Текст книги "Голгофа женщины"

Глава IV

Оставшись одна, Ксения заперлась в своей комнате и горько расплакалась. Возбужденные нервы ее долго не успокаивались, и только очень большим усилием воли ей удалось вернуть себе наружное спокойствие. Молодая женщина только успела вымыть опухшее от слез лицо холодной водой, как Даша подала ей письмо.

Все еще печальная и усталая Ксения села к столу и вскрыла конверт. Письмо было от ее приемного отца. В присущей ему спокойной и дружеской, но сдержанной манере Леон Леонович просил приемную дочь чаще писать ему и откровенно сообщать обо всех впечатлениях и подробностях своей новой жизни.

«Ты не можешь сомневаться в том участии, какое я принимаю во всем, что касается тебя. Может быть, мои советы и мой жизненный опыт иногда будут тебе полезны. Я хотел бы ошибаться, но по различным причинам боюсь, что множество туч будет омрачать твою супружескую жизнь. Итак, помни, что я всегда готов помочь тебе и защитить по мере моих сил».

Со вздохом облегчения Ксения сложила письмо. Добрые слова приемного отца вернули ей спокойствие. Теперь она чувствовала себя уже не такой одинокой. У нее всегда будет убежище, где она сможет укрыться, если жизнь здесь сделается невыносимой, и друг, который поможет ей создать собственным трудом независимое положение.

Час спустя вернулся Иван Федорович. Он был в отвратительнейшем расположении духа. Небрежно поцеловав жену и заметив собачку, которую та держала на коленях, он с досадой сказал:

– Что за собака? Где ты достала эту дрянь?

– Мне привез ее сегодня утром Ричард Федорович.

– Право, у Ричарда иногда бывают странные фантазии! Не хочешь ли ты завести здесь целый зверинец? Попугай, собака… Недостает еще только обезьяны!

– Если ты недоволен, то я могу попросить твоего брата забрать собаку. Кстати, он хотел приехать в восемь часов и просил тебя подождать его. Ему нужно поговорить с тобой о каком-то деле.

– Хорошо, я подожду его. Возвращать же обратно уже принятый подарок не следует. Только прошу тебя: позаботься, чтобы это животное не вертелось у меня под ногами, когда я дома.

По окончании обеда Иван Федорович объявил, что пойдет немного отдохнуть до приезда брата. Ксения же ушла в будуар и стала играть с собачкой. В ней начал просыпаться дух возмущения и оппозиции против эгоистичного человека, допускавшего развлечения исключительно для себя.

Когда приехал Ричард, Ксения читала с таким спокойным видом, что молодой человек не мог удержаться, чтобы не сказать:

– Браво, Ксения Александровна! Я вижу, что мои советы не пропали даром. Но где же Иван? Иосиф сказал мне, что он дома.

– Он спит, – насмешливо ответила Ксения. – Мой муж еще ничего не знает о выходке своей красавицы. Он очень недоволен вашим подарком – собакой, и сделал мне строгий выговор.

– Правда? Но Жужý пользуется вашим расположением! Смотрите, как она спит у вас на коленях. Я скажу своему братцу, что собака моя и что я только отдал ее вам на воспитание. В таких пустяках он не захочет отказать мне. А пока до свидания! Пойду тревожить сон вашего мужа.

Иван Федорович, очевидно, только дремал, так как при появлении старшего брата тотчас же приподнялся и спросил недовольно, о каком деле тот хочет говорить с ним. Тон и фигура его ясно доказывали, что он все еще пребывает в дурном расположении духа. Он употреблял все усилия, чтобы не показать этого Ричарду, но тут раздался визг собаки, и этот пустяк тут же стал для него поводом показать свое раздражение.

– Ах, Ричард! Что за мысль явилась у тебя привести это отвратительное животное? Оно постоянно лежит на коленях Ксении, и кончится тем, что перепачкает мне мебель и портьеры.

