Текст книги "Королевское зерцало"

Предслава могла одновременно помолиться и Пресвятой Богородице, и богине судьбы, языческой Рожанице, словно считала, что они слились в одно божество.

Предслава воплощала в себе тепло, утешение и заботу.

Пресвятая Богородица, помолись за меня. Помяни нас в своих молитвах, в своих помыслах. Помолись за нас, ты, возносящая землю и всех чад ее, всех своих чад к престолу сына своего, нашего Спасителя!

Пресвятая Богородица! Пусть камни на Борге превратятся в черную влажную землю!

Эллисив обхватила голову руками. Не надо больше рассказывать Олаву о прошлом. Она только вызывает призраков.

Но ей уже трудно остановиться. Да и он ждет продолжения. Нужно найти себе какое-то дело, чтобы занять руки и мысли. Она бросила взгляд на шитье. Нет, это не то.

Эллисив и прежде случалось искать себе дело, чтобы не лишиться рассудка. Тогда ей помогли монахи, они научили ее переписывать книги.

Но на Борге вряд ли найдутся книги и пергамент. Однако стоит попытать счастья у епископа Торольва…

Она заспешила, нельзя ждать ни мгновения.

– Королева Эллисив, неужто вы снова пойдете из дому в такую погоду? – Ауд осмелилась высказать свое опасение.

– Мне надо к епископу, – ответила Эллисив. Она закуталась в шубу и вышла.

Когда стихали порывы ветра, Эллисив чуть ли не ползком пробиралась вдоль стен, перебегала от одного дома к другому.

Епископ Торольв не смог скрыть своего удивления.

– Что вас привело ко мне в такое ненастье, королева Эллисив? – спросил он. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум ветра и прибоя.

Все находившиеся в покоях епископа посмотрели на Эллисив.

У нее язык не повернулся прокричать в ответ, что ей нужны книги и пергамент.

– Разве ветер такой уж сильный? – Но шутка не удалась, ведь ей пришлось кричать.

– Несильный? – в недоумении переспросил епископ. – Вы называете такой ветер несильным? – Он жестом пригласил ее сесть на скамью рядом с собой.

Эллисив следовало объяснить, зачем она пришла, и теперь, рядом с епископом, уже можно было не повышать голоса.

– Я привычна к ветру. Мне пришлось много лет жить на голом острове среди моря.

–Вот как? Вам, наверное, что-нибудь нужно от меня?—спросил он.

– Да, – ответила Эллисив. – Мне необходимо чем-то занять себя. На том острове я переписывала книги, чтобы скоротать время. Может, и вам требуется переписчик?

– Кто научил вас этому искусству? – В голосе епископа звучало недоверие – он не собирался пускать на ветер дорогой пергамент.

– Там на острове жили монахи. Я у них научилась.

– Простите, что я спрашиваю, королева Эллисив. Но что это был за остров и что за монахи?

Его любопытство было таким откровенным, что Эллисив стало неприятно.

– Это Сэла, – сказала она, – остров возле Стада, что на норвежском берегу. Его еще называют островом святой Суннивы. Ее рака и раки погибших с ней – их называют великомучениками с Сэлы – стоят в церкви. На острове есть святой источник. К нему приезжают пилигримы, особенно много их бывает летом. Поэтому на Сэле и живут три монаха – они следят за раками и принимают пилигримов.

Эллисив видела, что епископа так и подмывает спросить, как она попала на Сэлу, но он сдержался.

– Святая Суннива, – повторил он. – Я слышал о ней. Она была ирландка, ей пришлось бежать из своей страны, и она отдалась на волю Божью – взошла на корабль без паруса и весел и предоставила ветру и течению решить ее участь. Корабль прибило к острову, на этом острове она и погибла.

Эллисив удивилась, зачем он ей это рассказывает, ведь он должен понимать, что ей это известно. Может, хочет показать, что и он тоже знает про святую Сунниву?

– Все верно, – сказала Эллисив.

– Так вы прожили на Сэле много лет? Тамошние монахи принадлежат к ордену святого Колумбана?

– Нет. К ордену святого Бенедикта Нурсийского.

