Текст книги "Однажды в Коктебеле. сборник"

Глава 10. Он и она

Леонид заберет работы из салона. В грубой черной рамке «Бабочки» смотрелись иначе. Совсем иначе. Что там говорил художник? Одна женщина и ее отражение… Одна бабочка, которая не может взлететь! В благородном, изящном багете произошло чудо. Женщина просто танцевала, придерживая тунику. Легко и счастливо. Любовь она излучала, любовь, которая повторялась не в тусклом, а в голубоватом сиянии зеркала. Мистика какая – то. Кокетство, подчеркнутое легкомысленной шляпкой, игривыми жестами… Не Ольга, нет! Какие страхи? Какое отчаяние? Не будет он разбираться. Все – равно ничего не поймет. Подарок и подарок. На вторую работу посмотрит мельком. Все, как было. Языки пламени, шары, женщина с пустым лицом. Роды! Космос… На ее месте может быть любая. Предназначение!

Приедет на вокзал, подождет Лару, попросит:

– Время еще есть. Посидим в кафе. Я хочу тебе кое – что сказать. Важное!

Она тряхнет волосами, улыбнется.

– Не хочу никаких разговоров. Вымоталась. Потом, лучик ясный. Потом!

– Сейчас! – настойчиво и решительно выпалит он, – ответь честно, ты бы вышла за меня замуж?

– Замуж? – ахнет она, – ну, ты придумал! Я еще мир не видела, жизни не знаю. Университет… Совсем, как мальчишка, честное слово.

– Так вместе мир – то смотреть лучше, – он смущенно обнимет ее, почувствует, как вздрогнет узкая спина под бирюзовой блузкой. Осторожно прикоснется к губам, упругим и влажным. Но кровь не сойдет с ума. Не заиграет теплыми красками нежность. Просто губы, просто тепло. Ленечка вдруг с грустью поймет: «Не она! Близкая, понятная. Сестренка! И, правда, какая женитьба?»

– Ленечка, у меня целый пакет пирожных. Давай съедим. Это самое умное, что мы сейчас можем сделать. Не было никакого разговора. Хорошо?

Лара… Умница! Как ему в голову только пришло? Испортил бы девочке жизнь. Какая семья без любви? Не любил, пока не встретил колдунью рыжую. Все мысли о ней, а согласись Лара, женился бы. Говорят: «Стерпится – слюбится». Может, и так! Жили бы… Но душе – то восторга хочется, нежности, а она у него тоскует. Где эта Инга, где?

Лара смотрит внимательно.

– Проблемы у тебя. Я могу помочь?

– Не можешь, Лара. Никто, пожалуй, не может. Только случай или чудо, что, в общем, одно и то же! – Женщина? Неужели тебя, такого хорошего, бросила?

– Никто не бросил, а вот посадку объявили. Ты позвони, когда приедешь. Расскажешь, понравятся ли маме работы. И вообще те ли это «Бабочки?»

Она погладит его по щеке. Мелькнет в глазах что – то теплое, заботливое, грустное. Мелькнет и исчезнет.

– Пока, Леня, пока!

– Пока… А мне бы к морю. И поскорей!

К морю! Жаль, что маму уговорить не смог. Сказала: «Отдохни, сынок без забот. Усталый последний раз приезжал. Серый!» После дороги он всегда серый, а она беспокоится. Можно ехать. Вот завтра соберется и рванет. Теплые волны, легкий романчик с длинноногой блондинкой. А что? Женщинам нравится. Спортивный, высокий, с юмором. Страстный и нежный. Как бережно ласкал бы ту рыжую, крупные ее соски. Никогда таких не видел. Забыть, забыть… К морю, к блондинкам, к шальному флирту, податливой плоти.

Ночью перечитает Ольгин сценарий. Все – таки есть в нем что – то особенное. Интересно, почему она мужу не рассказала о том случае в детстве? Любила ведь. Или казалось, что любила? Пишет, берегла. Разве так берегут? Впрочем, в чужой душе не разберешься. Дай им Бог! Мамина судьба придумана вычурно, банально, киношно. Он бы написал иначе, потому что знает, как было. Он бы рассказал о большой рыжей Лене с приветом, о маленькой Альке. Может, когда – нибудь! Для Ольги, для себя… Не сейчас, нет.

