Текст книги "Каспийская книга. Приглашение к путешествию"

– Не хотел его обижать, но не жалею, что так получилось.

Мы въехали в район пятиэтажек, несколько раз крутанулись по улицам, потом вышли на каком-то углу.

Азер расплатился с таксистом, и мы пошли к дому.

Во дворе школы за забором сидели благообразные ребята с курчавыми бородами.

– Господа ваххабиты, – ухмыльнувшись, сказал Азер. – Образцовое общежитие имени товарища Мухаммеда Абдал-Ваххаба. У нас же свобода вероисповедания. Даже для дураков.

– А почему ты о них так?

– Потому что стоит им где-нибудь завестись – обязательно какая-нибудь неприятность случается…

Я еще не встречался с ваххабитами, но фразу эту запомнил.

Азер жил в квартале пятиэтажек, которые в Москве называют «хрущевками». Здесь, на восьмом километре бакинского пригорода, хрущевками они давно перестали быть. Все первые этажи давно пристроили себе дополнительную комнату, иногда с отдельным выходом. Подчас такая пристройка оказывалась не комнатой, а магазином. На верхних этажах люди приращивали жилплощадь за счет балконов: короче, из-за этих пристроек каждый дом совершенно изменил свою первоначальную геометрию и напоминал в своем нынешнем виде старинный комод с массой различных по величине ящичков, выдвинутых на разное расстояние.

На улице ватага мальчишек мыла чью-то машину, поминутно пробуя ее редкий сигнал под названием «крик ишака».

– Ночью соберутся ребята лет по восемнадцать-девятнадцать, начнут хвастаться, у кого машина круче раскрашена, да у кого сигнал необычнее: такого наслушаешься…

– Не раздражает?

– Сам таким был.

Мы помолчали.

– Ализар сказал, за что увольняет тебя?

– Нельзя слишком обязывать начальство… – усмехнулся Азер. – Дети, жена… Привези-отвези. Невольно оказываешься слишком близким и незаменимым человеком. Это, в конце концов, раздражает. Ализар даже не понимал, за что так злится на меня. Но мне это давно уже ясно…

Он помолчал.

– Слава богу, все это теперь в прошлом. Моя проблема в другом.

– Какая проблема?

– Женщина, которую я люблю, она настоящая бизнес-вумен, понимаешь? И у нее никого нет: ни детей, ни мужа, ни племянника. А энергия – колоссальная. И она готова не только меня оглаживать, но и содержать на все сто. Но когда она платит за меня в ресторане – я не могу. Я не хочу, чтобы она покупала мне одежду – я сам себе все, что надо, куплю. Я вообще не хочу, чтоб она думала об этом.

– Да, – сказал я. – Мир вещей и жратвы. Это крест Азербайджана.

– Значит, ты просёк.

– А что тут просекать? Вспомни, ты, что ли, это рассказывал: как арестовали какого-то начальника муниципалитета и после ареста вывезли у него две машины то ли денег, то ли золота…

– Да, было…

– Понимаешь, неважно, что там вывозили – деньги, золото, одну машину или две, – он все равно постоянно жил этим, думал только об этом… Это болезнь. То ли времени, то ли сознания… Тяжесть… А я люблю легких людей: таких, как Эмиль, как ты, как Фикрет…

Как-то на удивление быстро летело время. Мы договаривались, что будем переписываться, перезваниваться, но я понимал, что расстаемся мы надолго – вернувшись, я сяду писать и закроюсь для общения, а Азер… Уедет ли он в Германию, или вновь попытает счастья в России, или останется здесь, где после сегодняшнего разрыва ему придется несладко?

Перед отъездом Азер дал мне томленой простокваши с нарезанной зеленью. Удивительно вкусное кушанье, мама делает. Ну и всё. Вот так мы и пообщались с другом напоследок.

Потом вызвали такси и поехали в аэропорт.

– Фархад сказал, что должен посадить меня на самолет. Не столкнемся мы с ним в аэропорту?

– Нет. Для них ты теперь неблагодарная и паршивая овца. Никому ты не нужен. Так им легче.

– Да и мне, признаться, тоже.

Азер засмеялся:

– И мне…

В аэропорту мы завернули в бар.

– Ну что, по пятьдесят коньяка на прощанье? – спросил я.

– Давай, – сказал Азер. – Но плачу я.

– Плати, – сказал я. – Я заплачу за вторую.

– За тебя, – сказал Азер.

– Ну и за тебя. Чтоб всё сбылось.

Мы чокнулись, выпили.

– Знаешь, об одном я жалею: что я только раз повидал настоящий каспийский берег. Не верю, что красивых берегов не осталось. Если бы мы с тобой поехали, мы бы нашли.

– Приезжай, я свожу. Знаю одно место…

Мы еще помолчали. Я молчал о том, что если и окажусь в Азербайджане, то не скоро. А друг мой Азер? Кто скажет, где он будет через год-другой, друг мой Азер? Но ничего, как-нибудь сыщемся…

Я чувствовал, что мне пора улетать, пора отправляться дальше по берегу Каспия-моря, и Азеру пора сделать свой выбор, устроить маму и тоже отправляться по жизни дальше. По привычке налегке.