– Вы говорили о книгах, – вспомнил епископ Торольв. – У нас здесь есть кое-какие книги и небольшой дом, где мы их переписываем. Блаженной памяти Торфинн ярл позаботился и об этом.

Книгами и переписыванием ведает у нас Транд священник. Я уверен, что он охотно примет вашу помощь.

– Не правда ли, Транд сын Эльвира? – обратился он к Транду священнику, который сидел поодаль.

Транд не следил за их беседой, он подошел, и епископ объяснил ему, в чем дело.

Транд охотно принял предложение Эллисив.

– Неужели вы пойдете туда в такую бурю? – удивился епископ.

По лицу Транда священника скользнула улыбка.

– Разве ветер такой уж сильный? – сказал он.

Когда они вышли из покоев, им показалось, что ветер пошел на убыль, буря стихала. Дом, где переписывали книги, находился рядом с домом епископа, Эллисив и Транд без труда дошли до него.

Видно, в доме кто-то был совсем недавно – в очаге еще тлели угли. Священник подбросил торфа и проворчал, что безрассудно оставлять огонь без присмотра.

Здесь было много книг – Торфинн ярл был действительно щедр к своему епископу. На столе лежали писчие принадлежности и раскрытая книга.

Транд достал кусок пергамента, на котором были сделаны наброски замысловатых заглавных букв.

– Это твоя работа? – спросила Эллисив. Транд кивнул. Потом он положил перед ней открытую книгу, Эллисив списала из нее несколько строк и протянула пергамент Транду.

– Умения у вас больше чем достаточно, – сказал Транд. – Значит, и работы будет столько, сколько захотите.

– Епископ продает эти книги?

– Да. У нас бедная община, а переписывание книг приносит ей доход. Но как вы догадались?

– Монахи на Сэле живут тем же, – ответила Эллисив. – Да еще тем, что им дают пилигримы.

Транд священник достал какую-то книгу.

– Можете начать с этой.

Эллисив с любопытством посмотрела на книгу. Она была написана Блаженным Августином и называлась «De doctrina Christiania».

– О христианском учении, – перевела Эллисив. Не знаю, смогу ли я писать об этом с чистой совестью. Я не уверена, что разделяю мысли Августина. Мне ближе учение православной церкви.

– Я так и думал. Я слышал вашу беседу с епископом Тьодольвом после гибели конунга Харальда.

– Ты тоже считаешь, что я погрязла в грехе?

Транд нахмурился.

– Значит, до вас дошли слова епископа?

– Конечно. Было бы странно, если бы этого не случилось при таком тесном соседстве.

– Не знаю, что нашло на епископа Тьодольва, – сказал Транд. – Обычно он более снисходителен.

Эллисив помолчала, но потом решила поделиться с Трандом своей догадкой.

– Я думаю, у епископа Тьодольва не совсем чиста совесть. Он благословил брак Харальда с Торой дочерью Торберга. Провозгласил ее королевой и оказывал ей соответствующие почести, хотя по закону женой конунга была я. Конечно, если епископ Тьодольв ставит земные почести выше Божьей справедливости, он поступил правильно. Теперь Норвегией будут править сыновья Торы. Я уверена, что мешала ему здесь, вот он и хотел всячески очернить меня.

– Может, и так. Хотя это и резко сказано по отношению к епископу. – Транд смотрел в книгу. – Конечно, по церковным законам союз конунга Харальда и Торы недопустим. Недаром епископ Бьярнвард так возражал против него.

– За это Харальд и сослал его в Исландию и нашел более сговорчивого епископа, – сказала Эллисив.

–Да, – согласился Транд. – Вы правы.

Потом спросил:

– Так вам правда не хочется переписывать сочинение Блаженного Августина?

– Я пошутила. Я уже переписывала сочинения Августина, и монахи на Сэле часто повторяли его слова. Мне будет полезно узнать, что написано в этой книге.

– Одно меня удивляет…– Транд умолк, но тут же заговорил снова:– Почему при вас нет ваших православных священников?

– Со мною из Киева приехали священники и даже один епископ. Но Харальд отослал их всех в Исландию.

– Значит, не только я пострадал от суровости Харальда?

– Нет. Было время, когда Харальд всех моих друзей считал своими недругами.

