Текст книги "Булавинские хроники. Жизнь в удивительной деревне"

В прошлом году Артем с женой активно занялись благоустройством участка – сажают сад.

* * *

Надо сказать, что еще за пару лет до строительства Артемова нового дома мы с Сережей тоже построили себе отличный большой желтый дом прямо рядом – на месте Аниного так называемого «нового» дома, так что мы с Артемом теперь оказались ближайшими соседями.

История этого Желтого дома была такая.

Это наш с Сережей Желтый дом. Виноград, увивающий балкон, разрастается с каждым годом. С другой стороны дома, под окнами, растет молодой дубок. Это моя гордость.

Долгое время деревня пополнялась новоселами из числа родни со стороны моей мамы. Однако у моего отца тоже есть сестра – тетя Лена, мать того самого Лени Лукерцева, который еще шестилетним ребенком одним из первых вступил на булавинскую землю во время нашего самого первого приезда.

Он и потом несколько лет приезжал в Булавино с нами, будучи маленьким ребенком. Затем на какое-то время ездить перестал, но однажды, уже окончив институт, приехал к нам вместе с матерью. Конечно, они сразу захотели купить дом. Анна Ефимовна к тому времени состарилась и в деревню не приезжала, но как раз приехал ее внук с поручением продать кому-нибудь оставшийся дом и с доверенностью на продажу.

Леня немедленно этот дом и купил. Однако семья тети Лены ездила в Булавино недолго – года два. Они как-то не втянулись в деревенскую жизнь. Дом был старый, крыша текла, надо было как обычно все чинить и переделывать, а им этим заниматься не хотелось. Муж тети Лены (Ленин отчим) с удовольствием собирал грибы и ягоды, но ему было уже за семьдесят, и он после этого уставал, начинала болеть спина. Кроме того, он вдруг увлекся бальными танцами, и ему без этого жизнь стала не мила (очень он нетривиальный человек), а какие бальные танцы в Булавино?

Тетя Лена – историограф нашего семейства, любительница составлять наше генеалогическое древо, разыскивать всяких дальних родственников и писать книги краеведческого и исторического содержания, в частности о наших предках (у нас в предках по русской линии было несколько довольно известных купеческих семейств). Попав в Булавино, она немедленно расспросила всех местных жителей об их воспоминаниях, даже посетила с этой целью соседние деревни. В результате родилась книжка по истории села Булавино Д-кого района Н-ской области.

После этого тетя Лена переключилась на другие свои интересы и приезжать в Булавино перестала. Стало ясно, что дом им не нужен.

А нам с Сережей и нашими детьми уже стало тесновато в маленьком Зелененьком домике. Родился Витя, третий ребенок, старшие выросли, им тоже нужно было отдельное помещение. Кроме того, завелись какие-то деньги, а в деревне при этом появилась довольно мощная строительная бригада под руководством Дашиного мужа Леши Моркунова.

Короче, мы выкупили у Лени дом и участок. Дом со всей очевидностью подлежал сносу, жить нам пока можно было в Зеленом домике и, если нужно, в старом мамином доме. Поэтому рядом со стареньким Аниным строением мы заказали Моркунову хороший дом из двух комнат, кухни и сеней, на высоком полуподвале, с утепленным вторым этажом, с камином и двумя печками. Что и было выполнено за три года.

А это мой сад. Этот цветник расположен прямо напротив балкона Желтого дома. Конечно, в нем выжили только самые неприхотливые цветы – в основном ирисы, хосты, золотые шары и флоксы. Они не погибли даже в зарослях двухметровой крапивы, которая ежегодно вырастает до того, как начинается в конце июля мой отпуск, несмотря на то что на майские праздники я все стараюсь тщательно прополоть. Флоксы и золотые шары цветут как раз в июле-августе, когда у нас с Сережей отпуска, и тем самым очень украшают наш участок. А широкий хозяйственныйдвормеждудомоми цветником мы просто выкашиваем, что и видно на фотографии.

В результате появился большой Желтый дом, в котором мы сейчас и живем.