– Слушай, – говорю я. – Давай еще по одной – за легкость?

– Давай.

ВОСХОЖДЕНИЕ В СОГРАТЛЬ

I. ВИКА И ТЕРРОР

Напоследок перед отъездом я стер из мобильника все телефоны (бывшей жены, мамы, брата, места работы, всех, вообще, близких людей, кроме Ольги), потом снял со связки ключ от квартиры, где я прописан, чтобы если меня «возьмут» с паспортом (Кто «возьмет»? – Этого я не знаю. Кто бы ни взял. Вдруг.), они не получили бы вместе с адресом квартиры сразу и ключ, которым она отпирается. Вот опять: они. Кто – они? Опять не знаю. Но думаю, что если случайно сделать неверный шаг, попасть не в свой коридор, опасность реальна. Кому бы я ни говорил об этой поездке, все реагировали одинаково. Мой друг Аркадий проникновенно сказал: «Учти, Дагестан – это единственная республика, где до сих пор похищают людей». Я знал, что убивают. Но похищают? Ничего не слыхал об этом. Оксана: «Ты сумасшедший, что ли? Там же железную дорогу взорвали! Чего тебя туда несет?» Железную дорогу действительно взорвали, но я не могу объяснить ей, что несет меня туда мой замысел, моя книга. Что если я не перешагну свой страх, проект можно считать закрытым. Может быть, в моей «кругосветке» вокруг Каспийского моря и можно пропустить какие-то страны. Но не Дагестан. Отказаться от поездки в Дагестан – значит сдаться. Потому что Дагестан – это именно та территория, на которой разлом между Востоком и Западом особенно очевиден и по-настоящему драматичен. Напряжение такое, что вот уж лет десять, как брызги крови из этой небольшой республики долетают до Москвы. Как назло, 9 мая в Каспийске, где находится суворовское училище и где, вероятно, по случаю праздника был устроен парад, тоже был взрыв, весть эта молнией долетела до Москвы и чрезвычайно взволновала мою 77‐летнюю маму. Она позвонила. Я попросил ее: «Ничего мне не говори. Пожелай мне удачи – и всё». Прекрасно помню тот день перед отлетом: мы с Ольгой ходили на рынок, в честь Дня Победы на улицах шло народное гулянье, было несколько ветеранов войны в медалях, дети то окружали их, то бросались рисовать цветными мелками на асфальте цветы и солнышки. И все было так понятно, так дорого… Потом была ночь и отчаянная бессонница, когда мысли крутятся, крутятся бессмысленно и беспощадно в твоей голове, и сна – ни в одном глазу. Чтобы сбить этот коловорот беспокойных мыслей, у меня было полфляжки коньяку. Стояла уже глубокая ночь, я вышел на крылечко, плеснул коньяк в чашку, выпил, сел в кресло и долго каким-то странным взглядом смотрел на наш двор, на кусты жасмина, налитые весенней свежестью, на все это, столь, оказывается, любимое…

За неделю до отъезда я позвонил своей подруге Вике Ивлевой. Она журналистка. Хорошая. И она была в Дагестане: поэтому я и спросил ее – как она все это видит, эту тему? Потому что в Москве слово «Дагестан» прежде всего связывается с несколькими ужасными террористическими актами, которые были совершены в метро и в других людных местах по каким-то религиозным, типа, мотивам 5858
  Девятого декабря 2003 первая террористка-смертница подорвалась в Москве возле отеля «Националь». Этот и еще три крупнейших теракта – два взрыва 29 марта 2010 в московском метро и 24 января 2011 в аэропорту Домодедово – (в общей сложности 75 убитых и 268 раненых) связываются с дагестанским подпольем.


[Закрыть]. Это, конечно, не так. Террор имеет отношение к деятельности международных террористических организаций, он имеет отношение к социальной психологии, к специфической психологии секты, в которую так или иначе вовлекаются так называемые шахиды, он имеет отношение к той ненависти, которую сознательно или бессознательно испытывает к обществу множество выбитых из колеи, несостоявшихся, невостребованных людей. Но религию к этому я приплетать бы не стал. Я слишком ценю ислам как самоотверженную попытку богопознания и никогда не соглашусь с тем, что «политический исламизм», сведенный к проповеди смерти, вообще имеет к исламу хоть какое-то отношение. Есть фанатики и активисты и среди православных. Но их место там же – за пределами собственно религиозного опыта. С появлением так называемых «русских ваххабитов» это стало окончательно ясно.

И ислам, и христианство, и иудаизм – это религии родственные, проросшие из одного корня. Специалисты называют их «авраамическими», по имени, естественно, Авраама, который первым из всех пророков узрел явление Господне и, как написано в древней книге Бытия, «заключил завет» с Богом. Каждая из этих религий за многие века прошла свой путь, в каждой накоплено немало драгоценного опыта переживания Бога: что, собственно, и составляет всю суть религии. И ни ислам, ни христианство, ни иудаизм никогда не утверждали ничего другого, кроме того, что помимо земной материи, помимо чувств и страстей, логики и физики, скрытый от людей непросветленностью их духовной оптики и все же предугадываемый, предощущаемый, как свет в глубине сердца, существует Бог, всеобщий организующий принцип, который пронизывает собой все этажи мироздания.