– Не раздражайся из-за пустяков! Мебель и все остальное, касающееся меблировки дома, принадлежит твоей жене. Это мой свадебный подарок ей. А так как Жужу принадлежит мне, то я считаю себя ответственным за всякий вред, какой она может причинить моей невестке, и, конечно, исправлю его. Но я приехал поговорить с тобой о более важном деле. Скажи мне, тебе известно, где находится в настоящую минуту госпожа Брейтнагель? Видел ли ты ее после своей свадьбы?

Лицо Ивана Федоровича, слегка омрачившееся при заявлении брата, что все в доме принадлежит Ксении, при этом вопросе омрачилось еще больше.

– Я ее не видел, но знаю, что она приехала из Ялты, так как бомбардирует меня письмами и извещает, что родила мальчика, происхождение которого великодушно приписывает мне. Понятно, я ей ничего не отвечал.

– И ты поступил неосмотрительно. Каролина Карловна – женщина далеко не робкого десятка. Сегодня утром она приезжала сюда и устроила скандал твоей жене, третируя ее, как негодяйку, отнявшую у нее любовника. Я, право, удивляюсь, как ты до свадьбы не покончил с этой грязной историей!

Темный румянец залил лицо Ивана Федоровича, и он, вскочив с дивана, с гневом вскричал:

– Как! Эта каналья, эта посетительница всех кабаков, осмелилась явиться сюда? Погоди же! Я научу ее быть сдержаннее и не повторять подобных вещей. Как же Ксения мне ничего не сказала?

– Я нахожу это вполне естественным. По-моему, тоже не совсем удобно молодой жене говорить мужу: мол, в твое отсутствие приезжала твоя любовница и учинила мне скандал.

Дрожа от ярости, Иван Федорович стал поспешно одеваться.

– Я сейчас же поеду к этой дряни и укажу ей ее место! – рычал он.

Ричард покачал головой.

– К чему ехать сегодня и притом еще под влиянием гнева? Ты должен хладнокровно и серьезно объясниться с этой женщиной и выдать ей известную сумму.

– Ничего я ей не дам! У меня нет лишних денег, чтобы платить всем негодяйкам, цепляющимся за меня. Пусть она докажет, что я отец этих детей! Ее одновременно со мной посещало немало мужчин, так что этот вопрос остается весьма сомнительным.

– Неужели ты хочешь довести до суда такое грязное дело? Ты, право, не думаешь о том, что говоришь! Но если ты уже решил ехать сейчас, то я поеду с тобой. Мое присутствие удержит госпожу Брейтнагель от чрезмерных претензий.

Иван Федорович, ни минуты не колеблясь, принял это предложение. Он предчувствовал, что присутствие брата при разговоре с Каролиной повлечет за собой весьма выгодный для него шаг – скорее всего, Ричард возьмет на себя вознаграждение его любовницы.

В одну минуту он уже был одет и прошел в будуар проститься с Ксенией.

С легким смущением он подошел к молодой женщине и поцеловал ее, обещая скоро вернуться. Ксения не сказала ни слова, не возвратила поцелуя и даже не взглянула на мужа. Зато она так сильно пожала руку Ричарду и наградила его таким теплым и полным признательности взглядом, что в сердце Ивана Федоровича шевельнулась было ревность, но он тотчас же убедил себя, что Ксения хотела только посердить его из-за испытанной ею обиды.

После отъезда обоих мужчин Ксения переоделась в пеньюар, причесалась на ночь и хотела заняться чтением. Но ее мучило какое-то смутное беспокойство. Отложив книгу, она позвала Дашу и при ее помощи занялась разбором большого ящика с хрусталем, полученного накануне от приемного отца в дополнение к приданому.

Когда все было разобрано и убрано, Ксения немного успокоилась. Она села к бюро и начала писать письмо Леону Леоновичу, в котором благодарила его и описывала все случившееся с ней за это время. С полной откровенностью она живописала невероятный прием, устроенный ей матерью мужа, свое разочарование в муже и горькое сожаление, что не послушалась мудрых советов своего покровителя.

«Я до такой степени наказана, что надеюсь, что вы сжалитесь надо мной и, если мне понадобится убежище, позволите укрыться под вашей кровлей, пока мне удастся трудом создать себе независимое положение» – так закончила она письмо.

