Текст книги "Каспийская книга. Приглашение к путешествию"

XIII. СТРАНА ЗА СЕМЬЮ ЗАМКАМИ

В первых числах июля 1819 года в Баку из штаба генерала Ермолова, командующего русскими войсками на Кавказе, прибыли три человека. Двое были офицерами, третий, одетый в купеческое платье, – толмачом, дербентским армянином Петровичем. На другой же день, истребовав еще 30 солдат из бакинского гарнизона, все трое погрузились на поджидавший их в бухте 18‐пушечный корвет «Казань» и в тот же вечер, выбрав якорь, отбыли в неизвестном направлении. Дело их было секретное: добраться до противоположного восточного берега моря Каспийского, высадиться на сушу, войти в контакт с достойными доверия аксакалами 4242
  Аксакал – старейшина рода, в буквальном переводе – «белая борода».


[Закрыть] туркменских родов и, склонив их на свою сторону деньгами или подарками, вместе с попутным караваном туркмен проследовать через пустыни до Хивы, где и вручить письмо Его Превосходительства генерала Ермолова хивинскому хану Магмет Рагиму с предложениями дружбы и «доброго согласия».

В то время восточный берег Каспия едва забрезжил на периферии российской геополитики. Но, получив по Гюлистанскому миру (1813) от Персии весь западный берег моря, Россия решила хотя бы обозначить свою позицию на Востоке. По восточному берегу жили береговые туркмены, народ отважный и «разбойнический», снискавший себе дурную славу пиратов и работорговцев, продающих живой товар из Персии в Хиву – обширное ханство в разветвленной тогда дельте Аму-Дарьи, которое вело караванную торговлю с Россией в Астрахани и Оренбурге, но одновременно скупало и русских рабов, обычно солдат, по неосторожности угодивших в плен к киргиз-кайсакам 4343
  См. Часть II, «Три версии прочтения «Фелицы».


[Закрыть]. Со времен катастрофы, постигшей в 1716‐м отряд князя Бековича 4444
  См. Часть II, «Завоевание Индии».


[Закрыть], вырезанный в Хиве до последнего человека, в России о ханстве Хивинском ничего известно не было. Никто из русских купцов не рискнул бы отправиться с торговлей в Хиву через тысячу с лишком верст степи и пустыни, в которой любой караван и сам собою легко мог сгинуть без следа, даже не будучи разграбленным кочевниками.

О географии восточного берега Каспия до самого царствования Екатерины II тоже не было никаких сведений. Первая экспедиция, посланная картировать восточные берега в 1764 пала жертвой собственной добросовестности, забравшись в Мертвый култук – огромный мелководный карман Каспия, далеко уходящий на восток от дельты Волги и сплошь окруженный солончками и гнилыми местами. Капитан Токмачев, надышавшись «вредными воздухами», заболел лихорадкой, от нее же погибла чуть не половина его людей. Так что посольство, отправлявшееся с секретной миссией из Баку в Хиву, использовало съемку и описания, сделанные экспедицией Войновича, о которой следовало бы сказать хоть два слова особо.

Когда в 1776 году один из влиятельных царедворцев екатерининского времени князь Г. А. Потемкин был назначен одновременно губернатором новороссийским, азовским и астраханским, он начертал перед государыней-императрицей дерзкий план политики на юге, которому (хоть и не сразу) суждено было в точности исполниться. А именно: имея в виду в первую очередь завоевание Крыма, Потемкин предложил для проведения более активной политики на Востоке создать на территории Персии полувассальное княжество, предположительно на южном берегу, в районе Астрабадского залива, где со своими казаками зимовал вор и разбойник Стенька 4545
  См. Часть II, «Кровавая чаша».


