Текст книги "Голгофа женщины"

– О, я с удовольствием принимаю ваше любезное предложение. Ночь так холодна…

Придя в комнату больного, Ричард застал мачеху беседующей с сестрой милосердия, которая, очевидно, успокоила нежданную гостью относительно состояния Ивана, так как слез на лице матери больше не было. Несколько минут спустя Клеопатра Андреевна увела сестру милосердия в смежную уборную. Воспользовавшись этим, Ричард взял стул и сел рядом с Марией Николаевной, которая из глубокого кресла в ногах больного с огорченным видом смотрела на внука.

– Дорогая бабушка! Я обращаюсь к вашим рассудительности и светскому такту, – сказал он. – Надеюсь, вы не откажете загладить несправедливость и грубое поведение матушки, для чего познакомитесь с женой Ивана и отнесетесь к ней с тем уважением, коего она заслуживает. Без сомнения, Ксения Александровна достойна уважения любого человека. Единственная вина ее заключается в том, что она полюбила Ивана и вышла за него замуж. Но могла ли она подозревать, что, женясь на ней, он действует исключительно только под влиянием безумного каприза? Для восемнадцатилетней девушки подобная ошибка вполне простительна. Для Ивана же нет оправдания. Он до такой степени легкомыслен, что даже не позаботился до свадьбы покончить со своими грязными любовными делишками и привез сюда жену, не будучи уверен, сможет ли он вообще предложить ей приличное убежище. Так благородные люди не поступают. Мужчина в двадцать восемь лет ответственен за свои поступки, и если я помог ему в данном случае, то исключительно из одной только жалости к невинной юной женщине, окончательно пораженной в самое сердце устроенным ей приемом… Сознайтесь, бабушка, этот безумный увоз мебели был просто грязною мелочностью.

– Я не отрицаю этого и не оправдываю Клеопатру. Но ты сам знаешь, как она вспыльчива и нерассудительна в гневе. Что же касается Ксении Александровны, то она действительно очень красива – этого не отнимет у нее и ее враг, и я отлично понимаю, что красота Ивана также ослепила ее и вскружила ей голову. Вполне также естественно, что когда Иван сделал ей предложение, она не могла устоять и отказаться от такой блестящей партии. Может быть, на нее влиял еще и опекун, желая от нее избавиться. Лично я ничего не имею против Ксении Александровны и не осуждаю ее за то, что она позволила любви ослепить себя. Виноват Иван, что он вступил в брак, не спросив ни у кого совета. Моя же дочь потеряла голову потому, что удар был слишком неожиданным.

– Поскольку вы столь рассудительны и мирно настроены, бабушка, позвольте мне проводить вас к невестке.

Ричард предложил руку Марии Николаевне. Та, хотя еще немного дуясь, позволила отвести себя в столовую, где Юлия и Ксения только что сели за накрытый стол. Неприятно взволнованная, Ксения поставила на стол чашку, которую собиралась было наполнить, и встала, когда к ней подошел Ричард и дружески сказал:

– Забудем все размолвки. Всех нас связывают общие узы – любовь к Ивану.

Мария Николаевна с любезным достоинством обняла Ксению, выразила ей сожаление о случившемся несчастье и произошедших недоразумениях, затем села и любезно приняла предложенную невесткой чашку чаю.

Очень довольный, что два семейных дракона мирно уселись за стол, Ричард решил идти и победить третьего, самого страшного. Однако здесь он надеялся победить аргументами, которые всегда оказывались неотразимыми, если он прибегал к ним. Попросив Ксению налить и ему стакан чаю, Ричард снова ушел к брату. Клеопатра Андреевна и сестра милосердия все еще находились в уборной, оттуда ясно доносился их громкий разговор.

– Сестра Ефрасия, больной просит пить, – сказал Ричард, входя в уборную.

Сиделка тотчас же побежала к раненому. Когда же Клеопатра Андреевна хотела последовать за ней, Ричард удержал ее и запер дверь.

