Текст книги "Портрет прекрасной принцессы"

Глава 6

– Дальше сегодня не пойдем, придется заночевать тут. – Худенький паренек, со стянутыми в смешной хвостик светлыми волосами, изо всех сил старался казаться взрослым и независимым. Эдаким прожженным контрабандистом, лихим и отчаянным. И хотя изрядная доля авантюризма в его работе, несомненно, была, кому, как не мне, понимать, что Ивар выбрал эту профессию вовсе не по зову души, а от неизбежности. Здесь больше негде заработать приличные деньги вот таким паренькам, не желающим пасти скот и выращивать зерно.

– Как устроимся на ночлег? – тихонько поинтересовался Рамм, проводник еще в начале пути запретил нам громкие разговоры и лишние движения.

Меня такой вопрос не интересовал, и так ясно, что ночевать придется чуть ли не сидя. В небольшом закутке, образовавшемся между огромным обломком скалы и росшей из-под него кривой сосной, едва поместились наши лошади, оставив для нас меньшую половину уступа.

Тревожило другое. Здесь, на крутых северных склонах Гассийской гряды, до сих пор не сошел снег. На вид снежные пласты так же белы и пушисты, как зимой, но днем они начинали подтаивать под жаркими весенними лучами, а от ночных заморозков покрывались тонкой ледяной корочкой. Тропа, пробитая контрабандистами поперек крутого склона, от одного до другого только им ведомого ориентира, тоже подтаяла и заметно просела. И не исключено, что к утру снег просядет еще больше, и тогда возможна лавина. В этом случае мы окажемся посреди крутого склона без малейшей надежды на спасение. Но говорить об этом вслух я не собирался, оба моих спутника понимали в горах и лавинах побольше, чем я.

Ивар, проигнорировав вопрос лорда, отвязал седельные мешки и принялся хозяйничать. Вначале подвязал лошадям торбочки с овсом, затем, покопавшись в расщелине, вытащил припрятанную жаровенку и котел. Запас древесного угля мы везли с собой и, сообразив, что парень собирается поить лошадей, принялись ему помогать. Нужно растопить порядочную кучу снега, чтоб получилось ведро воды, а каждая лошадь выпивает не по одному.

Глядя, как рыжая кобыла махом втянула полведра воды и теперь довольно отфыркивалась, я припомнил, какое испытал изумление, когда, выйдя вслед за Раммом на пологий склон холма, обнаружил табунок лошадей и троих парнишек, играющих на подсушенном пригорке в кости.

– Тетя Нувина сказала, что вы хотите поохотиться в волчьем распадке, – внимательно глянув на Рамма, сообщил один, и мальчишки неторопливо направились седлать коней.

В тот момент я еще не знал, что Ивар, троюродный племянник травницы, получил от нее приказ провести нас в Гассию тропами контрабандистов. Но невольно почувствовал себя слегка уязвленным: травница как-то незаметно перехватила у меня инициативу и решительно распланировала наши ближайшие шаги, даже не поставив меня в известность.

– Тим… – разбудил меня шепот Рамма, – ты ничего не слышишь?

– Нет, – сбрасывая с головы край своего пастушьего капюшона, выданного проводником, сонно ответил я и только после этого прислушался.

Ночь подходила к концу, небо начало еле заметно сереть, но до восхода было еще далеко. Нас со всех сторон окружала тишина, нарушаемая лишь дыханием лошадей да тонким похрустыванием смерзающегося снега. Я уже поднял руку, поправить капюшон, чтоб не улетало драгоценное тепло, как замер, пораженный непонятным скрипом. Или то был не скрип? Словно кто-то огромный вздохнул тяжко и надсадно, и эхо этого вздоха отозвалось даже в камнях.

– Вот! – Лорд сел, потянув за собой попону, которой мы были укрыты сверху. – Снова!

– Ивар?! – тихо окликнул я парнишку. – Что это?

– Снег осел, – стараясь говорить небрежно, буркнул проводник и пополз в сторону лошадей.

Но нотка страха против его воли прозвучала в хрипловатом тенорке, и уловил ее не только я.

