Текст книги "Булавинские хроники. Жизнь в удивительной деревне"

О том, как цыганка родила сына Веню

Цыганка Надежда быстро снова забеременела. Это поводом для отлынивания от работы не считалось, да и она сама была замечательно крепкая женщина. Я видела просто невообразимые для городского человека сцены. Например, у нас была самая длинная в деревне деревянная лестница – метров шесть, наверное, если не все восемь. Она использовалась всей деревней для ремонта крыш.

Тяжести лестница была неимоверной. Это понятно, если учесть, что она состояла из двух длиннющих продольных деревянных шестов (даже, скорее, бревен) диаметром в толстом нижнем конце не менее пятнадцати сантиметров, а в тонком верхнем – не менее десяти, плюс еще штук двадцать перекладин-ступенек соответствующей толщины.

Таскали ее по деревне всегда не меньше, чем два мужика, а то и три, если далеко нести. Я эту лестницу, например, самостоятельно могла только передвинуть на метр-другой. Так вот, однажды Рома прислал Надежду с ребенком попросить у меня эту лестницу – что-то там на крыше прибить. Надежда была уже на седьмом месяце, если не на восьмом. Я, конечно, сказала, что сейчас попрошу брата и еще кого-нибудь помочь донести. И каково же было мое удивление, когда она сказала: «Не надо, не надо», одной рукой положила лестницу себе на плечо, другой подхватила с земли свою четырехлетнюю дочку (!!!) и преспокойно пошла своей дорогой!

В больницу на медицинский осмотр в райцентр в Д. она ходила редко, но иногда все-таки ходила – за сорок километров, по жаре, всегда пешком через лес! Рома возить отказывался: «Я занят, да и нечего, ей надо – пусть идет сама, а то пусть не ходит». Когда она выбиралась на шоссе, ее иногда подбрасывали попутки, и то не всегда.

При этом цыган был очень не прочь получить нового ребенка – мальчика, конечно. Насчет второй девочки он и думать не хотел и только говорил: «Пусть попробует еще раз девчонку родить, так взгрею, что своих не узнает!» Но самая главная опасность подстерегала бедную дуру Надежду впереди. Когда она уже должна была родить, Рома соблаговолил довезти ее до больницы в Д. и лично присутствовал при беседе с врачом.

И вот, на вопрос врача, которые по счету роды, Надежда берет и в присутствии мужа отвечает: «Шестые». Вот это да! Налицо один ребенок – девочка. Второй должен вот-вот родиться. А где еще четыре?! Надежда осталась в больнице, а разъяренный Рома явился домой, весь исполненный самых черных подозрений. То, что он у нее не первый муж, он, разумеется, знал или догадывался. Но где дети?

Рома в ярости заявил, что ненавидит женщин, которые бросают своих детей, и если выяснится, что Надежда их бросила, то он ее убьет совсем или как минимум выгонит навсегда. Слава богу, все кончилось хорошо – родился мальчик, и Надежда смогла доказать мужу, что остальные четыре ребенка остались «где-то там, у ее матери».

Кстати, Надежду почему-то не оставили в больнице Д. Почему? Из-за неясной национальности? И повезли за сорок километров в В., там тоже не приняли, отправили в Н., и в конце концов, кажется, она родила прямо в машине скорой помощи, не доехав до Н. Странная история.

Надежда с новорожденным сыном у нашей калитки.

Так или иначе, Рома забирал их с сыном уже из Н. Мальчика привезли в Булавино, назвали Веней. Все очень радовались, потому что это был первый новорожденный чуть ли не за последние сто лет у нас в деревне.

Все дарили Надежде, по обычаю, подарки, я тоже подарила деньги и красивый кувшин. Хотя зачем цыганке кувшин? Ну, в крайнем случае, надеюсь, продаст. Надежда надела очень красивое синее бархатное длинное платье, помыла волосы (оказалось, что она блондинка). Короче, вся деревня гуляла и веселилась.

О том, как Зоя ездила жаловаться районному начальству

Некоторое время цыгане, видимо, намеревались обосноваться в нашей деревне окончательно. Во всяком случае, они совершали разные действия, которые окружающие истолковывали именно так. Например, Рома подал заявление на получение участка земли в нашей деревне. Участок был получен, и Моркунов даже стал строить на нем в счет его заработков отдельный дом для них (было ясно, что наша развалюха долго не продержится, в ней текла не переставая крыша, было холодно зимой, да и я не готова была вечно терпеть их на своем дачном участке).

Дом был практически готов, вопрос стоял об устройстве печки или иного нагревателя и о прорезании окон. Однако тут цыганские планы начали как-то меняться. Источником перемен явилась Зоя. Они сообщили, что «Зое тут надоело, и она хочет уехать». Казалось бы, неподвижный человек, не выходит из дому, какая ей разница, где жить: здесь или в каком-то другом месте? Нет, Зое надоело, и она хочет уехать.