– Оставьте его, матушка. Ваш вид только волнует больного и увеличивает его лихорадочное состояние. Профессор уверил меня, что ничего опасного нет и что через две, самое большее через три недели Иван будет здоров.

– Я знаю, сестра Ефрасия говорила мне это. Однако ты не воображаешь, надеюсь, что я брошу своего ребенка, не повидавшись с ним.

– Нет, но если вы думаете оставаться здесь и так открыто пренебрегать женой Ивана, я нахожу это неудобным.

– Ты намерен указывать, как я должна вести себя? Это уж чересчур.

– Нисколько. Я только хотел поговорить с вами об этом, заметить вам, что на все есть границы. Никто не заставляет вас любить Ксению Александровну, но вы должны быть вежливы с ней и, хотя бы из уважения к своему сыну, соблюдать приличия. Я прошу вас немедленно же положить конец этому семейному скандалу.

– Это она, причина и виновница скандала, должна употребить все усилия, чтобы положить ему конец! Или ты хочешь сказать, что я должна извиниться перед ней, и это после всех дерзостей, какими она меня только что угостила?

Щеки Клеопатры Андреевны покраснели, глаза пылали, а голос снова сделался пронзительным, как труба. Ричарда же, по-видимому, нисколько не взволновали эти предвестники грозы.

– Я ничего не хочу сказать и надеюсь, что ваш светский такт поможет вам найти подходящий выход из этого невозможного положения, – спокойно ответил он. – Впрочем, я не имею никакого права к чему бы то ни было принуждать вас. Только с меня довольно всех этих историй, они утомили меня. Если же они будут продолжаться до бесконечности, я ничего не хочу знать о них. Возьму отпуск, которым еще не пользовался в это лето, и уеду за границу, а вы с Иваном устраивайтесь, как хотите.

Клеопатра Андреевна даже не сумела скрыть, насколько смутила ее последняя фраза пасынка. Предоставить устраиваться Ивану, как он знает, это значило возложить на них плату за лечение, устройство дела с требовательной любовницей, множество других расходов, которые Ричард покрывал из своего кармана, а такая перспектива нисколько не привлекала Клеопатру Андреевну. Кроме того, она предусмотрительно заключила, что если Ричард так горячо относится к интересам невестки, то здесь явно должны играть какую-нибудь роль красивые глаза Ксении. Может быть, со временем из этого интереса к жене брата получится сделать орудие против самого Ричарда и при случае вырывать у него все, что нужно, и в то же время отомстить ему за настоящую минуту.

Результатом всех этих размышлений стало то, что Клеопатра Андреевна подавила душившие ее ненависть и гнев и ответила с притворным вздохом:

– Ты знаешь, дитя мое, как я миролюбива и как ненавижу ссоры, но на этот раз я была страшно обижена и вдвойне оскорблена: во-первых, тем, что Иван совершенно устранил меня в таком важном вопросе, а во-вторых, потому, что считала его жертвой интриг ловкой кокетки. Но теперь я начинаю убеждаться, что Иван женился на этой дуре от досады на Никифорову. Вполне естественно, что девица безумно влюбилась в такого обольстительного мужчину, как Иван.

В глубине души Ричард верил, что исключительно от досады никто не смог бы жениться на таком очаровательном создании, но громко ответил:

– Я восхищаюсь вашей проницательностью, матушка, и вашим глубоким знанием характера Ивана. Но если вы находите естественным сердечное увлечение Ксении Александровны, то должны извинить ей это. Дайте волю своему сердцу и пойдемте заключать мир, хотя бы только внешний.

– Если я уступаю, то исключительно для того, чтобы сделать тебе приятное, дорогое дитя мое, и чтобы отблагодарить тебя за твою любовь к Ивану, – нежно ответила Клеопатра Андреевна.

И, подавляя внутреннюю ярость, она позволила увести себя в столовую.

После нескольких примирительных слов Ричарда был заключен официальный мир между Клеопатрой Андреевной и Ксенией. Завязался общий разговор о состоянии несравненного Ивана. Только о причине его «болезни» не было сказано ни слова.

