, сохраняя каменную неподвижность. Красноватый лунный свет придал ей сходство с медным изваянием. Впервые странника посетило сомнение в реальности происходящего.

«Ну не сон ли все это? – думал он. – Это живое изваяние с бездонными глазами, в которые опасно смотреть; эта царская барка, благоухающая цветами, это озеро с лунной дорожкой? Вот сейчас я что-то осознаю, и совершится переход от сновидения к реальности, и исчезнет сказочный Инебу-Хедж, исчезнут каменные громады пирамид, исчезнет река с собирающимся туманом, исчезнет Мен-Нефер и весь мир, и это странное существо то холодное и бесстрастное, то яростное, но всегда опасное. О, все боги всей Та-Кем! До меня сейчас лишь все дошло – ведь это та самая царица Нейтикерт, та самая легенда ничем не подтвержденная и она передо мной сидит живая, теплая. Можно протянуть руку и ее потрогать, можно наклониться к ней и почувствовать ее дыханье. Живая Нейтикерт. Она уже исчезла из мира много тысяч лет назад и с ней исчезли все ее переживания, ее страсти, и ее же мысли и осталась только пустота. И все же вот она передо мной, живая!».

– Страна погибнет? – неожиданно спросила Нейтикерт.

Странник вздрогнул, и ничего не произошло – все осталось, как и прежде: ночь, луна, царица.

– Нет, страна не погибнет, рухнет государство. Прекратится власть царей Та-Кем и наступит власть Хаоса

– Что будет потом?

– Из обломков погибшего государства возникнет новое.

– Священная птица Бенну, – прошептала Нейтикерт, – сжигающая себя и возрождающаяся из пепла.

«Да, господа сановники, вельможи и прочие, обожравшиеся от щедрости владык, искоса глянув на царицу, подумал странник, – как это вы умудряетесь не видеть очевидного – как под видом каменной куклы созрел для вас очень горький фрукт. Видно блеск сокровищ слепит глаза. Ну и не жалко, счастливой вам дороги в египетскую преисподнюю! А, правда, можно ли ее потрогать живую и реальную царицу Нейтикерт?»

Странник, слегка подзабыв, что он не только трогал, но и в обнимку катался с царицей по кровати, осторожно протянул руку (Нейтикерт с удивлением посмотрела на него) и осторожно коснулся указательным пальцем большого пальца на ноге царицы. Палец шевельнулся – живая! Она самая. Настоящая царица.

– Ты что?! – шепотом спросила, округлив глаза Нейтикерт. – Что ты делаешь?

– А?! – чуть не подскочил странник. – Ох, прости царица, я вдруг подумал… вдруг все… вдруг вот это… ну вдруг..

– А не многовато этих «вдруг»? И одного хватило бы вполне. Но за неслыханную дерзость я тебя прощаю, ибо понимаю, в чем ты усомнился, однако более прощать не буду и так я что-то очень уж снисходительна к тебе. Ты, пожалуй, вообразишь себе, Бес знает что.

Что же она понимает? Впервые у странника возникло впечатление, что царица, что-то о нем знает и, возможно, она знает не меньше, чем он. А может…?

Да нет, откуда у девчонки, пусть и божественной, какие-либо знания о структуре времени-пространства. Хотя эта девчонка наделена довольно-таки острым умом, вон как быстро она его просчитала, а ведь он думал, что об этом здесь никто не догадается во век. Более того он считал, что в это никто и не поверит, даже если он сам расскажет. А эта, мало того что поверила, и как-то очень быстро, так еще и сама о многом догадалась. Вот тебе и неграмотная девица на несколько тысячелетий более близкая к дикарям.

Ха! а кто ж это решил, что неграмотная?

