Текст книги "Я – меч, я – пламя!"

Прибор для зонной очистки германия она собрала и испробовала еще летом. «Сейчас, разглядывая мою рабочую установку, каждый скажет: «Что там собирать, детская игрушка!» – а на самом деле пришлось побегать!» – подумала она, вспоминая прошедшие дни.

Собрать кинематическую часть, опробовать колбу, вакуумирование, изготовить графитовую лодочку, достать кристаллик германия, узнать ориентацию осей, приклеить на подложку. Частично она решала эти вопросы на заводе, частично в МГУ, а кинематику заказала старому часовщику. Даже привод оставила пружинный. Графитовую лодочку несколько часов отжигали в электрической печи, чтобы выгнать все летучие примеси.

Когда главный инженер принес ей полученные вещества, германий, индий и сурьму вместе с накладной на подпись, установка уже была готова.

– Когда новое мировое открытие будем праздновать, Оля? – с легкой иронией спросил он, разглядывая ее сооружение. Выглядело оно невзрачно.

Колба из кварцевого стекла на подставках была вставлена в тонкое нагревательное кольцо шириной два сантиметра. Кольцо представляло собой отражатель из нержавейки, внутри которого была проложена вольфрамовая спираль. Крепилось оно к маленькой тележке на колесиках, которую тонкой ниткой тянул странный механизм, смонтированный из многих шестеренок в простом деревянном ящике.

– Дня через два-три, Виктор Андреевич, – спокойно ответила Оля.

– Так ты ж говорила, через полгода!

– Вы бы мне не поверили, решили бы, что у меня с головой непорядок.

– После твоих штырьковых ламп я во все поверю. Директор рассказывал, он Лютову твои чертежи для новой установки передал, так тот удивился, что автоклав на полкуба нужно весь изнутри позолотить. Но как узнал, что для тебя, взял сразу. Он Павлу Митрофановичу рассказал, что шестьдесят второй завод стал выпускать в пять раз больше радиостанций в день, после того как вы с Лосевым там похозяйничали. – Виктор Андреевич со значением посмотрел на Олю.

– Так мы же там новую технологию внедрили.

– Все равно нехорошо получается. Наш завод за год с трудом в три раза увеличил выпуск штырьковых ламп по сравнению с планом на старые изделия. А тут вы за три месяца, трах-бах, и в пять раз увеличили выпуск. Для своего завода нужно больше работать, Стрельцова.

– Страна у нас одна, Виктор Андреевич.

– Несправедливо это. Мы для них новую технологию разработали, а завод с этого ничего не имеет.

Олю всегда удивляла эта особенность людей – стоять в рядах победителей и долго бить себя кулаком в грудь, рассказывая, сколько ночей они лично не спали ради этого события.

– Так выставьте счет Лютову за разработанную технологию и список отличившихся на награждение подайте, он счет переправит военным. По факту внедрения те с удовольствием оплатят, они нарадоваться новым изделиям не могут. Завод получит деньги на премирование. Ну и ордена дадут каждому. Только это уже ваша с директором забота.

Главный инженер, задумавшись, пошел к кабинету директора.

– Приходите через три дня, проверим, что получилось, – весело сказала ему вслед Оля, загружая графитовую лодочку германием.

Тот непонимающе качнул головой, занятый своими мыслями.

Оля, вставив наполненную лодочку в колбу, отправилась к стекольщикам заделывать основное отверстие. Затем отдала колбу на вакуумную установку, через специальный стеклянный отвод откачать воздух и заварить емкость. Можно было начинать зонную очистку. Она оценивала: придется осуществить не менее шести проходов вдоль будущего слитка, перед тем как измерять зависимость сопротивления от температуры и сравнивать параметры проводимости с теоретическими кривыми. По отклонению можно грубо оценить количество примесей, вносящих вклад в проводимость. Оля знала: чтобы достичь в будущем устойчивых параметров полупроводниковых диодов и триодов, нужно к тем двум девяткам чистоты материала, которые уже есть, добавить еще семь, а желательно восемь после запятой. Одна примесь на десять миллиардов атомов основной решетки – такой степени чистоты материала еще никто не получал. Естественно, глядя на ее колбу, трудно было поверить, что через двенадцать часов значительная часть загруженного в нее вещества приобретет такие параметры.