[Закрыть] и где, по всей вероятности, Россия могла бы содержать свой военный флот. Тут и возникает фигура отважного серба Марка Ивановича Войновича, вступившего в русскую морскую службу. Славу стяжал он во время турецкой войны 1768–1774 крейсированием у берегов Сирии и Египта (тогда турецких), участием во взятии Бейрута (тогда турецкого) и дерзким плаванием под самым носом у турок через Босфор и Дарданеллы в Крым (тогда подвассальный Турции) и обратно. Теперь ему было определено испытать себя в качестве первопроходца на Каспии. Экспедиция составлена была изрядно: бомбардирское судно, три фрегата и два палубных бота для исследования Красноводского и «Карабугавского» мелководных заливов. Пройдя вдоль всего неприветливого, пустынного восточного берега каспийского, экспедиция в конце 1781 года достигла Астрабадского залива на южном берегу и действительно нашла здесь райский уголок. «В море водились белуга, осетр и севрюга. От самой воды начинался густой лиственный лес, где произрастали дуб, вяз, бук, клен, чинара, самшит, смоква, дикий гранат и грецкий орех». Во множестве водились звери: олени, кабаны, медведи, тигры и волки. В горах неподалеку находилась летняя резиденция Ашраф-шаха «со множеством увеселительных замков… фонтанами, каскадами и из разных мест вывезенными деревьями» 4646
  Цит. по: Труды ГИМ. Вып. 182. М., 2010. В. Булатов «Каспийская экспедиция М. И. Войновича 1781–1782». С. 519.


[Закрыть], которая, впрочем, более полувека простояла в запустении и сильно разрушилась, поскольку Ашраф-шах, представитель афганской династии, всего шесть лет просидел на троне, после чего был наголову разбит Надир-шахом, бежал в Белуджистан, где и был убит. Все, может, прошло бы и гладко, если бы Войнович не решил войти в соглашение с Ага-Мохаммедом, вождем племени каджаров, вовлеченным в жестокую борьбу за власть, в ходе которой один из его соперников, захватив Ага-Мохаммеда в заложники, велел отрезать ему причинное место, чтобы тот впредь даже грезить не смел о шахском престоле. В час, когда Войнович договорился поддержать Ага-Мохаммеда в его борьбе за шахский трон в обмен на кусок берега в Астрабадском (Горганском теперь) заливе, тот находился в очень трудном положении: час его жестоких побед еще не пробил. Он колебался. Поэтому едва матросы Войновича приступили к строительству крепости, как сам Войнович и часть его офицеров были схвачены и заключены в колодки. Им повезло: в борьбе за власть случаются испытания куда более жестокие. Тот же Ага-Мохаммед, несмотря на отсутствие у него мужского достоинства, став‐таки шахом, пытал своего престарелого слепого родственника расплавленным свинцом, чтобы вызнать, где тот спрятал сокровища. Но русским он просто повелел забыть все договоренности, достигнутые ранее. И действительно, как только пушки из крепости были перевезены обратно на корабли, пленники были освобождены и вскоре отплыли для картирования туркменских берегов и бакинского залива… 4747
  Однако – если говорить о воплощении замысла Г. А. Потемкина – в 1841 году на острове Ашурадэ в Астрабадском заливе была-таки устроена русская морская станция, куда еще два десятилетия спустя (и до 1917 года) была переведена из Баку большая часть каспийской военной флотилии.


[Закрыть]

Таким образом, после экспедиции Войновича Каспийское море, до этого представленное в картографии различными и весьма произвольными формами, впервые получило, наконец, подобие правильных очертаний.

Корвет «Казань», отправившийся из Баку в начале июля 1819 года по секретному делу, из-за частых штилей прибыл к противоположному берегу Каспия лишь через две недели. Возвышенность, увиденная с мачты в подзорную трубу, походила на «Белый бугор», отмеченный на картах Войновича: других ориентиров, кроме «бугров», тогда на этих берегах не было. Когда баркас, вооруженный 12‐фунтовой коронадой и «шестью ружейными матросами», причалил к берегу, оказалось, что он абсолютно пустынен. На песчаных барханах росли редкие кусты. Обнаружились следы верблюдов и людей, но ни тех ни других заметно не было. Вода в колодцах была солона.