– Может, зря мы остановились тут на ночлег? – с раскаянием выдохнул Рамм, и хотя шептал он себе под нос, мы с Иваром тоже расслышали эти слова.

– Лошадки-то не железные! – проговорил проводник осуждающе. – Им отдыхать нужно!

Я собирался сказать что-то примирительное, спорить в такой обстановке не самое умное дело, но тут снова повторился встревоживший нас звук.

Ивар, выплюнув ругательство, задвигался еще быстрее, Рамм, что-то сообразив, защелкал кресалом, пытаясь зажечь факел, а я совершенно неосознанно подтянул поближе мешок с провизией. Помнится, зачем-то попытался перекинуть лямку через плечо, и тут на нас посыпались первые комки снега.

Уже в следующую секунду превратившиеся в поток, затем в шквал, в яростный плотный вал, вмиг разметавший нас в разные стороны и потащивший, подминая под себя, крутя и ломая, куда-то в неизвестность.

Наверное, я на какое-то время потерял сознание, потому что очнулся от резко хлынувшего в глотку свежего воздуха, щедро разбавленного талым снегом. И почти в тот же момент в уши ворвался азартный собачий лай, а по плечам больно скребнули крепкие когти.

– Нашел? – словно издалека с надеждой спросил знакомый голос, и собачьи когти сразу исчезли.

А по моему лицу, счищая снег, заскользила холодная ладонь.

– Все живы? – Первое, что я смог хрипло пробормотать, пытаясь открыть глаза.

И хотя мне это удалось, но особой радости не добавило, светлее вокруг не стало. Значит, с того момента, как нас смело с уступа, прошло очень мало времени, иначе бы уже рассвело.

– Все, – как-то слишком невесело сообщил Рамм, подстегнув этим унынием мой природный оптимизм.

Живы – вот самое главное. Только сейчас до меня начало доходить, насколько близко мы были от последней черты. Но раз боги позаботились о наших жизнях, я сделаю возможное и невозможное, чтобы их усилия не пропали втуне.

– Ты можешь помочь мне освободить руки? – деловито спросил северянина, нарочно проигнорировав его похоронный тон.

– Попробую, – вздохнул он, – но у меня одна рука… не работает.

– А ноги?

– Ноги вроде ничего, – начиная отгребать снег, сообщил лорд и только тут спохватился: – А у тебя все цело?

– Пока не понял, но вроде все. А как Ивар?

– Он попал в лавину вместе с лошадью, и она его то ли придавила, то ли ударила. Теперь мальчишка кашляет кровью и не может сдвинуться с места.

Это плохо, очень плохо, но я ничем не мог помочь спутникам, пока сам не вырвусь из этой западни, и потому в ответ на это печальное известие только крепче стиснул зубы.

Рамм старательно разгребал снег замерзшими пальцами, иногда поднося их ко рту, чтобы хоть немного согреть. Рядом с ним яростно работал лапами неизвестно откуда взявшийся Каф. Я тоже не сидел без дела. Сжимая и разжимая кулаки, постепенно утрамбовал вокруг них снег и, пока пальцы совсем не свело от холода, начал по крохам продвигать руки вперед. Спасительная идея уже родилась в моем мозгу, но для ее осуществления я должен был откопаться хотя бы до пояса.

На это ушло почти полчаса и все наши силы без остатка. Я уже понял, что погорячился, сообщая Рамму, что цел: что-то неладное было с ногой. Она сильно пострадала четыре года назад, когда я попал в ловушку Ромульена, и магам пришлось вырастить мне новые кости. Я сам виновен в том, что лечение было завершено чересчур быстро, когда молодые косточки еще не окрепли, но все равно об этом не жалею и никому не жалуюсь, если после напряженной ходьбы нога начинает ныть.

– Рамм, проглоти вот это, – капнув зелье, за неимением стакана с водой, на маленький снежный шарик, протянул я руку другу.

– Что это? – Лорд медлил, а меня вдруг начала разбирать злость.