Рома с Надеждой, похоже, уезжать не хотели или сначала не очень хотели. Однако после серии скандалов Зоя потребовала, чтобы ее отнесли и посадили Моркунову на крыльцо, что и было выполнено Елисеем. А Моркунову она заявила, что требует, чтобы ее немедленно перевезли на ту сторону озера, на автобусную остановку. Она, мол, едет в Д. Зачем ей в Д., она не объясняла, а только шипела и ругалась. В конце концов Моркунов плюнул и отвез их с Елисеем, предупредив, что забирать обратно не намерен. Рома с Надеждой пока остались в Булавино.

Дальнейшие события развернулись в Д., и мы о них узнали от потрясенного Моркунова, которому позвонило районное начальство на следующий день.

Зоя действительно добралась до Д. и отправилась прямиком в администрацию района. В кабинете главы района вдруг распахнулась дверь, и под вопли ополоумевшей секретарши в кабинет БОСИКОМ (!) заковыляла Зоя! Главу района чуть не хватил удар. Зоя уселась и сообщила, что ее и ее семью уже два года держит в рабстве в отдаленной деревне некто Моркунов, не поит-не кормит, заставляет работать день и ночь, денег не платит. «Вот видите, даже обуви не дает!» – тут она показала на свои босые ноги. Уехать тоже не разрешает. Говорила ли она, что их еще заковывают в цепи, я не помню, но, наверное, об этом можно было сделать выводы. Ей, бедной Зое, чудом удалось вырваться, и она просит районное начальство принять меры к негодяю-рабовладельцу.

Глава района заметался, стал призывать помощников, ответственных за социальные вопросы на селе, и прочий чиновничий народ. Некоторое время царила сумятица, потом Зое пообещали, что «с вопросом разберутся», и она удалилась на своих скрюченных ногах. После ее ухода глава района обнаружил, что у него со стола пропал мобильный телефон.

После звонка из районной администрации Моркунов схватил Рому как живого свидетеля и тоже помчался в Д. Зои и Елисея уже и след простыл, но Рому и Моркунова, разумеется, сразу же повели к главе района, который потребовал объяснений. Надо сказать, что Рома добросовестно подтвердил все, что говорил его наниматель: про то, что работали они втроем, а Зоя никогда не работала, и никто ее не заставлял, что деньги платили и даже оформили ему участок и почти построили дом. Что у Зои, конечно же, есть нормальная обувь, и не одна пара (к этому вопросу глава района возвращался несколько раз), и что никто их не держит насильно, а просто они сами не хотят уезжать.

В завершение Рома для достоверности плюнул и сказал: «Ну ее к черту, эту Зою, видеть ее больше не хочу!»

Глава администрации вроде бы поверил. Пропавший мобильный телефон тоже придавал достоверности всем этим объяснениям. Короче, их отпустили с миром.

Однако вскорости стало ясно, что долго в Булавино цыгане не задержатся. Рома с Надеждой сначала говорили, что да, мол, они остаются еще на год, но как-то уже неуверенно, а осенью заявили, что хотят уехать. Должно быть, они как-то связались с Зоей и Елисеем, потому что уже знали, где они находятся и что с ними, и, вероятно, собирались с ними вновь объединиться.

Свой участок и сруб Рома продал мне за сто тысяч рублей (специально приезжал ко мне в Москву), что было вполне близко к рыночной цене. Мне он, собственно, был не нужен, но, во-первых, я была уверена, что практически построенный дом для рабочих охотно выкупит Моркунов через некоторое время; во-вторых, я собиралась строить дом для Аленки и планировала поменять участок и сруб цыгана на строительство дома для Аленки. В-третьих, я, честно говоря, была рада, что избавляюсь от этого соседства и цыгане уедут. А в-четвертых, я не хотела, чтобы эта странная семья уезжала из Булавино нищими и озлобленными. Еще со злости подпалят мне самой дом или все окна разобьют.

И вообще, мне всегда было жалко Надежду.

Поэтому я заставила цыгана написать доверенность на продажу участка и сруба на имя адвоката из Д., с которым я была уже знакома. Он также написал расписку о получении денег, и в присутствии двух свидетелей я отсчитала ему сто тысяч. Выяснилось, что бедняга почти не умел писать. Он спрашивал меня, как пишется буква «ю», некоторые буквы писал вверх ногами. Текст, разумеется, я ему диктовала сама. Когда надо было переписать паспортные данные из его паспорта, он не мог найти, где номер, а где серия.

Ближайший дом на фото – это тот, что построил из оцилиндрованного бревна один из клиентов Моркунова. Сзади – дом для рабочих, построенный из бывшего Роминого сруба.