Вдруг подумает, как странно это влечение к рыжим, необычным. У Альки и у него. Гены? Или так впечатлило материнское откровение? Он тогда как будто увидел это пушистое, рыжее чудо. Мать вспоминала, скрывая восхищение. Так ничего о себе и не поняла. Так лучше.

Пожалеет, что нет ни одной фотографии Альки. Улыбнется, представив, как несется она по пыльной деревенской улице. Развеваются черные кудри, сияют глаза… Пожалеет и наберет на компьютере грустное, немного странное: «Да, сияют глаза. И кто – то невидимый шепчет, предрекает: «Беги, Алька, беги. Впереди огромная жизнь. Она подарит тебе светловолосого сына, который не будет знать, была ли в твоей судьбе любовь, целовал ли кто – нибудь руки, перебирал ли густые волшебные кудри. Кто – нибудь, кроме Лены с приветом! Беги, Алька, беги… Растеряется однажды твой сын. Укажи ему дороги, тропинки, лесенки, мостики. В его судьбе должно быть много любви, ведь он станет лучшим твоим отражением. Лучиком ясным. Беги!»

Наберет, удалит и подумает, что никогда так ярко не представлял мать семилетней девчонкой. И захочется пройтись по той пыльной улице, вглядываясь, замирая от волнения и предчувствий. Море подождет. Куда оно денется?

Он летит самолетом, хотя любит машину. Плыли бы навстречу белоснежные облака, пробегали мимо нежно – зеленые поля, васильки, цветущий лен. Привязались же эти строки из сценария! Окунуться бы в васильки или лен. Раскинуть руки, ощутить запах теплой земли. Как он понимает Ольгу и ее друга. Женщину и мужчину, которых ни разу не видел. Не видел, а они вошли в его жизнь и что – то важное в ней изменили. Он ведь не верил в любовь. Думал, сказки. Вот только драм и трагедий не хочется!

Самолет, ржавый жигуленок. Проселочная дорога, ухабы. Может, и родные здесь уже не живут. Ничего, он походит, посмотрит. Вдохнет воздух, которым дышала мамочка. Не сказал ей. К морю и к морю! Густой лес, ели, березы… Быстрая, чистая речушка, а на берегу большое село. Остановит черноглазого мужчину, спросит, где найти Ивлевых.

– Половина деревни Ивлевы, вам которого?

– Любого, но лучше постарше.

– Тогда к бате, Федору Юрьевичу. Направо идите. Первый дом у развилки.

Ничего себе домина! И рядом не хуже. Половина улицы таких, солидных, с резными ставнями. Нива во дворе. Неплохо живут родственники. Не сомневается, они самые. Глаза у парня точь в точь, как у матери.

– Племянник значит! – улыбнется седой мужчина, – сын Алинин? Проходи.

Да, не слишком приветливо встретил дядюшка, даже чаю с дороги не предложил. Мало ли прохиндеев. Вот расспросит обо всем, документы проверит. И когда удостоверится, может, и к столу пригласит.

– Ты чего напрягся? Документы проверять не буду. Вижу, что наш, есть приметы. Давай за встречу! Сегодня поздно, а завтра всех соберу. Много нас. Не думай, что забыли. Скорее она нас.

Накормленный, утомленный, Ленечка не запомнит, как зовут двоюродных братьев, племянников и племянниц. Завтра, все завтра! Удивится только: «Как смогли? Жили – то впроголодь». Уснет крепко, а утром – к речке, прохладной, мягко журчащей. Вспомнит, что Алька с рыжей Леной купались в пруду с пиявками. Почему? Наверное, пруд ближе. Впрочем, какая разница.

С любопытством будет ходить с дядюшкой, который покажет свою ферму, землю, технику, гаражи, баню. Молодец. Сколько ему, семьдесят? А силен еще и родню в кулаке держит. Молодец! Но захочется одному побродить по деревне, по тропинкам в березовой роще. Он как будто здесь уже жил. Жил! Все ведь передается с кровью. Нежность к незатейливой незабудке, зарослям камыша, ярким лепесткам иван – чая. Жалость к потемневшим от времени домам. Таких больше, чем новых, добротных. Интересно, жива ли большая, рыжая Лена с приветом? Что стало с кудрявым Колей? И где тут кладбище? Надо с поклоном постоять у последнего пристанища бабушки. Какое славное слово. Только не было рядом бабушек. Жаль!

– Где ты бродишь? – зашумит Федор Юрьевич, – все собрались, внучки из города приехали, стол накрыт.