Было уже около семи часов утра, когда ночные посетительницы уехали с Крестовского острова. Ричард проводил их. Когда он вернулся в будуар, то перекрестился и весело вскричал:

– Уф! Слава Богу, что наконец уехали эти кошмары моей жизни!

– Увы! Они вернутся, эти кошмары, а с их появлением придет конец моему и без того хлипкому покою, – подавленно ответила Ксения.

Молодой человек старался убедить ее, что примирение было необходимо, но, видя нервное возбуждение невестки, уговорил ее лечь спать, обещав посидеть с больным.

Глава VI

Выздоровление Ивана быстро продвигалось вперед. На шестой день состояние его настолько улучшилось, что Ричард счел лишним свое дальнейшее пребывание на Крестовском. Он вернулся домой и ограничивался теперь тем, что каждый вечер навещал брата.

Ксения с сожалением отпустила деверя. Присутствие его казалось ей какой-то эгидой, под влиянием которой в ее больной душе возрождались покой и доверие, и она была до такой степени признательна Ричарду, что не находила слов выразить свою благодарность. Молодая женщина не понимала, как опасно это чувство страстной признательности, которое каким-то чарующим ореолом окружало деверя. Ксения невольно доверялась ему, так как всегда находила у него помощь, совет и понимание ее душевного состояния.

Иван Федорович больше всего в жизни ненавидел вынужденно сидеть дома – ничто не привязывало, не удерживало его здесь: все, что интересовало и развлекало его, находилось вне этих стен. Поскольку он не хотел водить в дом своих друзей, то лихорадочно жаждал поскорее выйти из домашнего заточения и проклинал медленность, с какою затягивались раны. Когда, наконец, доктор разрешил выздоравливающему выходить, он тотчас же умчался из дома, подобно воздушному шару, устремляющемуся ввысь благодаря перерезанной веревочке. Иван спешил наверстать потерянное время и насладиться всеми удовольствиями, которых так долго был лишен. Он жаждал повидаться со своими друзьями и, главное, подругами, с которыми его разлучила болезнь. Иван Федорович любил тайные связи, и ему нужна была лесть развращенных женщин, искавших волнений страсти. Поэтому он скоро до такой степени запутался в сетях интриг, что они поглощали все его время и силы, так что дома он показывался редко и на короткое время, будто метеор, пролетающий по небосводу. Он уже успел завязать новую любовную интригу, до такой степени поглотившую его, что он почти забыл о Ксении, к которой становился день ото дня равнодушнее.

Станислав Витольдович Доробкович был богатым финансистом туманного, якобы польского, происхождения и с таким же невразумительным прошлым. Он неожиданно появился в высшем биржевом мире и спекулировал с такой поразительной удачей, что скоро добился приличного состояния и блестящего положения. То, что это был человек неразборчивый в средствах достижения цели, ни для кого не составляло тайны.

Светским успехам Станислава Витольдовича много содействовала его жена Софья Борисовна, русская по происхождению. Она принадлежала к очень хорошей семье, но была некрасива и бедна. Благодаря своим обширным связям, влиятельной родне и собственной ловкости она сумела поставить мужа на ноги, ввести его в свет и создать изящный и гостеприимный дом, где собиралось многочисленное, хоть и очень разношерстное общество.

По своим душевным качествам муж и жена стоили друг друга. Станислав Витольдович страшно гордился своим богатством и, как и все выскочки, всячески старался выставить его напоказ. Кроме того, он был развратен и любил женщин, несмотря на свои солидные лета. Софья Борисовна тоже была женщина распущенная и стеснялась чужого мнения еще меньше своего мужа.

В этом семействе совершенно современного типа Иван Федорович был принят как самый интимный друг. Он ездил по ресторанам, посещал цыганок и актрис вместе со Станиславом Витольдовичем, который считал его самым приятным спутником. Но с Софьей Борисовной он был близок до крайности. Так как госпожа Доробкович не могла видеть рядом с собой такого красивого молодого человека, не полюбив его, Иван Федорович, понятно, сделался ее любовником. Позже она рекомендовала его своим приятельницам как мужчину настолько же скромного, насколько и красивого, сама оставаясь с ним в самых лучших отношениях.