На другой день путешественники заметили в море с десяток туркменских киржимов (лодок). Чтобы привлечь внимание людей в лодках, сделали из пушки два холостых выстрела, а потом пустили ядро – те продолжали грести, не принимая выстрелы во внимание, пока, наконец, матросы на шлюпке не отсекли один киржим и не привели к корвету. Хозяином лодки был туркмен из племени Иомуд, колена Шерба, назвавшийся Девлет-Али. По пиратскому обычаю он считал себя в плену и был грустен. Однако ж поручик Николай Муравьев, назначенный посланником в Хиву и изрядно говоривший по-татарски, расспросил его и вызнал, что кочевья туркменские лежат южнее, ближе к «Серебряному бугру», также упомянутому в описаниях Войновича. В середине августа корвет бросил якорь против «Серебряного бугра», недалеко от устья реки Атрек. Тут действительно раскинулось много кочевий, и уже через три дня армянин Петрович доставил на корвет аксакала Кият-ага, который после нескольких дней уклончивых разговоров согласился указать верных людей, своих родственников, в заливе Кызыл-су, с которыми наверняка посланцы генерала Ермолова смогут достигнуть Хивы.

Благодаря расположению аксакала путешественники смогли сойти на берег, познакомиться с бытом и повадками туркменов, изучить родословную племени Иомудов, которое происходило от одного предка и делилось на четыре колена по числу его сыновей: Чуни, Шерба, Куджука и Байрам-Ша. Все они считали себя братьями и жили в самом тесном союзе. «Серебряный бугор» близ моря оказался развалинами крепости, от которой дальше уходила в пустыню развалившаяся стена. Никто из туркменов не знал времени ее постройки, но, как указывает Муравьев, об этой стене, простирающейся в глубь пустыни на 200 километров, от морского берега до предгорий хребта Аладаг, где рождается река Горган, написано в Biblioteque Orientale d^’Herhelot как о границе царств Ирана и Турана 4848
  Муравьев Н. Н. Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820-х годах. Ч. 1–2. М., 1822. Примечательно, что эта циклопическая стена, ныне означенная на картах как «стена Александра» – была построена во времена великого шаха Хосрова (531–578), в то же время, что и стены Дербента (тоже приписываемые молвой Александру), для укрепления границ Персидской державы. В смысле скорее символическом стена сохранила свое порубежное значение до сегодняшнего дня: к северу от нее, по р. Атреку, когда-то проходила граница Ирана с СССР, теперь – Ирана с Туркменией. Все с древности было исчислено точно!


[Закрыть]. Действительно, туркмены, проживающие к югу от стены, повиновались персам, живущие же на Атреке и далее к северу не признавали их власти, а подчинялись старейшинам родов, власть которых передавалась из поколения в поколение, если их потомки «своим добрым поведением заслужили всеобщую доверенность».

Кият-ага, взяв путешественников под свое покровительство, вызвался проводить их до Красноводского залива, откуда в сентябре должен был отправиться в Хиву караван за хлебом. По пути он попросил капитана корвета заглянуть на «нефтяной остров» Челекень, чтобы навестить родственников. Здесь было два аула колена Шерба, которые издавна промышляли озерной солью да «земляной смолой», нефтью, которую продавали они со своего острова бочками.

В Красноводском заливе путешественники обнаружили «по всему берегу кочевья и колодцы с хорошей пресной водою». К заливу спускались пустынные желтые горы, меж которыми резко выделялись два скальных выступа черного цвета. На горах и по степи, писал Муравьев, «пасутся стада верблюдов и овец, питающихся сухими кустиками… Беззаботные и ленивые туркмены кое-как продовольствуют себя хлебом, покупаемым в Астрабаде (ныне Горган. – В. Г.) или в Хиве, и верблюжьим молоком. Промысел их – воровство; похищая людей из Астрабада, они продают их в Хиву и выручают за них большие деньги» 4949
  Муравьев Н. Н. Путешествие в Туркмению и Хиву… С. 55


[Закрыть].