И все же мне не хотелось погибнуть из-за дурацкой случайности, оказавшись не в то время и не в том месте.

Ибо если в Москве произошло несколько терактов за несколько лет, то на территории Дагестана что-нибудь взрывается каждый день, а то и не единожды…

Поэтому я и пошел за советом к Вике.

– Не пиши ничего про террор, – неожиданно веско сказала мне Вика. – Глубоко понять эту тему ты все равно не сможешь, а пустые слова здесь не нужны…

– Хорошо, – сказал я. – Отбросим террор. Что для тебя Дагестан?

– Знаешь, – сказала она, – это горы. Потрясающе красивые горы. Люди. Какие изделия из серебра! С таким вкусом с серебром не работает ни один мастер в Москве. А может, и в мире. Вот: напиши про мастера. Ты увидишь… поверь, это чудеса. Ты не представляешь, какие там сохранились ремесла! И это с XII, c XIV века… А потом ты поселишься в доме мастера и узнаешь истинное отношение к тебе людей. Это важно…

Вика была в столице Табасарана5959
  ^II Табасаран – часть южного Дагестана по долине реки Рубас, населенная одним из горских народов – табасаранцами. В XIX веке часть их была свободными землевладельцами, часть находилась в подчинении у местных беков арабского происхождения. Основным занятием табасаранцев искони было земледелие, садоводство, скотоводство. Страна была покорена русскими еще в 1818–1819 годах, но до 1866‐го управлялась местными беками. При введении русского управления разделена на два округа. Название «Табасаран» не является ни табасаранским, ни вообще кавказским. Часть современных исследователей возводит происхождение табасаранцев к иудеям, другие – к племени таваспаров (табатаранов), которые участвовали в совместных походах гуннов, маскутов и других кочевников, появившихся в районе Каспийских Ворот в период Великого переселения народов (IV–VII вв). В древнеармянских источниках встречаются различные формы топонима – Таваспаран, Табатаран, – имеющего персидское происхождение. В переводе с персидского языка форма множественного числа от «табарсаран» буквально означает «предводители войска», «военачальники». Учитывая сходство названий «Табасаран» и «Табаристан», обозначающий область в северной персидской провинции Мазандеран, некоторые исследователи склоняются к тому, что табасараны были переселены шахиншахом персидским Хосровом Ануширваном из Табаристана для охраны Великой Кавказской стены (см. далее по тексту), поскольку они славились как стойкие воины. Может быть, это и справедливо, потому что и теперь еще в Табасаране находится много селений, жители которых говорят по-татски, т. е. на одном из иранских наречий. Однако язык самих табасаранов принадлежит к нахско-дагестанской языковой семье и родствен, скорее, лезгинскому. Отличается тем, что в нем существует система сложных и точных указаний на пространственное нахождение или направление движения одного или нескольких объектов, что привело к необыкновенному разрастанию системы падежей. В табасаранском языке их 46! Численность табасаранцев в Дагестане достигает 120 тысяч, некоторое количество проживает в других регионах России.


[Закрыть], в селении Хучни.

– Что там делают, в Хучни?

– Ну, во‐первых, там делают великолепные ковры…

Я посмотрел на нее немного печально. Ковры-то, вероятно, действительно великолепные. Но на Востоке немало мест, где делают великолепные ковры: Азербайджан, Афганистан, Иран, Туркмения, Узбекистан… Все они тоже торгуют коврами отличного качества. Нетрудно понять, что такого количества ковров давно уже не нужно. А значит, мастерам Табасарана, как и всем художникам-традиционалистам, живется несладко.

Вика подтвердила это, но сказала, что давно нигде не встречала такой открытости, такого доброжелательства, такого радушия. И она говорила это не по своей восторженности. Она смелая и умная женщина. Была внутри четвертого блока Чернобыльской АЭС с взорвавшимся реактором, в лагерях таджикских беженцев в Афганистане, в Африке была, в Руанде, сразу после чудовищной межплеменной резни, когда люди озверело несколько дней убивали друг друга мачете для рубки сахарного тростника, умудрившись забить этими сельскохозяйственными, в сущности, орудиями около миллиона человек (на что весь мир смотрел по ТВ с полнейшим равнодушием). И вот она со всем своим опытом, включающим, разумеется, и чувство опасности, прямо свидетельствовала мне о Дагестане как о спокойной, дружеской, безопасной стороне.

– Правда, – сказала она, – у тебя, как у мужчины, могут возникнуть свои проблемы во взаимоотношениях с местными.

– Но ты же решила свои, женские, проблемы общения?

– Да.

– Так почему ты думаешь, что я не справлюсь со своими?