– И все-таки вы скорбите о нем?

– Я любила его, – ответила Эллисив.

– А я ненавидел.

Было неслыханно, чтобы священник открыто признавался в ненависти к кому бы то ни было. Очевидно, Транд был из тех, кто говорит то, что думает, не заботясь о последствиях.

Странно, но они беседовали так, будто давно знали друг друга. Может, потому, что их самый первый разговор состоялся перед лицом смерти, когда условная вежливость и пустые слова были лишними. Странно было и то, что он держался с нею как равный. Эллисив невольно задумалась, кто же на самом деле этот приемный сын Кальва. Транд сын Эльвира, назвал его епископ Торольв. Но кто был этот Эльвир?

– Ты случайно не сын Эльвира сына Грьотгарда, который был из рода халогаландских ярлов? – прямо спросила она.

– Да.

Теперь Эллисив все поняла. Когда Харальд убил Эйнара Брюхотряса и его сына, Эйндриди, Транд остался единственным потомком халогаландских ярлов по мужской линии. Они, так же как и потомки Харальда Прекрасноволосого, считали, что их род восходит к богам. Эллисив это было известно, потому что и Рюрик, который дал начало ее роду на Руси, также был потомком этих славных ярлов. Транд наверняка это знал…

Эллисив понравилась его откровенность.

– Можно прийти к тебе, если мне понадобится исповедник? – вдруг спросила она.

Он ответил с сомнением:

– Как католическому священнику цена мне невелика. А заменить православного я тоже не могу.

– Значит, ты отказываешь мне?

– Я уже оттолкнул вас однажды в тяжелую для вас минуту, – сказал Транд. – Я все-таки не настолько плохой священник, чтобы сделать это дважды.

Когда Эллисив возвращалась в свою поварню с книгой, пергаментом и всем необходимым для письма, ей казалось, что буря стала успокаиваться не только на острове, но и в ее душе.

Теперь у ее было занятие, которое безусловно всегда приносило ей утешение. К тому же она нашла человека, с которым можно поговорить, если станет совсем невмоготу.

Однако надежды на то, что в будущем распогодится – на Борге или у нее в душе, – у Эллисив не было.

На этот раз Олав явился не скоро

– Я хочу послушать еще об отце, – сказал он напрямик. – Что он был за человек? Наверное, ты знала его лучше, чем кто бы то ни было.

– Есть один человек, который знал твоего отца не хуже, чем я, хотя и совсем с другой стороны.

– Кто же это?

– Халльдор сын Снорри.

Олав задумался.

– Это тот исландец, с которым отец поссорился? – спросил он.

– Сразу видно, ты мало знаешь о Халльдоре.

– Да, немного. А ты хорошо его знала?

– Конечно. Халльдор много лет был мне верным другом. Он из славного исландского рода, его отцом был Снорри сын Торгрима. Твой отец повстречался с ним в Киеве, и после этого они двадцать лет были неразлучны. Халльдор был больше, чем на десять лет старше твоего отца, но у них было много общего. Оба были вспыльчивые и гордые, острые на язык, неукротимые в бою. И оба ничего не жалели ради хорошей шутки.

Твой отец был в варяжской дружине, как некогда его отец и его дед. Там он стал предводителем отряда и там же познакомился с Халльдором. Предводителем всей варяжской дружины был Эйлив сын Рёгнвальда ярла. Он сопровождал мою мать из Швеции в Гардарики, когда она поехала туда, чтобы стать женой моего отца.

Не успев вступить в дружину, твой отец обагрил свой меч кровью. Варягов послали на запад сражаться с ляхами и восточными вендами. Там начались бунты, и варяги их жестоко подавляли.

После этого Харальд два или три года прожил в Киеве у моего отца и многому научился.

– Ты, кажется, говорила, что твой отец не отличался воинственностью?

– Это верно. Мать была гораздо воинственнее, ей не раз случалось уговаривать отца принять участие в сражении. Разумеется, владеть мечом Харальд научился не у князя Ярослава. Зато он научился у него многому другому – толковать законы, править страной и, думаю, даже торговать.

Однако он перенял у моего отца не только хорошее. Князь Ярослав был скуп и имел обыкновение задерживать плату своим воинам. Варяги сильно досадовали на него за это.