Брак Ивана Федоровича нисколько не изменил такого положения, и первый визит молодого человека по выздоровлении был к любезной Софье Борисовне Доробкович. Она заставила его рассказать правду относительно своих ран. Потом она дружески побранила молодого человека и пригласила отобедать, чтобы отпраздновать его выздоровление.

Вечером у Доробковичей Иван Федорович неожиданно встретил Анну Михайловну Никифорову, сделавшуюся теперь княгиней Адшинадзе и пребывавшую уже в большой дружбе с Софьей Борисовной. Последняя очень скоро догадалась, что ее новая приятельница страшно интересуется Иваном Федоровичем.

Встреча с бывшим женихом всколыхнула в Анне всю досаду, вызванную браком Ивана, а с ней пробудила и страстное желание во что бы то ни стало снова овладеть им. Жан теперь еще больше, чем когда-то, нравился ей. От Софьи Борисовны она узнала истинную причину болезни молодого человека, но эта грязная история не только не умалила его достоинств в глазах такой фривольной и распущенной женщины, каковой была княгиня, но, напротив, окружила изящного вивёра[2]2
  Вивёр (франц. viveur, от vivre – жить) – весельчак; кутила, прожигатель жизни.


[Закрыть] каким-то даже поэтическим ореолом.

Однако, несмотря на все ее усилия и великодушное содействие Софьи Борисовны, дело ни на шаг не подвигалось: Иван Федорович продолжал разыгрывать из себя нечувствительного, жестокого человека. Князь же, со своей стороны, забавлялся тем, что более, чем когда-нибудь, мог мешать жене. Так продолжалось несколько недель, как вдруг пришло печальное известие, совершенно изменившее сложившееся положение вещей.

Один из кузенов князя, человек очень богатый, неожиданно умер вследствие несчастного случая на охоте, а муж Анны Михайловны оказался единственным наследником. Князь Григорий Давыдович никогда не мог надеяться на это громадное наследство, поскольку кузен его был молод и здоров, а главное – собирался вскоре жениться. Такое неожиданное счастье ошеломило князя, и он решил немедленно же ехать в Тифлис для устройства этого дела и для осмотра новых владений. У него появилось было желание взять с собой жену, но скоро он отказался от этой мысли.

Благодаря неутомимым стараниям Софьи Борисовны, с готовностью устраивавшей приятельнице соблазнительные свидания с любимым человеком, Иван Федорович был побежден и снова стал любовником той, которая не пожелала его иметь мужем. Все делалось скрытно, и, благодаря супругам Доробковичам, внешние приличия были соблюдены. Свидания назначались у Софьи Борисовны, которая с чисто материнской нежностью охраняла эту связь. Кроме того, она покровительствовала молодой женщине и появлялась с ней на вечерах, в театре и на пикниках. И всюду, где этого требовали обстоятельства, обеих дам сопровождал Станислав Витольдович.

Пока Иван Федорович таким образом развлекался, почти позабыв, что женат, Ксения продолжала вести одинокую жизнь в маленьком домике на Крестовском острове.

Настала зима. Белоснежный наряд, укрывший заколоченные дома, пустынные улицы и обнаженные деревья, придавал окрестностям невыразимо печальный и пустынный вид. Один только Ричард вносил радость и развлечение в монотонную жизнь покинутой женщины. Молодой человек был частым гостем на Крестовском и никогда не скучал в обществе меланхоличной невестки. Он привозил ей книги и ноты, играл с нею в четыре руки и каждую неделю привозил ей билеты в театр: поскольку у Ивана Федоровича никогда не было времени ехать с женой, то именно деверь всегда любезно сопровождал Ксению в этих выходах в свет.