Молодая женщина готовилась заклеить конверт и надписать адрес, когда ее внимание было привлечено грохотом нескольких экипажей в обыкновенно такой пустынной и молчаливой улице. Экипажи, казалось, остановились у их дома. Минуту спустя раздался звонок в дворницкую, а затем послышался смутный гул голосов. Даша, бледная, как смерть, стремительно пробежала через столовую в переднюю и открыла входную дверь.

Обеспокоенная и взволнованная Ксения направилась в гостиную, но вдруг, как парализованная, остановилась на пороге столовой. В дверях показалась группа мужчин, несших какой-то длинный сверток. Их сопровождал Ричард, не перестававший повторять:

– Тише, тише!.. Здесь порог… Идите осторожнее и несите прямо в спальню!

Когда все вошли в переднюю, Ксения увидала, что несли человека, завернутого в плащ; голова его была бессильно откинута назад. Мгновение спустя она узнала Ивана Федоровича и заметила, что из-под плаща выглядывает окровавленное белье.

Женшина почувствовала, что ноги ее подкашиваются. Темное облако застило ей глаза, а из сдавленного горла не вышло ни звука. Она зашаталась и инстинктивно ухватилась за дверной косяк, чтобы не упасть.

В эту минуту вошел Ричард. Он позвал Дашу и приказал ей поддерживать голову раненого. Затем, подойдя к Ксении, он подхватил ее под локоть и усадил в кресло.

– Он умер? – пробормотала Ксения.

– Нет, он только в обмороке вследствие потери крови. Мы надеемся, что его состояние не представляет никакой опасности. Те два господина – доктора, которых я привез с собой. Все подробности я сообщу вам после; теперь же мне необходимо идти к раненому.

Ксения машинально последовала за ним и стала в ногах постели, на которую положили Ивана Федоровича, все еще не приходившего в сознание. Темная голова молодого человека отчетливо вырисовывалась на подушках, резко выделяя смертельную бледность его лица.

Один из докторов начал при помощи Иосифа разрезать одежду на раненом.

– Уходите, дорогая сестрица! Сейчас приступят к перевязке, а это зрелище вовсе не для вас, – дружеским голосом сказал Ричард.

Ксения послушно позволила себя увести. Она бессильно опустилась в кресло и слышала, как крикнули:

– Даша! Принесите теплой воды и белье!

Затем послышался крик и глухие стоны. Ксения закрыла глаза и заткнула уши. Каждый нерв трепетал в ней. Через полчаса, которые показались молодой женщине вечностью, дверь открылась и из спальни вышел Ричард. Он был немного разгорячен.

– Я несу вам добрые вести, Ксения Александровна! – сказал он, садясь рядом с ней и потирая лоб. – Обе пули извлечены: одна засела в боку, другая в плече. Поскольку ни один из внутренних органов не поврежден, то доктора обещают нам быстрое выздоровление… Но вот и они! Как только они напишут рецепты и уедут, я приду к вам и сделаю подробное донесение обо всем случившемся.

– Могу я пока навестить его? – спросила молодая женщина.

– Без сомнения, сударыня, – сказал хирург, которого Ричард представил невестке. – Ваш супруг в настоящую минуту находится в полном сознании. Только не говорите с ним: раненому необходимы тишина и молчание.

Нерешительным шагом Ксения вошла в спальню, погруженную теперь в полумрак, и склонилась над кроватью.

Иван Федорович лежал с открытыми глазами. Узнав жену, он пробормотал:

– Ксения… дорогая… прости меня!

– Молчи! Тебе запрещено говорить, – ответила молодая женщина, целуя мужа в лоб.

Иван Федорович действительно был страшно слаб. Он закрыл глаза и через несколько минут заснул. Ксения тихо вышла из комнаты. Она горела нетерпением узнать подробности рокового происшествия.

Ричард провожал докторов, и было слышно, как он разговаривал с ними в прихожей.