«Настоящие чудеса никогда не бросаются в глаза и не собирают толпы народа. Природа щедро дарует их нам, а мы жадно глотаем все подряд, не замечая, не разбирая вкуса и цвета. И вечно ноем, как скучна и неинтересна наша жизнь… Надо хоть немного вздремнуть, мысли какие-то странные в голову лезут!» – подумала Оля. Она завела будильник, чтобы проснуться через два часа, села поудобнее, положила голову на книжку в мягком переплете.

В деревянном ящике тикал странный механизм, наматывая нитку на вал со скоростью двадцать сантиметров в час. Сорокасантиметровую графитовую лодочку нагревательное кольцо должно было пройти от одного края до другого за два часа. Потом следовало выставить кольцо на начало. И так шесть раз подряд. «Точно как в том анекдоте про грузина!» – подумала Оля, засыпая.

На следующий день она уже демонстрировала Лосеву очищенный слиток и его проводимость. Десять девяток получить не удалось, впрочем, это уже было вопросом дальнейшего совершенствования технологии. Полученного результата вполне хватало для изготовления полупроводниковых диодов и транзисторов. Для этого зонным выравниванием нужно было получить исходный материал. В один конец графитовой лодочки помещали соответствующим образом ориентированный затравочный кристалл германия, прижатый к слитку поликристаллического очищенного материала. В торце слитка со стороны затравки имелась прорезь с вложенными в нее небольшими пластинками германия n-типа, либо просто была вложена щепотка сурьмы. Проводя однократное прохождение по слитку расплавленной зоны металла, получали равномерно легированный сурьмой материал. На фронте охлаждения зоны оставалось ровно столько сурьмы, сколько нужно было для получения требуемого удельного сопротивления базы n-типа.

Основной слиток Оля отнесла оптикам. За этот год удалось создать на заводе свою оптическую лабораторию и взять на работу пару толковых студентов, специализировавшихся в кристаллографии. Так что резку и ориентацию кристаллов проводили на месте. Порезав слиток на тонкие пластинки, Стрельцова получила заготовки для изготовления сплавных плоскостных транзисторов и диодов. Сплавной плоскостной транзистор представлял собой тонкую пластинку германия, в которую с разных сторон вплавлялись два шарика из индия, один поменьше, второй побольше, образующих соответственно эмиттер и коллектор. Если подобрать режимы так, чтобы ширина базы между эмиттером и коллектором была минимальной, такая технология позволила бы изготавливать надежные низкочастотные транзисторы с максимальной частотой до одного мегагерца.

Германиевые диоды они уже демонстрировали всем желающим и предлагали промышленности. Лютов обещал на следующий год включить некоторые виды заводу в план. Транзисторы, которые Лосев тут же назвал кристодами, никому не демонстрировались. Предстояло еще несколько лет отрабатывать различные технологии изготовления высокочастотных кристодов. Работа была в самом начале. Дело в том, что германиевые диоды выпускали и за границей на грязных кристаллах, поэтому никакого особого внимания они не должны были привлечь. Как не привлекли пока внимание ни новые лампы, ни технология фотомонтажа. Безусловно, о них уже знали, оба открытия были защищены международными патентами, но покупать их никто пока не спешил.

Оля объясняла это инерцией налаженного производства. Если у вас есть налаженное массовое производство старых ламп и различных изделий из них, вы не можете просто так, с сегодня на завтра, внедрить новую технологию. У вас имеются договоры, которые нужно выполнять, вы вложили большие деньги, чтобы создать производство, и только жесткая конкуренция с чем-то новым, ситуация, когда старые изделия становятся ненужными, может подвигнуть владельца на перестройку. Раскрученный маховик производства делает внедрение новых технологий достаточно сложным.

