Текст книги "Королевское зерцало"

– Отец действительно был таким замечательным военачальником, как о нем говорили скальды? – спросил Олав.

– Он достиг многого, но великим военачальником его назвать нельзя.

В Царьград из Киева с ним прибыла небольшая дружина варягов, которой он командовал. Его дружина вошла в войско царя, там были и другие варяжские отряды.

Харальд со своими варягами сражался за царя в разных местах этого громадного государства.

Он ходил в поход в Анатолию, нападал на морских разбойников. Вместе с другими варягами воевал на Сикилее [26]26
  Сицилия.


[Закрыть] и сражался с сарацинами в Африке. Потом союз между варяжскими отрядами был нарушен, и Харальд сражался против некоторых из них. Когда начался бунт в Болгарии, он отправился на подавление бунта.

– Я слышал, что он захватил Йорсалир [27]27
  Иерусалим.


[Закрыть].

– Это преувеличение. Между царем Византии и халифом, который правил тогда в Святой Земле, был мир. Но церковь Святого Гроба была сожжена, и халиф позволил византийскому царю отстроить ее заново. Харальд со своими варягами должен был охранять строителей, посланных в Царьград.

– Он искупался в священной реке Иордан, это верно?

– Да, в Иордане он искупался. – Эллисив вздохнула. – Ему было бы полезнее совершить такое купание в конце жизни.

На это Олав ничего не сказал.

– А правда, что много крепостей и городов отец взял хитростью? – спросил он.

– Правда. Он покорил много городов и крепостей, большую часть из них – под предводительством Георгия Маниака на Сикилее. Хотя почти все они были небольшие. Георгий часто позволял варягам самим взять тот или иной город, и варяги прибегали к хитрости, если им это было выгодно. Об этих подвигах ходит слишком много былей и небылиц.

– Значит, отец командовал всего лишь одним отрядом? – задумчиво сказал Олав. – Как же он мог тогда так непочтительно разговаривать с Гюргиром? Кажется, ты назвала его Георгием?

– Да, Георгий Маниак. Не сомневаюсь, что твой отец дерзко говорил с ним. Он никогда не брал в расчет ни род, ни звание человека.

Со временем Харальда повысили в звании. А потом за ратные подвиги произвели в манглавиты. Это большая честь, но она не дает почти никакой власти. А после того, как он сражался в Болгарии, там же был и сам царь, Харальда сделали спафарокандидатом. Это означало, что он поднялся еще выше, но самого верха он так и не достиг. Пожалуй, важнее было, что Харальда и его дружину взяли в царскую стражу. В этой страже всегда были только варяги, и твой отец стал их предводителем; этих стражей в народе называли царскими винными бурдюками, уж не знаю почему.

Твой отец не поддержал славу варягов как задир и скандалистов, наоборот, он строго следил за порядком и во время службы в царском дворце, и в походах. Он без колебаний мог приказать повесить человека, если считал, что тот этого заслуживает.

Но иногда он выносил и необычные приговоры.

Однажды в Анатолии, когда он еще был просто предводителем одного отряда варягов, кто-то из воинов попытался изнасиловать женщину. Но женщина изловчилась, выхватила у воина меч и заколола его. Харальд рассудил, что женщина за отвагу должна получить в наследство имущество воина, а его труп без погребения бросили у городской стены. Поступок этого воина можно приравнять к самоубийству, сказал Харальд, и он не заслуживает, чтобы его похоронили по-христиански.

– Мне бы хотелось узнать еще что-нибудь, – сказал Олав, когда она умолкла. – Почему, например, отец покинул Царьград?

– В Византии постоянно шла борьба за власть, – ответила Эллисив. – Я уже говорила тебе, что царица Зоя убила своего мужа и вышла замуж за любовника; его короновали на царство. Но он был почувствительней, чем она. Говорят, его стали мучить угрызения совести – во всяком случае, он удалился в монастырь и там умер. Царем, с согласия царицы Зои, стал его племянник.

Новый царь был не только властолюбив, но и жесток. И, что очень не нравилось варягам, в их услугах не нуждался. Он предпочел им стражей-евнухов, и варяги усмотрели в этом открытую насмешку.

