Текст книги "Заблудшая душа"

9

Услышав, что хлопнула входная дверь, Вероника отложила карандаш, быстро свернула вчетверо тетрадный листок и сунула его в задний карман джинсов. Ей не хотелось объяснять Каркуше, с чего это вдруг она решила сделать эскиз портрета Кирилла. Девушка уже усвоила, что ее новая подруга очень любопытна и наверняка, застав Веронику за столь странным занятием, потребует объяснений, а если тотчас же не получит их, то истолкует ситуацию неверно.

Конечно же Каркуша решит, что Вероника влюбилась в Кирилла с первого взгляда. Какое еще предположение может прийти в голову нормальному человеку? Естественно, если Вероника расскажет ей о своей странной особенности – впиваться в лица одним взглядом, мгновенно запоминать их в мельчайших деталях, а затем не находить себе места вплоть до того момента, пока запомнившийся образ не будет отображен на бумаге, – Катя вряд ли усомнится в правдивости ее слов. Но о странностях своей натуры Вероника предпочитала умалчивать, хотя бы о тех, которые сами не бросались в глаза.

Вероника совершенно не реагировала на то, что окружающие, как правило, относили ее к числу людей, которых принято называть «не от мира сего» или еще прямей – «с большими тараканами в голове». Чем тут было гордиться или бравировать? Вероника, анализируя свое поведение и поступки, часто склонялась к мысли, что в общепринятые рамки она вписывается далеко не всегда, и была постоянно озабочена этим, пытаясь как-то корректировать свои реакции, подлаживаясь под то, что в обществе было принято считать нормой.

– Привет! – Каркуша с трудом перевела дыхание. – Я так волновалась за тебя, ты не представляешь! – зачастила она, уставившись на Веронику своими темными, почти черными глазами. – Думаю, мало ли что… Ты человек робкий, а мой Артемка, если честно, тот еще типчик! За словом в карман не полезет. Ему кого-то обидеть – все равно что два пальца… в смысле, он от этого даже кайф ловит. Артемку медом не корми, дай только свое превосходство над кем-нибудь почувствовать. Я боялась, что он может тебя до слез довести, – призналась Катя. – Он тебя не трогал?

– Да нет, – покрутила головой Вероника.

Она не успела набросать эскиз. А если говорить точней, едва наметила его, проведя на бумаге две размашистые линии, обозначив ими контуры лица Кирилла. Обычные в таких случаях напряжение и нервозность требовали выхода. Только теперь Каркуша, приглядевшись, поняла, что с подругой творится что-то странное.

– А ну, признавайся живо! – потребовала Катя. – Артем к тебе приставал? Не скажешь, я сама у него спрошу, – пригрозила она.

– Да ничего подобного, – заверила ее Вероника. Она постаралась взять себя в руки. Через секунду взгляд девушки прояснился, теперь он казался более осмысленным. Она боялась выдать свое состояние особой, свойственной ей в таких ситуациях дрожью в голосе, поэтому старалась говорить тихо, приглушенно, чтобы не давить на голосовые связки: – Мы очень мило поболтали. Я с его другом познакомилась, его Кириллом зовут. Ребята меня приглашали пиво с ними выпить, только я отказалась… Я пиво терпеть не могу…

– Я тоже, – поддержала ее Каркуша и для пущей убедительности брезгливо передернула плечами: – Ну а дальше что?

– Дальше ничего. Я в ванную пошла, умываться, а Кирилл с твоим братом на кухню отправились.

– А чем ты сейчас занимаешься? – Каркушу по-прежнему не оставляло ощущение, что Вероника ведет себя как-то необычно.

Виной тому был особый блеск в глазах девушки, о котором она сама, наверное, даже и не догадывалась.

– Просто сижу за столом… – неумело соврала Вероника. – Хотела вот книжку какую-нибудь почитать, а тут как раз ты вернулась… Кстати, как у тебя дела в школе? Отдала свой реферат?

– Успела, слава богу, – удовлетворенно кивнула Каркуша. – Мы с историком уже в дверях столкнулись, прикинь! Еще минута, и разминулись бы, он уже домой уходить намылился.