Вспоминая все это, Стрельцова стояла возле двери и бездумно смотрела через стекло на работу десятков девчонок в соседнем цехе. Сотрудницы склонились над рабочими столами. Вдруг входная дверь открылась, и в цех вошли главный инженер с двумя мужчинами в форме работников НКВД. До них от дверей лаборатории оставалось метров тридцать. Один был лет тридцати трех, со шпалами старшего лейтенанта. Второй моложе, лет двадцати пяти, имел звание лейтенанта. Главный инженер, показывая рукой на дверь лаборатории, за которой стояла Оля, порывался двинуться дальше, но старший чекист мягко остановил его. Лейтенант легкой стелющейся походкой пошел к лаборатории первым. Отойдя в сторону открывающейся двери, Оля достала свой «вальтер ППК», сняла с предохранителя, передернула затвор и спрятала руку за спину.

– Таня, сядь за стол, спиной к двери. Быстро! – зло прошипела она лаборантке, смотревшей на нее с непониманием в глазах. Та упала на стул и замерла с напряженной спиной.

Все, что Оля увидела в эти пару секунд, ей категорически не понравилось. Не понравилось, что Виктора Андреевича достаточно бесцеремонно отправили обратно, не понравилось, что молодой сотрудник первым направился к ее двери, не пропустив вперед старшего по званию. Так ведут себя оперативники при задержании опасных преступников. А особенно ей не понравилось, как двигался молодой чекист. Легко и стремительно. Красиво двигался, другой раз и полюбоваться не грех, но не тогда, когда к тебе, щелкая хвостом, легко и стремительно движется голодный леопард.

Зиновий Борисович ждал. Операция, которую он готовил уже два с половиной месяца, вступила в свою завершающую фазу. До сегодняшнего дня все развивалось без сyчка без задоринки. И это беспокоило больше всего, не одну он провел операцию и знал: никто не может отменить закон сохранения подлости. Пусть он не сформулирован и никем не доказан, людям с жизненным опытом это ни к чему. Они его своей печенкой прочувствовали.

Началась история после неожиданного звонка Литвинова к нему в Киев.

– Зиновий Борисович, свяжитесь со мной, когда будете в Москве, у меня есть к вам одно предложение.

Поскольку редкая неделя проходила без командировки в Москву, очень скоро он уже сидел вечером в гостях у наркома иностранных дел, пил чай и вел достаточно откровенную беседу.

– Зиновий Борисович, я не буду ходить вокруг да около. У меня есть к вам деловое предложение. Если вы выполните мое поручение, я переправлю вас и вашу семью в САСШ, и вы получите на месте сто тысяч долларов.

– Максим Максимович, давайте я скажу так. Для Советского Союза это очень приличное вознаграждение. Америка – совсем другое дело. Не зная сути вашего предложения, позволю себе следующее замечание. Если мне и моей семье в результате выполнения этой работы придется эмигрировать, то сумму вознаграждения следует удвоить. Поймите меня правильно. Может, работа того не стоит, но мне сниматься с места за меньшую сумму тоже смысла нет.

– Понимаю вас правильно. Принимаю ваши условия, Зиновий Борисович. Надеюсь, мы о деньгах больше говорить не будем. Теперь выслушайте, что от вас требуется.

Выслушав Литвинова, Зиновий Борисович надолго задумался. С Артузовым связываться не хотелось по многим причинам. Во-первых, в ИНО работал его двоюродный брат. Лева очень уважал начальника и много рассказывал и об Артузове, и о Слуцком. Вся эта история могла брату повредить. А дела у него шли неплохо. «Швед» вместе с послом СССР в Испании блестяще провели операцию по вывозу золотого запаса Испании в более надежное место. А что может быть надежней госбанка СССР? Об этом вот уже несколько недель ходили разговоры в кулуарах. «Швед», фактически, руководил созданием испанского аналога НКВД и был у своего начальства на самом хорошем счету.