В это же очень одинокое для нее время молодая женщина сделала весьма приятное знакомство. Соседний дом принадлежал пожилой немецкой чете Риэза. Это были люди простые и добрые. Они давно уже присмотрелись к характеру и привычкам Ивана Федоровича и искренне жалели его молодую жену. Однажды, когда Ксения гуляла, Шарлотта Ивановна подошла к ней, представилась в качестве близкой соседки и завязала дружеский разговор. После прогулки госпожа Риэза зашла к молодой женщине и, в свою очередь, пригласила Ксению к себе на чашку чаю. Обе женщины скоро сделались друзьями.

Ксения чувствовала себя очень хорошо в обществе этих пожилых людей, которые любили друг друга так, будто только что обвенчались, и были очень счастливы, несмотря на скромное положение и ограниченные средства. Карл Робертович служил в конторе какого-то банка, а жена его долгое время давала уроки немецкого языка и музыки. Благодаря строгой экономии они скопили достаточную сумму денег и купили домик на Крестовском острове, где и жили в настоящее время. Деятельная Шарлотта Ивановна завела небольшую ферму. У нее были три коровы и небольшой курятник, и она снабжала в летний сезон весь квартал молоком, яйцами и цыплятами.

Ксения скоро сделалась любимицей своих соседей. Шарлотте Ивановне она приносила узоры для вязания и вышивания, а Карлу Робертовичу – дорогие сигары. Старик немец очень любил сигары, но жалел денег покупать их. Молодой же женщине этот подарок ничего не стоил, так как у Ивана Федоровича сигары всегда водились сотнями, к тому же их, по большей части, дарил ему Ричард.

В начале декабря Ксения начала чувствовать себя очень нехорошо и сделалась страшно нервною. Сначала она приписывала это мучившим ее заботам и разным неприятностям. Молодая женщина постоянно нуждалась в деньгах, ведь Иван Федорович так мало выдавал ей на расходы, что она вынуждена была одалживать в лавочках, а это окончательно лишало ее покоя. Однако нездоровье молодой женщины не проходило, а все увеличивалось, так что Шарлотта и Ричард заставили ее обратиться к доктору. Последний и подтвердил их предположение, что Ксения беременна.

Иван Федорович был не очень-то обрадован этой новостью, а подумал и вовсе противоположное: «Этого только недоставало. Ребенок только увеличит мои расходы. О, что за проклятая идея явилась у меня жениться». Вслух, конечно, он не высказал своих истинных чувств. Но, несмотря на его притворную нежность и на лицемерные выражения радости, Ксения инстинктивно ощущала его холодное равнодушие, и ее сердце болезненно сжималось.

Ричард всеми силами старался поднять настроение несчастной молодой женщине. Он описывал ей, какое счастье принесет ей ребенок, этот ангел, дарованный ей Богом, чтобы наполнить ее жизнь и дать ей цель. На Рождество, в числе других подарков, Ричард преподнес невестке прелестную колыбельку, отделанную атласом и кружевами.

Как ни невинен был этот подарок, в Юлии Павловне он вызвал бешеную зависть. Рассказывая Марии Николаевне подробности вечера, она перечислила все подарки, полученные Ксенией, и ядовито прибавила:

– Любуясь чудной колыбелью, которая, по меньшей мере, стоит двести или триста рублей, я не могла удержаться, чтобы не подумать о корзине, в которой спала моя бедная Анастаси. К несчастью для моей дочери, я не так ловка, как Ксения Александровна, и не сумела завести себе богатого покровителя.

Бабушка ничего не ответила и только печально покачала головой. Она была большой дипломаткой и, несмотря на расположение к Юлии, не хотела вмешиваться ни в какие сплетни. Но Юлия Павловна не способна была молчать, когда в ней бушевал гнев, а воспоминание о корзине, служившей колыбелью ее дочери, терзало ее, как личное оскорбление.

На следующий день Иван Федорович приехал к матери завтракать. Юлия, полная еще дурных чувств, вызванных вниманием Ричарда к невестке, сначала была молчалива и имела недовольный вид. Но вдруг она заметила в галстуке Ивана Федоровича великолепную булавку, украшенную большой жемчужиной. Злой огонек вспыхнул в ее глазах.