И тут дверь в комнату с грохотом распахнулась. Будто бы кто-то пнул ее со всей силы ногой. Да так оно и было, скорее всего. А когда девушки, как по команде, испуганно обернулись, они увидели стоящего на пороге Артема. На его красиво очерченных губах играла загадочная улыбка. В руках Артем держал какой-то тоненький, в пестрой обложке журнал.

– Вспомнил! – победно провозгласил он, потрясая в воздухе журналом. – Вспомнил, где я тебя видел, куколка! Вернее, тебя-то я не запомнил, а вот твою маму… По телеку! Ну и в журналах разных, конечно…

Если бы Каркуша посмотрела сейчас на Веронику, она бы поразилась, увидев, как побледнела и моментально вся как-то осунулась та. Но Катя во все глаза смотрела на своего старшего брата. А он между тем продолжал:

– Ну ты прямо вылитая Прасковья Крик! Одно лицо! Просто поразительное сходство! Что же ты сразу не сказала, что она твоя мать?!

– С каких это пор ты заинтересовался медициной? – удивилась Каркуша.

Ничего странного в том, что известного врача показывают по телевизору и печатают его снимки в журналах, Катя не усмотрела, но вот факт, что Артем, которого, кроме кино, телесериалов и еще дурацких рекламных роликов, ничего по-настоящему не интересовало, каким-то образом узнал о Вероникиной маме, казался Каркуше просто невероятным.

– Ты чего, с дуба рухнула? – в своей обычной пренебрежительно-грубоватой манере отозвался тот. – Какая еще медицина?! Вот темное царство! Не знаешь, кто такая Прасковья Крик? Никогда не слышала, что ли?

И тут Катя взглянула на Веронику.

– Что с тобой? – испуганно спросила Каркуша, дотрагиваясь до ее бескровных холодных пальцев. – Тебе плохо?

Вместо ответа Вероника резко выбросила вперед правую руку и потребовала надтреснутым голосом:

– Дай сюда!

Артем даже не подумал подчиниться. Вместо этого он быстро пролистал журнал – краем глаза Катя успела отметить его название: «7 дней» – и, открыв его на нужной странице, сунул прямо Каркуше под нос:

– Читай! «Прасковья Крик с дочерью и собакой». Ништяк у вас квартирка, – обратился он уже к Веронике. – Или это в каком-нибудь павильоне снимали?

Вероника не стала отвечать на его вопрос. С невероятной тоской она взирала на ненавистный – она ненавидела его всеми фибрами души – снимок: шикарная гостиная их новой питерской квартиры. В камине горят березовые поленья (это в июле-то месяце!), по одну сторону камина, прямо на полу, сидя на шелковом, ручной работы ковре, поджав под себя ноги, расположилась Паша. На ней черные обтягивающие брючки и ярко-розовая, с короткими рукавами футболка. Ее соломенного цвета волосы небрежно падают на плечи; точно такого же василькового, как у Вероники, цвета глаза смотрят лукаво и будто бы дразняще; уголки губ чуть приподняты в улыбке… Возле Паши, задрав кверху морду, сидит угольно-черный Снежок, а справа, по другую сторону камина, привалившись к стене, стоит она, Вероника.

Господи! Как же она не хотела тогда фотографироваться! Как чувствовала, что эта затея непременно обернется для нее чем-то ужасным… Это уже не говоря о реакции ее тогдашних одноклассников, которую непременно вызовет появление ее снимка на страницах популярного журнала, да еще в обществе знаменитой мамочки! Но ведь Паша если вобьет себе что-то в голову, по трупам пойдет, а своего добьется. Вероника помнила, как она вначале со слезами на глазах – самыми настоящими слезами! – уговаривала ее: «Лавочка, милая, ну что тебе стоит?! Это же совсем не больно! Мне так хочется, чтобы все увидели, какие мы с тобой обе красавицы!» А когда слезы не подействовали, Паша, резко сменив тактику, заявила: «Твое дело, не хочешь, не снимайся, но учти, я тебе этого никогда не прощу!»