Во-вторых, Зиновий Борисович, выполнив этот заказ, наступал на ногу слишком могущественным людям. И Сталин, и Артузов такого не прощали и мстили очень жестоко. Лева не раз участвовал в ликвидации предателей и невозвращенцев, так что Зиновий Борисович знал об этом из первых рук. Но имелось несколько соображений, которые заставляли его продолжать разговор и не отказываться от сделанного предложения…

Не был Зиновий Борисович уверен в завтрашнем дне. Более того, практически не сомневался, что чистка рядов НКВД рано или поздно коснется и его. Обладая трезвым умом и проводя сравнение биографий и послужных списков тех, кого уже не было рядом, со своими данными, он понимал – особых отличий не видно. А это значило, что рано или поздно и его возьмут под белые руки и в лучшем случае отправят на пять лет вместе с семьей подымать целину в Казахстан, а в худшем – расстреляют, как это случилось со всеми, кто участвовал в хлебозаготовках на Украине в тысяча девятьсот тридцать третьем. Зиновий Борисович был из их числа.

– Максим Максимович, я возьмусь за выполнение этого поручения, но с некоторыми оговорками. Как вы сами понимаете, первая часть задания весьма похожа на сказочное: «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». Вторая его часть – завербовать или устранить найденную особу – уже более конкретна. Поэтому хотелось бы разбить задания на два. Если мы находим интересующую вас персону и вы подтверждаете, что это та особа, которая вас интересовала, вы помогаете выехать за рубеж моей семье и выплачиваете половину суммы. Перед таким делом надо иметь надежный тыл, да одному и проще выбраться… если получится.

– Сам хотел вам это предложить.

«Само собой. И ключ от квартиры, где деньги лежат!» – иронично ухмыльнулся Зиновий Борисович. Не заметив ухмылки, Литвинов продолжил:

– Вам понравится в Соединенных Штатах. Это великая страна. Ей суждено править миром…

– Максим Максимович, в данный момент меня интересуют несколько иные вопросы. Насколько знаю, у вас хорошие отношения со Слуцким, и я не сомневаюсь, что вы предлагали ему эту работу. Мне очень важно, чтобы вы как можно подробней пересказали мне состоявшийся между вами разговор.

Литвинов недовольно взглянул на собеседника и отвел взгляд.

– Слуцкий отказался. У нас с ним вышла размолвка чуть больше года назад. Он на меня затаил обиду, решил, что я его специально поставил в такую ситуацию, в которой он оказался. Когда позвонил ему, он отказался от встречи. Вот, собственно, и вся история. Дела у него, насколько мне известно, идут неплохо, недавно провел отличную операцию и содрал с фирмы «Дэ Бирс» полмиллиона долларов только за то, что СССР не будет раздувать в европейской и американской прессе информацию о новых месторождениях алмазов, открытых у нас в стране. Это им грозило крупными качелями на бирже. Вот и все, что я могу сказать. Думаю, и с вами он не будет обсуждать никаких дел, связанных с работой. Надо отметить – степень секретности вокруг ИНО после отделения от НКВД очень высокая. Ходят слухи, Артузов всем сотрудникам запретил общаться с посторонними на любые темы, связанные с работой. Контакты отслеживаются собственной службой безопасности. – Литвинов, пожевав губы, продолжил: – На закрытых дачах вокруг Москвы не ищите. Таких немного, и нет там ее. Я тоже надеялся, что Артузов ее там держит, но он оказался умнее.

– Но почему она в ведомстве Артузова, а не в НКВД? Есть у вас сведения по этому поводу?

– Достоверных нет. Есть данные, что сперва люди Ягоды занимались ее поисками, но Сталин буквально через две недели отобрал у них дело. Скорее всего, поручил Артузову, хотя Артур в то время не был в обойме. Но, видно, никого другого не нашлось, а Артузов как раз специалист по таким делам. Ягоде Сталин уже не доверял.