Ленечка устанет от вопросов. Милые, хорошие, дружные, родные. Не знает он отца, но разве скажешь об этом? Не знает, почему мать осталась в деревне, а домой не вернулась. Да, директор школы. Умница. Дом приличный. Все у нее хорошо. Приедет, приедет! Он обещает. Долго ли самолетом? И в гости будут ждать, в Москву. Покажет фотографии, которые захватил с собой. Вот он еще маленький, а она такая красавица. Вот в Турции, на Кипре. Это несколько лет назад. Долго уговаривал!

– Что глаза – то у Алиночки такие усталые? – спросит одна из сестер.

– Снимки неудачные, – смутится он и подумает, что усталые, да! Ей бы вот к этой веселой и дружной родне, чтобы не чувствовать одиночества. Не поедет!

Попросит показать фотографии маленькой Альки. Нет? Не снимались тогда. Денег не было на фотографа, вот оно что.

– У Лены рыжей есть, – подскажет жена дядюшки, я схожу с тобой.

Жива значит. Один он сходит. Надо увидеть человека, с которого началась драма в жизни мамочки, Ольги, ее друга. Рыжее, пушистое, золотое… Детский восторг и влюбленность на долгие годы. Не виновата рыжая Лена. Так получилось. Зигзаг в восприятии мира у Альки. Кривое зеркало… «Привет» виноват! Простодушный, притягательный и коварный.

За полночь все разойдутся. Затихнет и уснет дом. Ленечка тихо выйдет. Захочется у реки посидеть, искупаться. Ночь теплая, ласковая, светлая.

Увидит, что навстречу идет женщина, отжимая длинные волосы. Не одному ему значит не спится. Озорно подумает, что неплохо бы слегка пошутить, обнять мимоходом. Весело раскинет руки, а она не успеет отойти в сторону, неловко уткнется в его шею. Он почувствует губы, грудь, крупные соски… Родное! Тысячи лет желанное. Целовать, целовать. И не думать, позволит ли. Инга! Не во сне, наяву. Счастье, что не поехал к морю.

– Знаешь, – прошепчет она позднее, – мне одна девочка во сне обещала что – то очень хорошее. Но я и представить не могла, что это будешь ты.

Под ладонями бархатная кожа живота, бедер, а земля холодная, ночная.

– Замерзла? – пугается он, – где твой дом? Идем скорей.

Вот в этой избушке живут ее родные? Она же развалится скоро. Бедные люди, бедная девочка. Что она делает? Зовет… Пойдет он, пойдет. Какая колдунья? Девчонка, которой не хватает тепла, защищенности, которая еще вспоминает сказки. Да все он сделает, чтобы была счастлива!

Тикают ходики, спит за стенкой седая старая Лена. Сияют где – то черные глаза маленькой Альки. Нашла все дороги, тропинки, мостики, покачалась на звездных качелях. На таких, как придумала в сказке Инга.

Золотое, пушистое, рыжее! Не оторваться, не выйти… Солнце в окно. Как же все это прекрасно, если желанно!

Он будет любоваться Ингой, уплетая оладьи с медом. Забудет о родных. И вдруг вспомнит о фотографии, заволнуется.

– Конечно, бабуля покажет, – успокоит Инга, – а зачем тебе?

– Там девочка, Алька. Это моя мама.

Инга замрет на секунду. Вытрет полотенцем неожиданные слезы.

– Бабуля рассказывала, но так не бывает.

– Значит бывает! Теперь это твоя свекровь. Зови бабушку.

Так вот она какая! Сухонькая, с беззубой младенческой улыбкой. Смотрит на Ленечку удивленно.

– Алькин? Не пропала. – Алькин, – кивнет Ленечка, – как узнали?

Ничего она не ответит, погладит по пшеничным волосам. Достанет фотографию. Не развеваются черные кудри, не сияет улыбка. Волосы коротко и неровно подстрижены. Растерянный взгляд. Измятое, не по росту, платье. Худенькая рука крепко держат большую ладонь красивой девушки, крупной, с наивным взглядом. Фотография черно – белая, но он знает, что волосы, летящие по ветру, рыжие. Сдержит слезы. Один потом посидит в лесу, посмотрит в растерянные глаза маленькой Альки. Один! Надо попросить фотографию или переснять, а сейчас сказать, что Инга поедем с ним, в Москву, потом к матери… Седую рыжую Лену одну оставлять нельзя. Надо думать.