Я без возражений валялся в темном ящике, потом несколько часов топал по холмам и перелескам, а затем еще полдня трясся на лошади и ни разу не задал вопрос, почему они считают, что в Гассию можно попасть только так. Просто поверил, зная, что сам все равно не могу придумать ничего лучшего. А лорд так смотрит, словно я собираюсь его отравить!

Не знаю, что Рамм увидел на моем лице, но высказаться он мне не дал. Поднес мою ладонь к губам и по-собачьи слизнул с нее подтаявший комочек снега со снадобьем.

Следующую порцию я капал для себя и несколько секунд после того, как горьковатая вода согревалась в желудке, ничего не чувствовал.

Зато потом усталость и боль слетели с меня, словно широкополая шляпа от порыва свежего ветра. В теле появилась необычная легкость, а в душе проснулась кипучая жажда деятельности. Я так рьяно принялся откапываться, что отлетающие комья ложились за пределами выкопанной лордом и Кафом выемки. И только когда почти выбрался и заметил в неверном рассветном полумраке алые капли, щедро расцветившие вокруг меня снег, догадался взглянуть на пальцы.

Лучше никогда не вспоминать те выражения, какими я костерил себя за недогадливость, хотя заслуживал еще и не такого. Что мне стоило спохватиться чуть раньше, когда кожу еще можно было спасти. А теперь она висела лохмами, и хотя никакой боли я по-прежнему не чувствовал, однако предельно ясно понимал: это продлится лишь до тех пор, пока действует зелье Ештанчи.

– Рамм, как у тебя с руками?

И пока лорд, еще не пришедший в себя от навеянной зельем эйфории, пытался сообразить, к чему я задал такой вопрос, схватил его руку и повернул к себе ладонью.

Как ни странно, но у него дела обстояли значительно лучше, чем у меня. Видимо, Рамму за последний год приходилось довольно много помогать Нувине в домашних делах, а может, и при изготовлении присыпок и мазей, отчего его ладони украсили вовсе не подобающие лорду мозоли. Сыгравшие роль естественных рукавиц.

– Нужно смазать и завязать чем-нибудь, – наконец-то понял, в чем дело, Рамм, но я только отрицательно мотнул головой.

Смажем и завяжем, но чуть позже. Сейчас нужно первым делом подлечить проводника, необходимый набор немагических зелий всегда со мной. А потом, пока не кончилось действие снадобий, успеть уйти как можно дальше и найти надежное убежище на ближайшие день-два. Судя по предупреждению Ештанчи, скоро нам придется туго.

Ивар лежал на постеленной прямо на снег накидке, локтях в трехстах от того места, где Каф нашел меня. Откуда взялся сам Каф, остается только гадать. Однако, судя по изжеванному обрывку веревки, украшавшему его шею, приученный к охоте пес нашел нас по следам. И первым откопал любимого хозяина. Затем они нашли лошадей и проводника, парнишка находился почти на поверхности. И все время, пока его вытаскивали, был без сознания. Он и сейчас выглядел плачевно, и синеватая бледность, разлившаяся по его лицу, заставляла меня стискивать зубы и говорить с парнем притворно веселым голосом. Осторожно приподняв голову Ивара, просунул ему в рот комочек снега с целительным зельем, пожертвованным мне когда-то Зином.

Универсальное ранозаживляющее и обезболивающее готовил для сыскарей доктор Рендис, талантливый старичок алхимик, и у них всегда можно было разжиться пузырьком. Раньше. Теперь, после того как я сумел улизнуть из-под их опеки, Зин вряд ли станет, как прежде, делиться зельями.

Из четырех лошадей уцелели только две, те, с которых Ивар успел снять путы. Остальных поблизости видно не было, и искать их я не собирался. Нам еще несказанно повезло, что нашелся один дорожный мешок, видимо, я так и не выпустил его из рук. Он обнаружился в яме, из которой выкопали меня, и теперь являлся нашим единственным имуществом.

Пока добрались до леса и развели костер, наступило полноправное утро. Обрезая лоскутки кожи с израненных рук, я рассматривал оставшийся позади склон и все яснее понимал, что контрабандисты вовсе не случайно привели тропу к утесу, бывшему нашим ночным укрытием. Лавина не смогла его снести, он так и торчал гнилым зубом над языками сошедшего снега. И это именно он разрезал тело лавины надвое, в результате чего снежный поток задел нас лишь краем.