С царицей Зоей новый царь не стал церемониться – взял под стражу и отправил на остров в монастырь. Он не считался ни с жителями Царьграда, ни с варягами. И случился бунт.

Мятежники привезли царицу Зою обратно в Царьград, а царю и его родичу, который был у него советником, пришлось бежать. Они укрылись в монастыре.

Харальд со своими варягами был на стороне царицы. Царица велела ему отправиться в монастырь, где скрывался царь. Вокруг монастыря гудела толпа.

Харальд послал своих воинов в монастырь, чтобы они вывели оттуда царя и его советника. И тут же, у ворот монастыря, на глазах у всех ослепил обоих.

После этого царя оставили в монастыре.

Вот тогда-то Харальду и представился случай получить тот локон, который он раньше просил у царицы.

– Сколько же ей было лет?

– За шестьдесят. Но, по его словам, она была еще красива, на лице ни морщинки. Все свое время она тратила на то, что умащивала кожу разными мазями да готовила новые притирания для сохранения своей красоты.

Но Харальд не захотел оставаться ее любовником. Он не имел ни малейшего желания жить, днем и ночью ожидая ножа в спину или опасаясь, не отравлен ли каждый кусок пищи. Харальд стал уклоняться от встреч с царицей, и ей это, понятно, не понравилось.

Она снова вышла замуж, ее мужа венчали на царство – это был Константин Мономах. Неожиданно у царской четы возникло подозрение, что Харальд не полностью выплачивает царю его долю добычи, привозимой из походов. Харальду трудно было рассеять это подозрение – он и в самом деле присваивал себе часть добычи.

Сначала царь запретил Харальду покидать Царьград, потом посадил его в темницу. Вместе с ним были посажены Халльдор и Ульв как его ближайшие друзья и соучастники.

– Это в той темнице им явился дракон или громадная змея? – спросил Олав.

– Змея, но не такая уж громадная. Она была толщиной с руку и чуть длиннее древка копья. Змея пыталась обвиться вокруг них и задушить.

У них не было с собой оружия, только нож, который Харальд утаил от стражи. В темницу не проникал свет, однако Халльдор изловчился и схватил змею за хвост, а хватка у него была железная, Ульв ухватил змею за голову. Харальду оставалось ударом ножа убить ее.

С тех пор, если Халльдор вспоминал этот случай, Харальд советовал ему не хвастаться этим подвигом. Мол, Халльдор только и сделал, что сел змее на хвост.

Остальным варягам не понравилось, как обошлись с Харальдом и его друзьями, и однажды ночью они освободили их.

– Я слышал, будто их освободила какая-то знатная женщина, потому что ей во сне явился Олав Святой и велел это сделать, – перебил ее Олав.

– Твой отец не упускал случая внушить людям, будто Олав Святой не оставляет его в беде.

Для того чтобы Харальд со своей дружиной мог бежать, им требовались корабли.

В гавани они нашли два корабля. Но пролив был перегорожен тяжелой цепью.

Однако Харальд умел найти выход из любого положения. Он приказал всем людям, кроме гребцов, перебежать на корму и велел быстро грести к цепи. Когда же корабль наскочил на цепь, все перебежали на нос.

Все получилось, как задумал Харальд: корабль погрузился носом в воду и соскользнул с цепи. Но другой корабль получил пробоину и пошел ко дну. Некоторых из варягов удалось спасти, но многие утонули.

Из Царьграда Харальд отправился в Киев.

А что случилось в Киеве, ты уже знаешь.

Эллисив продолжала рассказ.

Харальд сдержал слово, которое дал моему отцу, и не посягал на мою невинность. Однако причиной была не только его верность данному слову.

Моя заслуга в этом тоже была.

Один раз я уже нарушила волю отца: наградила его нежеланным зятем, да еще младшая из сестер первая выходила замуж – отцу и это было не по нраву. Не хватало мне опозорить родителей, забеременев до свадьбы.