Я не хотел ударить в грязь лицом. Да и оптимизма во мне здорово прибавилось после этого разговора. К тому же она дала мне координаты Али Камалова – председателя Союза журналистов Дагестана. Мы с Викой дружим с университетских времен. И она, как подруга, позаботилась, направила к нужным людям, в нужный туннель, где вероятность нарваться на неприятности была сведена к минимуму.

После этой встречи я, наконец, засел в интернете и на ощупь приступил к составлению маршрута.

По правде сказать, первый опыт меня обескуражил.

Я стал прощелкивать населенные пункты в горном Дагестане и очень скоро добрался до селения Ботлих на границе с Чечней: население чуть больше 3000 человек, национальность – ботлихцы, говорящие на ботлихском же языке (диалект аварского). Вероисповедание: ислам, сунниты. На фотках были почему-то сняты бронетранспортеры и мечеть… Внезапно на экран вывалилась надпись: «Знакомства в Ботлихе» и изображения, достойные порносайта. С предложениями соответсвующих изображениям «услуг». Я совершенно обалдел. Только приехав в Дагестан, я узнал, что в Ботлихе долго стояла мотопехотная бригада, гарнизон, естественно, обсели бл…ди, а рядом аул, эти ботлихцы, исповедующие традиционный ваххабитский ислам, и им, я имею в виду местных жителей и военных, надо как-то уживаться рядом, хотя я так и не смог представить себе, как это возможно. Бронетранспортеры и проститутки – так, значит, пришла в аул русская культура. И привычный ход жизни надломила. Там даже сложился в среде местной молодежи какой-то первобытный хип-хоповый стиль, который тоже называется «ботлих». Я нашел текст одной песни в переводе на русский язык. Аттила бы заплакал, услышав такое: «А вы, сучки, становитесь раком…» И это местный парень поет, какой-то то ли Мустафа, то ли Ибрагим, короче, абсолютное животное. И аудитория, видимо, ему под стать.

Вопрос: как все это должно восприниматься местным населением? Я думаю, однозначно: как преддверие Апокалипсиса.

Я представил себе, каково будет по неведению или в силу дурного стечения обстоятельств попасть в этот Ботлих, и понял, что к составлению маршрута надо подойти максимально серьезно.

До этого я лишь один раз, лет семь назад, был Дагестане, по случаю, о котором в своем месте, конечно, расскажу. Но это была очень короткая пробежка в Дербент, и никакого общего представления я тогда не составил. Поэтому пришлось поработать над досье. Благодаря ему я накануне отъезда уже довольно отчетливо представлял, как буду действовать.

II. НАВИГАТОР В ПРОСТРАНСТВЕ И ВРЕМЕНИ

Триста семьдесят пять километров морского побережья, которыми Дагестан привязан к каспийской теме, еще не отвечают на вопрос: Дагестан – что это и где? Ну, во‐первых, это не отдельное государство, а часть России, в которую Дагестан входит как федеративная республика 6060
  Т. е. территория, имеющая право самостоятельно осуществлять государственную власть в пределах, предоставленных ей Конституцией РФ.


[Закрыть] и, таким образом, имеет свою столицу, президента, парламент, министерства, программы школ и университетов и т. д. На юге Дагестан граничит с Азербайджаном и с Грузией, на западе соседствует с Чечней, на северо-западе, где горы сходят на нет и во всю ширь открывается степь, он смыкается со Ставропольским краем, а на северо-востоке – с Калмыкией. С востока омывается Каспийским морем.

Когда-то, говоря о Дагестане, обязательно вспоминали о том, что это самая «многонациональная» республика Советского Союза. Количество народностей, населяющих этот небольшой кусочек земной поверхности, действительно впечатляет. В конце ХIХ века их было 50. Сейчас многие родственные народности слились, образовав более крупные этносы, однако таких этносов все равно не менее двадцати. Наиболее многочисленны аварцы (29,4%, около 750 тысяч человек). По языку им в какой-то мере родственны другие народы нахско-дагестанской языковой семьи – как и аварцы, это по преимуществу горцы – даргинцы, лезгины, лакцы, табасараны, чеченцы, рутульцы, агулы и цахуры. Но родство их столь дальнее, что между собой эти народности общаются на русском языке. К тюркской группе принадлежат населяющие северные степи Дагестана кумыки и ногайцы, на юге – азербайджанцы. На языках иранской группы говорят таты и горские евреи (таты-иудаисты), проживающие на горном участке границы с Азербайджаном. Русские, украинцы (считая терских казаков) и белорусы также вброшены в этот невероятный этнический и языковый котел. Что интересно? То, что все это существует давно и в относительной гармонии. За многие века каждый народ нашел свое место, свою нишу, свое ущелье, свое «материнское лоно». И несмотря на разницу языков, различие в способах правления, несхожесть материнских ландшафтов и обычаев, научился жить дружно с соседями. Это, как говорят французы, savoir-faire 6161
  Секрет мастерства (фр.).