Кто-кто! да, сам ты, как обычно и решил! А она для своего времени получила прекрасное образование. Великие гении древности не становятся глупей из-за этой самой древности. Возможно, что по остроте ума они последователей превосходят, ибо у них отсутствовали предшественники, и мир они постигали собственной силой мысли. Пусть царица не знает о кварках, интегралах и коллапсах, о них, кстати, и в твое время мало кто знает, а большинство обходится простым природным инстинктом – хватать и жрать, она, может случиться так, намного больше знает о человеке и его душе, поскольку много ближе к истоку человечества. Впрочем, не о душе, – по ее-то вере душ у человека много и не доказано и до сих пор, что все это не так. И вера ее намного глубже, тоньше и изящней будущего дуалистического примитивизма грядущих поколений.

– Ваше величество, – произнес он вслух, – царица, не надо этого делать. Зачем тебе вся эта жуть?

– Кто бы ты ни был, – спокойно произнесла Нейтикерт, – бог, пришелец из завтрашнего дня или просто проходимец, – не смей мне более никогда давать советы, разве что я специально тебя попрошу. – с раздражением закончила она. – А теперь ответь мне, как ты собираешься вернуться в свой мир, если не помнишь дороги?

– Этого я не знаю, но надеюсь либо вспомнить дорогу, либо найти ее здесь. Впрочем, я не особенно тороплюсь.

Нейтикерт как-то необычно посмотрела на странника.

– И с этой целью ты шастаешь по гробницам?

– Ну разумеется! Не думаете же Вы, что в поисках сокровищ?

– А не боишься? «Смерть быстрыми шагами настигнет того кто потревожит покой мертвых». Слышал о таком?

– Знаете, я заметил, что египтяне и сами очень даже тревожат мертвых.

– Ну, те, кто тревожат, предпринимают необходимые шаги, чтобы избежать мести мертвых. Впрочем, когда возжаждавшие сокровищ попадают в руки правосудия, они обречены либо на небытие, либо на страшные муки. А с какой целью ты ищешь тайное святилище Тота?

– С той же самой, в надежде найти путь. И еще я хотел бы найти гробницу Осириса, раз уж я здесь.

– Только-то и всего? Всего-навсего – святилище Тота, тайну которого даже под пыткой не открыли свирепому Хнум-Ху-Фу?! И всего-навсего – сунуть свой длинный нос в гробницу бога?!

Нейтикерт нарушила неподвижность, наклонилась вперед, уперев локти в колени и, положив подбородок на ладони, некоторое время, молча, смотрела на странника, затем протянула руку и, чуть приподняв его подбородок, с неожиданной нежностью произнесла:

– О, мой бедный бог, не стяжающий богатств, да ты тогда просто разбухнешь от наших тайн и, в конце концов, пополам, бедняга, лопнешь, а я буду очень скучать по ночам. Ну, хорошо, бог, жаждущий тайных знаний. Допустим, ты нашел путь в мир завтрашний. Что ты сделаешь? – Продолжала ворковать царица, поглаживая странника по щеке.

– Я… кхм… гм… – голос странника неожиданно сел, ибо теплая ладонь царицы, гладившая его щеку, гасила мысль и вызывала одно желание – схватить ее руками и прижать к лицу, как можно сильнее; бархатные глаза, смотревшие с невыразимой нежностью, звали в свою темную глубину, чтобы раствориться там без остатка, а ласковый голос был подобен струям воды, омывающим тело, ибо странник не только слышал, но и чувствовал кожей, – Я…у…у… уйду, я это должен сделать. – наконец выдавил он.

«Что это? – тонкой нитью вилась в сознании мысль, – что происходит, куда делось тело, я его совсем не чувствую. Какой чудный голос! Не может быть в голосе женщины столько нежности, и в таком легком прикосновении столько ласки. Неужели это действительно богиня?!».

Нейтикерт плавно соскользнула с трона, встав на одно колено рядом со странником, и, запустив ему обе ладони в волосы, слегка притянула к себе. Прекрасное лицо, посеребренное лунным светом, с многократно увеличенным сияющим камнем, оказалась на расстоянии легкого дыхания, окруженное световым ореолом, словно и впрямь явилась богиня, полные губы зовущее приоткрыты, широкие крылья ноздрей трепетали. «Ангел, ангел пришел, – думал странник, или кто-то говорил эти слова, – мы унесемся с ней в звездную бесконечность от боли, от страданий, в блаженство, в вечную любовь!»