Однако сказать, что руки Харальда так и не коснулись меня за все лето, значило бы солгать. Не раз Халльдор и Ульв охраняли нас от чужих взоров вместо того, чтобы стоять на страже целомудрия. Харальд извергал проклятия и говорил, что я сведу его с ума, отказывая в том, чего он жаждал больше всего. Он твердил, что по законам его страны нас уже можно считать мужем и женой. Но он слишком уважал меня, чтобы взять силой.

Венчаться мы собирались в Десятинной церкви.

Эту церковь во имя Богородицы построил святой Владимир, когда крестил Русь. Название Десятинная она получила потому, что на строительство и содержание ее Владимир положил десятую долю своего богатства и доходов. Когда церковь была готова, Владимир вошел в нее и обратился к Богу:

– Господи Боже! Взгляни с небес, и посети сад свой, и охрани то, что насадила правая рука твоя. Дай этим людям, сердца которых ты обратил к истине, познать тебя. Взгляни на церковь твою, которую создал я, недостойный раб, во имя матери твоей Приснодевы Богородицы. И ради Пресвятой Богородицы услышь молитву того, кто будет молиться в этой церкви.

Нас венчали в Десятинной церкви, потому что она была в то время киевской митрополией – церковью митрополита. Святая София, построенная отцом, не была еще освящена.

Но я была рада, что мы венчались в церкви князя Владимира.

Мои пращуры Владимир и Святослав всегда были мне ближе, чем отец. Его я втайне презирала за слабость. А Владимир был воинственный и могучий.

Но больше всех я почитала Святослава – его самого и его мать, великую Ольгу.

В Харальде я нашла героя, о котором грезила с детства, – нового Святослава, совершавшего походы через степи, покорившего полсвета, презиравшего холод и зной, жажду и голод, не ведавшего страха.

– А ты знаешь, каков собою был Святослав? – спросил Олав.

– Обликом Харальд на него не похож. Святослав был невысок, коренаст. По обычаю славян, он брил голову, оставляя по чубу с каждой стороны. В ухе носил серебряную серьгу.

Послушай, что сказал он однажды своим людям, когда им предстояло сразиться с многочисленным врагом: «Уже нам некуда деться, волею или неволею мы должны сразиться. Так не посрамим земли Русской, но ляжем костьми, ибо мертвые срама не имут. Если же побежим, срам нам будет. Не побежим, но станем крепко, я же пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о себе сами позаботитесь».

И ответили воины: «Где твоя голова ляжет, там и мы свои головы сложим».

Начался бой, и русские победили.

Говорят, что Святослав даже женщин вдохновлял на битву, что они сражались у него в войске, переодетые в мужское платье.

Олав остановил на Эллисив долгий взгляд.

– Жаль, что тебя не было у Станфордского моста, – сказал он.

Эллисив замолчала, слова Олава неприятно задели ее.

Потом она снова начала рассказывать:

– Венчались мы на Успение Богородицы – великий праздник…

– Я не понял, переведи, – недовольно сказал Олав.

– Это не так просто. Это день, когда почила Божья матерь: у вас его называют – Вознесение Божьей матери.

Такой свадьбы не было ни у кого.

Все были ослеплены сверканьем красок и блеском золота на иконах, на одеяниях священников, на нарядах княжеской свиты. Воздух казался густым от благовоний, пылали сотни свечей. И когда на нас возложили брачные венцы, под церковными сводами разлилось пение.

Киевский митрополит Феопемпт благословил и соединил нас.

– Моя мать считала ваш брак с Харальдом незаконным, – сказал Олав.

– Не знаю, кто ей это внушил, если Харальд, то он солгал.

Где, как не в церкви, построенной святым Владимиром, я, его внучка, могла надеяться, что моя молитва дойдет до Господа, – продолжала Эллисив. – Мне бы просить его благословить наш с Харальдом союз, а я молила о том, чтобы сбылось заветное желание Харальда – стать конунгом Норвегии.

После я узнала, что и он молился о том же…

Когда мы вернулись из церкви, произошло событие, которое я истолковала как дурной знак.

Владимир, мой старший брат, ходивший на греков, вернулся с худой вестью. Не достигнув Греческой земли, он со своим войском попал в жестокую бурю, корабли его были разбиты в щепки, многие люди погибли, и ему пришлось повернуть назад.