– Понятно… Максим Максимович, я приступаю к работе и буду вас информировать, если разузнаю что-то интересное. Еще одно. Мне необходимы деньги на проведение следственных мероприятий. Думаю, для начала тысяч двадцать пять рублей. Если нужно будет еще, я вас заранее проинформирую.

Литвинов недовольно скривился, но промолчал. Он любил литературу и хорошо помнил некоторые произведения. Фраза «Торг здесь неуместен!»[10]10
  И. Ильф, Е. Петров. «Двенадцать стульев».


[Закрыть] очень хорошо подходила к сегодняшнему разговору. Достав из письменного стола, одна из тумбочек которого была переоборудована под сейф, пять толстых пачек купюр, он вернулся в столовую.

Зиновий Борисович поручил раскапывать это дело двум своим самым доверенным и толковым сотрудникам. Леню Панфилова он взял в семью из детдома. С тех пор мальчик вырос, выучился и успел стать лейтенантом НКВД, личным шофером и телохранителем, а также одним из лучших оперативников в обойме Зиновия Борисовича. Леня был не только специалистом в силовых захватах, но и обладал прекрасным чутьем. Вторым являлся старший лейтенант Заварницкий, отличный аналитик и следователь. В свое время Зиновий Борисович очень помог ему, подправив биографию и скрыв кое-какие подробности происхождения старшего лейтенанта, поэтому мог полностью ему доверять.

Как правильно говорят, глаза боятся, а руки делают. Любая работа, которая кажется невыполнимой, начинает странным образом меняться после того, как вы за нее взялись с твердым намерением сделать. Месяц они осаждали ИНО, знакомились с родственниками и друзьями мелких служащих, старались попасть на семейные праздники и вечеринки, ничего не расспрашивали, а только слушали, задавая перед этим нужную тему разговора и искусно ее поддерживая.

Ищите – и найдете, стучите – и вам откроют… Последние, решающие элементы, позволившие собрать головоломку, Леня раздобыл в гараже, к которому были приписаны машины ИНО. На какой-то пьянке, где речь зашла о бабах, к которым ездит начальство, шофер Артузова брякнул, что подвозил молодую светловолосую девушку на вокзал. Она спешила, сказала Артузову, мол, еще дела сегодня в лаборатории. Эта фраза стала решающей. Поскольку внешность девушки совпадала с данными, полученными из других источников, было изучено расписание пригородных поездов в указанное шофером время. Им не пришлось долго ломать голову, чтобы найти в Подмосковье лабораторию. Такая оказалась в единственном экземпляре на заводе «Радиолампа» во Фрязине. А определиться после этого с объектом было делом техники, с которым справился бы и ленивый.

Последующие несколько недель они занимались тем, что выясняли все возможное о делах Ольги Стрельцовой за последние полтора года и копали основные события ее короткой жизни. Чем больше они узнавали, тем яснее становилось – они не ошиблись, именно Ольга несколько раз появлялась в Кремле. У кого она была на приеме, они не выясняли, это превышало уровень разумного риска, но практически не сомневались, что девушку принимал Сталин.

Зиновий Борисович и Леня радовались, а Заварницкий все чаще думал, как выкрутиться из ситуации, в которую он попал. Ему хватало ума понять, что просто так все это не закончится. Задание, поставленное перед ними, было: найти объект и перевербовать. Найти-то они нашли, но вот с «перевербовать» ожидались большие трудности. Как решаются такие трудности начальством, Заварницкий знал не понаслышке. И не желал этого категорически.

Некоторые еще называют этот орган очком, но Заварницкий был уверен – он чувствует будущие неприятности душой. Чем больше он узнавал об объекте, тем тревожнее становилось. И дело не в том, что Стрельцова оба раза, и зимой и летом, единственной из женщин попала в финальную часть соревнований «Поединок снайперов», добиралась до полуфинала. Дело было не в том, что девочка, считавшаяся слабоумной, вдруг стала ученым и изобретателем. Каждому эпизоду ее жизни по отдельности можно было найти объяснение. Но, собранные вместе, эпизоды создавали весьма странную картину, которая не хотела складываться из этих кусочков во что-то понятное и узнаваемое.