Старый домик некоторое время стоял рядом, и Моркунов попросил разрешения поселить в нем временно своих наемных работников – цыганскую семью с маленьким ребенком. Мы, конечно, разрешили, хотя очень ужасались, что дом такой плохой и там будет очень неудобно жить с малышом. Но оказалось, что цыгане – люди крепкие, ничего с ними не сделалось, и они прожили в этом домике пару лет и даже родили там еще одного ребенка. Вообще, эта цыганская семейка являла собой очень интересное явление и заслуживает отдельного рассказа.

Но чтобы закончить рассказ об экспансии нашего семейства на булавинскую территорию, я пока кратко скажу, что через некоторое время цыгане уволились от Моркунова и уехали (не забыв перед отъездом попытаться вскрыть наш дом и оставив около дома небольшую делянку конопли). После этого старенький дом был снесен, а на его месте мы построили летнюю кухню.

К этому времени выросла и вышла замуж наша дочь Алена. К ней стали приезжать шумные и многочисленные студенческие компании. А я уже достаточно состарилась, чтобы переносить толкотню и шум. Поэтому были предприняты усилия по выселению Аленки и всех ее приятелей-студентов в отдельное помещение. Благо позади старого маминого дома была чудесная горка на опушке леса с сосенками, никем не занятая. Мы подали прошение на аренду ее у государства (к этому времени уже появились какие-то более или менее стабильные правила землепользования). На этом участке моркуновской бригаде был заказан еще один дом. Дом был построен, как и предыдущий, года за три в общей сложности, и, хотя в нем еще масса недоделок (в том числе нет туалета), этой зимой Алена с мужем уже там жили в самые лютые холода, когда на улице мороз доходил до тридцати пяти градусов. И ничего, оказался одним из самых теплых наших домов – печка в дальней комнате, камин в ближней. Правда, второй этаж не топится, но для летнего приема оравы студентов он вполне подходит.

Потрясающий пейзаж открывается от Митькиного дома. К сожалению, никак не встанешь с фотоаппаратом так, чтобы в кадр влезли одновременно и дом, и пейзаж – деревья загораживают. У них там очень неплохой сад со сливами, крыжовником и даже с собственными дубом и рябиной (прямо как в песне).

Вот уже и старший наш сын Митя вырос и женился. Строить ему дом у нас уже не было сил, но тут выяснилось, что старый приятель моих родителей и старожил Булавино Арнольд Викторович продает свой дом, стоящий на великолепнейшем месте, на самом мысу, выдающемся в озеро, так что вид оттуда открывается феерический. Дом был куплен для Мити, и мы надеемся, что его семья будет также с удовольствием жить в нем.

Вот так и вышло, что почти половина деревни теперь населена нашей родней. Если считать с владениями Моркуновых (гостиницей, фермой и их собственным жильем), то получается двенадцать домов. Как и положено в приличной деревне, все находятся друг с другом в сложных родственно-свойственных связях. Приятно и то, что среди этих домов большая часть – новостройки, причем есть даже производственные предприятия (гостиница и ферма).

И значит, деревня вовсе не умирает. Несмотря на отсутствие дорог и государственной поддержки, она официально признана самой быстроразвивающейся деревней Н-й области.

«И растут наши избы крыльцом на восток,

И гремят флюгера на высоком ветру!»

История о цыгане и цыганке

Об истории цыганского семейства в нашей деревне я уже начинала рассказывать. Виновником их появления был Леша Моркунов, которому требовались работники на ферму, и он собирал всех желающих из О-й губернии, откуда сам был родом.

«Цыганская семья» оказалась как раз такой, готовой к коллективному переезду на новое место жительства. Слово «цыганская» я поставила в кавычки, потому что они, собственно, не все были цыганами и даже не совсем цыганами, как выяснилось. Слово «семья» тоже надо брать в кавычки, потому что мы далеко не сразу и не до конца разобрались в их сложных внутренних отношениях, хотя они жили все вместе и вели себя как родственники.

«Семья» состояла из пяти человек. Главным, по-видимому, был цыган по имени Рома Чернигов, лет, по-видимому, двадцати пяти. В этой фразе все «по-видимому». Он был, вероятно, не совсем цыган и, вероятно, не совсем являлся главным. И лет ему, наверное, было не совсем двадцать пять. О том, кто был главным в этой удивительной компании, речь пойдет дальше, а о национальной принадлежности Ромы Моркунов застенчиво высказался так: «Ну и что же, что не совсем русский! Я паспорта у них проверил – вроде люди как люди. В армии служили, работали вроде где-то. Надо же кого-то нанять…»

Как видно, Леша испытывал некоторое смущение, что привез к нам в деревню таких странных людей. Причину его смущения полностью мы поняли несколько позже.