Такой гость не прибавил веселья свадебному пиру. Но наше с Харальдом счастье в тот день не могло омрачить ничто.

У Харальда на уме было одно – скорее остаться со мною наедине. Я разделяла это желание – его ласки разбудили страсть и во мне.

После первой брачной ночи я вознесла благодарность Творцу за то, что он создал мужчину и женщину именно такими, каковы они есть.

Не думай, Олав, твой отец не всегда был суров.

И не только тогда, но и много-много раз я благодарила Господа за любовь, данную им мужчине и женщине, за то, что он осенил брак тайной, сделал чудом. Даже в одиночестве на Сэле я благодарила Господа за те годы, что прожила с Харальдом.

– Ты так сильно любила его? – В голосе Олава звучало удивление.

– Да, так сильно.

– Но ведь ты, кажется, и ненавидела его тоже?

– И это правда. Но ненависть так никогда и не вытеснила во мне любовь.

– Мать рвала и метала, когда отец отослал ее прочь. После я ни разу не слышал, чтобы она говорила о нем без горечи и ненависти.

– Харальд виноват перед твоей матерью гораздо больше, чем думают. Не суди ее слишком строго.

– Что ты хочешь этим сказать?

Эллисив не ответила на его вопрос.

– Мы прожили в Киеве два года, – продолжала она. – Харальд дал слово прожить на Руси год, но к концу этого года я была беременна и не могла ехать с ним.

Харальд остался со мной. Он и слышать не хотел о том, чтобы отправиться в Норвегию без меня.

В начале осени родилась Мария; Харальд дал ей имя Божьей матери. Когда я оправилась, плыть в Норвегию было уже поздно – реки сковало льдом.

Эти два года в Киеве были счастливой порой.

Конечно, у нас случались размолвки. Очень скоро я поняла, что у Харальда упрямый и мстительный нрав, но упрямства и мне было не занимать. Нас тянуло друг к другу, даже если каждый из нас был зол, как купец, обведенный вокруг пальца. Нежность часто одерживала верх над упрямством; желание вспыхивало посреди перебранки, и она заканчивалась совсем не так, как мы ожидали; мы оба любили смеяться, и стоило рассмеяться, как мы забывали о чем шел спор.

В то время я узнала еще об одном качестве Харальда. О его преданности Божьей матери.

Эту преданность с ним разделяли Халльдор и Ульв. Божья матерь была покровительницей Царьграда, и я узнала, что большинство варягов искали защиты именно у нее.

Между Харальдом и Господом Богом была глухая стена.

Другое дело – Божья матерь. Она была матерью церкви, матерью всех грешников и всех заблудших. Несмотря на длинный перечень грехов Харальда, она могла заступиться за него перед Отцом Небесным.

Уже потом мне пришло в голову, что Харальд, который легко добивался от женщин чего угодно, наверное, надеялся, что сумеет растопить сердце и Пресвятой Теотокос.

Когда пришла весна и мы собрались двинуться в путь, я снова была беременна. Но это было еще незаметно, и я скрыла свою беременность ото всех, даже от Харальда.

Я не хотела, чтобы он из-за меня снова отложил свое возвращение в Норвегию.

Мне было тяжело расставаться с родителями, с братьями и сестрами, я не надеялась снова увидеть их. И когда наши суда вышли на стрежень Днепра и Киев остался позади, я поняла, что навсегда простилась с городом моего детства.

Я плохо представляла себе, что меня ждет.

Конечно, Харальд рассказывал мне о Норвегии, о ее горах, водопадах и море. Но я не могла представить себе горы, ведь ни гор, ни водопадов я никогда не видела. И только от Харальда я знала про море, про страшные морские бури.

Я всегда жила в городе, который окружали бескрайние равнины, плодородные земли, бесконечные леса.

И все же предстоящий путь меня радовал. Я знала: мой дом там, где Харальд, – золотой свет еще осенял нас обоих.

Мы плыли на двух кораблях, нас сопровождало сто человек – Харальд взял из Киева свою дружину. Корабли были построены по его указаниям.