Борисович доложил все, что они узнали, куда-то наверх, вернувшись, сообщил: Ольга Стрельцова – английский агент, втерлась в доверие к руководству страны. Поскольку арестовать или завербовать объект не представляется возможным, его надо ликвидировать. Им предстояло в кратчайшие сроки разработать план ликвидации и осуществить его, причем, как подчеркнул Борисович, надеяться на помощь не приходилось. Никто им не поверил бы. Исходя из этого факта, нужно было планировать акцию и пути отхода.

Выслушав эту чушь, Заварницкий позволил себе усомниться в сказанном. Странный агент получался из Стрельцовой. Только того, что они узнали (а Заварницкий подозревал, что это вершина айсберга), хватало, чтобы о такой выдающейся девушке писали все газеты. Как минимум два ордена должно было висеть у нее на груди, за изобретение новых радиоламп и новых радиостанций, которые начали поступать и в войска, и в пограничную службу НКВД. Некоторые из них он уже видел лично и держал в руках. Так что мог сравнить изделия английской шпионки с прежними радиостанциями. То, что станции стали в три раза легче, еще можно было бы объяснить происками английской разведки, направленными на подрыв физической формы советского радиста. Но то, что любого солдата за один час можно было выучить работать, что вместо треска и шума в наушниках отчетливо был слышен голос собеседника… с этим уже возникали сомнения. Непонятным оставалось, чего хочет добиться английская разведка такими операциями.

Борисович позаботился и о них. Леня с повышением отправлялся на Дальний Восток, Заварницкий, тоже с повышением, в Симферополь. И там, и там начальство уже поменялось, состав местных отделений НКВД тоже перетрясли, так что сотрудники были нужны, а новых чисток не предвиделось. Борисович вручил парням по десять тысяч рублей подъемных и выбил дополнительный месяц отпуска, в котором они и находились в данный момент.

За планирование операции Борисович взялся сам, никому не доверял. Обсудив все стандартные возможности и поняв, что в таком городке, как Фрязино, где все на виду, при наличии охраны планы неосуществимы, стали думать дальше, пытаясь найти возможность в течение ближайшей недели осуществить задуманное с приемлемым риском. Срок в одну неделю выставил Зиновий Борисович. Он уже отправил за границу семью и не строил иллюзий, что ее отсутствие можно будет долго хранить в тайне. Учитывал, что ему для безопасного пересечения границы тоже нужно время, а его-то как раз и не было.

Эту комбинацию придумал Заварницкий, когда они вечером пили водку и закусывали. Все были мрачными. Не получалось у них с налета ликвидировать объект, нужно было внедрять осведомителя, узнавать повторяющиеся маршруты, изучать охрану и исходя из этого составлять планы. Реально на подготовку операции требовалось не меньше двух месяцев. Двух месяцев не было. Если с ребятами Борисович мог решить вопрос, то представить себе, что отсутствие семьи пройдет мимо внимательных глаз его конторы, – было абсурдом. Вот тогда Заварницкий и ляпнул об идее, которая пришла в его голову. Ляпнул, чтобы народ немного расшевелился, критикуя его планы, а не сидел мрачный и трезвый после второй бутылки. Но, к его удивлению, товарищи начали увлеченно достраивать конструкцию. Заварницкий предложил лечь поспать, а с утра продолжить обсуждение, надеясь, что за ночь они поумнеют. Не поумнели. С Леней все было понятно, план был достаточно авантюрным, чтобы ему понравиться. Зиновий Борисович пояснил свою позицию просто:

– План на три с плюсом. Но беда в том, что, посади мы наблюдателя, через два месяца этот план по-прежнему будет самым лучшим. Не знаю, как у вас, а у меня имеется устойчивое подозрение. Никаких постоянных маршрутов у Ольги нет. Мы и так больше месяца с нее глаз не спускаем. Леня уже половину девок того завода знает, а толку? С квартиры она сразу идет на завод, с завода обратно. Дом под охраной, незнакомым даже дверь подъезда не открывают. В Москву только на заводском автобусе ездит, посторонних внутрь не пускают. Где выходит, никто сказать не может, останавливает автобус каждый раз в новом месте. Ну и что нового мы узнаем через два месяца?