В дверь войдет дядюшка.

– Племянник, а мы тебя ищем. Перепугались!

Ленечка прижмет к себе Ингу, растерянную, как Алька на фотографии, возьмет ее руку в свою.

– Жена. Не расписались пока, но моя!

Федор Юрьевич посмотрит на фотографию. Дрогнут губы.

– Глупые были. Обижали иногда. Ты, Леня, скажи, чтобы простила. И женись. Рада будет такой невестке. Младшего моего зазноба, да не судьба значит.

Дядюшка уйдет, а они еще помолчат, держась за руки. Помолчат! В комнате, куда прибегала девочка с развевающимся черными волосами и сияющими глазами. Мало ли что увидел фотограф!

Глава 11. Мать и дочь

Лара приедет домой и когда уляжется первая радость, вспомнит о работах.

– Ма, я нашла «Бабочек». Помнишь, ты просила. Давно!

– Не помню, – улыбнется Ольга, – но показывай, интересно, что за бабочки.

Лара распакует работы и мать ахнет:

– Это же Ниночкины работы, вместе учились. Много было набросков. И эти тоже. Говоришь, сон мне тогда приснился. Забыла. А ты умница! Чудесный подарок.

Она задумчиво прикоснется к черно – белым волнам туники.

– Я ведь ни с кем не общалась, а она сказала: «Ты будешь красивой и счастливой, как эта девушка, похожая на бабочку». Посмотри, какое чудесное отражение в зеркале.

– Нам с Ленечкой художник что – то другое наплел. Не очень хорошее, но это уже неважно.

– Ленечка?

Ну вот, теперь придется рассказывать. О том, что сценарий у него, ни – ни. О предложении тоже. О чем тогда? Да, просто напомнить о давнем его визите, о письме. А в Москве случайная встреча, музеи. Картину помог найти. Мамулечка такая сияющая, не надо ей лишнее знать. О том, что художница умерла, тоже.

– Любишь его? – спросит Ольга взволнованно.

Лара рассмеется:

– Вот уж нет. Просто друг. С ним легко, все понимает.

Что это мамулечка побледнела? Не может она в Леню влюбиться. Другой нравится, но не было пока ничего, хотя возможно. Возможно!

– Лара, просто друг может стать любимым, а мне бы не хотелось. Потом расскажу… У тебя должен быть другой путь, без этого Лени. Понимаешь?

Не понимает она. Чего волноваться? Опять загадки и тайны. Ей хочется жить ясно и просто. Так и будет. Зря про Ленечку брякнула. Кстати, позвонить надо. Просил же. Не доступен? Ну и ладно. Потом, потом… Она будет играть с братом, радоваться, смеяться. Как хорошо дома!

Придет отец, расцелует. Работы посмотрит внимательно.

– Талантливо! Девушка на маму в юности похожа.

Ой, ой! Сейчас начнут разбираться. Оба спросят, откуда деньги на такие дорогие работы? На улицу, на улицу, с Максиком, а они пусть обед готовят.

– Ма, хочу пирогов. Много, разных. Папа, с тебя плов. Мы гулять.

Мирно, весело, тепло. Редко Ольга смотрит на белоснежные облака. Боль прошла, но разве уйдешь от воспоминаний? Даже если забудешь, напомнит сын, похожий на отца. Подарок судьбы – любовь, сын, освобождение от страхов. Так долго мучилась. Так долго! Если бы не Владимир… Хочется иногда проехать к тому магическому полю. Может быть, цветет лен, но нельзя. Вдруг снова боль! А мужу не признается, нет. Сразу надо было. Не смогла.

Мирно, тепло. Счастливая порхающая бабочка в прошлом. На тяжелом плече. На продолговатой ладони… Но не о себе сейчас. Как быть с Ларой? Вспорхнет такой же бабочкой на плечо сына Аллы Юрьевны. И потянется новая нить. Не хочет она такого родства. Прощено, но отражений учительницы во внуках не надо.

– Оленька, пироги горят, – шутливо пугает муж и целует. В губы!

– Задумалась. Потом поцелуешь, а то и, правда, сгорят.

Разлюбила целоваться, но позволяет. И колдует он над ней, как прежде, а у нее без страсти, но хорошо… Бывает и так.

– Что на второй работе? – спрашивает он вдруг, – не рассмотрел. Шары, пламя, женщина на земле. То ли поднимается, то ли падает.

