Текст книги "Булавинские хроники. Жизнь в удивительной деревне"

История о навозе и индюшке

Очень показательна одна история, которая полностью демонстрирует отношение наших деревенских жителей к скоропалительным договоренностям, к соблюдению сроков и вообще к течению времени.

Однажды мы приехали в деревню на майские праздники. Приезжаем мы в это время всегда с одной целью – подготовить дома и сад к летнему сезону. С первого по десятое мая нужно было перемыть и перечистить все, подключить снятый на зиму водопровод, прополоть и удобрить сад, а в те времена моя мама держала еще и небольшой огород вплоть до делянки картошки. Так что все десять дней семья вкалывает без сна и отдыха, каждый разрывается между множеством дел, а к вечеру все падают с ног без сил.

В тот раз одной из моих забот было с самого начала договориться с фермой, чтобы нам подвезли на огород небольшую порцию навоза для удобрения, поскольку в прошлом сезоне я почему-то не успела решить эту проблему. Зная, что договариваться надо заблаговременно, я отправилась на ферму буквально через час после приезда. Моркунов на мою просьбу сказал, что, конечно, привезем, какой разговор, даже выяснил, какой именно навоз нужен (конский прошлогодний, одна телега – тысяча рублей), и отправил меня с этой проблемой к некоему Олегу, который тогда управлял «животноводческим комплексом», был человеком милым, интеллигентным, даже в очках и с высшим образованием (ветеринар, кажется).

Весеннее цветение ивы. Майские праздники.

Олег принял меня с распростертыми объятьями, мы обсудили деревенские новости и мировую политику, потом я ему рассказала со всеми подробностями о навозе и о беседе с владельцем фермы, и он тоже кивал головой и говорил: «Ну, ясное дело, привезу, какой разговор!» Я объяснила со всеми деталями, что приехали мы только до десятого числа и что мне надо еще этот навоз успеть раскидать по саду и огороду, поэтому надо обязательно привезти его не позже, скажем, пятого числа, а то мы не успеем.

Олег все прекрасно понял, он вообще был не дурак. Он вместе со мной поохал, что огород и сад у нас большой и за пять дней такую площадь обработать полностью и все посадить трудно. Что некоторые культуры вообще сажать рановато, так как земля не прогрелась, обидно, что у горожан-дачников всегда на майские праздники такой спрессованный график и все такое прочее. В конце концов я ушла в совершенном убеждении, что он все понимает, сочувствует и что навоз привезет не позднее пятого мая.

День идет за днем в этой майской круговерти, и наконец я обнаруживаю, что уже наступил вечер шестого числа, а навоза как не было, так и нет. Мама уже начинает ворчать: «Где твой обещанный навоз? Не можешь договориться – так бери ведро и иди, собирай по деревне…» Я бросилась на ферму. Вижу – Олег сидит на крылечке, нежась в лучах вечернего солнышка.

– Олег, где навоз-то обещанный, шестое число уже?!

– А, привет-привет! Будет навоз, будет, привезу. Как только индюшка высидит индюшат.

Я так и села от неожиданности:

– Какая индюшка, – говорю, – при чем тут индюшка, Олег, ты что, издеваешься?

– Ну как при чем? Все дело в индюшке. Она у меня сидит на яйцах, и уже слышно, как индюшата пищат. Должны вот-вот вылупиться. Я думал, что третьего дня вылупятся, а они все никак!

– Ну и что, почему ты навоз-то не везешь? Что мне твои индюшата?

– Ну как же! Я не могу от нее отойти. Я должен сидеть и ждать, пока они вылупятся, потому что индюшка – дура и может на них наступить. Я должен сразу схватить и вытащить индюшонка и положить его в отдельную коробку.

Тут я начала понимать, что препятствие, возникшее передо мной, очень серьезное и просто наскоком его не возьмешь. Действительно, как быть с индюшатами?