– Ты хочешь сказать, что мой отец тоже был скуп?

– Видно, никто не осмеливался говорить тебе об этом. А ты знаешь, что он даже чеканил обманную монету?

Олав не ответил, и она продолжала:

– Когда твой отец отправился из Киева в Царьград, он был вне себя от ярости, главным образом потому, что норвежские хёвдинги не пожелали признать в нем будущего конунга. К тому же мой отец отказался отдать ему меня в жены. Он не хотел выдавать свою дочь за человека, который не имеет ничего, кроме знатного происхождения да воинской доблести.

– Но ты же тогда была совсем девочкой. Сколько лет тебе было?

– Десять.

– Выходит, он посватался к тебе только ради приданого?

Эллисив опустила глаза.

– Возможно. Хотя потом он говорил другое.

– Что же он говорил?

– Он сказал, что впервые увидел такую красивую девочку. Конечно, приданое соблазняло его, но не думаю, что он охотился только за ним. Ведь у меня были две старшие сестры, которых отец хотел выдать замуж в первую очередь, но Харальд не остановил свой выбор ни на одной из них.

– А он говорил почему?

Эллисив сочла, что любопытство Олава зашло слишком далеко.

– Тебе не хочется отвечать? – спросил он.

– Ты, кажется, интересовался своим отцом, а не моими сестрами или мной.

– Я же сказал, что хочу узнать про вас обоих, про тебя и про него. Мне хочется понять, почему ты любила его.

Эллисив вдруг разозлилась – она повернулась к нему, ощерившись, точно волк, попавший в яму.

– Ты сын Торы. Спрашивай у своей матери, за что она любила Харальда конунга.

– От нее толку не добьешься, – сказал Олав. – Она была так же беспомощна в руках отца, как заяц в когтях орла. Кроме обид, нанесенных ей отцом, ей не о чем рассказать.

Эллисив растерялась. Она собиралась говорить о Харальде, углубиться в свое прошлое. Но это значило обнажить свою душу перед сыном Торы. Слишком поздно Эллисив поняла, что затеяла. Ведь она знала: стоит только начать, как она окажется во власти собственного рассказа, будет рассказывать, не думая, насколько это умно или пристойно.

– Ты молод, Олав, – сказала она. – Что ты можешь знать о ненависти, о страсти, о любви.

– Очень немного, – согласился Олав. – Самое время узнать побольше.

Эллисив промолчала.

– Ты обещала рассказывать все без утайки, – напомнил ей Олав.

– Ну, не совсем так…

– Зачем же ты тогда передала мне через Арнора приглашение? – Голос его звучал резко.

– Хотела поговорить с тобой. Я же понимала, что тебе тяжело.

Олав смягчился. Он молча играл ножом, вынутым из ножен.

– Ты сказала, что любишь меня, – произнес он наконец. – А теперь уже не любишь?

Эллисив незачем было смотреть на него. Она и так могла представить себе обращенное к ней открытое лицо, внимательный, пытливый взгляд. Она уже привыкла к быстрой смене настроений у Олава. Он легко переходил от гнева к задумчивости, суровость в нем вдруг оборачивалась ранимостью, или внезапно юноша превращался в зрелого мужа.

– Я и в самом деле почувствовала, что люблю тебя, – призналась она. – Но сейчас, узнав тебя ближе, люблю еще больше.

– Я верю тебе, – сказал Олав и добавил:– Я тоже начинаю любить тебя.

Эллисив удивилась – не его чувству, а тому, что он заговорил о нем.

Возможно, то, что он – сын Торы, не так уж и важно.

– Хорошо, я буду рассказывать, но объясни, зачем тебе это?

Они сидели за столом, Эллисив поставила перед Олавом чашу с пивом, но он к ней даже не притронулся. Он сидел и рассеянно делал ножом зарубки на краю стола.

Стол принадлежал епископу Торольву, но Эллисив подумала: ну и пусть на нем останутся зарубки.