Падает, думает Ольга, в любовь запретную, как в омут, а потом пытается встать. Встанет! Пламя очищает грех. Кажется, так объясняла художница.

– Это роды, – говорит она мужу, – так Ларе сказали в салоне.

– Дорогие вещи, – в глазах у него недоумение, – откуда у Лары деньги?

Ленечка, понимает Ольга. Спят уже, наверное. Какие музеи? Она ей задаст, а работы выбросит.

– Что ты разволновался? Я давала деньги на шубу, а она решила сделать подарок нам. Балую? Есть немножко. В следующий раз с тобой посоветуюсь. Обещаю. Звонят, подойди к телефону.

– Леонид Федорович какой – то. Попросил передать Ларе, чтобы перезвонила. Поклонник? Учиться надо, а не о любви думать.

– Может, и поклонник, – Ольга пожимает плечами, – взрослеет девочка.

Подойдет к окну. Плывут, плывут белоснежные облака. Что же он так рано ушел? Она бы примчалась, прилетела бабочкой. Посоветоваться, отдохнуть на тяжелом плече. Нет боли. Нет! Что – то другое. Важней боли…

– Не дергайся, – успокоит мужа, – все нормально. Мы с тобой в этом возрасте женаты были. Зови детей к столу.

Плотно задернет шторы, а прихожей шепнет Ларе: «Деньги я тебе дала. На шубу. Понимаешь?»

Они одновременно посмотрят в зеркало. Лара виновато и лукаво улыбнется. Ольга выразительно погрозит пальцем. Все еще красивая, отметит Лара, правда, располнела. И она, наверное, станет такой же. Но когда еще это будет?!

Подойдет отец, возьмет на руки ясноглазого крепыша Макса. Дружно, тепло, пахнет пирогами, ванилью. Если бы еще мама ни о чем не спрашивала. Как же! Обязательно спросит, как только останутся вдвоем…

В парке уютно. Гулять бы, наслаждаться, но у Ольги дрожит голос:

– Как ты могла? Какие издательства, какой Ленечка? Это личное.

Страсти какие. Что это мамулечка разнервничалась? Никто и не читал, кроме Лени. Да она, давно и не полностью.

– Ма, Леня порядочный. Никуда твой сценарий не денется. Ой, ты плачешь? Прости, прости. Я все исправлю.

– Что ты исправишь? Там нет вымысла, он все теперь обо мне знает. Ужас!

Так это ее соблазняла училка? Бедная… Но ведь было – то сто лет назад. Зачем об этом писать, тайны выкладывать? Мало ли что с кем случалось.

– Леня сын учительницы, – говорит Ольга, – такой вот зигзаг. Никакого романа с ним, слышишь?

– Сын. Ну и что? – не понимает Лара, – в чем трагедия? Он за свою мать не отвечает, а романа нет и не будет.

Подумаешь, сын! Ну вот, только что душа пела и все испорчено. Как успокоить мамулечку? А Ленечка – то в гости собирался заехать, недели через две. Сначала к матери, а на обратном пути к ним. Болтается сейчас где – то на Севере, к морю не уехал, чудак.

– Лара, ты меня слышишь? Сценарий забери и порви.

– Слышу, ма, слышу.

Не будет она забирать. Вдруг однажды захочет вернуться к чему – то, вспомнить детали. Не одна в нем, наверное, тайна. Мамулечка, мамулечка… Леня прочитал, пожалел ее, а он понятливый, чуткий.

– Ну, хватит, хватит плакать. Все забыто. Как девчонка!

И вдруг подумает, что и есть девчонка, несмотря на годы. Все чего – хочет от жизни. А чего хотеть? Все есть – семья, дом, работа, деньги. Не знает разве, что бывает совсем иначе!

Не слушает, о чем – то своем думает, поймет Ольга. Ребенок еще. Зачем ей проблемы? О чудесах мечтает. Пусть мечтает, а она уже в порядке. Сейчас прижмет к себе сына, расскажет историю про пиратов. Он будет держать ее руку в своей. Крепко, совсем как его отец. Сценарий, учительница, все ерунда. Главное, дочка, этот ненаглядный мальчик. И муж, конечно… Дружно, тепло. Нормально!

Ленечка приедет с очень красивой рыжеволосой девушкой. Представит, как жену. Лара от неожиданности закашляется. Ольга смутится. Лара шепнет: «Мама, уверенней! Знает и знает. Пеки пироги. За столом все проще».