Подумав немного, я решила атаковать с фланга:

– Олег, а кто-нибудь другой не может посидеть с индюшкой часок, пока ты мне навоз привезешь?

– Нет, ты что! Никто не может. Индюшка шипит, и они все ее боятся…

Вот так вот, понятно? Когда индюшата вылупятся, тогда и привезу!

Весна, весна! Как воздух чист, как ясен небосклон!

Это не со зла совсем такой подход, просто деревня живет в ритме природы. Природа же не делает ничего «к пятому или десятому числу». И деревенские жители привыкли следовать ее ритму: «когда земля прогреется», «когда пройдут дожди», «когда вылупятся индюшата». И городской человек со своими короткими отпусками с первого по десятое никак не укладывается в этот ритм, и синхронизировать его мировосприятие с деревенской неторопливостью действительно очень трудно.

Кстати, Олег навоз действительно привез на следующий день к вечеру. Индюшата, слава Богу, вылупились-таки.

Можно спросить: а что же он врал, что привезет к пятому? Он что, обманщик? Нет, он просто, во-первых, действительно привык считать, что на два-три дня опоздать – это вообще не значит опоздать, во-вторых, просто не смотрел на календарь и не знал, какое точно число на дворе, и в-третьих – кто же знал, что индюшата так долго не будут вылупляться?

Наши деревенские люди вообще очень честные. Чем дальше от Москвы, тем порядочнее люди, как правило. Дома мы запираем, только когда уезжаем совсем надолго. А, например, если идем в лес гулять, просто вставляем в проушины для замка палочку в знак того, что хозяев нет дома. На озере оставляем дорогие моторы на лодках, и, тьфу-тьфу-тьфу, их воруют очень редко. В нашей деревне был только один случай: в самую «перестройку», когда было очень плохо у людей с деньгами, угнали сразу несколько лодок с моторами. Была пара случаев, когда работяги с похмелья утаскивали пару бутылок водки у соседа, и как-то раз кто-то срезал замок с чужой «бензиновой будки» и отлил из канистры бензин – видно, для лодочного мотора.

Правда, на том берегу (в Задольском и Подорожье) лодки с моторами воруют довольно часто и однажды ограбили сарай, где у некоего Сан Саныча, пожилого и уважаемого человека, хранилось сразу несколько чужих моторов. Люди с другого берега оставляли у него моторы осенью, перед отъездом в Москву, чтобы не тащить их с собой, на хранение до следующего лета. Так вот, у бедняги отравили собаку и ночью, подогнав грузовик, увезли все до одного моторы. Бедный Сан Саныч от горя, что не оправдал доверия, даже серьезно заболел, хотя ни один владелец мотора не только не предъявил к нему претензий, но даже словом не упрекнул за случившееся.

Кроме того, иногда грабят дачи в пустых деревнях, где зимой не остается ни одного постоянного жителя. Таких деревень у нас много – Арапиха, Солнышкино. Как я уже упоминала, там бывают зимой случаи, что просто подъезжают на снегоходах, вскрывают дом, вывозят все, включая мебель, и перебрасывают на другой берег, где на шоссе ждет грузовик.

Вот он, главный местный транспорт и главная здешняя ценность – лодка с мотором! «Дачники» перед отъездом в Москву.

Но это орудуют не наши деревенские, это разлагающее влияние городов. В прошлом году одну такую банду поймали и судили – люди были из райцентра, из Д.

Интересно, что в прошлом, до войны и до революции, когда деревни были очень густонаселенными, наше Булавино считалось главным очагом воровства на озере. Даже сейчас, если на озере пропадает поставленная на ночь рыбацкая сеть, то все уверены, что это дело рук жителей нашей деревни.

А первенство по буйству и дракам с давних пор принадлежит Росинушкам. Они во всякий праздник всегда высылали в соседние деревни специальные группы драчунов. У нас показывают до сих пор в середине деревни место, где перед войной в такой драке зарезали пятнадцатилетнего парнишку в праздник. Просто так, в глупой драке, за здорово живешь. При этом Гаврила, сын деда Прошки, который рассказывает эту историю, всегда добавляет, что, хотя самые «лихие» ребята якобы жили в Росинушках и у нас, из обеих деревень ни один человек в войну ордена не получил. А из других деревень получали, и это нам в укор.