– Ивар, – заметив чуть оживший взгляд проводника, объясняю как можно доходчивей, – мы с Раммом выпили зелье, которое придает силы. Но ненадолго. Через несколько часов мы почувствуем усталость и начнем засыпать. Это не страшно, нас просто не нужно будить. Скажи, ты знаешь, где ближайшая деревня?

– Здесь нет деревень, – опережая парнишку, сообщил Рамм, – местные крестьяне живут семьями на хуторах.

– Пусть будет хутор, – вздохнул я, – лишь бы поближе.

– Я проведу… – прошептал парнишка, – только знакомых у меня там нет. Мы не сюда шли.

– Если бы мы шли и дальше по той тропе, – лорд поневоле оглянулся туда, где никакой тропы больше не существовало, – то добрались бы к вечеру до перевала, за которым довольно населенные места. Там даже городок небольшой имеется. Но нас унесло вбок, и теперь нет смысла идти туда. Лучше двигаться прямо на север, отсюда до Шладберна намного ближе. Вот только ходить тут опасно. Леса, озера, болота… и никаких дорог.

– Но хоть какое-то жилье есть?

– Мы сверху видели дым… примерно в пятнадцати милях отсюда… – несчастно выдохнул парнишка, – но кто там живет… не знаем.

– Ничего, познакомимся, – решительно буркнул я, заканчивая обматывать руки лоскутами порванной рубахи, – подъем. Нужно торопиться.

Рамм ехал на передней лошади, каким-то непонятным чутьем угадывая дорогу, я, поддерживая Ивара на седле перед собой, старался направлять свою животину строго по его следам. Хотя бежавший сбоку от нашего маленького отряда Каф не дал бы потеряться, все равно упасть в ледяную болотную жижу мне почему-то не хотелось.

– Невезучий я, – обессиленно прошептал Ивар, – только второй год хожу на ту сторону и уже второй раз попадаюсь. Первый раз волки напали… Нувина еле залечила плечо.

– Молчи, нельзя тебе много говорить. Вот доедем до привала, еще снадобья выпьешь, а потом на хуторе отлежишься и снова будешь бегать, – попытался я успокоить парнишку, стараясь как можно бережнее держать его тощенькое тело. – А чего такой худой-то? Кормишься плохо?

– Так не с чего особо кормиться, отец сгинул… он тоже в Гассию ходил. А нас у матушки шестеро. Я старший. Хозяйство, конечно, есть, но на одежку денег не хватает, вот и продает мать кое-что из продуктов. Только город далеко… а в селе цены бросовые. Почти у всех свое есть. Только теперь… если вернусь… еще хуже будет. Лошади не все мои были… Две сосед одолжил. Как рассчитываться буду… и самим без лошади никуда, пропадем.

– Не паникуй раньше времени, нам бы отсюда выбраться, а там поглядим, – чуть строже, чем нужно, прикрикнул я, иначе его не остановить. И сам изведется, и нам все нервы измотает. Если получится вернуться домой, я ему обязательно помогу, но говорить об этом заранее не собираюсь. Ведь впереди еще нелегкий путь и полная неведомых опасностей чужая страна.

Часа через два, уверившись в непогрешимом чутье Кафа и опыте Рамма, я перестал напрягаться при виде каждой полянки с особенно ровной и зеленой травкой. И все свое внимание сосредоточил на самочувствии проводника и своем собственном. И если мальчишке постепенно, после каждой дозы знаменитого снадобья становилось легче, то о себе я такого сказать не мог. Появившаяся легкая тянущая боль в ступне и ладонях с каждой милей становилась все сильнее, и я только усилием воли сдерживал себя от приема обезболивающего снадобья. Твердо помня вдолбленное правило: пока действует одно зелье, второе пить нельзя. Никто не знает, какой они дадут эффект, встретившись в организме.

Пятнадцать миль, про которые говорил Ивар, на местности растянулись непомерно, обилие мелких озер, болот и непроходимых колючих кустов не позволяло двигаться напрямик. И все же мы добрались.