Но на Вероникино решение не повлияли угрозы, не повлияли на него и уговоры фотографа и гримера, которые, казалось, пустили в ход все свое обаяние и красноречие. Просто в какой-то момент ей вдруг стало жутко неловко: трое взрослых, очень занятых людей чуть ли не на коленях перед ней ползают… Как, должно быть, отвратительно это выглядит со стороны! В эту секунду Вероника прониклась к себе такой жгучей ненавистью! Такой омерзительной дрянью показалась она сама себе, что к горлу даже тошнота подступила. Ведь и Паша, и гример, и фотограф наверняка думают, что ей доставляет удовольствие чувствовать себя в центре внимания, что она потому и кочевряжится, строит из себя непонятно кого, чтобы продлить свое сомнительное удовольствие, а сама-то втайне наверняка завидует славе матери, завидует и злится… Нет чтобы греться и нежиться в лучах ее славы и воспользоваться с благодарностью таким шансом, о котором любая девчонка мечтает, эта пигалица, которая собой-то пока еще ничего не представляет, решила поизмываться над матерью, нервы ей потрепать… Но это было не так! Вероника просто хотела избежать последствий, не хотела лишний раз давать повод для ненависти и злословия. Ее и так все в классе презирали, считали «звездной» девочкой, которой открыты все пути на том лишь основании, что она дочь Прасковьи Крик. И когда Вероника, махнув рукой, рухнула в кресло, в котором пять минут назад гримировали Пашу, она мечтала лишь об одном: только бы эта пытка поскорей закончилась.

– «Известная актриса Прасковья Крик дала согласие на участие в съемках нового телесериала…» – вслух прочитала Каркуша подпись под другой уже фотографией.

На этом снимке Паша стояла в обнимку с каким-то неизвестным Кате молодым режиссером, открыто демонстрируя многочисленным поклонникам свою «голливудскую» улыбку.

– Ну что, вспомнила? – наморщил лоб Артем и, глядя на сестру, принялся перечислять сериалы, в которых снималась Вероникина мама: – «Свободная тема», «За гранью понимания», «Любовь красивой женщины», «Любовь красивой женщины – 2», «Месть красивой женщины», да куча еще, сейчас просто не могу вспомнить… Неужели не видела никогда?

Каркуша отвела в сторону руку с журналом и почти вплотную приблизилась к Веронике, которая все еще продолжала сидеть за ее письменным столом.

– Нейрохирург, значит? Ну-ну… Операции на сосудах головного мозга делает? Людям спасает жизни, да? – Все это было произнесено тихо, но с таким нажимом, что невольно Вероника отпрянула назад.

– Ты чего, Катька? – опешил Артем и, поскольку их гостья оказалась дочерью знаменитости, решил за нее заступиться: – Чего ты на человека наезжаешь? Совсем крышу снесло, да? Иди проспись!

Воспользовавшись возникшей паузой, Вероника вскочила со стула – да так резко, что тот с грохотом свалился на пол, – и кинулась вон из комнаты. В прихожей она сунула ноги в ботинки, сдернула с вешалки куртку и, распахнув дверь, выскочила на лестничную площадку.

– А где Вероника? – спросил Кирилл, переводя встревоженный взгляд с Артема на Каркушу. Услышав в прихожей какой-то шум, он выглянул из кухни как раз в тот момент, когда за Вероникой захлопнулась дверь. – Куда вы ее дели?

– Сама убежала, – дернула плечом Каркуша. – Нечего было врать.

Ни слова не сказав, Кирилл рванул в прихожую. Спустя несколько секунд брат и сестра услышали, как снова хлопнула входная дверь.

– Чего это с ними? – Артем казался совершенно сбитым с толку.

Вообще-то он никогда особой сообразительностью и быстротой реакции не отличался.

– С ним что, я не знаю, – глядя в окно, процедила Каркуша. – А вот ей, должно быть, стыдно стало.

– Стыдно? – Артем по-прежнему ничего не понимал. – Ты чего ни с того ни с сего на девчонку напала?

– Она мне соврала, – тоном палача изрекла Каркуша. – Сказала, что ее мать работает нейрохирургом.

– Дура ты, Катька! – с чувством выдохнул Артем. – Какая разница, что там она тебе сказала! Такими знакомствами надо дорожить! Я на днях прочитал, что Прасковья Крик снялась в голливудской картине… Ты хоть понимаешь, что это значит? Да ни черта ты не понимаешь! Одного слова матушки твоей подруги достаточно было бы, чтоб меня взяли в сериал! Я, конечно, не претендую сразу на Голливуд, но и в отечественный сериал не так-то просто пробиться. В наше время связи решают все! Хоть это ты понимаешь?