– А что, что потом? – шептала ему Нейтикерт, – ты приведешь сюда своих соплеменников?

– Нет. Никогда! Ни за что!

– Почему, странник?

– Для этого я слишком люблю!

– Кого же ты любишь? Скажи мне, хочу знать, кого ты любишь.

– Твою страну, царица, никто и никогда не узнает от меня пути.

Нейтикерт придвинулась еще ближе и шептала уже на ухо:

– А если я попрошу тебя остаться здесь со мной?

– Я, останусь.

– Но это будет навсегда, до конца твоего времени. Ты откажешься от своего мира ради меня?

– Да, да, откажусь от мира от жизни там и останусь здесь, до конца времен!

Палуба качнулась под ногами, движение звезд над головой стало зримым, луна поплыла в зенит, а странник с царицей стояли друг перед другом, каждый на одном колене. Нейтикерт продолжала держать ладони в волосах странника, а тот обнимал ладонями ее локти снизу… Время куда-то исчезло.

Руки царицы встряхнули странника, перед глазами что-то блеснуло, и Нейтикерт уже сидела на троне неподвижная и недоступная.

– Не ищи более тайных святилищ Тота, – сказала она обычным голосом. – Ты не выйдешь оттуда живым, а если и выйдешь, то оставишь там свой разум. В свое время я укажу тебе дверь в твой мир; странно, что до сих пор сам не понял, где она, это же так просто. Сейчас же должен ты уйти. – Нейтикерт хмыкнула, увидев, что поднявшегося на ноги странника качнуло в сторону, и добавила – если, конечно, сможешь. Я приказала бы тебя отнести, но твое пребыванье здесь пока что тайна. Так что постарайся как-нибудь уж сам, пожалуй, позови на помощь свою божественную сущность. А следующей ночью вновь ко мне. Или у тебя может быть какие-то сомнения? – царица явно потешалась.

– Все-не-пре-мен-н-н-о! – ответил странник слегка заплетающимся языком не совсем внятно, и прыгнул в воду.

Прыжок, прямо, скажем, получился так себе, он просто плюхнулся в воду с изяществом бревна. В воде стало лучше, но не на много, так как в озере вода была чересчур теплая, слегка попахивала тиной; вдобавок он как раз угодил в заросли лотоса или нимфеи и, вместо легкого скольжения, вышло черт знает что. Тело почему-то не слушалось, стебли хватали за ноги и оплетали руки, в рот постоянно попадали водоросли.

Очень ясно представилась картина завтрашнего утра: легкий ветерок прибивает к берегу мирно покачивающееся тело с белесыми глазами «Ну уж нет!» – решил странник и, вспомнив о положительной плавучести, повис в воде, спокойно отцепил стебли от ног, распутал руки, выплюнул ряску и тихо поплыл к берегу.

Однако, что ж это за чертовщина творится? Чем же владеет это странное создание? Он даже еле-еле смог найти силы прыгнуть с барки, в общем, он просто свалился. Легче было лечь у ног этого создания и умереть, раствориться в ней или в пространстве. Тем не менее, он не испытывал никакого мужского желания, а какой-то чистый бесполый восторг, даже экстаз, у которого не было высшей точки, а, значит, не было и окончания. Это было страдание и наслаждение слитые воедино, ужас и восторг. И завтра он пойдет к ней, сознание его не хочет и страшится, но ноги пойдут против воли, потому, что эти глаза будут преследовать весь день, и желание услышать голос ангела сильнее страха потерять свое «я».