Хутор открылся как-то сразу, за густыми, почти непроглядными зарослями черемухи, на склоне пологого холма, окунувшегося одной стороной в чистое озерцо. Не знаю, по каким признакам я определил, что люди здесь живут работящие и беззлобные, но в том, что не ошибаюсь, был уверен настолько, что как-то внутренне расслабился. И почти сразу вспыхнули острой болью изодранные ладони и разгорелась огнем больная нога. И со страшной силой потянуло в сон. Я еще успел сам слезть с лошади и доковылять до символической ограды. А потом уронил парнишку в руки подскочившего хуторянина и рухнул у его ног, уносясь в непреодолимый сон.

Глава 7

Жарко. И трясет. Иногда не просто трясет, а прямо колотит, и острая боль, словно гадюка, впивается в лодыжку. Ступни я почему-то больше не чувствую.

Как это не чувствую?

Жуткое подозрение вмиг рассеяло остатки дремы и подбросило меня вверх.

А что, собственно говоря, вообще происходит? Куда это мы едем и почему именно в таком порядке?

Впереди на мощном вороном жеребце восседает Рамм, рядом весело трусит Каф. Следом за ними, на лошадках попроще, скачут двое парней в одинаковых костюмах, а уже за ними пара обычных коняг тянет крестьянскую телегу. В которой, на скудной подстилке из прошлогодней соломы, валяемся мы с Иваром. Нет, неправильно, спросонья сразу не разглядел! Оказывается, Ивар удобно устроен на накрытом ряднушками тюфяке, а на почти голых досках валяюсь я один. Причем не просто валяюсь, а еще и привязан к борту телеги цепью, прикованной к широким ножным браслетам. Так вот почему я не чувствую стопы! Ниже браслета нога настолько опухла, что железо прямо врезалось в кожу. А те, кто вешал на мои лодыжки такие редкие украшения, не смогли после натянуть на меня сапоги.

Ну вот, в одной проблеме я разобрался. Не могу сказать, что мне от этого здорово полегчало, но появилась хоть какая-то ясность. Теперь еще узнать бы, с какой стати меня везут с такими «почестями»? И самое главное, куда? Да и вообще, что произошло за то время, пока я спал? Понятно, что очень многое, непонятно только, чем все это может окончиться.

Словно почувствовав мой пристальный взгляд, Ивар открыл глаза и пару секунд растерянно пялился на мою особу. Затем состроил равнодушное лицо и отвернулся к вознице, однако я успел заметить и мелькнувший в голубых глазах совестливый испуг, и зарозовевшие скулы.

И как-то мне это очень не понравилось. А еще больше не понравилось исчезновение моего скудного запаса оружия. Вместе с висевшим на поясе кошелем со снадобьями. Хорошо хоть сам пояс остался, только мне сейчас это совершенно ничем не могло помочь.

Мало того что мне не в чем растворить подарки Ештанчи, но и распороть шов я сейчас вряд ли сумею. Ладони тянет почти привычная боль, но посмотреть, как обстоят дела с моими ранами, я не могу: кисти рук обмотаны толстым слоем тряпья. Значит, их все же лечили. И это внушает хоть маленькую, но надежду.

Но очень маленькую. Слишком показательно представшее перед моими глазами зрелище, чтобы я мог надеяться хоть на что-то хорошее. Во всяком случае, сейчас.

В будущем, возможно, у меня появится такой шанс, но, чтобы до него дожить, нужно очень хорошо сыграть свою роль.

Роль покорного и послушного узника. Постепенно втереться в доверие и если не разжалобить, то смягчить заскорузлые сердца надзирателей – вот единственный путь к спасению. Этому учила меня Кларисса, и этот же урок преподнесла мне однажды жизнь.