Но Каркуша не слушала его. Взгляд ее застилали слезы. Почему Вероника ее обманула? Как она могла плюнуть ей в душу, за что? Зачем ей понадобилась эта глупая ложь? В конце концов, Вероника могла бы сказать, что не хочет говорить, кем работает ее мама. Каркуша бы не стала настаивать. Это было бы в сто раз честней и благородней… Но наплести с три короба, и ради чего? Почему-то сейчас Каркуша чувствовала себя оскорбленной до глубины души. Возможно, обида воспринималась ею так остро еще и оттого, что сама Катя просто органически не переваривала ложь и никогда, вернее, почти никогда к ней не прибегала. Слова «вранье» и «предательство» являлись в понимании Каркуши синонимами.

10

Кирилл догнал Веронику, когда та уже готова была запрыгнуть на подножку автобуса, и только громкий, полный отчаяния крик заставил девушку остановиться.

– Куда ты собралась? – Кирилл схватил ее за руку.

– Пусти! – потребовала Вероника, почувствовав в запястье острую боль.

Кирилл разжал пальцы.

– Что там у вас случилось? Ты так резко убежала… А с этими, – он кивнул головой в сторону оставшегося у них за спиной дома Кати и Артема, – бесполезно разговаривать. Вы что, поссорились?

– Ни с кем я не ссорилась. Тебе Артем что, не рассказал про журнал? – Вероника пытливо вглядывалась в лицо Кирилла, пытаясь понять, правду он говорит или нет.

– Какой журнал? – совершенно искренне удивился Кирилл, пускаясь в торопливые объяснения: – Короче, мы сидели на кухне, пиво пили, потом Артем вдруг вскочил как ужаленный и заорал: «Вспомнил!» – и умчался куда-то. Я один остался. Сижу думаю, надо пойти посмотреть, что там произошло, потом слышу, дверь входная хлопнула, я выбегаю в прихожую – пусто, бегу к ним. «Где Вероника?» – спрашиваю. «Убежала», – отвечают… Ну, больше я ничего выяснять не стал… Помню только, сестра Артема что-то такое выкрикнула, что ты ее будто бы обманула. Вот я и решил, что вы поссорились… – И тут, совершенно не к месту, расплывшись в радостной улыбке, Кирилл спросил: – Хорошо, что ты не успела уехать, верно?

Вероника опустила смущенный взгляд. В эту секунду она снова ощутила почти непреодолимое желание нарисовать его портрет. Безотчетно девушка сунула руку в задний карман джинсов: листок был на месте. Понимая, что в ближайшие часы ей вряд ли представится возможность осуществить задуманное, Вероника тяжело вздохнула.

– Значит, и правда поссорились? – неверно истолковал ее вздох Кирилл.

– Ну, вроде того, – печально улыбнулась Вероника. – Я сама во всем виновата. Понимаешь, Катя меня пригласила… Мы ведь с ней только вчера познакомились… Она мне доверяла, а я повела себя как последняя сволочь.

– Может, сходим куда-нибудь? – робко предложил Кирилл, когда понял, что Вероника не собирается продолжать. По крайней мере, сейчас. Девушка, казалось, надолго замкнулась в себе. – Чего тут торчать?

– У меня нет денег. Совсем, – призналась Вероника и виновато покосилась на своего спутника.

– Подумаешь! – беззаботно махнул рукой Кирилл. – У меня есть. Я знаю тут недалеко одну кафешку… Там такую вкусную солянку готовят, объедение. Ты любишь солянку?

– Это первое или второе? – подняла на Кирилла свои васильковые глаза Вероника.

– Первое, – ответил он. – А что, бывает солянка и на второе?

– Конечно. Капуста тушеная с томатами и колбасой.

Какое-то время они шагали молча. Кирилл то и дело поглядывал на Веронику, не решаясь заговорить первым. Наконец, вздохнув, девушка нарушила молчание:

– Ты хочешь, наверное, узнать, что это за история с журналом?

– Не скажу, что умираю от любопытства, но, если бы ты рассказала, уши бы затыкать не стал. Я вообще хочу о тебе побольше узнать. Мне кажется, ты очень интересный человек.