Он называл их малыми, теперь-то я знаю, что он был прав. Но по сравнению с теми кораблями, что я привыкла видеть с детства, они казались большими.

Харальд объяснил, что на более крупных кораблях от Киева до Новгорода добраться невозможно, потому что часть пути их приходится перетаскивать по суше.

Со мною плыли женщины из нашей челяди, некоторые должны были нянчить Марию. Больше всех я любила Предславу.

Кроме того, с нами поехал епископ Авраамий и два священника, Стефан и Петр. Отец отправил со мной также одного из своих лендрманнов, Свейна. Они с Харальдом договорились, что в Норвегии Свейн займет такое же высокое положение, как и на Руси.

Вверх по Днепру мы поднимались на веслах мимо бесконечных лесов, изредка на нашем пути встречалось какое-нибудь селение. Когда Днепр повернул на восток, мы продолжали плыть на север по его правому притоку. Потом небольшое расстояние протащили корабли на катках и спустили их в другую реку, текущую на север. По ней мы доплыли до Двины – это большая река, она течет на запад. Из Двины мы свернули в ее приток – Торопу – и снова поплыли на север. Так мы добрались до самого длинного волока.

Это был уже наезженный путь. Здесь мы нашли и катки, и людей, готовых нам помочь.

Переход был долгий, а я не привыкла к долгой ходьбе – Харальду же это было невдомек. Правда, мы шли медленно, потому что должны были идти за кораблями. Но я выбилась из сил, у меня все болело, особенно спина.

Наконец Харальд заметил, что со мною неладно.

– Осталось уже немного, – сказал он.

Но тут мне так ударило в спину, что я невольно согнулась.

– Хочешь, я подниму тебя на корабль? – спросил Харальд.

– Жаль, что я оказалась такой слабосильной, – посетовала я и тут же почувствовала, что вдруг стала мокрая.

– Постой! У меня пошла кровь.

– С чего это? Разве время приспело?

– Пресвятая Теотокос, помоги мне!

– Да что с тобой такое? – Голос у Харальда был сердитый.

– Я беременна. Кажется… Кажется, у меня начались до срока роды.

Я села, заливаясь кровью, больше у меня сомнений не было. Харальд опустился на колени рядом со мной.

– Вот глупая! Почему ты ничего мне не сказала?

– Я не хотела, чтобы ты снова откладывал из-за меня возвращение в Норвегию.

Нас окружили люди. Харальд встал и крикнул, чтобы впереди идущие остановились, позвал женщин и священников.

Я лежала вся в крови, надо мною читали молитвы священники, Предслава бормотала то христианские молитвы, то языческие заклинания.

Наконец ребенок появился на свет – крохотный, окровавленный комочек плоти.

Это был мальчик. Харальд велел епископу окрестить его, пока в нем еще теплилась жизнь. Он дал ему имя Олав.

Я видела его – маленький, с большой головой, но уже совсем человек – лицо, пальчики на руках и ногах…

Его обмыли и запеленали, чтобы взять с собой в Новгород и похоронить там в освященной земле.

Я лежала в полузабытьи. Все происходило как будто далеко-далеко – женщины вымыли и переодели меня, потом меня подняли, понесли. Харальд говорил после, что не хотел, чтобы меня устроили на корабле, который сильно трясло на катках.

Я дремала, покачиваясь на сделанных для меня носилках.

Очнулась я уже на новой реке, корабли были спущены на воду. Меня как раз перенесли на борт, совсем близко было лицо Харальда.

Он заметил, что я открыла глаза. Никогда, ни до, ни после, я не видела в его лице столько нежности. Он улыбался мне, как улыбается только мать. Молча он погладил меня по щеке.

Люди поставили на корабле палатку, устроили мне удобное ложе.

Предслава не отлучалась от меня, даже когда приходил Харальд.

Он не обращал на нее внимания.

– Елизавета, – сказал он, садясь рядом и обнимая меня. – Я понимаю, что ты поступила так ради меня.

– Мне следовало рассказать тебе о ребенке.

Он кивнул.

– Не нужно было тебе идти пешком. Мы могли бы нести тебя.