Отдельного рассказа заслуживает наша деревенская строительная бригада. Возглавлял ее постоянно до последнего времени очень замечательный человек по имени дядя Вова, или Владимир Иванович. До перестройки он был инженером на машиностроительном заводе, но из-за перестройки завод закрылся, и пришлось переквалифицироваться. Человек он умный, талантливый, с творческой жилкой, и он освоил профессию архитектора-прораба деревенских домов и дач. Причем ему по плечу весьма незаурядные строения, сильно отличающиеся от обычных бревенчатых домиков.

Привез его в нашу деревню один из дачников по имени Петр Сергеич (о нем рассказ впереди), и дядя Вова несколько лет строил для него дом – один из самых красивых домов в нашей деревне (хотя, как утверждают многие, с неудачной планировкой). Но потом они разругались вдрызг, и дядя Вова перешел на работу к Моркунову, который взялся обеспечивать его заказами и помощниками вплоть до полной строительной бригады. Дядя Вова всегда от своих алкоголиков-рабочих держится особняком, не пьет с ними, по вечерам играет в шахматы, и живет не в рабочем общежитии, а в передней комнате у Даши на положении почти члена семьи. Зарабатывал он всегда очень прилично, например, в те времена, когда цыган-тракторист получал в месяц пять-шесть тысяч рублей, ставка дяди Вовы была пятнадцать тысяч, вне зависимости от того, есть заказы или нет. Но услуги дяди Вовы этих денег очень и очень стоили.

Он единственный на сто километров в округе мог сообразить, как делать состыковку нескольких крыш разных строений под совершенно невероятными углами таким образом, чтобы на стыках никогда не текло. Его строения никогда не заваливались, какой бы этажности и невообразимой конструкции они ни были, выглядели всегда как на картинке, держали тепло и были удобны для жизни.

Например, он сделал у нас в доме четырехскатную, довольно сложную крышу, очень красивую с виду. Когда сосед (Гаврила, сын деда Прошки) захотел повторить то же самое, его крыша под тяжестью толстого мокрого снега рухнула в первую же зиму, и он еще два раза ее переделывал, а у нас как стояла, так и стоит.

Всего дядя Вова построил или перестроил в нашей деревне более десяти зданий (сейчас пересчитаю: наш дом, Аленкин дом, большой дом Сергеича и маленький домик для его сына, часовню, дом Артема, дом Моркунова, гостиницу, рабочее общежитие, огромный, состоящий из нескольких зданий, скотный двор, дом из оцилиндрованного бревна на «цыганском» участке, еще пару домов для дачников).

По-моему, пора ставить ему памятник при жизни в нашей деревне – во многом именно его усилиями она превратилась в «самое быстроразвивающееся сельское поселение Н-ской области», как выразился вице-губернатор.

Дядя Вова жив-здоров по сей день, но сократил свою строительную деятельность в Булавино, хотя до сих пор есть заказы и его каждое лето зовут приехать в нашу деревню поработать. Несколько лет назад дяде Вове во время очередной стройки отрубило палец электрическим рубанком (устал в конце дня и потерял бдительность). Потом стало побаливать сердце, и он долго ездил по санаториям. А потом якобы завел себе даму сердца в Питере и теперь предпочитает что-то делать и переделывать у нее на даче. Очень может быть, потому что, несмотря на возраст (ему за шестьдесят), он очень даже неплохо выглядит, ведет себя весьма солидно и интеллигентно – любой даме перед ним нелегко устоять.

Дом Петра Сергеича (большой, рядом есть еще маленький домик с отдельным участком, записанный на его сына).