Сам Рома говорил, что он полуцыган-полурусский. У него была жена по имени Надежда, вполне русская (по ее словам), но соблюдавшая все цыганские обычаи: она не носила брюки, а только цыганские юбки, терпеливо переносила мужнины побои. Впрочем, надо сказать, он лупил ее обычно за дело, а именно за полную неспособность вести домашнее хозяйство. Она, бедняга, даже не могла правильно распределить деньги в магазине при покупке еды и могла, например, на всю семейную зарплату накупить только чипсов и йогуртов. Совсем мозгов не было у человека – может быть, впрочем, они были раньше, но атрофировались из-за побоев.

Как выяснилось позднее, эта Надежда в своем соблюдении цыганских обычаев способна была и на более решительные поступки. Оказывается, наш милейший Рома перед приездом в Булавино кого-то зарезал там у себя на О-щине. Как и положено цыганской жене, Надежда взяла вину на себя. Она заявила, что погибший пытался ее изнасиловать – вот и пришлось зарезать. Кроме того, она была в тот момент беременна. Короче, ее судить судили, но в тюрьму не посадили. Вероятно, дали условный срок. Всю эту историю, скорее всего, Моркунов знал с самого начала, чем и объяснялось его смущение по поводу их появления в Булавино, но мы узнали об этом значительно позже.

У Надежды и Ромы была трехлетняя дочка, которую они привезли с собой. Она была совершенно необузданная и невероятно энергичная, просто бешеная, не понимала никаких запретов и отлично материлась по-русски и по-цыгански. Несмотря на свой возраст, была способна в кратчайший срок устроить очень серьезные разрушения в любом хозяйстве. Мы с этим столкнулись, когда «цыганка» Надежда через год собралась рожать еще одного ребенка, и на время, пока она была в роддоме, девочку отдали пожить к Даше. Девочка прожила у нее три-четыре дня, но впечатления оставила о себе необычайно сильные. Даша теперь называет ее не иначе как ребенок-монстр.

Четвертым членом семьи была некая Зоя, женщина лет сорока-сорока пяти, с сильной инвалидностью. Что у нее там была за болезнь, я точно не знаю, но она практически не могла ходить, и ее приходилось на мало-мальские расстояния носить или возить на тачке. По дому, впрочем, она как-то передвигалась самостоятельно. Цыгане иногда называли ее «мать», и некоторое время все думали, что она мать Ромы, но потом оказалось, что это вовсе не так. Интересно, что именно этот, казалось бы, совершенно беспомощный и зависимый от других член семьи и был ее центром и, скорее всего, фактически ее главой.

Дело в том, что она была умная, значительно умнее всех остальных, и, по-видимому, принимала все основные решения в группе. Во всяком случае, и решение о приезде в Булавино, и решение о последующем отъезде, как нам теперь кажется, были приняты ею, причем в обоих случаях цыган Рома вынужден был согласиться с этим решением, хотя, должно быть, был не совсем готов к этому.

Фигурировал в этой группе еще странный придурковатый малый по имени Елисей, моложе Ромы, весь какой-то кособокий и криворукий, который, однако, работал на всю катушку, если не больше других. Он был самым бесправным членом семьи, заикался и вообще двух слов связать не мог. Рома, когда бывал им недоволен, лупил его как Сидорову козу, говорят, что даже железным прутом (во всяком случае, Елисей кому-то жаловался на это и показывал страшные синяки).

Каково же было наше удивление, когда впоследствии выяснилось, что Елисей был мужем этой самой Зои! Вот уж не знаешь, что и думать об этих удивительных цыганских порядках.