[Закрыть], особая «политтехнология» Дагестана, соревноваться с которым в этом отношении в России могла бы, пожалуй, только современная Москва, в которой мирно уживаются даже те народы, которые у себя на родине находятся в состоянии близком к войне или хранят свежую память о войне, совсем недавно пережитой: армяне и азербайджанцы, грузины и абхазы, вьетнамцы и китайцы, турки-месхетинцы и узбеки 6262
  По приказанию Сталина турки-месхетинцы, проживающие на юге Грузии, были выселены в Узбекистан, в Ферганскую долину, откуда они были жестоко изгнаны узбеками в 1989 году во время становления «национального сознания» узбекского народа перед распадом СССР.


[Закрыть], киргизы и казахи, курды и иракцы, чеченцы и русские. Ничего не поделаешь: мегаполис требует мира, он очень быстро и очень настойчиво навязывает приехавшим правила мирного сосуществования, иначе жизнь в нем будет невыносима. Но если для Москвы, в отличие от других мегаполисов мира, это явление совсем новое, датируемое двадцатилетней всего лишь историей, то для Дагестана так, в единстве «своего» и «чужого», изначально явлен Божий мир. В нем на площади в 50,3 тысячи квадратных километров сходятся три культурные матрицы.

Первая – Степь кочевья – необозримое поле исторического подъема и гибели «кочевых цивилизаций». После неумолимой горизонтальной, широтной развертки, проделанной ордами Чингизхана в середине XIII века, мир Степи охватил собою пространство от древнего Киева на западе до Западных ворот Великой Китайской стены на востоке. До XIV века все это пространство принадлежало ханам Золотой, Великой и Малой орд, на которые распалась завоеванная монголами территория. Прилегающие к предгорьям Дагестана степи с богатыми рыбой низовьями Терека и Сулака традиционно принадлежали ханам Золотой Орды, три столетия господствовавшим также и над Русью. Николай Карамзин, автор «Истории государства Российского», так описывает кочевье золотоордынского хана Узбека6363
  ^III Узбек Султан Гийас ад-Дин Мухаммед (ок. 1283–1341) – хан Золотой Орды, который привел потомков чингизовых орд к исламу. Арабский историк-хронист аль-Му-фаддал сообщает о нем: «Это молодой человек красивой наружности, отличного характера и прекрасный мусульманин, храбрый и энергичный». Ибн-Батутта, известный писатель, удостоившийся личной встречи с ним, приписывает ему высшие степени совершенства: «Он один из тех семи царей, которые величайшие и могущественные цари мира».
  Узбек, родом из Ургенча (Средняя Азия), захватил власть в Золотой Орде, приехав в Сарай на Волге с соболезнованиями по поводу кончины правящего хана Тохты. Он убил его сына и его визиря и сам стал повелевать «Улусом Джучи». Внутриполитически это был поворот от традиционных порядков и тюркского шаманизма к исламу, давно утвердившемуся в Средней Азии. 120 прямых потомков Чингиз-хана и представители кочевой аристократии, решившие не изменять «закону и уставу Чингиз-хана» были по приказу Узбека казнены. Причастен Узбек и к давнему спору между Тверью и Москвой за Великокняжеский ярлык. Князь Михаил Тверской был вероломно убит в ханской ставке во время перекочевок хана по прикаспийским степям близ Дербента. Впоследствии Узбек планомерно держал сторону Москвы, посылая войска для разорения тверской и смоленской земли. В 1339 году по наущению князя Московского Ивана Калиты Узбек казнил мучительной смертью князя Александра Тверского с сыном Федором. Не исключено, что одна из драгоценностей российских царей, так называемая «шапка Мономаха», ныне хранящаяся в Грановитой палате московского Кремля, была даром Узбека князю Юрию Даниловичу или Ивану Калите, которым он покровительствовал. Женившись на византийской царевне, Узбек некоторое время поддерживал хорошие отношения с Византией и с Египтом, уступив египетскому султану свою племянницу, царевну Тулунбай. Трижды войска Узбека вторгались в Ширван (находившийся под протекторатом другой ветви монгольских правителей, захвативших Иран – Хулагуидов), но успеха не добился.


[Закрыть] по своим южным владениям: «Узбек ехал тогда на ловлю к берегам Терека со всем войском, многими знаменитыми данниками и послами разных народов. Сия любимая забава ханова продолжалась обыкновенно месяц или два и разительно представляла их величие: несколько сот тысяч людей было в движении; каждый воин украшался лучшею своею одеждою и садился на лучшего коня; купцы на бесчисленных телегах везли товары индейские и греческие; роскошь, веселие господствовали в шумных, необозримых странах, и дикие степи казались улицами городов многолюдных…» 6464
  Н. М. Карамзин. История государства Российского. Тула, 1990. Т. IV. Гл. VII, с. 116.


[Закрыть]

Только поход Тимура 1395 года через Ширван и Каспийские Ворота на Тохтамыша 6565
  Тохтамыш – хан Белой Орды (кочевавшей за Уралом). После Куликовской битвы (1380), в которой войско крымского хана Мамая было разбито русскими, воспользовавшись междоусобицами, захватил власть в Золотой Орде. Тохтамыш стремился восстановить власть и дань над Русью, потерянную на поле Куликовом, в чем отчасти и преуспел, благодаря удачному походу на Москву в 1382-м. Затем вступил в борьбу с Тимуром, лишился престола в 1395 году и до смерти в 1407-м скитался по степям, стремясь вернуть власть в мелких стычках с новыми ханами.