Так что ж теперь выходит? Принять за истину что он и в самом деле встретился с богиней. Ну, нет-время, прошлое его присутствие здесь-все это никакие не чудеса, а просто еще один расшифрованный закон мирозданья. А вот царица Нейтикерт. А что, собственно царица, да те же самые законы, ей известные, а ему нет. И весь этот облик внеземной богини – есть лишь воображение мужчины, наделяющее женщину ей не присущими качествами. Вон скорпиону ведь ужасно нравится скорпиониха. Такие соблазнительные формы, так нежно и призывно блестят в ночи ее глазки, так кокетливо приподнято жало. Чудо как хороша! И, вполне возможно, что на чей-то посторонний взгляд, царица Нейтикерт вовсе не прекрасная богиня, а страшное чудовище. Странник восстановил в памяти облик «страшного чудовища» и ощутил острейшее желание поскакать вприпрыжку, прямо по воде, к нему на встречу.

…Страшное чудовище Нейтикерт лежала…, да нет, какое там! Нейтикерт возлежала на царском ложе, подперев голову левой рукой, а правой поигрывая сине-желтым поясом, и неодобрительно смотрела на странника, приближающегося из конца зала.

– Это еще что? – спросила она, имея в виду багровую шишку на лбу гостя.

– Да-а… это там. – объяснил пришелец.

– Нет, ну ты когда-нибудь покажешься мне в нормальном виде, как правоверный и законопослушный роме, а не забулдыга!

– Да не стоит так беспокоиться, Ваше Величество, к завтрашнему дню лик мой будет чист и прекрасен, как у юного бога.

– Вот, вот. И появится новая гуля. Приложи-ка лучше медь, – она указала на стол, где стояли блюда, кубки кувшины, ритоны, – и садись, – царица кивнула на свою кровать. – Садись, садись, Но все, же там-по-дальше, у моих ног, я хочу иметь своего ручного бога, тем более что ты уже один раз успел поваляться, как шкодливая собачка, на хозяйском царском ложе.

Странник присел на кровать, приложив ко лбу медный кубок, и осмотрелся. Да, именно здесь он впервые так оригинально и романтично встретился с царицей. Так же горели светильники с ароматическими маслами, потрескивали факелы, источая пряный аромат, так же шевелились рельефы зверобогов на колоннах и стенах, и колыхались прозрачные занавеси на окнах и будуаре. На столе, который помещался под одним навесом с кроватью, стояли блюда с фруктами, хрустальные графины с белым, красным и черным вином и чаши из фаянса и алебастра.

Нейтикерт была одета в белое весьма прозрачное одеяние, небрежно запахнутое и подвязанное вышеупомянутым поясом. Она игриво посматривала на странника, но игривость ее скорее была похожа на игривость кошки, к которой на ужин зашла мышка, и кошка, естественно, была очень рада гостье.

– Сегодня мы, наконец, сможем вдвоем поднять чаши с вином, мой личный бог. Давай выпьем – два бога, случайно встретившиеся на пути в бесконечность. Налей своей богине ароматного и терпкого вина и расскажи ей о далеких мирах, о грядущем, о том, какие властители придут за нами, о том, каким богам вы молитесь, что любите, что ненавидите?

Странник отнял ото лба медную чашу (шишка, кстати, заметно уменьшилась), взял фаянсовую чашу, вытащил пробку из одного графина, понюхал, вытащил из другого, плеснул в чашу, пригубил:

– Канхемское, – сказал он. – Я уже научился отличать его от других и отдавать ему предпочтение.

Он подал вино царице.

– В моем мире есть обычай – соединить чаши перед тем, как выпить напиток, и произнести друг другу пожелание.

– И сбывается?

– Практически – никогда, но главное – пожелание и надежда.

– Пожелания произносят и у нас.…А далек ли твой мир? Где оно – будущее – завтра, или через год, или через век? Ведь завтра сегодня так же недостижимо, как будущее через тысячелетия.

– Он очень далек, царица. Нас отделяют тысячелетия.

– И что же там у вас? Настал золотой век, вернулись ли боги на землю или вы сами стали все богам подобны?