– На заводе за ней тоже присматривают, – возразил автор, незаметно становясь единственным критиком своего плана.

– Ты же сам сказал: охрана сопутствующая. Не думаю, что больше двух человек. Муж ее и еще кто-то на страховке. У всех на заводе свои дела. Никто им поблажки за то, что они ее охраняют, не делает, потому что никто об этом не знает. Пока сообразят, что к чему, дело будет сделано. – Леня, как всегда, совершенно беззаботно воспринимал будущие трудности.

– Ничего лучшего мы не придумаем. План реальный. Эту шестидневку готовим детали, в начале следующей – выполняем. После выходного пойдут беготня, совещания, пятиминутки. Как раз то, что нам надо, – подвел итог дебатам Зиновий Борисович. С тяжелым сердцем Заварницкий согласился с доводами товарищей.

Машину и поддельные номера им организовал Борисович. На ней же они должны были добраться обратно в Москву, поменять номера на родные и оставить недалеко от его московской квартиры. Удостоверения московского НКВД на чужие фамилии у них были давно. По дороге обрезали телефонные провода, идущие из завода в Москву, и через пять минут подъехали к проходной.

– К товарищу Бортникову.

Проверив документы, охрана соединила их с завкадрами завода.

– К вам товарищи из московского НКВД, даю трубочку.

– Товарищ Бортников, старший лейтенант Захарчук и лейтенант Окрошкин, московский НКВД. Не могли к вам с утра дозвониться, нам нужно поговорить по поводу одной из ваших работниц оксидного цеха. Мы подъедем к входной двери корпуса.

– Я уже спускаюсь.

Встретив у входа, Бортников повел товарищей к себе в кабинет.

– Кто вас интересует?

– Пирогова Татьяна Семеновна.

– Гм, но она не работает в оксидном цеху. Она лаборантка в новой лаборатории. Там пробуют кристаллы кварца выращивать. Им просто каморку выделили на территории оксидного цеха.

– Видно, нас неточно информировали.

– Заходите, товарищи. – Бортников открыл ключом двери своего кабинета, пропуская гостей. Они зашли и разошлись в стороны, оставляя между собой большой проход. Когда Бортников проходил между ними, он с удивлением услышал, как старший лейтенант радостно обратился к нему.

– Ну здравствуйте, товарищ Бортников!

Удивленно обернувшись и протянув руку, Бортников хотел сказать, что они только что здоровались, но что-то укололо слева, и он услышал хлопок.

«Шампанское? Вроде не было у него бутылки! – Боль слева стала невыносимой, перед глазами поплыло. Анатолий еще успел понять уплывающим сознанием, что он падает на пол. – Я умираю, – спокойно подумал он, – так быстро…»

Леня спрятал в широкий карман галифе свой наган с прикрученным прибором «Брамит». Кармана фактически не было, была дырка и специальная открытая кобура, пристегнутая к внешней поверхности бедра, куда прятался наган вместе с глушителем. Заварницкий поднял ключ, выпавший из руки убитого. Закрыв за собой кабинет и выбросив ключ в мусорный ящик, стоящий на лестничной площадке, они спустились на первый этаж и пошли к входу в оксидный цех.

– Вам кого, товарищи? – обратился к ним высокий мужчина лет сорока.

– Пирогову Татьяну ищем, – не останавливаясь, ответил Леня и открыл дверь в цех.

– Она в лаборатории работает, я вас провожу, а где товарищ Бортников?

– Занимайтесь своими делами. У нас к ней несколько вопросов, не волнуйтесь.