Лет десять назад я следил за одним богатым оболтусом, чьи родители не сумели воспитать из сыночка достойного наследника своих капиталов и дел. Сами они считали, что парень не по своей воле пускается во все тяжкие и что за всем этим стоит сильный ментал. Это был прямой вызов ковену, и Кларисса отправила меня разобраться. Мне выдали тугой кошель и расшитый серебром кафтан, сменили личину и выбросили в маленький придорожный постоялый двор, мимо которого должен был проехать возвращающийся из родного поместья клиент. А поскольку гуляка не пропускал ни одного трактира и кабака, наша встреча было неизбежна. Она и состоялась, и очень скоро мы стали закадычными друзьями. Третьим собутыльником был веселый и разбитной парень неизвестного происхождения, знавший в Торсанне такие тайные питейные и игорные заведения, о которых не подозревали даже маги. Поэтому мое задание продлили, и теперь я следил уже за двумя приятелями.

Но как ни подстраховывался, опередить подготовленные заранее события не успел. Нас умыкнули вместе с каретой, в которой переезжал из заведения в заведение мой новый приятель, и бросили в одну из камер тогда еще открытой старинной крипты. Вот тогда я и убедился на своей шкуре, как права была магиня, говоря, что не стоит совать руки в пасть бешеным собакам. Вместе с нами в плен случайно попал один из постоянных собутыльников моего клиента, шумливый и напыщенный отпрыск одного из старинных родов. Во всех проделках и сварах он всегда был зачинщиком, никому не уступал ни дороги, ни первого слова.

Едва придя в себя после действия неизвестного снадобья, которым нас обрызгали через кучерское окошко кареты, смутьян начал тарабанить в дверь и орать оскорбления и угрозы. Напрасно я попытался его уговорить, ничего, кроме упрека в трусости, не получил.

Через некоторое время бандитам надоели его вопли, и трое громил вытащили крикуна из камеры. Его вернули очень скоро, но ни кричать, ни тарабанить в дверь сноб уже не мог. Потому что ни рук, ни языка у него больше не было. Задире вообще очень повезло, что маги, следившие за мной с помощью маячка, добрались до тайного убежища бандитов очень расторопно. По словам лекарей ковена, калека не выжил бы после такой кровопотери, несмотря на то что мы сумели перетянуть обрывками рубах страшные раны.

Поэтому и я не буду сейчас ничего спрашивать и не стану никого ни в чем упрекать, а изо всех сил постараюсь изобразить несчастного и раскаявшегося узника. Хотя и очень хотел бы узнать, в чем таком страшном меня обвиняют, что, несмотря на раны, заковали в грубые кандалы.

Впрочем, насколько я помню, ни в Гассии, ни в Шладберне никого не казнят без суда, поэтому мое желание должно непременно исполниться.

Следующие сутки стали для меня тяжким испытанием.

А началось все с того, что я не смог даже слезть с телеги, когда наш отряд наконец остановился на привал. И дело было вовсе не в цепи, которую отмотали на несколько локтей, чтоб я смог зайти за ближайший кустик. С одной ногой и израненными руками я никак не мог перебраться через борт, и тогда один из стражников нетерпеливо дернул за цепь.

Пришел в себя я уже на земле, от холода льющейся на голову воды. И под едкие насмешки и хохот стражников кое-как, цепляясь за телегу, сумел подняться на одну ногу и допрыгать до кустов. Краем глаза я наблюдал за реакцией лорда на мои мучения, но не заметил никакого участия. И это больно резануло по сердцу. Разумеется, я допускал, что все это необходимая часть его плана по проникновению в Шладберн, и ради успеха согласен был вытерпеть еще и не такое. Но он мог бы хоть взглядом, хоть кивком дать мне понять, что это именно спектакль для посторонних, а не страшная действительность?

Вернувшись в телегу, я намеренно не стал ни есть, ни пить, твердо помня, что два-три дня человек вполне может обойтись и без этого, и к ночи впал в полусон-полуобморок, где так приятно отступает нудная боль и не волнуют никакие в мире проблемы. Кроме одной. Ортензия. Я обещал ей вернуться, и я вернусь во что бы то ни стало. Потому что просто не могу себе представить ее горестно сжатые губы и наполненные слезами глаза. Она слишком многое вытерпела в своей жизни и не заслуживает еще и такого удара.