– Я перестал что-либо понимать, – сказал Олав. – Мне кажется, будто меня вниз головой затолкали в бочку с шерстью. Я хочу выбраться из нее и встать на ноги. Мне необходимо узнать, почему все так получилось. В какую сторону мне идти теперь? Вот я и думаю, что твой рассказ поможет мне выбраться из этой шерсти и найти нужный путь.

– Ты меня убедил, – сказала Эллисив.

Она вдруг подумала, что Харальд до того, как ожесточился и озлобился, был, наверное, очень похож на юного Олава.

– Выпей. – Он подвинул к ней чашу с пивом. – Может, тебе легче будет начать?

Олав улыбнулся ей, и она невольно улыбнулась ему в ответ. Однако пива не пригубила. Воцарилась тишина, и Эллисив стала рассказывать.

Харальд уехал из Киева, но я этого даже не заметила. Для меня он был просто взрослым мужчиной, который задавал мне глупые вопросы. Я отвечала ему весьма дерзко, и он смеялся над моими ответами. Меня называли отчаянной и избалованной. Отец позволял мне больше, чем сестрам.

О том, что Харальд посватался ко мне, я узнала гораздо позже.

До меня доходили слухи, что Харальд тайком переправлял из Царьграда золото, нарушая тамошние законы, – верные люди доставляли это золото моему отцу.

С годами золота скопилось очень много. Я подозреваю, отец надеялся, что Харальд погибнет в Царьграде и все золото достанется ему.

Но надежды отца не сбылись.

Через девять лет, когда мне исполнилось девятнадцать, Харальд вернулся в Киев.

Я была в княжеской гриднице, когда он пришел с пристани со своими ближайшими друзьями, Халльдором сыном Снорри и Ульвом сыном Оспака. Ульв был исландец, впоследствии он стал окольничим Харальда и женился на сестре твоей матери. Ульв подружился с Харальдом еще в Царьграде.

Харальд был необыкновенно красив – высокий, гордый, самоуверенный, сердце замирало, когда я смотрела на него. Как сейчас помню его темно-зеленый шелковый плащ и рукоять меча, сверкавшую золотом.

Прежде чем приветствовать моего отца и мать, он взглянул на меня. От его улыбки меня обдало жаром, До сих пор никто из мужчин не осмеливался так смотреть на меня.

Через день после его приезда отец сказал мне, что Харальд просит меня в жены.

– Какой быстрый! – сказала я.

К тому времени я уже сообразила, что взгляд Харальда, брошенный на меня, был слишком наглый.

Вот тогда-то я и узнала, что Харальд сватался ко мне еще до отъезда в Царьград.

– У Харальда большое богатство, но мало власти, – сказал отец. – Не знаю, что ответить ему.

Он будто спрашивал у меня совета, и это озадачило меня. Я привыкла думать, что мужа мне выберет отец, и не допускала мысли, что он будет со мной советоваться.

– Я пообещал Харальду, что, если он получит твое согласие, с моей стороны отказа не будет, – продолжал отец. – Только не знаю, какое будущее ждет тебя с ним. Он поговаривает о том, чтобы отправиться в Норвегию и склонить Магнуса сына Олава Святого уступить ему половину страны.

– Вряд ли Магнус захочет делить с ним власть, – заметила я.

– Я тоже так думаю, и я сказал об этом Харальду. К тому же Магнус для нас с твоей матерью все равно что собственный сын. Мне не по душе родниться с человеком, который замыслил что-то против него.

– Что же тогда делать? – спросила я.

– Мне кажется, я поступил бы неразумно, если бы отказал ему. Вот я и обещал, что все будет зависеть от твоего решения. Наверное, тебе не следует давать ему согласия.

Все было яснее ясного. Я отвечу Харальду отказом, но они с отцом останутся друзьями. Меня это рассердило. Отец мог бы понять, что не так-то просто заставить меня плясать под чужую дудку.

В тот же день Харальд сам явился ко мне, он не любил терять время попусту.

Харальд попросил разрешения поговорить со мной наедине, но отец не позволил этого. Мне предоставили выбрать, кому присутствовать при нашей беседе и следить, чтобы все шло благопристойно. После взгляда, который Харальд бросил на меня в гриднице, я не сомневалась, что это необходимо.

Мой выбор пал на Предславу, самую верную из моих служанок. Кроме того, у нее было одно преимущество – она не понимала по-норвежски.