Разумеется, в начале XIX века жители Красноводского залива не могли даже представить, что в буквальном смысле слова сидят на богатстве, которое через 200 лет могло бы озолотить любого из них: то была, разумеется, нефть. Она и в начале XIX столетия была уже товарным продуктом, хотя и не превратилась еще в Мировой Товар № 1.

Вскоре Кият-ага сыскал наконец среди своих соплеменников человека, который за сорок червонцев брался сопроводить Н. Муравьева с армянином Петровичем в Хиву и вернуть обратно. В начале октября караван составился, путешественники, оставив корвет, пересели на верблюдов и отправились навстречу неизвестности…

Муравьев добрался до Хивы, едва не оказался пленником вместо посланника и в деталях описал жизнь Хивинского ханства – плодоносного и тщательно возделанного оазиса, укрывшего за песками окружающих его пустынь дикую азиатскую сатрапию, в страхе живущую под абсолютной, необузданной, психопатической властью хана Магмет-Рагима. Книга Муравьева напомнила мне о прямой, соединяющей Баку и Красноводск (ныне Турменбашы).

По этой прямой до сих пор ходил паром Баку – Красноводск.

С той стороны моря была Туркмения.

Я пытался проникнуть в Туркмению много раз. Первый – в 2003‐м с профессором Сарианиди, который на границе Туркмении и Афганистана с 1969 года искал загадочную страну Маргуш – остатки древнего царства Маргианы. И накануне развала Союза нашел. Громадный дворцовый комплекс, занесенный песками пустыни, а когда-то утопавший в садах, в зелени речной излучины Мургаба. Интересно, что города при дворце не было. Триста метров на триста – территория дворца – жилье, виноградники, сосуды, в которых хранилась хаома – питье жрецов изначальной арийской религии, Маздеизма. В трещинах каменных чанов сохранились семена конопли, эфедры. То есть это был не просто «опьяняющий напиток» магов, как пишет Мирча Элиаде, а галлюциноген с мощными эротическими свойствами…

Независимая Туркмения решила продолжить раскопки.

Я просил профессора Сарианиди вписать меня в археологическую экспедицию на один сезон. Я бы успел увидеть все, что хотел. Неподалеку от места раскопок был заповедник Бадхыз. Это место небывалой красоты, культовое место для всех путешествующих по Средней Азии в советское время. Считалось круто пожить там, застать пролет каких-нибудь розовых скворцов из Персии, пообщаться с заместителем директора заповедника Юрием Гореловым – человеком воистину легендарным, старым русским «азиатом»…

Но ничего не вышло.

Еще была возможность попасть в Туркмению по приглашению. Через знакомых я нашел биолога Виктора, который занимается дальневосточным и туркменским леопардом. Много раз бывал в Туркмении. Знает людей. Как оказалось, за определенную сумму можно купить приглашение от гражданина Туркмении. Ну вроде как ты едешь в гости. Он мне посоветовал двух братьев, с которыми можно было бы дней на десять съездить на Узбой – красивое, заросшее одичавшими тутовыми деревьями старое русло Аму-Дарьи – и дальше, на Кара-Богаз. Они охотники, степь хорошо знают, у них и машина есть.