Вечером отряд остановился на ночлег то ли в деревушке, то ли на хуторе, меня это не волновало. Все куда-то ушли, неразговорчивый возница выпряг лошадок и увел в загон, не обращая внимания на меня. А я и не протестовал, после бесконечной тряски измученное болью тело просило хоть немного покоя. Однако зря я надеялся, что про меня просто забыли. Вскоре притопала рослая, толстая бабища и, откинув ряднушку, которой воровски прикрыл меня Ивар, несколько мгновений очень подозрительно изучала мою ногу. И вдруг разразилась такой громогласной руганью, что откуда-то сразу набежала целая толпа народа. С Раммом во главе.

Я не очень хорошо понимаю гассийские диалекты, хотя на официальном языке разговариваю вполне сносно. И потому уяснил смысл далеко не всех звучных ругательств, которыми она осыпала тупоголовых идиотов, додумавшихся запереть кандалы на поврежденной ноге. Да плевать ей, что он преступник, умный человек вообще не стал бы заковывать бедолагу, который без чужой помощи и трех шагов не пройдет. Это только ублюдок, не знавший молока матери, мог придумать такое зверство. Хоть бы смекнул своей пустой головой: куда калеке бежать по непроходимым болотам без лошади и припасов?

Почудилось мне или на лице Рамма, за которым я наблюдал сквозь полуопущенные ресницы, действительно мелькнуло чувство стыда?

Не важно. Зато через несколько минут откуда-то пришел кузнец, больше никем такие здоровяки с черными от копоти пальцами не бывают, и тоже начал ругаться. Потому что снять ножные браслеты, не повредив вздувшуюся вокруг кожу, он не мог. Они со знахаркой спешно посовещались и наконец решили, как будут действовать.

Мне влили в рот полкружки какого-то зелья, и вскоре я почувствовал, как отступает боль и становятся безразличны все беды на свете.

– Готов, – безапелляционно объявила толстуха, ущипнув меня за щеку и не получив в ответ ни вскрика, ни возмущенного взгляда.

Кузнец, только этого знака и ждавший, уцепил огромными ручищами не менее огромные щипцы и, негромко переругиваясь с бабищей, принялся за работу.

Не могу сказать, что я ничего не чувствовал, но терпеть было можно. До тех пор, пока по ноге не потекло что-то горячее и в ступню не хлынула невыносимо острая боль.

Вот тут я невольно застонал, а когда боль резко усилилась, вообще потерял сознание.

Очнулся уже под утро и обнаружил, что лежу на топчане в какой-то каморке, рядом на столике коптит каганец, а напротив, на таком же топчане, мирно сопит толстуха. Впрочем, спала она очень чутко, едва я заворочался, пытаясь рассмотреть, что там с моей ногой, распахнула неожиданно яркие синие глаза и, потирая их кулаками, опустила ноги на пол.

– Как себя чувствуешь? – Ее голос сейчас был мягким и теплым.

– Не знаю, – сказал я правду, – а что с ногой?

– Цела твоя нога. Только вот бегать не скоро сможешь, так что и не пытайся.

– Да и не собирался я бегать. – Наверное, ухмылка получилась слишком горькой, раз на пухлом лице появилось сочувствие.

– А с руками-то что? – задумчиво спросила знахарка чуть погодя, мешая в деревянной мисочке какие-то душистые снадобья.

– Снег копал, – буркнул я уклончиво: пока мне неясны причины, побудившие Рамма поступить именно так, не стоит вдаваться в излишние подробности.

– А рукавицы надеть не догадался?

– Не догадался, – покладисто вздохнул я в ответ, когда там было догадываться?

Да и все равно никаких рукавиц в тот момент у меня не было.

– Вот, выпей, – знахарка сунула руку мне под голову и, приподняв ее повыше, вылила в рот густоватое и горьковатое снадобье, – а не ел-то отчего?

– Ходить не могу… зачем есть, – туманно пояснил я, но она поняла все правильно.

– На рассвете Тул тебя отнесет, куда нужно, а пока поспи. В этом снадобье весенние соки живоцвета да березы, а еще пчелиное молочко и горный орех. Жар скинет и силы придаст. А к отъезду сварю похлебку, покормлю и с собой дам, не вздумай отказаться!