– Ошибаешься, – нервно дернула плечом Вероника и, чтобы только перевести разговор на другую тему, заговорила быстро и оживленно: – С журналом этим очень глупо получилось. Дело в том, что я, как бы это выразиться помягче… стесняюсь профессии своей матери… Вернее, не то что даже стесняюсь, а просто ненавижу то, чем она занимается. Нет, и это неправильно! – Девушка энергично замотала головой. Кирилл молчал, предоставив ей возможность подбирать нужные слова столько времени, сколько на это потребуется. Он вообще никогда никого не торопил и не любил, когда подгоняли его. – Правильнее всего будет выразиться так: окружающие меня люди, вернее окружавшие раньше, ненавидели и презирали меня за то, чем занимается моя мама, – вывела определение Вероника и вздохнула так, будто сбросила с плеч тяжелый груз.

– А она у тебя что, проститутка? – борясь с неловкостью, спросил Кирилл, глядя куда-то поверх Вероникиной головы.

– Да ты что?! – замахала на него руками Вероника и засмеялась. – Она у меня актриса, очень известная… Вернее, совсем недавно известной стала. Да ты наверняка видел ее в каком-нибудь фильме. Ты сериалы российские смотришь хоть иногда?

– Не-а, – покрутил головой Кирилл, изобразив на лице подобие сожаления. – Мне некогда, – в свое оправдание добавил он.

– Вот и молодец, что не смотришь, – поддержала его Вероника и неожиданно надолго замолчала.

Какое-то время Кирилл ждал, что она заговорит снова, но когда понял, что в ближайшее время это вряд ли случится, решил, что девушка, должно быть, обиделась на него из-за того, что он не смотрит сериалы, в которых снимается ее мама. Хотя причина ее обиды могла крыться и в другом: предположение, что мама Вероники – проститутка и вправду прозвучало нелепо и ужасно грубо.

«Вот кретин! Идиот! Недоумок! – ругал себя на чем свет стоит Кирилл. – Лучше бы уж молчал в тряпочку! Это ж надо было ляпнуть такое!»

– Ну… ты назови фамилию, – предпринял он робкую попытку исправить положение. – Я наверняка вспомню.

– Чью фамилию? – подняла на него непонимающий взгляд Вероника, а Кирилл в этот миг подумал: «Все-таки она ужасно странная».

– Ну, мамы твоей, – сказал он вслух.

– А… – махнула рукой Вероника. Она-то и правда уже успела подумать о другом: на нее внезапно накатил новый приступ угрызений совести. – Ее зовут Прасковья Крик, можно просто Паша.

– Прасковья Крик! – обрадовался Кирилл. – Конечно, знаю! На вскидку, конечно, не смогу назвать фильмы, в которых она снималась, но лицо прекрасно помню… Разве такое лицо забудешь! – восхищенно протянул он и заметил как бы вскользь: – Кстати, вы с мамой очень похожи. То-то Артем никак не мог вспомнить, где он тебя видел…

– Ну да, – горестно кивнула Вероника. – С этого как раз все и началось. Но потом-то он вспомнил. Ты же сам рассказывал, как он вскочил и закричал: «Вспомнил!»

– Ну да, – подтвердил Кирилл. – Так оно и было. Только не понимаю, почему ты из-за этого должна была убегать.

– Потому что Артем в доказательство журнал притащил, «7 дней», а в нем наша с Пашей фотка напечатана.

– Ну и что? – никак не мог взять в толк Кирилл.

– А то, что я Каркуше весь вечер лапшу на уши вешала, что Паша моя нейрохирургом работает.

– А зачем? – Глаза Кирилла от удивления округлились.

– Ну я же объясняла тебе, – с некоторым раздражением заметила Вероника.

– Не помню, – развел руками Кирилл. Этот жест сделал его похожим на большого, добродушного медвежонка. – Ты мне ничего такого не говорила.

– Я боялась, что, если Катя узнает, что я дочка Прасковьи Крик, она тоже начнет меня ненавидеть, – с ноткой обреченности в голосе произнесла Вероника. – Меня все начинают презирать, когда узнают про Пашу. Все.

– Глупость какая! – в сердцах воскликнул Кирилл. – Просто бред! Что это ты себе в голову вбила? С какой стати тебя должны из-за этого ненавидеть? Наоборот… Это же клево!