Мне очень хотелось посмотреть на Кара-Богаз-Гол. Еще в детстве, узнав, что это словосочетание означает «черная пасть», я понял, что это, должно быть, очень странное место. Действительно, воды Каспия падают в залив через узкое горло с большим перепадом высот – Кара-Богаз значительно ниже моря и по существу представляет собой мелководную лагуну, в которой вода быстро выпаривается, оставляя на дне мощные отложения глауберовой соли. Во времена Николая Муравьева существовало поверье, что переплыть Кара-Богаз нельзя: вода здесь черными водоворотами уходит под землю. И птица не может перелететь через залив – слепнет от крепчайшего духа соли. А там все-таки от берега до берега больше 150 километров. Рыба туда, естественно, сваливается, но жить в такой соленой воде не может: поэтому по всему побережью лежат просоленные остовы осетров и минерализованные куски дерева. В смысле безжизненности, какой-то голой, самодовлеющей геологичности, это место является своеобразной метафорой ада…

Но тут же возникла проблема.

Я спросил Виктора: можно ли будет написать о поездке? Моим проводникам это не повредит?

– Наверное, повредит, – подумав, сказал Виктор. – Писать не надо.

И я отказался от этого варианта тоже.

Прошло несколько лет, пока методом многих проб и ошибок я не убедился, что человеку с российским паспортом самому попасть в Туркмению нереально. Бывает, что туркмены приглашают к себе специалистов из России. Но это не одно и то же.

В Баку я подумал, что на пароме я мог бы, переплыв Каспий, хотя бы увидеть туркменские берега: одно это могло бы стать приключением.

Туркмения была одной из тех стран, которая после распада СССР жестко отделилась от России. Основой абсолютного суверенитета новой Туркмении должны были стать вода, нефть и газ. Каракумский канал, обеспечивший республику водой, был прорыт сквозь полторы тысячи километров пустыни еще в 1959–1960 годах. Нефть и колоссальные месторождения природного газа тоже были разведаны в советское время. Продавая сырье, страна могла обеспечить себя всем необходимым. Завет отца нации Туркменбашы Великого, «Рухнама», должен был духовно увенчать это простое, но вполне жизнеспособное экономическое построение.

Туркменбашы Великий до развала Союза был Сапармуратом Ниязовым, секретарем Политбюро ЦК – святая святых советской партийной власти – где как раз и выковывались «вожди» республиканского значения. Опыт коммунизма помог ему: в 1991 году он провозгласил себя первым и пожизненным президентом независимой Туркмении, которому в его пустынной стране не подчинялся разве что ход светил. В честь горячо любимой матери, Губонсалан-эдже, в новом календаре Туркменбашы Великого был назван месяц апрель. Он захотел стать маршалом – и на китель ему легли золотые погоны. Он простодушно любил алмазы и бриллианты, кровных аргамаков и самые дорогие в мире автомобили и не стеснялся преумножать свое богатство. Тринадцать тысяч статуй, расставленных по всей стране, должны были засвидетельствовать, что Туркменбашы («глава всех туркменов») вездесущ и думает за всех. Он приказал снести столичный город Ашхабад, чтобы на его месте построить новый: настоящий город будущего из белого мрамора, с огромными жилыми домами, фонтанами и сосновыми рощами. Улицы его обычно так пустынны, что, кажется, будущее еще не наступило и жители еще не появились. Между домами – театры, выставочные залы – тоже, как правило, пустующие. Университет. Вместо 22 000 человек, как было в старое время, здесь учится теперь всего тысяча. Туркменбашы решил упростить путь юношества к среднему образованию, сократив его до 9 лет. И плюс два года – курс института. И два года практики. С тех пор никто в Туркмении не защитил ни докторской, ни даже кандидатской диссертации. Туркменбашы не знал отдыха: по его приказу под Ашхабадом были выращены леса, по городу проведена рукотворная река, выстроен новый прекрасный аэропорт, который очень быстро был оценен западными авиакомпаниями, совершающими дальние перелеты. Он хотел спасать пингвинов, прослышав, что они бедствуют в Антарктиде, и был полон решимости устроить для них антарктические условия в пустыне Каракумы, и если бы не помер – кто знает, может, и создал бы…