– Спасибо, – искренне улыбаюсь знахарке, – а как тебя звать-то?

– Уной зови, – внезапно расстроилась она и, помолчав, невпопад поинтересовалась: – А ты хоть знаешь, в чем тебя лорд обвиняет?

– Нет, – не сумел соврать я, – но это ведь не важно?

– В жизни все важно, – философски заявила Уна, собирая свои плошки в берестяной ларец, – особенно когда с богатыми дело имеешь. Им бедняка растоптать ничего не стоит, пройдут и не вспомнят и никогда не задумаются, а вдруг его душа в сто раз чище и светлей, чем у них. Ну спи, не унывай, может, добрые духи и помогут.

Особой надежды на добрых духов я не питал, но вот насчет оценки странных поступков Рамма пока еще сомневался. Очень уж обидно думать, что два года назад спас подлеца.

Утро наступило как-то очень скоро, казалось, вот только я задремал, а в дверцу каморки уже протиснулась громадная фигура кузнеца. Оказалось, он и есть обещанный мне Тул, а по совместительству законный супруг Уны. Не знаю, чего уж там наговорила ему грозная знахарка, но обращался кузнец со мной, как с приехавшим в гости долгожданным родичем. И это невольно подняло мне настроение и добавило оптимизма. Пусть не самым удачным образом пока идут мои дела, но встреча с этими милыми великанами, словно лучик света, дает надежду на перемены к лучшему.

На телегу меня тоже укладывал кузнец, и Уна, уже скормившая мне чашку густой похлебки с сушеными грибами и какими-то кореньями, бдительно наблюдала за этим процессом. Появившийся в моем углу пышный клок соломы, накрытый рядном, явно тоже ее рук дело, а растоптанный опорок, который она выдала мне в дополнение к моим собственным сапогам, обнаружившимся в изголовье, растрогал до слез.

– Прощай, удачи тебе, – шепнула травница, осеняя меня защитным знаком, и я молча кивнул в ответ.

Не хочется говорить ей «прощай», потому что я очень надеюсь когда-нибудь еще сюда вернуться. Но пока вообще не хочу ничего больше говорить, пусть спутники решат, что на меня такая болезнь напала. Тем более что я и вчера не произнес ни слова.

К обеду мы добрались до полноводной речки, и по подслушанным разговорам я понял, что это уже граница со Шладберном. Это известие меня и обрадовало, и встревожило: самая северная страна нашего континента одновременно и самая загадочная, и самая обособленная. И попасть туда совсем не просто. Особенно магам, которых в Шладберне считают большим злом. Не без оснований считают, двести лет назад северные страны сполна ощутили на себе маниакальную жестокость мага, захватившего власть в ковене. И желавшего собрать под своей левой пяткой все государства континента. Абсолютно идиотское намерение, но донести это до лучшего боевого мага ковена его бывшим друзьям и коллегам удалось в тот раз далеко не с первой попытки.

Северяне тогда защищали свои страны и свою веру в добрых духов с достойными уважения упорством и доблестью, а когда ковен обуздал узурпатора, великий герцог Шладбернский издал указ, повелевавший всем магам и колдунам в недельный срок покинуть страну. Что стало с теми, кто отказался выполнить этот приказ, доподлинно не известно никому.

Пока я рассматривал бревенчатый причал и гуляющих по нему солдат точно в такой же форме, как наши сопровождающие, Рамм спешился и важно протопал в каменную пограничную башню. Видимо, все необходимые разрешения оказались у лорда в порядке, потому как не успел он еще выйти оттуда, а над башней уже взвились разноцветные вымпелы. Неизвестно, что они означали, ковен так и не разгадал эту тайну. Хотя многие маги считали, что язык цветных флажков как-то зависит от времени года, погоды и еще кучи различных обстоятельств.

Вскоре стало понятно, что на той стороне мелькание флажков заметили и поняли, так как широкий плот, огороженный по периметру бортиками, неспешно двинулся в нашу сторону. Я попытался разглядеть, что именно его движет, так как ни шестов, ни весел не заметил, но тут засуетился молчаливый хуторянин, хозяин доставившей нас телеги.