– Боги на землю не вернулись, мы вообще их удалили напрочь, оставили лишь одного, так на всякий случай. Потом и этого убрали, посчитали, что бог это глупость, объявили богом счастие для всех. Со счастием для всех вышли проблемы, на всех его как-то не хватало, и мы опять вернули бога, что, на мой взгляд, глупость еще большая, чем его отмена. А сами мы? Да, кое в чем, пожалуй, стали и подобны богам, мы научились подниматься в небеса, подобно птицам, и в глубину морей и океанов погружаться, словно рыбы, мы можем говорить в одном конце страны, а будет слышно на другом, но в чем особенно мы богам подобны так это в разрушении. Тут, пожалуй, и богам дадим большую фору.

Глаза царицы разгорелись. Сегодня она вообще не казалась каменным изваянием. Перед странником на ложе свободно, даже несколько игриво, раскинулась юная девица.

– Летать по небу и погружаться на дно моря? Ой, осторожней мой сладкоречивый бог, а ну как прикажу тебе взлететь – и что тогда? Как ты тогда отговоришься? Ведь летать подобно птице это ведь просто чудесная мечта. Я иногда летаю, но только лишь во сне и в виде духа Бу.

– Твоя мечта исполниться царица.

– Ой-ей-ей! Вот врунишка! Тебе-то самому, не стыдно ли обманывать царицу? Сейчас уже сама я покраснею. Так за тебя мне стыдно!

– Царица можешь верить, можешь, нет, но прежде, чем я этот мир покину, летать ты будешь.

– Ловлю на слове, если же соврешь… ну, я даже и рассказывать не буду, что тогда с тобой сотворю. Теперь еще о вашем мире, вы, которые как боги стали, друг друга убивать хотя бы перестали?

– О! Как раз вот в этом мы почти достигли совершенства. Вот здесь, в ваше время, одним движеньем можно убить одного человека. Варварство и дикий примитив! У нас движеньем пальца можно убить сотню, можно тысячу и десять тысячь. Эх, что там мелочиться, – можно сдунуть миллионы жизней одним движеньем пальца. Но, вот только мы убиваем не со зла и не по звериной своей сути. Ни-ни-ни-ни! Ни в коем разе! Теперь мы друг друга перебить, готовы исключительно с благою целью, так, что все убитые еще должны быть убийцам очень благодарны. Особенно охотно у нас убивают в борьбе за мир, за процветанье человечества всего, тут мы готовы перебить всех и вся до едина. В борьбе за это мы даже весь свой мир сотрем с лица вселенной.

– Хм, очень интересно! А что же, вы там, цените всего превыше? Есть же у вас какая-то самая святая ценность?

– Ну, как не быть, конечно, есть. Ее назвать не трудно потому, что у нас она единая одна.

– И что это такое?

– Название сей святыни – деньги.

– Ха-ха-ха! рассмеялась царица, как маленькая девочка – Как как? Ден-Ги? Ха-ха-ха! Бедные людобоги – вас, что завоевали эфиопы?! У них есть бог с похожим названьем.

– Ваше величество как всегда точно определили ситуацию. Именно эфиопский бог – идол, проще говоря, хотя очень могущественный. Своим усердным служителям он дает великую власть, правда, не над всем. Но, думаю, что и ему уже конец приходит.

– Какой нелепый мир! Неужели вы, далекие потомки, не сумели построить ничего лучшего? За тысячелетия?

– Царица, я не хочу сказать, что вот тот мир – плох, а этот – хорош. Я просто говорю, что они одинаково отвратительны и в то же время чем-то прекрасны. Я хочу сказать, что мы сами ничем от вас не отличаемся: мы так же жадны, завистливы, злобны и гораздо более лицемерны, но мы это лицемерие называем цивилизацией. При этом мы сами определяем меру цивилизации, что и позволяет в итоге поступать нам по-варварски. Впрочем, как и вы – вы же тоже считаете себя высшей расой. Пожалуй, что именно мой мир достиг предела лицемерия и думаю, что более его уже не может быть. Просто некуда уже дальше. Мы никогда уже и ничего не называем именем своим. Мы никогда не называем зло-злом, ложь-ложью а предательство-предательством, мы убиваем миллионы, ровным счетом ни за хрен собачий, и затем спорим по поводу того можно ли казнить одного убийцу, убившего просто для удовольствия своего. Ну и все такое в том же стиле.