Ксения села в гостиной на маленький диван, откинула голову на спинку и закрыла глаза. В своем возбуждении она совершенно забыла, что была не одета. Ричард тоже был слишком озабочен, чтобы обратить на что-нибудь внимание. Когда же он вернулся в гостиную, то замер на месте и с нескрываемым восхищением не мог оторвать глаз от белой фигуры женщины, такой нежной и грациозной, в свободном пеньюаре, широкие рукава которого открывали чудные руки. Толстые и тяжелые косы падали ниже колен. Невольный вздох вырвался из груди молодого человека, и снова чувство жалости и участия к этому молодому созданию, так мало подготовленному к ожидавшемуся бурному будущему, наполнило его сердце. Он сел на диван рядом с Ксенией и дружески сказал:

– Не приходите в отчаяние, Ксения Александровна! Нашему больному не грозит никакая опасность, а сегодняшняя катастрофа, надеюсь, излечит моего дорогого братца от страсти к приключениям, которые могут принимать такой опасный оборот.

– Его ранила та бесстыдная женщина, которая приезжала сюда сегодня утром? – тихо спросила Ксения.

– Вы угадали. Сейчас расскажу вам подробно, как все произошло. Только сначала прикажу Даше приготовить нам чаю и чего-нибудь закусить. Признаюсь, я умираю от голода; вам тоже необходимо подкрепиться, поскольку нам понадобятся все наши силы.

Минуту спустя он вернулся, сел на диван и начал рассказывать:

– Известие об утреннем скандале страшно взбесило Ивана, и он решил немедленно ехать к этой особе, чтобы окончательно покончить с порочной связью. К счастью, мне пришло в голову сопровождать его. Я хотел, взамен на приличную сумму, добиться от этой дамы обязательства никогда не надоедать Ивану и уехать на некоторое время из Петербурга. Я рассчитывал найти рассудительную женщину, но в действительности обнаружил мегеру, окончательно лишенную рассудка вследствие бешеной ревности и алчности. С самой минуты нашего приезда началась страшная сцена. Должен признаться, Иван далеко не был деликатен, но и эта особа бесилась, как настоящая фурия. Она потребовала себе в вознаграждение княжескую ренту. Когда же я рассмеялся ей в лицо, она больше ничего не захотела слышать. С дикими криками, смешанными с рыданиями и истерическим смехом, она выбежала в соседнюю комнату. Я разговаривал с Иваном, убеждая его пока уехать, как вдруг увидел эту бессовестную на пороге комнаты с пистолетом в руке. Я сделал прыжок назад, увлекая за собой Ивана, благодаря чему первая пуля не попала в него. Но эта бешеная истеричка еще два раза выстрелила в него. Когда же Иван упал, она сделала вид, что хотела застрелиться, но, как и следовало ожидать, только оцарапала себя. Я тотчас же принял меры, чтобы замять это скандальное дело. В конце концов эта презренная женщина поняла, что фигурирование в окружном суде доставит ей мало удовольствия. Теперь она будет лечиться дома на мои средства. Все случившееся же было объяснено простой неосторожностью.

– Благодарю вас, Ричард Федорович, за новую услугу, которую вы оказали мне, замяв публичный скандал через неделю после моей свадьбы. Мой долг признательности по отношению к вам становится так велик, что я боюсь остаться навсегда вашей неоплатной должницей, – усталым голосом произнесла Ксения, пытаясь улыбнуться.

– Успокойтесь! Я уж сумею получить свой долг с процентами, – весело ответил молодой человек. – В настоящую минуту я должен еще дать вам отчет в некоторых распоряжениях, которые позволил себе сделать. Во-первых, я пригласил для ухода за больным сестру милосердия, которая с минуты на минуту должна прибыть; во-вторых, если вы мне позволите, я хочу на несколько дней устроиться у вас. Я займу кабинет Ивана; там есть диван, и этого мне вполне достаточно. Для вас же будет гораздо спокойнее, если вы будете не одна с раненым.

– Вы, точно добрый гений, угадываете мои самые сокровенные желания. Я не смела просить у вас такой громадной услуги, – благодарно сказала Ксения с глазами, полными слез.