Печники – это отдельная каста среди строителей со своими причудами и «заскоками». Сейчас появляется все больше индивидуальных домов по всей стране, в моде камины и на печников большой спрос, поэтому цены за свои услуги они заламывают приличные, позволяя себе капризничать, как никакие другие строительные специалисты.

Первым в нашей деревне строил новый дом упомянутый выше Петр Сергеевич, и он первым столкнулся с чудачествами печников.

Он привез печника откуда-то из Питера с заданием: сложить в доме камин и печку. Кирпич был завезен заранее (целая проблема в наших условиях), залежи глины находятся в двух шагах от деревни. Печник назвал срок и цену, словом, все было готово к работе. И тут Сергеич, несмотря на свою опытность, допустил роковую ошибку.

В первый день по приезде он дал печнику возможность отдохнуть от дороги, покупаться и половить рыбу. И печника как подменили.

День проходит, другой проходит, а печник за работу не берется и не берется. То сидит с удочкой, то спит в холодке, то в деревне с мужиками лясы точит. Сергеич раз напомнил, два напомнил, на третий раз начал ругаться. Тот отругивается, потом и вовсе куда-то ушел – ну никак работать не начинает. Сергеич его отыскал и попробовал заново по-хорошему: «Ты скажи мне, брат, чего тебе для работы не хватает? Может, водки? Так я съезжу в магазин, привезу, ты только начинай работать, дорогой!» – «Нет, – отвечает печник. – Водки мне не надо. А работать я никак не могу. У меня куражу для работы нет!»

Сергеич обалдел: «Чего тебе не хватает, повтори!» Тот отвечает снова: «Куражу не хватает, без него не могу!»

Прошло ни много ни мало две недели. Печник не работает, ругается и хочет уехать. Просит переправить его на тот берег. Сергеич не везет, потому что печника нового трудно найти, да и где гарантия, что не случится то же самое, сил уже потрачено столько, что лучше бы заставить его все-таки сложить печку. Печник стал ходить по соседям, просить о перевозе на «тот берег». Сергеич бегает за ним и всех упрашивает, чтобы не соглашались. Печник угрожает: «Не повезешь – пешком уйду через лес!» – но все-таки не уходит, пока лень топать шесть километров по грязи до Криново.

Сергеич чует – дело плохо. Бросился на ту сторону озера, на почту – звонить сыну в Питер, чтобы ехал помогать. Тот приехал. Сын у него здоровенный малый, из какого-то элитного военного подразделения (Сергеич и сам бывший военный, полковник в отставке). Итак, приехал сын и видит: отец и печник ругаются между собой на чем свет стоит, работа и не начиналась.

Вот оно – чистое поле, устрашившее печника.

Надо сказать, что сын проблему решил вмиг. Он взял печника за руку, вывел за околицу и показал на расстилающееся перед ними поле.

– Видишь поле? – спросил.

– Ну, вижу.

– Вот тут я тебя и закопаю.

– Чего-чего?

– Закопаю, говорю, в чистом поле! Ну что, есть теперь кураж для работы?

– Теперь есть! – отвечает печник.

Печка и камин были сложены в рекордные сроки, и с печником удалось расстаться. Кажется, его все-таки не закопали, а перевезли на ту сторону.

Когда дело дошло до кладки печки и камина у нас в доме, мы обратились к Моркунову за советом, как быть с печником. Ту старую историю все помнили и очень не хотели попасть в подобную же ситуацию. Моркунов присоветовал и даже привез из О. какого-то своего знакомого, за которого ручался, что «уж таких-то фортелей он выкидывать не будет, хотя тоже человек непростой».

Печник осмотрел место работы и назвал немаленькую цену (торговаться было нельзя), сообщил, сколько кирпича потребуется и когда у него есть время заняться нашей проблемой (через месяц), и уехал до этого момента в О., где у него были какие-то другие заказы. Нам велел к указанному сроку доставить на берег кирпич.