Когда они появились в деревне, то Моркунов, как я уже говорила, попросил разрешения поселить их в старом полуразвалившемся Анькином домике, около которого мы достраивали свой Желтый дом. Поэтому они оказались нашими ближайшими соседями, и мы иногда были вынуждены довольно близко наблюдать их жизнь. Я сразу поняла, что с ближайшими соседями, да еще цыганами, лучше всего «дружить» как можно крепче во избежание неприятностей, и «дружила» изо всех сил, пока они не уехали. Нельзя сказать, что эта дружба была совсем уж неискренней. Я очень жалела бедную бестолковую Надежду и, как могла, старалась облегчить ее жизнь. Например, я регулярно предлагала ее мужу Роме разные «шабашки» для подработки – например, что-нибудь покрасить в строящемся доме, навозить песка, натаскать камней и все такое прочее. Правда, обычно выяснялось, что все эти работы выполняла именно Надежда, а деньги забирал Рома. Но, в конце концов, это их личное дело, а мое дело – дать семье возможность заработать дополнительные деньги. Платила я по несколько более высоким ставкам, чем Моркунов, у нас даже было несколько стычек по поводу того, что я разлагаю его работников большими зарплатами. Я всегда отбивалась аргументами, что, мол, у меня разовые задания, а не постоянное рабочее место, за разовые задания всегда платят больше.

Кроме того, я дарила Надежде игрушки и детскую одежду для ребенка, да и часть своих вещей для нее самой отдала. Один раз мне пришлось ее здорово выручить, когда пришел Энергонадзор с инспекцией и выяснилось, что у цыган в домике подкручен электрический счетчик. Ромы-цыгана не было дома в тот момент, и бедной тупой Надежде пришлось выкручиваться самой. Она, конечно, ничего объяснить не смогла. Энергонадзор объявил свое решение – отключить им электричество, и уже полез на столб, чтобы обрезать провода. Надежда заметалась с воплями: «Меня нельзя отключать, у меня ребенок! Муж убьет!»

Я услышала эти вопли и прибежала ее спасать. Сказала Энергонадзору, что готова ответить за непорядок в этом доме. Энергонадзор страшно обрадовался, потому что ему стало ясно, что вместо малоприятного залезания на столб и перекусывания проводов появилась возможность взять с кого-то штраф, а попросту взятку. Я заплатила без споров, сколько спросили (кажется, две тысячи рублей; квитанцию мне, конечно, не дали). Энергонадзор удалился, Надежда слезно благодарила.

Вечером явился сам Рома и сказал, что благодарит за спасение его семейства и готов отработать мне этот штраф. Я оценила величие его цыганской души, так как их дом формально принадлежал мне, и небыло никаких доказательств, что счетчик подкрутил именно он. Рома вполне мог заявить, что «так и было, когда я вселился», и оставить штраф на мне.

По моим понятиям, так и должен был поступить всякий цыган. Однако он этого не сделал. Я, помнится, попросила его в качестве отработки штрафа покосить часть моего участка, что он и делал в течение двух дней без проблем по вечерам. Кстати, сумма штрафа в две тысячи рублей по тем временам составляла почти половину его месячной зарплаты, так что я действительно их выручила из большой неприятности.

Цыгане прожили у нас года два. Рома работал трактористом, Надежда – дояркой, Елисей – пастухом, скотником и вообще разнорабочим, Зоя сидела дома и читала взятые у меня напрокат книги. Она одна из всей семьи умела читать и читала в огромных количествах (три-четыре толстые книги одолевала за неделю). Предпочитала детективы и «про любовь». На первые же семейные заработки для нее был куплен маленький телевизор.

За время пребывания в нашей деревне с нашими цыганами все время случались всякие интересные истории – они были прямо-таки источником всевозможных событий. О некоторых из них я расскажу.

О том, как Елисей заблудился в лесу

Это произошло почти сразу после их появления в деревне. Елисей был назначен пастухом. Выпас скота обычно у нас происходит следующим образом: коров выгоняют за околицу в перелесок, и они там свободно бродят. Пастух, конечно, должен за ними следить, но сплошь да рядом он спит в тенечке или собирает грибы, короче, отвлекается на посторонние дела. Когда наступает время гнать коров на дойку, он их собирает, и тут выясняется, что одна корова потерялась.

Так было и в тот раз. Искать пропавшую корову, разумеется, должен был тот же пастух.

Елисей пошел в лес искать корову и пропал. Его не было и на следующий день. Деревня слегка забеспокоилась, были предприняты некоторые усилия по поискам (корова, кстати, сама вернулась в тот же день). Поиски осуществлялись так: Моркунов на лошади объехал ближайшие перелески и отправил Рому тоже в лес «покричать».