– Да, – задумчиво произнесла Нейтикерт, отправляя в рот прозрачную виноградину, – столько тысячелетий – и такой жалкий результат.

– Позвольте заметить, Ваше Величество, что четыре тысячелетия – это совсем немного! Вот обратите свое августейшее внимание, что век – это такой промежуток времени, в котором одновременно проживают четыре поколения.

– Да, это так. И даже больше: отец наш, Осирис – Нефрикара, видел и своих праправнуков, да пребудет он в вечности Дуата! – Нейтикерт отпила глоток.

– Земля ему пу… – ну, в смысле, да будет жизнь его в божественных чертогах вечна и счастлива. Так вот, четыре поколения составляют век, соответственно, сорок – тысячелетие, а нас с вами отделяет всего-навсего, сто шестьдесят человек. Подумайте, какой огромный срок и как мало сменилось поколений. У вас на городской пристани в Перу Нефер ежедневно собирается раз в пять больше. Можно ли рассчитывать, что человек так уж сильно изменится за ничтожно малый промежуток времени.…О, боги!

– Что? – с интересом спросила Нейтикерт. – Что с тобой, мой знакомый бог? Чего кричишь, зачем других богов зовешь на помощь? А нас, двоих богов, тебе не хватит?

– Царица! Мне внезапно мысль пришла.

– Мысль пришла к тебе? О, это редкий случай. Ну, так покажи диковину такую.

– Понимаешь, нас с тобою разделяет очень малое количество людей – сто шестьдесят – не больше, а на самом деле еще меньше!

– В твоих словах есть что-то. Расскажи подробнее о своем мире. Я хочу увидеть его таким, каким видел его ты. Хочу видеть зрительный образ, как ты выражаешься, бог, не ставший лучше за тысячелетия.

И странник начал рассказ. Об огромных городах, во многих из которых людей было больше чем во всей Черной Земле, о чудесах техники, об истребительных войнах, о революциях. Рассказывал он долго, и Нейтикерт слушала, не перебивая и не переспрашивая. Объяснив в общих чертах техническое, социальное и политическое положение в своем мире, он спросил:

– Ну, что же царица, не жалеешь ли ты, что узнала мир будущего, не кажется ли тебе ничтожным твой мир, а жизнь серой и безрадостной.

– Серой и безрадостной, – грустно повторила Нейтикерт, – никчемной и ничтожной, жалкой и убогой, – и неожиданно так захохотала, что странник слегка отшатнулся.

Царица смеялась долго, до слез, слегка подвизгивая, когда вытирала глаза, и вновь заходилась в хохоте, дрыгая ногами, которые, кстати, покинули складки одеяния и предстали перед взором странника во всей своей красе. А посмотреть там было на что! Полные бедра, округлые колени, длинные голени с на удивление крепкими икрами. Наконец царица в изнеможении откинулась на изголовье, полежала, тяжело дыша, отпила глоток вина и глянула на странника. На того вид царицы, с растрепавшимися волосами, бурно вздымающейся грудью и обнаженными ногами, произвел определенное впечатление и навел на особого рода мысли. Царица, заметив это, лукаво сверкнула глазами.

– Слушай, бог, хорошо, что на мне нет косметики, а вот, не дай бог Ра, я вспомню тебя завтра, во время ритуального богослужения! Скажем в Доме Утра или в храме Птаха. Представляешь рожи верховных жрецов, когда я – Мощный Бык Черной Земли в самый торжественный момент захохочу и вся краска потечет по физиономии!