– Какой у тебя шикарный вид, Жан. Я еще не видела у тебя этой прелестной булавки и этих запонок с бриллиантовыми инициалами. Видно, тебе не приходится теперь рассчитывать, как прежде, когда Ричард еще не был ангелом-хранителем твоего домашнего очага.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Иван Федорович, окидывая Юлию недовольным взглядом.

– Боже мой, все же так просто. Тебе ужасно повезло. Ричард влюблен в твою жену. Благодаря этому содержание дома тебе ничего не стоит и твои карманы всегда полны денег, – ответила Юлия, нисколько не смущаясь.

Иван Федорович нахмурил брови. Лицо его залил яркий румянец.

– Прошу тебя воздержаться от подобных оскорбительных выражений, внушенных тебе ревностью и мелочной завистью, – суровым тоном сказал он. – Ты всюду ищешь причины холодности к тебе Ричарда и ничего не имела бы против его щедрости, если бы цветы, конфеты и другие подарки адресовались тебе, а не моей жене. Ричард всегда помогал мне как добрый брат. Если его помощь сделалась теперь шире, то это потому, что он понимает, насколько моя жизнь сделалась дороже и насколько мои обязанности стали тяжелее. Но им руководят одна только братская любовь и дружба к Ксении. Ему отлично известно, как безумно любит меня жена.

Юлия насмешливо расхохоталась.

– Право, ты уверен, что Ксения все так же влюблена в тебя? Я думаю, что она очарована Ричардом никак не менее, чем тобой. Во всяком случае, ей чаще представляется случай любоваться им, чем тобой, ведь тебя никогда не бывает дома. Что же касается забот, предупредительности и подарков, то все это идет от Ричарда. Весьма вероятно, что все это он делает от твоего имени, но что может значить этот официальный этикет, когда Ксения отлично знает, что ты вовсе не думаешь баловать ее своим вниманием, – ядовито заметила Юлия.

– Будь так добра, занимайся своими делами, а в мои не вмешивайся. Раз и навсегда я отвергаю всякие ядовитые намеки на мои отношения к брату и к жене. Но берегись касаться твоим злым языком моей чести! Иначе я прибегну к репрессиям, и тебе придется дорого заплатить за твою дерзость.

Молодой человек встал, оттолкнул тарелку и вышел, ни с кем не простившись. Иван Федорович был страшно взбешен: он ненавидел злые и оскорбительные для его чести намеки; но более всего ему было неприятно, что другие могли говорить, будто он пользуется любовью брата к своей жене. Если бы это и было правдой, то и тогда никто не смел даже подозревать этого. В то же время Иван достаточно хорошо знал Юлию, чтобы быть уверенным: она повсюду разнесет свою дерзкую сплетню.

Иван Федорович был довольно наблюдателен и не мог не заметить, что брат действительно очень интересуется Ксенией и делает все, чтобы окружить молодую женщину комфортом и избавить ее от всяких забот. Теперь младшему брату достаточно было просто намекнуть на свои расходы по хозяйству и на тяжелое бремя, которое он взял себе на шею, и кошелек Ричарда широко открывался для возмещения всех этих воображаемых издержек.

Да, Ричард любит Ксению, это несомненно. Наконец-то этот баловень судьбы, которому Иван всегда завидовал и которого ненавидел, должен был, в свою очередь, завидовать ему, ведь он обладал сокровищем, которого Ричард не мог взять у него, поскольку Ксения не разделяла его чувства. Вариант, что молодая женщина может предпочесть Ричарда ему, Иван Федорович не допускал даже мысленно, считая это совершенно невозможным.

Иван насмешливо забавлялся любовью брата, позволявшей мучить и всячески ранить Ричарда, оставаясь в то же время с ним в лучших отношениях. Мысль, что Юлия со своим ядовитым языком лишит его такого выгодного положения, приводила его в настоящее бешенство.