– Итак, это решено! Как только напьемся чаю и поужинаем, мы отправимся в комнату больного, где пробудем до приезда сестры милосердия. Иосифа я пошлю домой за вещами, которые мне необходимы. Он привезет также моего старого Савелия, к чьим услугам я, увы, привык.

Час спустя приехала сестра милосердия и тотчас же заняла свой пост у постели раненого. Состояние последнего значительно ухудшилось: началась сильная лихорадка и бред. Страшно обеспокоенная, Ксения тоже решила провести ночь у постели мужа. Что же касается Ричарда, то он ушел в кабинет Ивана, чтобы заснуть хотя бы на несколько часов, так как чувствовал себя очень утомленным.

Глава V

Было уже далеко за полночь, когда Иосиф подъехал к дому Ричарда на Английской набережной. Прежде всего он прошел к старику Савелию, дремавшему в прихожей. Последний был очень удивлен полученным приказанием. Пока он собирал и укладывал вещи, которые велел взять Ричард, Иосиф поднялся в верхний этаж. Он был дружен с кухаркой и надеялся хорошо поужинать, а также сгорал от желания поскорее выложить кому-нибудь удивительные и трагические новости, которые привез.

Внезапно разбуженная, Клеопатра Андреевна с недоумением смотрела на мать и племянницу, стоявших в ночных сорочках у ее кровати и бледных, как призраки.

– Что с вами? Анастаси заболела дифтеритом?! – вскричала она.

– Нет. Девочка, слава Богу, здорова. Но не пугайся: Иван убит! – также криком ответила Мария Николаевна, разражаясь рыданиями.

Точно пораженная ударом молота, Клеопатра Андреевна упала на подушки. Затем с пронзительными криками и рыданиями она начала кататься по кровати. Но вдруг к ней, по-видимому, вернулось спокойствие. Она спросила, кто сообщил о смерти Ивана, и приказала позвать Иосифа. Лакей разъяснил недоразумение и объявил, что, когда он уезжал, его барин был еще жив, но его положение, должно быть, очень серьезно, так как его лечат два доктора. Иосиф рассказал также, что у Ивана Федоровича вынули две пули и вызвали к нему сестру милосердия.

Несмотря на такие печальные обстоятельства, все три дамы немного успокоились. Пока Иван был жив, оставалась надежда. А раз Ричард там, раненый, конечно, ни в чем не нуждался.

Вдруг Клеопатра Андреевна неожиданно объявила, что хочет видеть сына и воспользуется присутствием здесь Иосифа, чтобы навестить его. Это решение встретило сначала горячее противоречие со стороны Юлии и Марии Николаевны, которые находили невозможным, чтобы госпожа Герувиль скомпрометировала себя, явившись первою в дом к нежеланной невестке после всего случившегося. Даже при таких трагических обстоятельствах достоинство вдовы генерала не позволяет ей переступить порога интриганки, бывшей причиной случившегося несчастья. Наконец, Юлия хотела пожертвовать собой и ехать к Ивану (в действительности она умирала от любопытства), но Клеопатра Андреевна ничего не хотела слушать.

– Я еду не к этой негодяйке, а к своему сыну. Это мое неоспоримое право! Госпоже же Тороповой я сумею так хорошо указать ее место, что она не посмеет становиться у меня на дороге, пока я сочту нужным оставаться у моего дорогого сына, – объявила она.

После целого получаса криков и споров было решено, что вся компания отправится на Крестовский остров. Тотчас же приказали запрягать большую карету, и дамы двинулись в путь, конвоируемые Иосифом, окончательно сбитым с толку и не понимавшим больше ничего в том, что делается. За каретой следовал на извозчике Савелий с вещами Ричарда.

Не подозревая ничего об ожидавшем ее приятном визите, Ксения продолжала сидеть у постели больного мужа. Состояние Ивана Федоровича, видимо, ухудшалось. Он горел как в огне, метался на кровати и бредил. То, что раненый говорил в бреду, открывало не только различные тайные приключения, но и его потаенные мысли, которые он, конечно, никогда не решился бы высказать вслух.

Сначала Ксению очень беспокоили эти дурные симптомы, но когда сестра милосердия уверила ее, что состояние больного не представляет ничего особенного, молодая женщина успокоилась и стала прислушиваться к словам Ивана Федоровича.