От подступающих слез у меня сдавило горло.

– Мне так хотелось родить тебе сына.

Он взъерошил мне волосы, слез он не любил, чувствовал себя беспомощным и сердился.

– Уж я постараюсь, чтобы ты подарила мне десять сыновей, – пообещал он.

Оправилась я не сразу.

Но Харальд и без того собирался задержаться в Новгороде, где княжил в то время мой брат Владимир. Харальд хотел найти себе подходящий корабль.

Он отправился в город Ладогу, что стоит недалеко от озера Нево [28]28
  Ладожское озеро.


[Закрыть], вы этот город называете Альдейгьюборг. Там он подыскал корабль по своему вкусу и велел кое-что в нем переделать. Только после этого он забрал меня из Новгорода.

Новый корабль был так велик, что на нем поместилась вся дружина, те же корабли, на которых мы приплыли из Киева, Харальд продал.

На носу этого великолепного корабля красовалась позолоченная голова дракона, позолота сияла повсюду.

Но лучше всего было то, что на корме под палубой имелось помещение, где можно было укрыться от непогоды и посторонних взглядов.

Из озера Нево мы вошли в полноводную реку Неву и по ней добрались до моря, русские называют его Варяжским.

– Больше у тебя не было сына? – спросил Олав.

– Нет.

– И все-таки у тебя есть сын. И зовут его Олав.

Их глаза встретились.

– Не спеши так, – предупредила его Эллисив. – Подумай, хочешь ли ты иметь мать, которой место в битве у Станфордского моста? И еще одно, – прибавила она. – В каком-то смысле я там была. Ведь это я вышила стяг Опустошитель Стран, который сопровождал твоего отца – черный ворон на белом поле, – тот самый, что привиделся тебе парящим над полем битвы.

Приближалось Рождество.

Из Англии пришла весть, что в битве с Вильяльмом Незаконнорожденным погиб Харальд сын Гудини. Теперь в Англии правил Вильяльм. Но Эллисив это было уже безразлично.

Свирепствовали бури, и Эллисив почти все время проводила дома за переписыванием книг.

Она привыкла к своей поварне, сжилась с ней. Здесь было уютнее, чем в покоях епископа.

Да и служанки ее здесь тоже освоились – все чаще они норовили остаться при ней.

Пришел Арнор Скальд Ярлов.

Он прослышал, что она рассказывает Олаву историю жизни Харальда. И ему хотелось бы узнать, о чем она говорит. Возможно, тогда он сложит более удачную песнь о конунге, немного смущенно сказал он.

Эллисив ответила, что ее рассказ о Харальде вряд ли можно переложить на язык скальдов.

Он не понял, что она хотела сказать.

– О воинской доблести Харальда сложено довольно песен, – объяснила Эллисив. – Я видела, как он сражается, и видела, как умирают люди. Но то, что я знаю про него лучше других, не имеет отношения к его ратным подвигам.

Арнор приходил еще несколько раз, и они подолгу беседовали друг с другом.

Он рассказал ей о том, как Торфинн ярл боролся с Рёгнвальдом, сыном своего брата Бруси ярла, за владение Оркнейскими островами. Рёгнвальд был другом конунга Магнуса сына Олава.

От Арнора она узнала о жизни Кальва сына Арни в изгнании на Оркнейских островах. Кальв был приемным отцом Транда священника.

– Кальву всегда не везло, хотя он надежный друг и честен, как никто другой, – сказал Арнор. – Магнус посчитал его своим врагом, потому что Кальв пошел против его отца, и Кальву пришлось покинуть Норвегию. Конечно, он мог бы поладить с Магнусом и вернуть свои норвежские владения, если бы предал Торфинна ярла в ожесточенной битве между ярлами и перешел на сторону Рёгнвальда.

– Но Кальв этого не сделал?

– Нет. Торфинн ярл наверняка проиграл бы эту битву, лишись он поддержки Кальва. Торфинн – свояк Кальву, он был женат на его племяннице. Однако важнее другое – Торфинн оказывал Кальву гостеприимство, когда все другие отказали ему в этом.