С доставкой кирпича, ясное дело, у нас была большая проблема. Кирпича надо было три тысячи штук, то есть очень много (глубокий подвал требовал основательного фундамента, высокий второй этаж – длинных дымовых труб). На лодке не перевезешь. Моркунов предложил тащить через лес, по Криновской дороге, на своих тракторах. На заводе в Лесовичах кирпич продавался по четыре рубля штука, но они готовы были его довезти, естественно, только до Криново и отказывались разгружать без подъемного крана. Грузчики запросили за ручную разгрузку и погрузку на тракторную телегу по два рубля за кирпич плюс столько же за выгрузку в Булавино. Цена тем самым удвоилась. Однако криновские жители не захотели пропускать по своей дороге тяжело груженые тракторные телеги без денег, так как телеги, по их утверждению, портили им дороги. Наверное, действительно портили. Пришлось платить по пятьсот рублей с телеги «на ремонт дорог». Телег было, кажется, перевезено шесть штук.

Шестая телега получилась перегруженной, фактически с двойной порцией кирпичей, и намертво засела в болоте посреди леса. Трактор тоже утонул, так что его даже не удалось отцепить и вытащить. Пришлось бросить его в лесу и начинать чинить второй трактор, который стоял тогда сломанный.

Тем временем уже прошел условленный месяц, и печник снова приехал в деревню. Узнав про ситуацию с кирпичом, он предложил начинать работать с тем что есть на месте в надежде, что пока он будет возиться, мы как-нибудь вытащим и доставим в деревню нашу последнюю застрявшую телегу.

Я стала объяснять ему, какие я хочу печки. Он со второй фразы меня перебил, сказал, что он уже понял, как и что делать, и пусть я лучше не лезу, а то он обидится и уедет. Я уже знала, что от печников можно ждать всякого, и сочла за лучшее не спорить. Единственное, о чем удалось заранее договориться, это о количестве отопительных устройств – печку на кухню с плитой для готовки и духовкой, камин в гостиную и простую печку в спальню.

Надо сказать, что теперь я понимаю, что правильно сделала, положившись на него. Печник действительно был мастером своего дела, у него разыгралась фантазия, и получилась не тривиальная пара «печка-камин», а настоящее произведение искусства, подобного которому я не видела нигде – ни в России, ни за границей, ни в старинных дворцах, ни в современных шикарных виллах.

Печку на кухне он через проем в стене объединил в одно целое с камином, встроив между ними широкую лежанку, как делают в русских печах, только пониже, высотой около метра. Когда топится кухонная печка, то можно пустить дым в эту лежанку, и она нагревается до очень приятной температуры, чтобы можно было «прогреть свой радикулит», как он выразился. Камин расположен в углу и стилизован под круглую башню замка с частью крепостной стены, а топка с каминной решеткой – это своеобразные ворота в башне. Когда печник дошел до середины высоты башни, кончился кирпич, а последняя телега так и стояла в лесу не вытащенная. Но он не растерялся, а сказал, что это даже хорошо, сейчас получится даже еще художественнее.

Он пустил в дело накопанный на поле «дикий» камень.

Камин в нашем доме.

И верхняя часть башни приобрела совершенно фантастический средневеково-романтический вид – с какими-то углублениями, нишами, имитацией частичных разрушений от времени. Позже я купила и поставила в эти углубления металлические фигурки рыцарей – защитников замка. А наверху «крепостной стены» у меня расставлены веселые глиняные дымковские игрушки – это горожане, вышедшие посмотреть с безопасной высоты на осаждающих замок врагов.

Тут, наконец, удалось притащить застрявшие кирпичи. Для этого пришлось их сначала разгрузить на землю с переносом на сто метров, чтобы не утонули в болоте, потом вторым трактором вытащить первый, потом двумя тракторами вытащить телегу, потом по частям грузить на нее кирпичи и перевозить в деревню несколькими рейсами.