[Закрыть] поставил Золотую Орду на грань исторического краха и привел к перераспределению власти в Степи. В последний раз Степь перекраивалась в XVIII столетии – когда ногайцев и кумыков решительно потеснили пришедшие из самых глубин Азии воинственные калмыки, которые не пожелали вписываться в сложившийся степной порядок и попросту оторвали себе лучший кусок степи на правом берегу Волги.

Вторая важнейшая матрица – Горы. В отличие от Степи, являющей простор, распахнутый во все стороны и, соответственно, запечатленный в голове каждого степняка совершенно особым образом родины и пространства как бескрайности, горы необыкновенно сужают понятие родины, родного. Ущелье, река внизу, родное селение, несколько соседних аулов и окрестные вершины – вот родина и отчизна, за которую горец, не рассуждая, будет биться до последнего. Горцы – воины, не знающие страха. Именно поэтому первые попытки арабов «исламизировать» горцев закончились для них сокрушительными военными поражениями. Только в VIII веке, взяв Дербент, арабы совершили шесть походов в нагорный Дагестан, но все они были неудачны. Процесс «исламизации» затянулся на несколько веков. Ему активно противодействовала христианская Грузия. Скажем, кубачинцы приняли ислам только в 1305 году; а известие о строительстве здесь первой мечети относится к 1405‐му. Во времена Тимура значительная часть Аваристана оставалась языческой или христианской. Горцы сопротивлялись исламу с той же самоотверженностью, с которой впоследствии его защищали.

Проникновение ислама шло через Дербент: северный оплот арабского мира6666
  ^IV Дербент – ныне районный центр в Дагестане, в 120 километрах к югу от Махачкалы. Население – около 100 тысяч человек (в 1897‐м – 14,6 тысячи). Расположен на берегу Каспийского моря, на отрогах Табасаранских гор Большого Кавказа. Территория Дербента замыкает собой узкую береговую полосу, известную под названием Каспийских Ворот – единственного пути для прохода с севера на юг в Закавказье и на Ближний Восток. В противоположность пустынным окрестностям Баку, Дербент славится плодородной, удобной для виноградарства и огородничества землей, доходящей здесь до самого моря. Дербент, видимо, служил с севера границей древней Кавказской Албании, которая стала известна греко-римскому миру лишь после похода Помпея (64 г. до н. э.). Но только персидской династии Сасанидов, которые в IV веке распространили свое влияние до Каспийских Ворот и вытеснили из этих мест римлян (византийцев), удалось сделать город северным оплотом своей державы. Первые стены из сырцового кирпича были возведены здесь персидским шахом Йезигердом I. Однако по-настоящему серьезной крепостью Дербент стал во времена Хосрова Ануширвана (531–579), чье правление совпало с мощной экспансией «кочевой империи» – Тюркского каганата. Арабы называли Дербент Баб-ал-Абваб – «Ворота Ворот», татаро-монголы и турки – Темир-капи – «Железные ворота». В 630‐х годах город был взят приступом хазарами. В 652‐м – арабами. В VIII–X веках Дербент был главным портом на Каспии. В X веке, в связи с распадом арабского халифата, стал столицей независимого эмирата, затем – северным оплотом Ширвана. В 1071 году город захватили турки-сельджуки. В XIII веке в связи с монгольским завоеванием он на время пришел в упадок. Тимур Тамерлан, идя походом на Тохтамыша, не стал брать Дербент благодаря хитрости ширваншаха Ибрагима I. В 1578 город был взят турками-османами и оставался под их властью до 1606‐го. После восстановления персидского владычества шах Аббас отремонтировал городские укрепления, выстроил в обмелевшем море башню, с которой можно было следить, чтобы по мелкой воде торговые караваны не обходили таможню, а также построил поперечную стену, отделявшую цитадель и городские кварталы от бедной приморской части города, издавна известной под названием «город греков», что связано с многочисленными преданиями об Александре Македонском. В 1722 году город был без боя присоединен к России, население приветствовало русского царя Петра I, оказавшегося во главе похода. Жестокий правитель Персии Надир-Шах, вновь получив Дербент во владение, несколько раз разорял город (1740‐е), подавляя восстания жителей. В 1806 Дербент был занят русскими войсками, а в 1813‐м по Гюлистанскому миру с Персией присоединен к России. В конце XIX века древняя крепость представляла из себя мирный город, живущий преимущественно земледелием, виноградарством и рыболовством.