Все более и более тягостное чувство овладевало молодой женщиной. Откинувшись в большом кресле, стоявшем в ногах постели, она смотрела мрачным и затуманенным взором на раскрасневшееся лицо Ивана Федоровича, с чьих губ беспорядочно срывались отрывки циничных фривольных песен, любовные слова, женские имена и фразы, освещавшие его распущенность и отвращение к правильной жизни. Страшная тяжесть, подобно скале, мало-помалу опускалась на грудь Ксении, стесняя ее дыхание. Наконец женщина закрыла лицо руками, чтобы скрыть слезы, которые, несмотря на все ее усилия, сами лились из глаз. Она не хотела, чтобы эти слезы видела сестра милосердия, спокойно готовившая компрессы и прохладительное питье для раненого, который все сильнее метался на кровати.

Чьи-то голоса и шелест шелковых юбок в будуаре вывели молодую женщину из оцепенения. Она встала в нервном беспокойстве. Уж не приехала ли еще какая-нибудь любовница устроить новый скандал?

Сей же час в дверях появился Иосиф и, поспешно подойдя к хозяйке, прошептал с расстроенным видом:

– Сударыня! Приехали матушка и бабушка Ивана Федоровича. С ними также и Юлия Павловна. Они хотят видеть барина.

Яркий румянец разлился по щекам Ксении Александровны, но почти тотчас же сменился бледностью. С нахмуренными бровями, но с решительным видом она, не сказав слуге ни слова, пошла за Иосифом, открыла дверь в будуар и остановилась на пороге.

С минуту царило тягостное молчание. Но вот Клеопатра Андреевна величественно вышла вперед и, сделав невестке знак рукой отстраниться, произнесла ледяным тоном:

– Потрудитесь удалиться. Мы хотим видеть раненого.

Ксения не шевельнулась.

– Доктора запретили шум и всякое волнение для раненого, а потому я попрошу вас не входить к нему всем сразу, – ответила она глухим, но отчетливым голосом.

– Не вам давать нам указания. У постели моего страдающего сына первое место принадлежит его семье. Следить и ухаживать за ним должны близкие ему люди, а не посторонняя, ставшая причиной этого несчастья и не имеющая ничего общего с нами, которой я не уступлю своих прав!

При этих грубых словах вся кровь прилила к лицу Ксении, но она сдержала резкий ответ, готовый сорваться с губ, и ответила спокойно и с достоинством:

– Я далека от мысли мешать вам пользоваться вашими правами матери, но прошу вас, сударыня, не забывать, что перед вами не посторонняя женщина, а законная жена вашего сына и хозяйка этого дома. У постели больного Ивана место принадлежит мне. Мой долг и моя обязанность заботиться о нем, и я не позволю беспокоить его!

– Как!! Вы хотите помешать мне видеть сына?! Нет, эта дерзость переходит всякие границы и только доказывает то, из какого низкого положения вы вышли! Вместо того чтобы вымаливать у меня прощение и сознаться в ваших постыдных интригах, благодаря которым вы приобрели себе мужа настолько выше себя, вместо того, наконец, чтобы смирением и покорностью заслужить такую великую честь и такое неслыханное счастье, вы дерзко оскорбляете меня! – пронзительным голосом прокричала Клеопатра Андреевна, побагровев от гнева. Она совершенно забыла, что в соседней комнате лежал раненый.

– Я, право, не понимаю, сударыня, о какой чести и о каком прощении вы говорите, – холодно заметила Ксения. – Я никогда не имела намерения отказывать родным мужа в том уважении, которого они заслуживают, если бы… они сами не дали к этому повода. Иван Федорович не оказал мне никакой чести, женившись на мне, так как и по рождению, и по воспитанию я равна ему. Без сомнения, с моей стороны, наш брак был грустной ошибкой, но я не могла знать, что семья моего мужа – за исключением его благородного брата – будет осыпáть меня презрением. Не могла я также предвидеть, что его бывшая любовница будет стрелять в него. А теперь, сударыня, если вы хотите убить своего сына и если ваша «великая материнская любовь» принимает на себя эту ответственность, то поступайте, как вам будет угодно. Я уступаю вам место!