Когда в печи горят дрова и вьюга за окном…

И печки были достроены, нам на радость. Во что нам обошелся кирпич с учетом транспортировки и всех разгрузок-погрузок – просто страшно сказать. Вместо стартовой цены в четыре рубля за штуку он оказался по шестнадцать рублей – подорожал в четыре раза. Вот что такое недоступная деревня.

Но мы не жалеем ни капельки – очень уж красивые печки получились! Правда, теперь мы уже изобрели более удобный путь доставки тяжелых грузов: надо их везти в морозную зиму по льду озера на тракторе. Проблема с погрузкой-разгрузкой остается, но при такой перевозке хотя бы не будет проблем с вытаскиванием телег из болота!

Об индюках, курах, утках и гусях, собаках, кошках, а также о лошадях

Домашние животные в нашей деревне – очень важные и полноправные жители, с ними связано множество всяких историй. Как ясно из рассказа об индюшке, они иногда оказывают существенное влияние на жизнь деревни. С индюков и начнем.

До недавних пор в нашей деревне индюков не держали. Известная индюшка и ее семья были первым экспериментом Моркунова. Оказалось, что индюки очень интересные птицы, гораздо интереснее обычных кур. Та индюшка действительно была дурой и о потомстве совершенно не заботилась. Все бремя ответственности за семью принял на себя папа-индюк, который был очень умным и заботливым и вызывал у деревенских жителей большое уважение. Он охранял, кормил и собирал в кучку своих детей, не подпуская к ним разгильдяйку-мамашу. Он установил для детей расписание, когда кормиться, когда гулять, когда спать в тенечке или на солнышке, и пунктуально его соблюдал. Пока он был жив, не пропал и не заболел ни один индюшонок.

Несчастный погиб из-за лисы. Лисы и хорьки вообще регулярно навещают моркуновский птичий двор, потому что лес подступает к нему очень близко – прямо за забором из жердочек. И однажды лиса утащила именно папу-индюка.

После этого индюшиная семья была обречена. Бестолковая индюшка совершенно не могла управлять своим семейством, индюшата разбредались по кустам, куда попало, и каждый день кого-нибудь из них съедали. Когда закончились индюшата, лисы утащили и мамашу. Так бесславно закончился эксперимент с индюками.

Что касается кур, то они гораздо более живучие, хоть и с «куриными» мозгами. Во всяком случае, в деревне постоянно живет две-три семьи кур с роскошными петухами во главе. Их тоже таскают лисы и «орлы» (так в деревне называют ястребов).

Ястребов у нас два, они регулярно сидят на больших деревьях или летают над деревней и поджидают зазевавшуюся курицу.

Однажды в курятник зимой залез хорек и успел передушить чуть ли не половину кур, пока на шум не выскочили хозяева. Выяснилось, что хорек сделал подкоп под курятник. В подкопе был установлен капкан, и на следующий день с хорьком было покончено.

С курами связана еще одна история из деревенского прошлого. Раньше в деревне на берегу стояла церковь на горке у Нининого дома и жил попик. Место на горке очень красивое, и, наверное, вид оттуда был замечательный. После революции попика арестовали и увезли. Деревенские не особо протестовали, даже наоборот, еще до того как его посадили в лодку, радостно бросились разбирать церковь на бревнышки – на курятники.

И тогда якобы поп крикнул им: «Раз так – у вас никогда в деревне куры нестись не будут!»

И проклятие исполнилось. Куры в деревне не неслись до тех пор, пока совсем не перевелись. Когда мы в семидесятые годы осваивались в деревне, ни одной курицы уже никто не держал – а чего их заводить, если известно заранее, что нестись не будут?

Ах, какие красавцы-петухи живут в нашей деревне!

Гуси-пенсионеры украшают собой пейзаж.

Однако после тридцатилетнего перерыва и появления в деревне фермы Моркуновы рискнули все-таки завести кур. Оказалось, что старинное проклятье больше не действует! Куры несутся и, несмотря на атаки лесных хищников, не вымирают, подобно индюкам, а наоборот, размножаются, и петухи будят по утрам деревню, как встарь, своим голосистым пением.