Харальд мгновенно сообразил, что к чему. Он что-то сказал мне по-славянски, а потом спросил по-норвежски:

– Та женщина понимает, что я сейчас говорю?

– Нет, – ответила я.

Но Харальд все-таки глянул на Предславу, стараясь угадать, не обманываю ли я его. Верить мне на слово он пока не решался. Однако лицо Предславы оставалось безмятежным.

– Я верю тебе, – сказал Харальд. – Вижу, ты относишься ко мне благосклонно.

Я привыкла не лезть за словом в карман, даже в разговоре с отцом. Но Харальд будто поймал меня в ловушку, и я предпочла не отвечать ему.

Было начало лета, мы сидели под открытым небом. Внизу расстилалась река, на берегу кипела работа. На пристани и кораблях перекликались люди.

Харальд самоуверенно улыбнулся.

– Твой отец сказал, что ты должна сама решить, пойдешь ли за меня замуж, – сказал он.

Мне вдруг почудилось, что рядом со мной сел отец, я даже повернула голову, чтобы проверить, так ли это. И все равно мне казалось, что я сижу между отцом и Харальдом, и каждый уверен, что может заставить меня выполнить его волю.

Во мне поднялось упрямство.

– Ну а если я откажу тебе? – спросила я. – Ведь, если не ошибаюсь, ты не можешь предложить мне надежное будущее.

Харальд, казалось, не верил своим ушам.

– Я могу предложить тебе богатство, – сказал он.

– Богатство – ненадежный друг, – сказала я. – Многие испытали это на себе.

– Чего же ты требуешь? – суховато спросил он. – По-твоему, пока я не завоевал королевства, я недостаточно хорош для тебя?

В глазах у него мелькнул угрожающий блеск.

– Попробуй только тронь меня! – быстро сказала я, отвечая на его взгляд, а не на слова.

– Мне случалось брать женщин силой. Это не так трудно.

– Если я крикну, здесь тотчас появятся отцовские стражи. Он наверняка велел им быть начеку.

– Ты уверена, что успеешь крикнуть?

– Поклянись, что не тронешь меня, иначе я закричу.

– Ладно, – сказал Харальд. – Клянусь. – Голос его стал жестким. – Значит ли это, что ты мне отказываешь? – спросил он.

– Да, если, кроме богатства, тебе нечего мне предложить.

Харальд искоса посмотрел на меня.

Потом долго молчал и, казалось, был целиком поглощен тем, что происходило на реке и на пристани.

Но вот он снова повернулся ко мне, выражение лица у него уже изменилось, он смеялся.

– Что ж, у меня есть не только богатство, – сказал он. – Но мне придется немного похвастаться:

 
Восемь искусств постиг я:
выковать вису могу,
резать любые руны,
лихо скакать на коне.
Плаваю точно рыба,
хитро в тавлеи играю,
мечом и копьем владею,
быстро скольжу на лыжах.
 

– Ты сейчас сложил эту вису? – спросила я.

– Да, сейчас, – ответил Харальд. – Ну как, подхожу я тебе?

– Хочу еще вису! – сказала я.

– Я сражался в дружине Олава Святого, в его последней битве, – сказал Харальд. – Мне было тогда пятнадцать лет, и эта битва пошла мне на пользу.

– А ты можешь сложить вису об этой битве?

Харальд задумался, потом сказал:

Тренды [25]25
  Жители норвежской области Трондхейм.


[Закрыть] вышли сильные, слишком много их было; бились мы с ними крепко, битва была суровая. Юным расстался я с хёвдингом славным, пал он в той битве.

– И это все? – удивилась я, когда он умолк.

– Ты права, – засмеялся Харальд. – Я забыл припев. Слушай:

 
И все-таки Герд золотых колец
делает вид, что я ей не нужен.
 

– Кто тебе сказал, что ты мне нужен?

– По глазам вижу. А ты разбираешься в поэзии, если поняла, что в висе чего-то не хватает. – В его голосе слышалось одобрение.

– У нас гостят иногда исландские скальды.

– Вот как? – Харальд приподнял одну бровь, позже я узнала, что он всегда так делал, если был в хорошем расположении духа.