Отвернувшись с ледяным презрением и не бросив даже взгляда на Клеопатру Андреевну, Ксения вышла в гостиную.

С минуту обе пожилые женщины стояли молча с расстроенным видом. Одна из них не ожидала найти свою невестку такой гордой и решительной, другая была поражена редкой красотой Ксении, которая, бесспорно, легко могла вскружить голову любому мужчине. Теперь Марии Николаевне стало понятно внезапное решение Ивана. Что же касается Юлии, то она сейчас просто смертельно завидовала и наружности Ксении, и изящной обстановке, окружавшей ее. Впрочем, смущение и нерешительность трех дам длились всего несколько минут, и Клеопатра Андреевна первая величественно вошла в комнату больного.

Произошедшая сцена, однако же, имела еще одного свидетеля, на которого никто не обратил внимания. Свидетелем этим был Ричард.

Молодой человек хотел спать, но никак не мог уснуть. Сначала он пробовал читать журнал, а потом стал ходить по кабинету. Его мучила какая-то смутная грусть, сосредоточившаяся на его невестке. Ему было невыразимо жаль ее. О, зачем встретил ее Иван, а не кто-нибудь другой, который сумел бы оценить ее; да хоть бы он сам, например! Конечно, он боготворил бы ее и был бы невыразимо счастлив обладать этим чистым и очаровательным созданием, настолько же добрым и умным, насколько красивым. Ричард дошел в своих размышлениях до этого опасного пункта, как вдруг его внимание было привлечено громкими голосами в передней. Минуту спустя в гостиной послышались шаги и шелест шелковых юбок. Что это могло значить? Какая женщина могла явиться так поздно? Неужели это еще одна из бесчисленных любовниц Ивана, еще не знающих, что он женился?

Нахмурив брови, Ричард приотворил дверь и окаменел от удивления, узнав трех дам, в эту минуту как раз проходивших через столовую. Молодой человек в отдалении проследовал за ними и остановился в будуаре, полускрытый портьерой. Он слышал весь разговор между мачехой и Ксенией. Отвращение и презрение к Клеопатре Андреевне чуть не заставили его вмешаться в разговор, но он удержался, видя, насколько хорошо Ксения защищается сама. Когда же молодая женщина, бледная, с пылающим взором, вышла в гостиную, Ричард быстро подошел к ней и протянул ей руку.

– Браво, Ксения Александровна! Я восхищен вашими ответами моей мачехе. Только не волнуйтесь так. Я надеюсь, что в конце концов все устроится.

– О, я нисколько не стою́ за дружеское примирение. Единственное мое желание – оставить этот дом, где я, как полагают, наслаждаюсь незаслуженной честью, – возразила Ксения, дрожа от негодования.

Ричард усадил молодую женщину на диван, потом принес стакан лимонада и заставил ее выпить, убеждая отнестись к выходкам Клеопатры Андреевны с презрением, какого они и заслуживают.

В это время дамы вошли в спальню Ивана Федоровича и, подобно теням мстительниц или скорее могильным ангелам в своих черных одеждах, сгруппировались вокруг кровати. Иван Федорович не узнал их, а громкие рыдания матери, очевидно, вызвали у него воспоминание о сцене с Каролиной Карловной, так как он начал в бреду говорить с ней, то бранясь, то отрицая, что он – отец ее детей, то перемешивая ругательства с любовными словами.

Обе пожилые дамы были в страшном отчаянии, но у Юлии бред кузена, полный пикантных признаний, вызывал только неудержимое желание рассмеяться. Кроме того, запах крови и карболки, наполнявший комнату, был ей противен, и она все время закрывала нос надушенным платком. Наконец, оставив тетку и бабушку изливать свое горе перед сестрой милосердия, она вышла из комнаты больного. Ей было гораздо интереснее видеть, что делает в гостиной Ксения, и узнать, где находится Ричард, трогательная заботливость которого о брате вблизи такой очаровательной невестки теперь казалась ей очень подозрительной. Юлия Павловна, хитрая и пронырливая по натуре и привычке, была одарена особенным чутьем в отношении сердечных дел; кроме того, все, что касалось Ричарда, особенно интересовало ее.