А леса, надо сказать, у нас дикие и глухие. Можно взглянуть еще раз на спутниковый снимок, который был приведен в начале книги, и сопоставить зеленую площадь лесов с бледными пятнышками «проплешин» вблизи деревень и редких дорог. Зеленая чаща представляет собой череду песчаных сопок, поросших соснами, с заболоченными низинами, где по пояс малина и частый ольшаник. Тропинки кое-где есть, но только опытный глаз может кое-как отличить тропинку от нетропинки, и то, если ты уже стоишь на этой самой тропинке, смотришь вдоль нее и твердо знаешь, что чуть-чуть примятая трава – это тропинка и есть.

Человек на лесной тропинке. Эту лесную тропинку можно считать «хорошо заметной». Большинство других заметны гораздо хуже.

Если, скажем, ты пересекаешь тропинку поперек, выбирая путь по лесу наугад, то девяносто девять процентов вероятности, что ты ее просто не заметишь – сделаешь очередной шаг через эту чуть-чуть примятую траву, и даже в голову не придет, что она чем-то отличается от травы и кустов вокруг. Так что заблудиться очень легко, особенно для нового человека, который плохо ориентируется и не сможет сообразить, где должно быть озеро, как примерно расположены деревни, где наибольший шанс выйти не на еле заметную тропку, а на широкую наезженную трактором дорогу.

Например, на дорогу из Булавино в Криново, по которой все-таки пару раз за сезон трактор проходит. Кроме того, можно ориентироваться на шум моторов, который может доноситься с озера и указывает на то, что вот-вот ты выйдешь к воде. А уж по берегу-то грех не добраться, куда тебе нужно, – все деревни в основном стоят на озере.

Но все равно люди в лесах иногда пропадают, даже местные. Например, лет пятнадцать-двадцать назад в Криново была одна бабка, которая была любительницей ходить по грибы-ягоды. Ходила всегда только одна и никогда никому не открывала, где ее любимые потайные места в лесу, – от жадности и глупости. Кончилось это все плохо. Бабка пошла как-то в лес и совсем пропала. Так и не нашли. В принципе, с ней могло что угодно случиться – подвернула ногу в буреломе, и все. Даже если это было не очень далеко от деревни, пожилая женщина с поврежденной ногой из такого леса выбраться шансов не имеет. Ее искали недели две, привлекали даже солдат из местной воинской части для прочесывания леса. Но в этих краях, чтобы лес как следует прочесать, требуется пара дивизий, и то, наверное, не хватит. Кроме того, она могла попасть в болото и утонуть.

Все эти истории после пропажи Елисея жители деревни вспомнили и, покричав в ближайших лесах пару дней, стали решать, что же делать? Надо сказать, что наиболее равнодушным к судьбе Елисея был Рома, который вообще выдвинул предположение, что Елисею тут не понравилось и он удрал по дороге в Криново и отправился на старое место жительства.

Все поудивлялись немного, но кто их, цыган, знает? Может, для них обычное дело так поступать. В милицию решили, в конце концов, не сообщать, а ждать, что будет. Все-таки это не старая бабка, а молодой парень – если заблудился, то рано или поздно куда-нибудь да выйдет, а если совсем сбежал, то где теперь его найдешь?

Непролазная чаща. Потерять направление в таком лесу совсем нетрудно и очень неприятно.

Елисей появился со стороны Криново через восемь дней. Он сильно оголодал, потому что семь дней кружил по лесам и питался только черникой-земляникой да траву жевал. Ночевал под деревьями, на мху, где посуше. Благо дождей не было. На восьмой день он вышел к людям – в соседнюю деревню Криново. Там ему дали хлеба, поставили на дорогу, ведущую в Булавино, и сказали: «Иди прямо, не сворачивая, попадешь к своим». Он очень боялся и не хотел опять идти через лес, но провожать его никто не вызвался, только приговаривали: «Иди, не боись». Наконец он расхрабрился и пошел, хотя весь дрожал и всю дорогу плакал.

Рома встретил его не особенно приветливо, надавал по шее «за беспокойство», но разрешил денек отоспаться, после чего горе-пастух был снова отправлен к коровам.