Он сложил еще несколько вис. Почти во всех говорилось о его подвигах в Византии. И каждая кончалась припевом:

 
И все-таки Герд золотых колец
делает вид, что я ей не нужен.
 

Мы долго разговаривали в тот вечер и много смеялись.

– Так что же мне сказать твоему отцу? – спросил наконец Харальд.

Солнце садилось, сумерки тенью крались по степи. Громче стало раздаваться пенье птиц.

– Не знаю, – ответила я. – По-моему, отец прав: будущее с тобой очень ненадежно.

Он посмотрел на меня долгим взглядом.

– Стало быть, князь Ярослав велел тебе отказать мне? Теперь я понимаю.

– Я этого не сказала.

– Видно, он хочет выдать тебя за какого-нибудь дряхлого конунга, что пускает слюни при виде молоденьких девушек. – В голосе Харальда звучало презрение.

– А ты сам не пускаешь слюни?

– Черт меня побери, если ты не права.

– Или тебя больше прельщает мое приданое?

– Хорошее приданое не помешает, – сказал Харальд. – Только знай, твой отец может подавиться твоим приданым, лишь бы я получил тебя. Да ведь ты не посмеешь перечить отцу, не скажешь ему правду, что хочешь выйти за меня.

– Я не боюсь отца, – ответила я.

– Значит, я могу сказать, что ты дала мне согласие?

Я медлила – будущее путало меня. Но оно было бы таким же, за кого бы я ни вышла.

– Хорошо, скажи.

Он откинул голову и засмеялся от радости.

– Теперь я знаю, что удача будет сопутствовать мне, когда я вернусь в Норвегию, – сказал он.

Отец был рассержен, и это неудивительно.

Он сказал, что я совершила предательство. Но я стояла на своем.

Даже если бы я под нажимом отца и отказала Харальду, он все равно так просто не отступился бы.

Ему понадобилось не много времени на то, чтобы умилостивить моих родителей. Однако с него взяли слово, что он проживет в Киеве по меньшей мере год. И они долго обсуждали приданое и свадебные дары жениха, прежде чем пришли к согласию.

После этого Харальд пожелал немедленно справить свадьбу, но не тут-то было. Родители и слышать не хотели об этом. Уж коли князь Ярослав выдавал дочь замуж, все должно было совершаться как подобает, а не наспех или втихомолку, будто невеста согрешила до свадьбы.

И на этот раз Харальд вынужден был уступить.

Олав снова пришел к Эллисив, и она продолжила рассказ.

Приготовления к свадьбе заняли почти все лето.

Харальда я видела чуть не каждый день. Мы были обручены, и Харальд имел право встречаться со мной. Разумеется, отец отверг норвежский обычай, по которому жених и невеста могут спать в одной постели, и это приводило Харальда в неистовство.

Однако отец был непреклонен. Наши встречи с Харальдом даже не могли проходить с глазу на глаз.

В то лето Предслава немало времени просидела за прялкой чуть поодаль от нас, стараясь не глядеть в нашу сторону. А я близко узнала соратников Харальда – Халльдора и Ульва.

Воинов из дружины моего отца я часто видела в нашем доме, но близко их не знала. Теперь же я услыхала шутки ратников, нередко очень грубые, увидела, что они бывают даже жестоки друг к другу. Впрочем, Харальд не собирался так скоро посвятить меня во все подробности их жизни. Эти трое говорили между собой на странном наречии: смеси греческого, норвежского и славянского; они и не подозревали, что я понимаю их разговоры. И хотя мой книжный греческий не вполне совпадал с тем языком, на котором изъяснялись они, я очень скоро привыкла к их произношению и начала понимать почти все. Поскольку никто из них не поинтересовался, понимаю ли я, о чем они говорят, я не считала нужным признаваться в этом.

Чего только я не узнала в ту пору о жизни и повадках мужчин!

Они то и дело подтрунивали друг над другом – над Харальдом, например, по поводу его любовных похождений: видно, их было немало. Чаще всего говорилось о какой-то Марии, которую он посещал. Не раз ему приходилось скрываться от ее мужа. Однажды он вынужден был выбраться из дома через отхожее место, где в полу была сделана дыра прямо над морем. Харальду явно не нравилось, когда ему напоминали об этом бесславном событии. Но Халльдор и Ульв были неумолимы.