Заварницкий бесцеремонно развернул прыткого товарища на выход и поспешил за легконогим Леней, преодолевшим уже половину расстояния до двери. Краем глаза он отметил бегущего из дальнего угла молодого человека и девушку, вставшую из-за своего рабочего стола и направившуюся к двери. «Муж наверняка влетит в дверь, а девка будет страховать снаружи. Ленчик его сделает. Валим всех внутри, потом я выйду, ручкой ей махну, заходи, мол. Пойдет как миленькая. Закроем двери отмычкой на замок – и в машину». Настроение начало подниматься, тревога, грызшая всю неделю, показалась смешной и несерьезной. Леня уже вошел внутрь. Заварницкий остановился перед дверью, загородив ее, и грозно обратился к Сергею:

– Вам куда, товарищ?

– Туда, – прозвучал короткий ответ, и Сергей как лавина обрушился на Заварницкого. Ожидавший этого старший лейтенант сместился внутрь и влево по ходу двери, пропуская Сергея внутрь, закрыл за ним дверь и нырнул рукой в правый карман широких галифе.

Войдя в лабораторию, Леня сразу почувствовал недобрый взгляд и ствол, направленный в его спину. Как и чем он это чувствовал, оставалось для всех, кто его знал, загадкой.

– Пирогова Татьяна Семеновна? – спокойно спросил он сидящую девушку.

– Да… – с плохо скрытым страхом в голосе промолвила, вскочив со стула, круглолицая девчушка с карими глазами и курносым носом.

– Вам куда, товарищ? – послышался голос старшего лейтенанта.

– Вам… – Не успел Леня промолвить заготовленную фразу, как в двери ворвался Сергей, практически перекрыв Оле направление стрельбы. А что оставалось открытым, тут же исчезло после того, как Леня сделал выверенный шаг в сторону, развернулся и нырнул рукой в карман.

Время спрессовалось для Оли в плотную, обволакивающую субстанцию, через которую она продиралась, пытаясь успеть. Мыслей не было. Было что-то другое, знание того, что произойдет и происходит. На основе этого знания тело само двигалось, Оле казалось, она наблюдает со стороны за происходящим, вместе с тем активно в нем участвуя. Стрельцова понимала: этот улыбающийся, симпатичный светловолосый парень сейчас выстрелит прямо из кармана своих галифе. Сережа прыгнет вправо. Противник уже видит это и прыгнет одновременно с ним, продолжая прикрываться его телом. Ему удобней, он-то прыгает влево, правая рука снаружи. У нее был только один шанс не проиграть. Отскочив вправо, в сторону вошедшего старшего лейтенанта, закрывшего дверь, Оля выстрелила через Сергея. Выше правой почки, через живот. Светловолосый был почти на голову ниже, практически ее роста, пуля вошла ему в левую часть груди. Что-то дернуло в левом плече. Несмотря на боль, девушка смогла ухватиться левой рукой за гимнастерку старшего лейтенанта, используя его как опору, подобрать под себя ноги и прыгнуть обратно, влево. Светловолосый еще жил, его пистолет в галифе непрерывно двигался за ней, чуть-чуть не успевая.

«Быстрая, тварь!» – подумал Ленчик, из последних сил поворачивая наган, ставший таким тяжелым и неудобным из-за глушителя, и снова нажимая на курок. «Будь у него время вытащить его, я бы уже имела бледный вид! – подумала Оля, стреляя противнику в лоб. Что-то свистнуло возле правого уха. – Чуть-чуть – не считается!» Она прыгнула обратно и от души врезала старшему лейтенанту рукояткой своего «вальтера» по голове.

В углу громко всхлипывала Таня. В дверь, которую Ольга прижала спиной, кто-то пытался войти. Отскочив от двери, Оля увидела работницу оксидного цеха Светлану Цветкову, по совместительству сержанта НКВД и Сережину подстраховку, облегченно вздохнула и отвела пистолет в сторону.