Гуси в деревне тоже есть, штук десять. Это любимцы Даши, их не разрешается забивать и есть. На язвительные вопросы работяг, для чего их тогда держать? – Даша с достоинством отвечает, что для украшения пейзажа и для того, чтобы они (гуси) вышли бы в конце жизни на заслуженную пенсию.

К этой причуде хозяйки все в конце концов привыкли и только, посмеиваясь, дразнят гусей «пенсионерами». Яиц гусиное стадо тоже почему-то не производит. Они как-то ухитряются нести их в воду озера, что ли, но только яиц никто не видит. Впрочем, в этом году одна гусыня в порядке исключения снесла и высидела два яйца, так что теперь по деревне ходят два новых потенциальных «пенсионера».

Эти гуси-пенсионеры каждую весну в сезон перелета птиц доставляют дополнительные хлопоты своим хозяевам, отправляясь в сезонную миграцию. Нет, далеко они не улетают, но в один прекрасный день начинают волноваться, хлопать крыльями, гоготать и, наконец, снявшись с места, как настоящие перелетные птицы, переплывают небольшой залив нашего озера и мигрируют под обрывистый песчаный соседний берег, где впадает в озеро речушка Рогдайка.

Там, в русле Рогдайки, они забиваются в камыши и ждут, пока появится лодка, посланная Дашей на розыски. Кто-нибудь из рабочих фермы приплывает за ними, долго отлавливает их в камышах и торжественно возвращает в деревню, в меру своего остроумия комментируя при этом бессмысленное существование гусей в качестве «пенсионеров» вообще и их склонность к сезонным миграциям в частности.

Залив между деревней и рекой Рогдайкой, который каждую весну переплывают наши гуси, отправляясь в сезонную миграцию.

Интересно, что осенью гуси почему-то в путешествие на Рогдайку не отправляются.

А вот домашних уток в деревне нет. Вместо этого каждый год прилетает к ферме одна и та же пара диких крякв, которые каждый год выводят и выкармливают птенцов под неусыпной охраной Даши. Всем деревенским охотникам известно, что стрелять в уток у этого берега нельзя категорически, и никто не рискует нарушить этот запрет, хотя на других берегах в августе на вечерней зорьке ружейная пальба слышна вовсю.

Но «наши» утки отлично знают, что они в полной безопасности, и каждый год прилетают, снова и снова. Я удивляюсь, почему их не становится больше? Ведь они каждый раз улетают с выводком птенцов. Как вид но, по какой-то причине к нам возвращается только родительская пара, а птенцы каждый раз летят в другие места.

Устье реки Рогдайки – романтическое место, заросшее камышом и кувшинками. Именно сюда плывут гуси весной. Осенью под этими березами бывает множество отличных белых грибов.

Деревенские кошки и собаки являются героями целой серии интересных историй.

Начнем с наших собственных кошек.

Я уже писала, как была найдена на острове маленькая серая кошечка по имени Котя. Она прожила у нас (вернее, у моей мамы Елены Викторовны) невероятно долго – девятнадцать лет, и под конец жизни стала невероятно мудрой. Например, она умела считать как минимум до семи. Нас тогда жило в квартире семь человек: мы с Сережей, двое наших старших детей, мои родители и мой брат. Когда вечером все приходили с работы, кошка нас пересчитывала, и если одного-двух не хватало, садилась перед входной дверью и ждала, чтобы пришли все семеро. Когда последний член семьи входил в квартиру, она тут же поднималась и шла в свое излюбленное место спать. Еще она умела по команде доставать лапкой с тумбочки специально положенный туда предмет и другими способами демонстрировала свой необычайный ум.

Кроме нее в нашем семействе долго жил белый кот булавинского происхождения, имевший несколько имен: Барсик, Снежок и другие. Он на них все равно не отзывался, а отзывался только на «кис-кис-кис».