– Побыл бы ты хоть день в моей шкуре, – глухо отозвалась Вероника, – узнал бы тогда, как это клево, когда одноклассники на тебя смотрят как на пустое место, а учителя с такой презрительной ухмылочкой твою фамилию произносят, будто она – матерное слово.

– А твоя фамилия тоже Крик?

Вероника обреченно кивнула.

– Я думал, это псевдоним такой. Актеры же часто придумывают себе звучные фамилии…

– Нет, – сказала Вероника. – Это наша настоящая фамилия.

– И все равно, – упрямо возразил Кирилл, – не бывает такого, чтобы человека презирали только из-за того, что его мама – известная актриса.

– Вообще-то ты, наверное, прав, – неожиданно сдала позиции Вероника. – Потому что раньше, когда я еще в старой школе училась, а Паша без работы сидела и никто ее на улице не узнавал, дети даже тогда ко мне настороженно относились и не принимали в свой коллектив… Ты прав, – снова повторила девушка, и Кирилл услышал, что ее голос задрожал от слез. – Все дело во мне самой. Просто, когда Паша стала знаменитой, мои собственные изъяны, я имею в виду изъяны души, стали более очевидны, что ли…

– Какие такие изъяны? – возмутился Кирилл. – Ты нормальная девчонка, только забила голову всякой ерундой… Кто тебе сказал такую глупость?

– Есть вещи, которые и так понятны, без слов, – тихо проговорила Вероника и украдкой вытерла щеки.

– Мы пришли, – объявил ее спутник, указывая рукой на цветную вывеску.

На ней была нарисована расписная деревянная поварешка и стилизованными под старину буквами написано: «СУПЕРХАРЧЕВНЯ».

– Странное название. – Вероника посмотрела на Кирилла, и он с облегчением вздохнул: слез в глазах девушки не было.

– Ну да, – улыбнулся он. – Не знают уже, как выпендриться. Хотя такое название трудно забыть, согласна?

– Да, но этого, мне кажется, недостаточно, – возразила Вероника, а Кирилл лихорадочно подыскивал какой-нибудь контраргумент, чтобы увлечь Веронику спором, и тогда бы та окончательно отвлеклась от своих мыслей. Но в голову ничего стоящего, как назло, не приходило. Вероника же продолжала развивать тему: – Можно вообще придумать неприличное, грубое название, например, «Толстая задница». Тогда уж точно всем запомнится, но не думаю, что у кафе с таким названием не будет от клиентов отбою. Все-таки, мне кажется, название должно содержать в себе нечто такое, что хоть как-то отражало бы и внутреннее содержание заведения, и в то же время было бы индивидуальным и броским…

– Ну да… – согласился Кирилл. – Ты салат какой-нибудь будешь?

Вероника кивнула. Не успели они занять столик, как к ним тут же подбежал одетый в красную косоворотку и подпоясанный кушаком официант. Народу в кафе было немного. Кирилл сделал заказ.

– Вероника Крик… – нараспев протянул он, когда официант удалился. – Красиво звучит! А у меня самая обыкновенная фамилия, – скорчив трагическую мину, объявил Кирилл и добавил со вздохом: – Даже банальная – Иванов.

– Не грусти, – звонко рассмеялась Вероника. – Сейчас я тебе скажу что-то такое, что должно тебя успокоить. Я-то тоже никакая не Вероника, а Клава.

– Нет, в самом деле? – сощурился Кирилл. – Или опять врешь?

– Чистая правда. Клава Крик. Ну и как тебе?

– Здорово! – широко улыбнулся Кирилл. – Я помню, фильм был такой… «В моей смерти прошу винить Клаву К.». Это про меня, – заявил он и уронил голову на грудь.

– Ты что, умирать уже собрался? – состроила печальное лицо девушка.

– Да, если ты не разрешишь мне одну вещь. – Кирилл заглянул ей в глаза.

– А если разрешу? – лукаво улыбнулась Вероника, заранее готовясь к тому, что Кирилл попросит разрешения ее поцеловать.

– Тогда не умру, – последовал обнадеживающий ответ.

– Разрешаю.

– Нет, ты поклянись!

– Клянусь, что разрешу, о чем бы ты меня ни попросил.

– Тогда с этой секунды я буду называть тебя Клавой. Можно?

И девушка, которую мы вслед за Кириллом тоже станем теперь называть ее настоящим именем, покорно склонила голову.