Больше всего меня удивили намеки на его близость с царицей Зоей. По возрасту она ему в матери годилась.

– Придворный племенной жеребец! – бросил ему как-то раз Халльдор.

– Лучше покрывать царицу, чем ходить под нею, – отрезал Харальд.

Я рассмеялась и тем самым выдала себя. Все трое уставились на меня.

– Ты понимаешь, о чем мы говорим? – спросил Харальд, когда пришел в себя от удивления.

– Конечно.

– Ты знаешь греческий?

– Достаточно, чтобы понимать вас. Впрочем, вы говорите не только на греческом.

– Почему же ты так долго молчала? – Харальд даже рассердился.

– Каждый имеет право позабавиться, – ответила я.

Они переглянулись. Потом дружно расхохотались. С того дня они стали считать меня чуть ли не своим товарищем.

– Мне рассказывали один случай про отца и царицу Зою, – сказал Олав. – Интересно, правда ли это.

– Какой случай?

– Отец однажды очень дерзко ответил ей.

– Кажется, я знаю, о чем ты говоришь.

– Тогда расскажи.

Эллисив пожала плечами.

– Пожалуйста. – Но на мгновение она замялась. – Царица Зоя не пропускала ни одного мужчины и отличалась разнузданностью, – начала Эллисив. – Своего первого мужа она убила, чтобы выйти за любовника. Сначала она пыталась постепенно отравить мужа, но он оказался так живуч, что у нее лопнуло терпение, и она приказала умертвить его в бане.

Тот случай, о котором ты говоришь, произошел много времени спустя после приезда Харальда в Царьград. Он был тогда предводителем царской стражи, набранной из варягов. Варяги часто собирались на большом дворе, окруженном стеной. Там они постоянно упражнялись во владении оружием и устраивали состязания. При этом неукоснительно соблюдалось одно правило: запрещалось по-настоящему ранить друг друга.

Однажды Харальд и другие воины стояли, окружив состязавшихся. Мимо проходила царица Зоя со своими служанками. Они тоже остановились посмотреть.

Зоя обратила внимание на высокого белокурого Харальда – его просто нельзя было не заметить.

Зоя подошла к нему.

– Подари мне свой локон, северянин, – попросила она.

Харальду это не понравилось.

– Идет. Локон за локон, я тебе – с головы, ты мне – с другого места, – ответил он.

Зоя ничего не сказала и ушла.

Ты про этот случай слышал?

– Да. И о Марии тоже – только не так, как ты рассказывала. Мария была дочерью брата Зои…

– У Зои не было братьев, – прервала его Эллисив.

– Я говорю, что слышал. Мария была племянницей Зои, и это сам царь чуть не застал Харальда у Марии. Но, к счастью, у нее в комнате в полу имелось отверстие, только никто не говорил, что это было в отхожем месте.

Эллисив рассмеялась.

– Эта история стала известна с легкой руки Халльдора. Он распустил ее нарочно, чтобы посмеяться над Харальдом. К тому времени твой отец уже стал конунгом, и упоминание о его подлинном бесславном бегстве могло стоить рассказчику жизни. Однако Халльдор считал, что конунгу негоже напрочь забывать прежние подвиги. Поэтому он приукрасил историю присутствием царя и царицы и пустил ее среди дружинников. Конунг мрачнел при одном упоминании имени Марии. Но был бессилен: не мог же он открыть, почему именно он так сердится.

Истину знали только сам Харальд, Ульв с Халльдором и я.

– А что еще случилось с отцом в Царьграде? – спросил Олав.

– Да ты небось знаешь. Разве отец тебе не рассказывал?

– Рассказывал, только мало.

Эллисив удивилась. Возможно, к тому времени, когда Олав и Магнус достаточно повзрослели, скальды и сказители уже превратили Харальда в такого героя, каким он на самом деле не был. Поначалу, наверное, он не возражал против некоторых преувеличений, может, даже сам подливал масла в огонь. Так со временем он стал пленником преданий о себе и уже не мог рассказывать правду.