Чего только не рассказывают про Туркмению! По решению Туркменбашы до 2030 года для населения остаются бесплатными газ, вода, пищевая соль. Месячная плата за квартиру равна стоимости пачки сигарет. Цена на бензин – 2 цента за литр. После этого будешь ли всерьез думать о политике? Он призвал свой народ вернуться к традиционным туркменским добродетелям, к туркменской музыке и традиционным искусствам. По его приказу в Туркмении соткали самый большой в мире ковер. Он чувствовал себя отцом новой нации, он был им. И то, что его обращение к народу, «Рухнама», вдохновленное самим Аллахом, не было признано равным Корану, стоило свободы главному муфтию Туркменистана.

Может быть, в книге содержится и не бог весть какая мудрость. Но, как говорил пророк Мухаммад о Коране, держась за него, как слепой за веревку, ты пройдешь правильным путем… Туркмен не часто читает книги. Поэтому он должен прочесть главную – ту, где даны ответы на вопрос о правильной жизни. И кто сказал, что мудрость житейская должна быть сложной? Лучше, если она будет доступной. Старших надо уважать, исполнять их просьбы. Малышей – любить – иначе как вырастет нормальный человек? Одеваться опрятно, чисто… Девушек – украшать, как самые прекрасные творения природы… Вы скажете: но это же элементарно. Ну да, простая такая мудрость. Но Туркменбашы верил, что если кто-нибудь трижды прочитает его книгу целиком, то непременно попадет в рай. И в повседневной жизни станет по-настоящему мудрым. Так что в каком-то смысле вопрос прост – если тебя устраивает мудрость вот в таком формате – живи в Туркмении. А если ты ищешь истины сложные или неразрешимые – либо молчи, либо уезжай.

Невольно вспоминается роман Х. Кортасара «Выигрыши». В центре его – сообщество людей, которых случайно объединил выигрыш в лотерею. Выиграли они, как вы помните, морской круиз. Еще вчера – чужие люди, сегодня они вместе – и надолго – оказываются на одном корабле. Корабль вполне подходящий для дальнего плавания, но с самого начала их просят соблюдать одно условие: не ходить на корму. Почему не ходить? По определению. Потому что таковы правила. Туркмену бы и в голову не пришло идти на корму, раз правила запрещают. Но аргентинское вольное сообщество туристов такое положение не устраивает. Им невмочь сидеть на верхней палубе, пить коктейли, ухаживать за девушками, заводить и обрывать знакомства, спорить о проблемах современной физики или экологии, купаться в бассейне и так далее. Всем наплевать на маленькие радости жизни, всех гложет мысль: почему нельзя на корму? В конце концов туда пробирается, естественно, мальчишка, подросток. И находит там машинное отделение. А что еще может быть на корме? Там матросы, то ли финны, то ли шведы. Грубоватые и еще зачерствевшие в море люди. Они в соплю напаивают паренька и грубо насилуют его. Дальше рассказывать нечего: все, объединенные единым порывом, бросаются на корму, готовые взять ее штурмом, круиз превращается в бунт на корабле. Если бы этого дурацкого запрета не было, ничего бы такого не случилось. То есть все аргентинское общество целиком восстало против запрета не ходить на корму. А туркменское, думаю, не восстало бы. Мало ли забот помимо кормы? Дом, сад, семья, дети… Достаточно забот. Достаточно поводов быть счастливым. Так что в Туркмении все хорошо. Просто люди там как-то по-другому, более просто, что ли, счастливы. Более молчаливо. Вот какая издалека видится картина. И она, в общем, приемлема, тем более, если посмотреть вокруг: Туркмения ведь находится не в Европе. Она вообще находится в другом, по отношению к Европе, измерении. В мире осталось не так уж много мест, где целому государству возможно спрятаться, как бы выйти из игры в мировые проблемы и заниматься только своими собственными, оставив населению твердый наказ: нельзя ходить на корму…

Утром я первым делом позвонил в справочную, а потом, по цепочке, человеку в администрации порта, который мог решить вопрос о моем путешествии на пароме.