[Закрыть]. Дагестан в конце концов принял веру пророка Мухаммада, причем, в отличие от других силой приведенных к исламу территорий, он не примкнул к «оппозиционному» шиизму, как Персия или Азербайджан, а воспринял традицию во всей незыблемости Слова (Корана) и Предания (Сунны). Я сам знаю горные селения, где в библиотеках разных тукхумов (родов) хранилось до 50 000 арабских рукописных книг. Была интеллигенция, способная все это прочитать и осмыслить. Медресе, в которых эта горская интеллигенция обучалась. Переплетные мастерские, мастерские по производству бумаги, целая цивилизация…

Но существует еще третья культурная матрица: Мир-за-Стеной. Я имею в виду дербентскую стену, возведенную по приказу персидского шаха Хосрова I Ануширвана6767
  ^V Хосров I Ануширван (Справедливый или Благословенный) (531–578). Выдающийся сасанидский правитель Персидской империи. Приказал перевести на персидский язык лучшие сочинения Платона, Аристотеля и других греческих философов. Основал школы, покровительствовал земледелию, улучшил судопроизводство и систему земледелия и поднял благосостояние страны. Он вел успешные войны с Византией и расширил свое царство от Инда до Средиземного моря и от Яксарта (Сыр-Дарьи) до границ Египта. Предпринял строительство укреплений, которые воспрепятствовали бы северным варварам проникать в тогдашний «цивилизованный мир» (см. по тексту «Великая Кавказская стена»). По жестокой иронии судьбы после смерти Хосрова все его достижения погибли в годы правления его неумного, но жестокого и тиранического сына Гормизда IV (578–590).


[Закрыть] (531–579) для того, чтобы отделить культурные народы, так или иначе причастные к цивилизациям поздней Античности – Персии, Кавказской Албании или древней Армении – от прочих, получивших потом в Коране собирательное название Йоджудж и Маджудж (библейкие Гог и Магог), под которыми на Кавказе имелись в виду дикие кочевые племена, населяющие мир Степи – будь то савиры, скифы или хазары, которые в надежде поживиться через «Каспийский проход» между морем и горами налетали с севера на города и тучные оазисы юга 6868
  См. Часть II, «Хазарский лабиринт».


[Закрыть]. Первым делом Хосров срыл укрепления из сырцового кирпича, возведенные тут до него, и перекрыл двумя могучими параллельными стенами, выстроенными из тесаных каменных блоков, сшитых, как жилами, железными прутьями и проконопаченных свинцом, самое узкое место «Каспийского прохода», где горы не доходят до моря всего три-четыре километра. В пространстве между южной и северной стеной разместился город Дербент. «Великая кавказская стена», как принято ее теперь называть среди ученых, уходит от Дербента, увенчанного великолепной цитаделью Нарым-Кала, более чем на сорок два километра в горы Табасарана до неприступного водораздельного хребта Кара-сырт. Высота последнего форта – 1000 метров над уровнем моря. А всего таких фортов было двадцать семь…

Это была невероятно дорогая стройка, которую оплатила Византия. В то время Персия была столь сильна, что Византия по разного рода договорам платила ей огромные контрибуции золотом. Эти средства позволили Хосрову решить ряд военных и геополитических задач: защитить с севера территорию империи и главный торговый транзит того времени – Великий шелковый путь – от которого казна Персидской державы имела прекрасные доходы.

Дербент, который разместился меж двух крепостных стен на одном из самых страшных полигонов истории – я имею в виду «Каспийские ворота» – назывался по-арабски «Баб аль-Абваб», или «Ворота ворот». Долгие века Дербент был самым значительном городом на Каспии, славу которого Баку затмил лишь в конце XIX века. Было еще несколько персидских городков на южном каспийском берегу, в числе которых можно упомянуть Решт, Феррах-Абад, где была летняя резиденция персидского шаха и, при устье реки Горган, порт Абаскун, впоследствии затопленный морем. Ну и все. Больше ничего такого, что можно было бы назвать «городом», по берегам Каспия долгое время не было. Современная Махачкала – тогда Тарки – была жалкой ставкой кайтагского уцмия. О Тарках, кстати, упоминает в своем «Хождении за три моря» Афанасий Никитин. И что он говорит? Он говорит, что русские люди, которые в этом местечке сошли на берег, все были тут же ограблены и увезены в плен. Но! Чуть не забыл. Что интересно? Интересно, что всего в 123 километрах от дербентской стены, на месте этих самых Тарков, до VIII века был крупный хазарский город Семендер. Хазары, воплощавшие собою «угрозу с севера», сначала чувствовали себя хозяевами положения в Каспийском проходе. Арабы с этим не согласились, и в ходе арабо-хазарских войн, продолжавшихся целое столетие, город был стерт с лица земли. Хазары вынуждены были перенести свою столицу и спрятать ее в кроне волжской дельты. Так возник Итиль 6969
  См. Часть II, «Хазарский лабиринт».


[Закрыть].