Я знаю, Харальд считал, что Кальв предаст его, и это подозрение стоило Кальву жизни. Но я убежден: Харальд заблуждался.

– Раз ты помнишь Кальва, ты, наверное, помнишь, что вместе с ним в изгнании был и Транд священник.

– Да, в молодости Транд был отважным воином, из него мог выйти хороший хёвдинг. Но с ним что-то случилось. Он отправился на остров Иколмкилль, где жили монахи. И после этого стал священником… Я-то всегда считал, что кольчуга ему больше к лицу, чем сутана, – добавил он.

Транд священник тоже наведался к Эллисив.

Посмотрев, как идет у нее работа, он с похвалой отозвался о ней. Но все-таки спросил:

– Как у тебя с Блаженным Августином? Ты поладила с ним?

Он перестал обращаться к ней на «вы», это произошло как-то само собой.

– Мне нравится, как он пишет: понятно и хорошо. В первой книге он говорит о любви к Богу и к ближнему.

Из второй книги я успела переписать совсем немного. Но я все время думаю об этих семи ступенях, по которым человек поднимается, приближаясь к божественной мудрости. Августин говорит, что первая ступень – это страх перед Господом, потом он называет смирение, дальше идут знание и сила веры. И только на пятом месте любовь. Это не вяжется с тем, какое большое значение он придает любви в своей первой книге.

А вообще-то и не вижу противоречий между его учением и той верой, которую мне дали в Гардарики.

– Можно подумать, что ты собиралась стать священником, – заметил Транд.

– Нет, конечно. Просто у меня были хорошие наставники. Иларион рассказывал мне о милосердии Иисуса, учил меня греческой грамоте, он отличался таким смирением и ученостью, что отец поставил его митрополитом на Руси. А Феодосий – если я когда-нибудь и видела святого, так это Феодосий. Он признавал только любовь к Господу и любовь к ближнему. Это он проповедовал людям и сам строго следовал этому.

– Главная заповедь, – сказал Транд священник. – И самая трудная.

Эллисив кивнула.

– Ты веришь, что любовь Господа безгранична? – спросила она.

– В Писании говорится, что Бог и есть любовь, – ответил Транд. Нечаянно у нее с языка сорвалось то, о чем она старалась не думать:

– Значит, я могу надеяться, что Харальд не будет осужден на вечные муки? – И горячо добавила: – Лучше я отправлюсь за ним в преисподнюю, чем без него предстану перед Господом.

Транд священник подождал, пока она справится с волнением.

– Господь всемогущ, – сказал он. – Все в Его воле. Но ты, королева Эллисив, не должна любить человека больше, чем любишь Господа.

– Мои чувства сильнее меня, – призналась Эллисив, собственная горячность удивила ее.

Транд священник нахмурился.

– Я привык, что так говорят о ненависти или о мести, – сказал он. – Но не о великой любви.

Олав тоже пришел к ней, но на этот раз повод у него был не тот, что прежде.

Он привел мальчика по имени Скули, это был сын Тости сына Гудини. У мальчика не осталось никого из родичей.

– Я решил оставить его у себя, – сказал Олав.

– Но ведь ты не знаешь, что ждет тебя самого.

– Это верно. Но место для Скули я всегда найду.

Скули был красивый мальчик и, по-видимому, умный. Только глаза у него были грустные.

Приходил и епископ Торольв.

Ему нечего было сказать ей. Но, видно, он испытал облегчение, обнаружив, что в поварне не так скверно, как он предполагал.

И все-таки Эллисив чувствовала себя одинокой, душа ее была за семью замками.

Казалось, она стряхивала с себя оцепенение и оживала, только когда рядом был Олав и она рассказывала ему о своем прошлом.

Минуло Рождество.

Его отпраздновали как положено – отслужили мессы в церкви, ярлы и епископ устроили застолье.

На Рождество Эллисив показали человека, который завоевал расположение Ауд. Эллисив не могла понять, чем он сумел пленить Ауд, ясно только, что не наружностью. Ауд все дни пропадала с Ингигерд на усадьбе ярлов.