Я был уверен, что трудностей не будет. Возьму билет, поговорю с капитаном, потолкаюсь среди пассажиров, поглазею на море. Погляжу издалека на Туркмению. Из рубки, если надо. Мне этого будет достаточно.

Но вопреки всем моим фантазиям человек отрезал:

– Это невозможно.

– Почему?

– Вы будете считаться нарушителем визового режима. А ответственность падет на капитана.

Весь разговор по телефону занял одну минуту и не имел продолжения.

Я не учел, что судно будет в туркменских территориальных водах, зайдут погранцы. А у меня русский паспорт без въездной визы…

Я понял, что мне придется проститься со своей мечтой. С Туркменией.

Было одиннадцать часов утра.

Азер сказал, что будет в два.

Я вдруг подумал, что мог бы прогуляться и увидеть в порту хотя бы сам паром. Увидеть – и уж тогда окончательно распрощаться со своей мечтой.

Я вышел из Yaxt Club’a и не спеша пошел по бульвару в сторону порта.

Было прекрасное весеннее утро. Рабочий в синем комбинезоне, стоя на стремянке, чистил трубочки бездействующих в ранний час фонтанов. Бегуны мягко пробежали среди зацветающих деревьев по дорожке розового песка. Я шел все дальше, дальше, пока не забрел в неуютную, необустроенную еще часть бульвара, где, собравшись стайкой человек в двадцать, ловили рыбу русские мужики. При них была собака, привязанная к дереву. В Баку довольно много кошек, но собаку я видел впервые. И рыболовов тоже. Ни одного азербайджанца среди них не было. На рыбалку азербайджанец размениваться не будет. Он может заглянуть в будку чистильщика обуви и за разговорами полчаса следить, как тот надраивает его ботинки. Или провести полдня в парикмахерской, добиваясь, чтобы его черные волосы легли красивыми волнами и заиграли влажным блеском. Он может в грязной рабочей робе или в белом воротничке клерка по десять часов заниматься работой. Но рыбалка? Непонятное занятие: стоять с удочкой, ждать поклёвки, покуривать…

Близко – рукой подать – ворочались красные стрелы портовых кранов. Только что от причальной стенки отвалил сухогруз, на палубе которого был смонтирован штабель из разноцветных контейнеров. Я разглядел причал через забор. Он был совсем близко. Я перемахнул через этот забор и увидел площадку, где свалены грузы. Их разноцветная россыпь, красные стрелы портовых кранов на фоне серого неба и белая корма отвалившего сухогруза были так красивы, что у меня защемило сердце оттого, что моя мечта о морском путешествии не сбылась.

Я заметил рабочего в грязной робе, небритого:

– Где здесь паром на Туркмению?

Он не понял меня, потом из общего потока моей речи все-таки выудил несколько знакомых звуков и на хриплом тюркском наречии переспросил:

– Туркменистан?

Я кивнул.

Он ткнул вперед указательным пальцем крепкой руки.

Я дошел до каких-то ворот.

Возле них оказался шлагбаум и будка охраны. Охранники заметили меня издали и от скуки вышли наружу:

– Куда?

– Мне нужен паром на Туркмению.

– Сам едешь или машину везешь продавать?

– Сам.

– Виза есть?

– Нет.

– Нужна виза.

– Мне бы взглянуть на паром.

– Зачем?

– Да хочется увидеть его.

Охранники переглянулись и уставились на меня, как на сумасшедшего.

– Вход в порт запрещен.

Я развернулся и пошел прочь. Не знаю, чего я хотел добиться. Видимо, никак не мог привыкнуть к тому, что не ходить на корму – это просто правило, и все.

Еще одна неразрешимая ситуация.

Каждый день этой поездки приносил ощущение тупика.

Хотелось бы знать, чем в результате обернется такой расклад.