А Дербент? Он был, судя по сохранившимся древним свидетельствам, великолепен. Сердце большого города билось тогда в нем, жизнь кипела, ремесленники были объединены в профессиональные гильдии, за жизнью города следили квартальные старосты, на городских рынках европейцы – генуэзцы, естественно, – мешались с купцами из Ширвана, Армении, Индии… Под стать торговле насыщенна была и духовная жизнь. В ней тон задавал суфизм: разумеется, это был не ранний суфизм, который буквально взорвал ислам изнутри в X–XI веках. За дерзость самостоятельного поиска пути к Богу, за мистические толкования Корана и слов Пророка ранние суфии подверглись суровым гонениям, некоторые даже приняли мученическую смерть. К XIV–XV веку картина изменилась: суфизм был согласован с традицией и законом, в чем, собственно, и заключалась задача богословов этой поры 7070
  Ранний суфизм – мистическое течение в исламе – совершил свой духовный прорыв вопреки прямым запретам толковать Коран, вне установлений закона (шариата), и часто кажется, что вообще вне исламской традиции (особенно в Персии). За это суфии не раз обвинялись в ереси и были бы раздавлены правоверными мусульманами, если бы мистическая составляющая суфизма не была широко принята народом. После монгольского нашествия суфизм был назван «сердцем» ислама и прошел длительный период адаптации к нормам исламского права.


[Закрыть]. Трактаты, подобные известному сочинению «Райхан ал-хака, ик» («Базилик истин и сад тонкостей»), созданному как раз в Дербенте, свидетельствуют о попытках облачить суфийские идеи в благочестивые одежды правоверия. Именно в таком виде суфизму удалось к XV веку покорить Дагестан, что возымело потом далеко идущие последствия, когда имам Шамиль 7171
  Третий имам Дагестана и Чечни, главный противник Российской империи в годы Кавказской войны (1833–1859).


[Закрыть] окончательно выбросил из ислама всю мистику, но оставил и еще более укрепил традиционные для суфийских братств отношения между шейхом и его мюридами 7272
  Учениками, последователями, которые воспринимали каждое слово своего учителя как закон.


[Закрыть], которые были сохранены в его армии и его государстве. Таким образом в два приема «суфийская революция» X–XI веков была сведена на нет и на территории Дагестана в исламе восторжествовал не путь духовного поиска, нащупанный в гуще коранических текстов и разработанный суфиями, а та грань учения Пророка, которая подразумевает теократию, подчинение всей внутренней жизни мусульманскому праву и «священную войну» с неверными – джихад 7373
  В переводе с арабского «джихад» означает «усилие». «Священная война» – лишь частный случай «усилия». По учению пророка Мухаммада «великий джихад» есть брань внутренняя или самосовершенствование.


[Закрыть].

Такая вот интересная получается картина: Степь, Горы и Мир-за-Стеной. И, направляясь в Дагестан, неплохо бы ответить себе на вопрос: в какой из миров ты собираешься попасть? Меня почему-то особенно интересовал Горный Дагестан. В Москве сейчас довольно много молодых горцев, которые резко выделяются среди других пришельцев с Востока своей сплоченностью и одновременно обособленностью от жизни города. Они красивы, горды, при конфликтном соприкосновении с укладом большого города агрессивны, любят дорогие машины и острые ситуации, в которых можно проявить свою сплоченность и силу. Езда на автомобиле без правил, в метро без билета – обычное проявление их «силовой автономии» в столице. Половина из них – сынки богатых родителей, завсегдатаи ночных клубов, любимцы девушек. Их горячая и еще свежая, не прокисшая в городе кровь кружит тем головы. Московская молодежь называет их «дагами» и, если я не туг на ухо, в этом коротком односложном имени кроется признание их силы, их опасности. Поэтому прежде всего мне хотелось бы взглянуть на горцев в горах, внутри традиции, из которой московские «даги» выпали, ничего, кажется, не обретя взамен.

Когда на исходе Кавказской войны имам Шамиль добровольно сдался в плен, царь Александр II показал ему в Зимнем дворце карту империи. Тот сказал: «Если бы я знал, что у Государя такая большая страна, я бы не стал воевать, испугался бы». Это была лесть. Горцы не ведают страха. Они – воины. В этом их сила и их слабость. Они консервативны и реагируют на социальные метаморфозы прямо, бурно, даже агрессивно. Им трудно приспособиться к условностям и компромиссам современной цивилизации. Именно в таком состоянии сдерживаемого негодования Дагестан пребывает сейчас, переживая разрушение глубинных основ исконного горского уклада жизни. В XIX веке Дагестан пережил беспощадную войну с империей Российской, которая продолжалась тридцать лет. В XX активно, в отличие от Азербайджана, Грузии и Армении, участвовал в большевистской революции, прошел все фазы коммунистического строительства во имя, как верилось, справедливого будущего. Это все дагестанцы как раз смогли переварить. А вот современный глобальный мир, который обрушился на них колоссальным кризисом экономики, отчуждением центральной власти, коррупцией, унизительным социальным неравенством и «развратом» элиты, они переварить не могут. По крайней мере, многие. Но самое главное, что не может переварить молодежь. И в пику «торжеству неправедных» выбирает ислам. Причем не суфизм – тем более в его уже не существующей форме мистического свободомыслия – а как раз очень жесткий, охранительный, во всем противостоящий Западному миру ислам по шариату.