К нам он попал так. Это был период, когда в нашей деревне не было ни одной коровы, так как деревенские старожилы поразъехались или умерли, а новая ферма еще не была организована. И чтобы добыть молоко для детей, приходилось ходить в соседнюю Арапиху – там еще была последняя корова.

Вот однажды, в конце августа, я увидела там, в Арапихе, необычайную по красоте картинку: два совершенно белых котенка играли на зеленой травке на краю ослепительно-голубого озера. Они подпрыгивали и вставали на задние лапки, чтобы поймать падавшие с березы и кружившиеся в воздухе первые желтые листочки.

Мое чувство прекрасного было так сильно задето, что я тут же попросила молочницу продать одного из котят, на что она сказала: «Бери так». И поведала мне, что это котята ее белой кошки, которую она все равно не пускает в дом за систематическое воровство продуктов прямо со стола, и что эти котята наверняка унаследовали пороки своей матери и тоже вырастут ворами, так что она их тоже в дом пускать не намерена. Вообще только рада будет, если я хоть одного заберу.

Моя дочка Аленка тогда была во втором классе и как раз должна была за лето выучить таблицу умножения. Дело продвигалось очень туго, особенно почему-то было тяжело запомнить, сколько будет шестью восемь. И вот когда я вернулась с молоком в Булавино, я сказала ей, что в следующий раз принесу для нее сюрприз, если она одолеет таблицу умножения на восемь. Действительно, когда проблемы с «шестью восемь» были позади, я снова пошла в Арапиху, захватив с собой пустую корзинку.

А это речка Рогдайка в лесу – узкий нешумный ручеек.

Вернулась я уже с котенком. Таким образом в нашем семействе появился Белый Кот.

Вором он вовсе не был, а был очень ласковым зверьком и ни разу в жизни никого из нас не царапнул, хотя часто поколачивал нашего щенка Капитана.

Когда он вырос, то превратился в первого красавца и силача в нашей деревне. Года два-три он удерживал призовое место, и все котята не только в Булавино, но и в соседнем Криново, были белыми. Это точно была заслуга именно нашего Барсика-Снежка, потому что житель нашей деревни Никанор несколько раз встречал его, идущего через лес в Криново или обратно (расстояние шесть километров, между прочим!). Это свое первенство он отстаивал в кровопролитных и очень шумных боях с другими котами, которые происходили обычно по ночам около нашего дома или в сарае наших соседей.

Сережа всегда очень нервничал, слыша шум таких сражений, и часто рвался поддержать нашего кота ружейным огнем из окна. Мне с большим трудом удавалось его убедить, что кот и сам прекрасно справится.

Кот действительно отлично справлялся несколько лет, а потом начал стареть, терять боевые качества. В деревне появился новый чемпион – здоровенный, чуть ли не с собаку размером, трехцветный кот Пушок, принадлежавший Нине и Никанору. После нескольких стычек стало ясно, что постаревший Белый Кот против Пушка не тянет. Бои были тяжелые. Однажды соседские дети меня останавливают на улице и спрашивают: «А вы знаете, что у вашего Белого зуб сломан?» – «Нет, а вы-то откуда знаете?» – «А зуб вашего кота торчит в спинном хребте нашего Пушка!» Пушок стал все ближе и ближе продвигаться на нашу территорию, Белый оборонялся изо всех сил. Последние схватки проходили уже буквально у нас под крыльцом, нахальный Пушок даже дерзал залезать на наш чердак.

Однажды ночью визг, рычание и завывание под нашими окнами достигли такой силы, что не выдержала наша дочка Аленка, которой тогда было лет двенадцать, и, схватив палку, выбежала, чтобы задать проклятому Пушку жару. Однако шум вовсе не затих, а даже усилился. К ору котов присоединились вопли Аленки. Тут уже вскочил и выбежал на улицу Сережа, и к воплям сражающихся присоединился сначала его басистый рык, а потом какие-то ужасные удары – бабах! бубух! Как будто бы с размаху кидают бревна.