Не найдя Ксении в гостиной, Юлия Павловна тихо прошла в будуар. Здесь она увидела Ричарда. Он стоял у маленького дивана и что-то говорил вполголоса. Затем, поставив на стол стакан, который подала ему Ксения, молодой человек удержал руку невестки в своей и поднес ее к губам.

«Ба! Я не ошиблась! Я понимаю теперь, добродетельный Ричард, причины твоего великодушия, – подумала Юлия. – Подожди же! Я отплачу тебе за твое равнодушие ко мне и открою глаза Ивану. Пусть он знает истинную причину твоей братской нежности».

Задумав такой отличный план мести, она подошла к дивану и с апломбом сказала:

– Здравствуйте, Ричард! Будьте любезны, представьте меня своей невестке. Я ни в коем случае не принадлежу к враждебной коалиции и очень рада познакомиться с Ксенией Александровной. Я давно решила приехать сюда, как только семейная гроза немного успокоится.

Ричард посмотрел на нее с легким удивлением. Он не ожидал такого жеста от Юлии, и ему даже в голову не пришло в данную минуту задуматься над тем, что на самом деле вызвало подобный поступок с ее стороны. Молодой человек ограничился тем, что представил друг другу обеих женщин, а потом ушел посмотреть, что делается в комнате больного.

Не обращая внимания на холодную сдержанность Ксении, Юлия Павловна без церемоний обняла ее и, сев рядом с ней на диван, дружески сказала:

– Не принимайте близко к сердцу глупые слова моей тетушки. У нее страшно недисциплинированный характер, а ее безрассудная любовь к сыну – настоящая affenliebe[1]1
  Affenliebe (нем.) – букв. «макаковая страсть». Термин в психологии, которым обозначают безрассудную любовь, чаще всего родительскую по отношению к детям.


[Закрыть], как говорят немцы, – принесла Ивану больше зла, чем пользы.

Не получив ответа, Юлия Павловна тотчас же переменила тему разговора и с той же беззастенчивостью сказала:

– Грустная и грязная история это покушение на Ивана. Я вполне понимаю ваши чувства, Ксения Александровна, особенно после подобных оскорблений. О, мужчины и супружеская жизнь! Сколько печальных сюрпризов готовите вы нам… – Юлия Павловна вздохнула и возвела глаза к небу. – Я могла бы вам тоже рассказать о многом, что испытала. Без сомнения, человек со временем привыкает ко всему, но я знаю, как тяжелы и горьки первые разочарования.

Ксения с удивлением посмотрела на нее. Ей казалось, что ее изящная собеседница была не способна к глубокому горю, как и к истинной привязанности. Все в ней говорило о фривольности: и ее смелый бегающий взгляд, и вызывающая беззаботная улыбка, и кокетливые кошачьи манеры, и утонченность туалета. Тем не менее, чтобы ответить хоть что-нибудь, молодая женщина сказала:

– Могу вас уверить, что если бы только я знала, сколько ненависти и презрения ждет меня здесь, я никогда бы не вышла замуж за Ивана Федоровича. Я действительно уже выпила до дна кубок разочарования.

В словах Ксении звучало столько истинного горя, что Юлия Павловна искренне удивилась.

«Неужели она имела глупость серьезно отнестись к красивым фразам нашего дорогого Ивана и мечтать о какой-нибудь идиллии с ним? – подумала она. – Но откуда же вышла эта красивая дурочка, что она так… наивна?»

Но вслух она сказала совсем иное:

– Прошу вас, Ксения Александровна, называйте меня просто Юлией и позвольте мне, в свою очередь, называть вас просто по имени. Между такими близкими родственниками, как мы, всякие лишние величания были бы смешны.

– Охотно, если вы этого желаете, – ответила с легким поклоном Ксения. Затем, чтобы переменить разговор, она прибавила: – Могу я предложить вам чашку чаю?