– Ольга, мне бы поговорить с вами, – попросит Ленечка, – найдете время?

Конечно, найдет. Только о чем говорить? Сценарий читал… Неловко – то как! И страшно, вдруг шантажировать будет. Никто не знает, от кого сын. Дурочка, зачем она об этом писала? Хорошо, что в командировке Игорь.

Ларе будет любопытно, о чем они секретничают в отцовском кабинете. Она бы немного послушала, знает, как незаметно приоткрыть дверь, но не оставишь Ингу, робкую или сдержанную, не поймешь. Ленечка сказал: «Она особенная. Вы подружитесь». Когда только жениться успел?

Ольга будет слушать, опустив глаза. Какой шантаж? О матери он расскажет. О маленькой Альке, о рыжей Лене с приветом. О том, как жила Алла Юрьевна. Отец? Не знает его. И в деревне не знают, хотя он пытался расспросить. Мать идеальный человек. Вот только тогда… Но все прощено! Прощено ведь, да?

Какой же он милый! Без комплексов. Назвал женой почти незнакомую девушку, внучку большой рыжей Лены. Влюбился! И в матери все понял, не осудил. Ее понял, пожалел. Ольга протянет руку к пшеничным волосам, ласково взъерошит прямые пряди. Нальет по бокалу вина.

– За то, чтобы не было больше черных отражений. Давно надо было поговорить да, видимо, так назначено было.

– Видимо, так, но один вопрос не дает покоя. Оля, а почему вы мужу не рассказали о том, что вас мучило? О той ситуации, о депрессии, о ролях? Прочитал и вот думаю.

– Все просто, Леня. Любила, потерять боялась. Наивная очень была. Думала, дурочкой считать будет. А потом закрутилось.

Ленечка посмотрит на нее тепло, снова с жалостью. Красивая, уверенная, а в душе до сих пор тревога. Не скроешь. Все в глазах!

Лара не выдержит, откроет дверь. Сколько можно болтать и о чем? Два часа ночи. Нормальные люди спят. Откроет и не поймет, почему он целует мамулечкину руку.

– Заходите, девчонки, – скажет Ольга, – Лара достань и для вас бокалы.

На столе фотографии. Какая – то девочка с растерянным взглядом, очень крупная девушка, напоминающая смутно кого – то. Широкоплечий мужчина посреди голубого поля. Счастливый, веселый. Где – то она видела такую же улыбку. Женщина со строгим лицом и усталыми глазами. Тоже что – то знакомое. Вспомнит когда – нибудь. А, может, нет! У нее своя жизнь, свои воспоминания. Есть и будут.

Все уснут, а Ольга будет сидеть у открытого окна, пока в комнату не заглянет веселое солнце.

– Доброе утро, – скажет она мужчине на фотографии, – доброе! Я вот решила, что надо рассказать Игорю о нас с тобой, о сыне, обо всем, что со мной было. Снять камень с души. Он ведь не заслужил лжи. Простит, не простит, это другой разговор. Ты намекни как – нибудь, права ли я?

– С фотографией разговариваешь, мамулечка? – спросит сонная Лара, – узнала я эту улыбку. Папе ни слова. Твои тайны – твои камни. Мы тебя и с ними любим. Ни слова, обещаешь?

– Вот ты и ответил мне, – скажет Ольга мысленно мужчине с тяжелыми плечами. Надо нести свой крест!

Прижмется к Ларе.

– Обещаю. Сценарий ты все – таки порви. Для тайн хватит души. И памяти.

Лара облегченно вздохнет, не простил бы папа. Даже страшно подумать, что было бы. Дружно, тепло, а что еще надо? Тайны ее, а расплачиваться должна вся семья? Да ни за что!

Подойдет к зеркалу. Какие там мистические отражения, лучики, тени? Вот лицо, руки, ноги, грудь, бедра. Женщина, которой еще предстоить любить, рожать, воспитывать. Хорошенькая. Все у нее сбудется. Все! Подмигнет себе, улыбнется. И мелькнет вдруг светлый, веселый лучик. Словно солнечный зайчик… «Бывает же, когда не выспишьсья!» – ахнет Лара, закроет на секунду глаза, а когда откроет, увидит лицо, руки, ноги, грудь. Не было никакого лучика. Ну их эти мамулечкины фантазии. Она другая! Другая…