Было холодно, несколько раз по утрам землю покрывал иней. Однажды повалил снег, он пролежал всего одну ночь, погода изменилась.

Олав не показывался, и Эллисив тосковала.

Она была уверена, что он придет снова, не случайно он приводил к ней Скули. Возможно, ему просто требовалось время, чтобы свыкнуться с мыслью, что стяг Опустошитель Стран вышивала она.

В эти дни Эллисив стала чаще покидать поварню.

Она могла подолгу стоять и смотреть, как во время прилива солнце играет в водяной пыли и на камнях в проливе сверкает иней. Будто зачарованная, Эллисив смотрела, как туман превращает привычный пейзаж в сказочную страну.

Но мир все равно оставался для нее чужим, она была не в ладу с Господом и его творением.

Олав пришел после праздника Богоявления [29]29
  6 января.


[Закрыть].

– Наконец-то праздничные дни миновали, теперь будет поспокойнее, – сказал он.

– Только не говори мне, что ты не приходил из-за праздников.

Олав засмеялся.

– А часть правды тебя не устраивает?

– Нет.

– Мне нужно было переварить то, что я узнал во время нашей последней встречи о Святославе и о твоей любви к ратным делам. После битвы у Станфордского моста мне легко и подавиться таким куском.

– Я пыталась отговорить Харальда от похода в Англию, – сказала Эллисив. – И все-таки вина за его гибель лежит на мне.

– Что ты имеешь в виду?

Она не ответила.

– Ты завела обыкновение не отвечать на мои вопросы, – заметил Олав. – В прошлый раз не ответила мне, какое зло причинил отец моей матери.

– Со временем ты, возможно, получишь ответ на все вопросы.

– Тогда скорее рассказывай дальше.

И Эллисив начала рассказывать.

Я стояла на палубе и глядела, как последние очертания земли уплывают за горизонт. Наверное, так себя чувствует ребенок, которого мать оставила среди чужих.

Ты, Олав, вряд ли поймешь это чувство. Тебе море знакомо с младенчества. А для меня оно, не имеющее начала и конца, колышущееся под нами, таящее чудищ в своих глубинах, было живым существом.

Однако оно не представлялось мне женщиной, вроде матери-Земли, или мужчиной, наподобие древних идолов.

Море было бесформенным великаном, непонятным, странным и не похожим ни на что.

Вскоре я убедилась, что оно вдобавок ко всему и опасно.

Небо заволокло тучами, ветер окреп, стал порывистым. Высокие волны швыряли наш корабль, хлестал дождь. Жадные волны старались поглотить корабль, роняя на него пену.

Я сразу стала маяться от морской болезни и не сомневалась, что вот-вот умру, – то я молилась, то меня выворачивало.

Харальд только смеялся.

– Все пройдет. Раз ты стала моей женой, тебе придется привыкнуть к морским путешествиям. Со мною было то же самое, когда я в первый раз угодил в бурю, – утешил он меня.

– Отец не мог быть привычен к морю, ведь он жил или на берегу озера Тюрифьорд, или в Гудбрандсдалире [30]30
  Горная долина в Норвегии.


[Закрыть], – задумчиво заметил Олав. – Даже не знаю, где он освоил морское дело.

– В ранней молодости он ходил летом в морской поход. Видно, поход был неудачный, он редко вспоминал о нем. А то, чего он не успел усвоить в том походе, ему пришлось срочно усваивать в Византии. Без морской науки в поход против морских разбойников не пойдешь.

Эллисив продолжала рассказывать:

– Наконец мы добрались до Швеции. К тому времени моя морская болезнь уже прошла. Правда, в такую сильную бурю я больше не попадала.

Когда мы плыли по проливам к Сигтунам, небо прояснилось. Я думала о матери, которая покинула эти места много лет назад. С тех пор она ни разу не была здесь. Она потеряла не только родину, но и имя – в Киеве ее звали Ириной.

Конунг Энунд Якоб и королева Гуннхильд оказали нам гостеприимство.

Я никогда раньше не видела брата матери. По слухам, он был красив. Но я бы этого не сказала. Мне он показался вялым, неповоротливым, с тяжелыми чертами лица.