Прошло несколько недель, в течение которых в жизни наших героев не произошло ничего особенного. Но мало-помалу начали ходить оскорбительные слухи и грязные сплетни насчет Ричарда и Ксении. Эти сплетни исходили от Юлии Павловны, которая всюду распространяла слух, что старший Герувиль находится в любовной связи со своей невесткой. Юлия плела интригу не столько из злобы к человеку, пренебрегшему ее любовью, но больше из желания отомстить Ивану Федоровичу за его дерзкий ответ и за продолжающиеся проповеди обеих пожилых дам, последовавшие за уходом взбешенного кузена.

Было начало февраля, Ксения сидела одна в своем будуаре и горько плакала. Слезы и заботы были частыми гостями в этой маленькой комнате, такой изящной и комфортабельной с виду. Никто не знал, но молодая женщина боролась с настоящей нуждой, и иногда у нее не хватало средств поддерживать домашнее хозяйство с тем тощим бюджетом, какой ей ассигновал муж. Иван Федорович никогда не спрашивал, хватает ли ей денег, но всегда требовал хороших обедов и был очень капризен. Пятьсот рублей, которые дал ей приемный отец, Ксения уже давно израсходовала, так как на свои личные нужды она ничего не брала у Ивана Федоровича.

Сегодня молодая женщина была особенно нервна и расстроена. У нее вышла очень неприятная сцена с одним пьяным ростовщиком, который довольно дерзко требовал уплаты долга. Ксения задыхалась от стыда и гнева. Она до такой степени была поглощена своими думами, что не слыхала, как подъехал Ричард, и увидела его только тогда, когда он воскликнул:

– Вы плачете, Ксения Александровна! Что случилось?

Женщина покраснела и выпрямилась со смущенным видом. Она тщательно скрывала от деверя свои затруднения. Так как в последнее время он бывал у них значительно реже, то она не ждала его, в особенности сегодня.

Ксения пыталась улыбнуться и вернуть себе хладнокровие, но тщетно: нервы ее были слишком возбуждены. Она снова упала на диван, зарылась головой в подушку и разрыдалась. Перепуганный Ричард сел рядом с невесткой и старался ее успокоить, убеждая, что при ее настоящем положении подобное волнение крайне вредно.

– Ах! Если я умру, то тем лучше! Довольно с меня такой проклятой жизни! Довольно с меня лжи, унижения и нищеты, от которых я задыхаюсь. Как слепая, я добровольно надела себе петлю на шею, а Господь покинул меня и дает мне гибнуть, – вне себя вскричала она.

На вопросы Ричарда она сначала упорно отмалчивалась и уступила только тогда, когда он начал сердиться и упрекать ее в недостатке доверия. Щеки ее пылали и вся она дрожала, как в лихорадке, когда прерывающимся от слез голосом стала рассказывать о своих мелочных нуждах и о стыде перед слугами и поставщиками за свою вечную задолженность. Во время этого рассказа, в котором была упомятнута и унизительная утренняя сцена, яркий румянец разлился по лицу Ричарда.

– Зачем вы ничего не сказали мне раньше? – с раздражением сказал он. – Я уже давно положил бы конец такому недостойному положению. Сейчас же я вручу вам сумму, которая надолго избавит вас от всяких забот.

Ксения покачала головой.

– Благодарю вас, Ричард. Я знаю, что вы самый лучший и великодушный из людей, но принять от вас деньги за спиной Жана я не могу.

Поскольку молодой человек настаивал, Ксения прибавила, избегая его взгляда:

– Я не могу. Подумайте только, что станут говорить. И без того уже нашу дружбу объясняют самым недостойным образом и забрасывают грязью те часы, которые вы проводите в моем обществе.

Ричард побледнел и нахмурил брови.

– А, эта подлая сплетня уже дошла до вас? Мы имеем право презирать ее. К тому же никто не будет знать, что я помог вам в таких пустяках.

Но Ксения была непоколебима и, несмотря на все просьбы деверя, категорически отказалась принять деньги.

– Разве вы не понимаете, какое унижение представляет для меня эта просьба, раз она является результатом недостойного обращения человека, сделавшего меня своей женой? Нет, нет, не настаивайте. Я предпочитаю умереть от голода.

Грустный и подавленный, Ричард простился с молодой женщиной и поехал прямо в министерство, где служил брат. Он застал Ивана Федоровича в самом отвратительном расположении духа. Накануне тот проиграл в карты крупную сумму и теперь не знал, чем пополнить эту брешь в бюджете. Однако Ричард был так озабочен, что не заметил надутого вида брата.

– Послушай, Иван, ты поступаешь крайне недостойно, – сказал он, как только они остались одни. – Отчего вместо того, чтобы подвергать жену различным лишениям, ты не обращаешься ко мне? Ты должен знать, что в тяжелые минуты мой кошелек всегда открыт для тебя.

– Да, с тех пор, как я женился, кошелек всегда открыт. Раньше ты не был так щедр, – зло возразил Иван Федорович, бросая на брата ядовитый взгляд. Последний сделал шаг назад и сказал, окинув младшего брата презрительным взглядом.

– Так… ты смеешь повторять мне в лицо эту подлую сплетню, выдуманную Юлией Павловной?! И это после твоего позорного поведения по отношению к бедной жене, которую ты связал с собой, чтобы сделать ее несчастнейшей из женщин?!

– О! У нее есть утешитель, который даст ей все земные блага, какие только пожелает.

– Правда? И ты позволяешь ей это! Чтобы отделаться от нее, ты хочешь толкнуть ее в объятия адюльтера? Но, мне кажется, существует более простое средство освободиться от надоевшей женщины. Разведись с Ксенией Александровной. Я дам тебе для этого необходимые средства.

Иван Федорович вспыхнул.

– Очень ценю твой совет. Но я не имею ни малейшего намерения разлучаться с женой. Какие причины к разводу могу я иметь после четырех с половиной месяцев совместной жизни? Ты не можешь отрицать, что влюблен в мою жену. И именно своим ухаживанием за ней ты не даешь установиться между нами хорошим отношениям. Всегда и во всем она рассчитывает на тебя. Стоит только ей чего-нибудь пожелать, как все исполняется точно по волшебству. А поскольку у меня нет средств быть таким щедрым, то она кончит тем, что станет считать меня Гарпагоном и бессердечным человеком.

Ричард понял, что брата так настроила его семья, и сердце его наполнилось невыразимым отвращением.

– Ты вдвойне несправедлив, – ответил он. – Еще сегодня твоя жена отказалась от денежной помощи, которую я предлагал ей для увеличения бюджета, который ты так экономно назначил ей.

– Я не могу воровать или выпрашивать милостыню, чтобы давать ей больше. Женясь на Ксении, я предупредил ее, что мои средства невелики, и она должна научиться ограничиваться тем, что мы можем расходовать.

– Хорошо, я не буду настаивать. Только я должен предупредить тебя, что грязная сплетня, пущенная о нас, дошла до Ксении Александровны.

– Этого только недоставало! Ради Бога, дорогой Ричард, не думай, что я обращаю какое-нибудь внимание на подлые сплетни Юлии и ее друзей, и прости меня, если я слишком погорячился! Ты сам должен понимать, как мне тяжело слышать оскорбительные для моей чести слухи. Чтобы положить этому конец, ты мог бы уехать за границу на три-четыре месяца. К твоему возвращению все эти глупости будут забыты.

Ричард ничего не ответил и ушел, простившись с братом легким кивком головы.

Вернувшись домой, старший Герувиль заперся в кабинете и долго размышлял. Он принадлежал к числу серьезных и сдержанных натур с глубокими и прочными чувствами. В ранней молодости он имел несколько мимолетных увлечений, но быстро разочаровался и охладел к женщинам. Не будучи аскетом, Ричард замкнулся в благоразумную сдержанность, и об эту сдержанность разбивались все матримониальные планы и все попытки привлечь его в качестве богатого любовника. Ксения покорила его с первой же встречи. Только любовь Ричарда скрывалась под маской участия, жалости и дружбы. Когда же молодой человек заметил, какой предательский гость забрался в его сердце, было уже слишком поздно бороться с ним.