Так или иначе, цыгане уехали из Булавино довольными, по цыганским понятиям богатыми людьми. Надеюсь, что они живы-здоровы до сих пор; я о них больше не слышала.

«Цыганский домик» мы тут же снесли, через некоторое время состоялся обмен с Моркуновым: цыганская недвижимость пошла в уплату за строительство Аленкиного дома.

Моркунов достроил до конца сруб на бывшем Ромином участке и стал пользоваться им для поселения новых своих рабочих. Часть участка он продал одному из своих клиентов-туристов, и тот построил на нем отличный дом из оцилиндрованного бревна.

Однако эти странные люди возились-возились с домом, очень хорошо его сделали, но жить в нем не стали, а решили эмигрировать в Новую Зеландию.

Так ни разу и не приезжали в отпуск, хотя весной они на один-два дня появляются, но в доме не живут, а живут у Моркунова в гостинице. Теперь они предлагают Моркунову купить этот дом обратно для своих «гостиничных» целей, но пока не сошлись с ним в цене.

О доярках и пастухах, о строительной бригаде

Вообще, из-за того, что моркуновской ферме постоянно требуются рабочие, в нашей деревне перебывало очень много удивительных и в своем роде замечательных людей. Как правило, те, кто нанимаются на ферму, относятся к категории «перекати-поле» – это особый сорт людей, который, как видно, в нашей стране не переведется никогда – без имущества, без семьи (хорошо, если при документах), с чрезвычайно легкомысленным отношением к своему будущему и с неудержимым стремлением время от времени менять место работы и жизни. Они работают по два-три года, иногда по пять-шесть лет, а потом вдруг ссорятся со своими нанимателями (хотя до этого вроде бы мирно уживались) и в одночасье исчезают. Причем уезжают совершенно в никуда, не имея ни жилья, ни другого места работы, ни каких-то особенных накоплений, которые бы позволили пережить тяжелый период и начать все сначала на новом месте. Будет день – будет пища. Птицы небесные ни сеют, ни жнут, а Господь их питает. Бог не выдаст, свинья не съест. Где наша не пропадала. Список пословиц, иллюстрирующих эту психологию, бесконечен.

Они и появляются в нашей деревне очень часто таким же удивительным образом – «из ниоткуда и без ничего».

Например, вот два запомнившихся мне удивительных случая.

Первый произошел несколько лет назад, и я уже не помню, как звали главного героя. Однажды из лесу вышел парень в клетчатой рубашке (дело было летом), зашел на ферму и спросил, нет ли работы? Работа летом всегда есть, тем более тогда в деревне был самый пик строительства домов и людей не хватало. Парню предложили поработать на стройке, но сказали, что жилья, вообще говоря, предоставить не могут, особенно на зиму (у Моркунова есть общежитие для рабочих в бревенчатом доме, но там больше трех-четырех человек никак зимовать не могут, и в тот момент уже все это жилье было распределено). Он к этому отнесся с философским равнодушием и спросил: «А в недостроенной бане пока можно ночевать?» Даша сказала, что да, можно, и поинтересовалась:

– А где твои вещи?

– А у меня нет вещей, – был ответ.

– Как, совсем?

– Совсем. Вот только то, что на мне.

Даша уже немного привыкла к фатализму своих сотрудников, но все-таки это было слишком.

– Что, и телогрейки какой-нибудь нет, и шапки, и плаща? И даже сапог?

– Нет, совсем ничего, – говорит. – Ну, когда будет холодно – дадите чего-нибудь.

– А как же ты будешь в бане спать – там ведь нет ни кровати, ни даже лавок?

– А ничего, я на полу посплю, я привычный.

Действительно, он остался работать. Даша вечером из любопытства заглянула в недостроенную баню. Фаталист спал на голом полу в той же самой клетчатой рубашке, подложив под голову кулак. Он доработал до осени и исчез так же внезапно, как появился.

Потом еще работал один парень, пришедший к нам из монастыря. Он довольно долго до этого жил в Иском монастыре то ли послушником, то ли вольнонаемным и делал там всякую работу. По его словам, там было очень хорошо, и что заставило его покинуть монастырь – неясно. Видимо, это просто такая категория бродяг – людей, которые решительно не могут долго жить на одном месте. Наше общество прямо-таки генерирует из себя этих необычных индивидуумов, и они перемещаются по стране, работая то тут, то там пару лет, не накапливая никакого имущества и никаких привязанностей, которые заставили бы их осесть, и потом, влекомые таинственным инстинктом, внезапно снимаются с места и двигаются дальше.

Не исключено, что огромную территорию нашей страны русский народ освоил и кое-как заселил в том числе благодаря таким «перелетным птицам». Например, этот наш «монах» был родом из Алтайского края, у него там жила мама, и он даже иногда ей звонил. Он шел оттуда в Н-скую губернию фактически пешком в течение многих лет, нанимаясь на работу то в одном городе, то в другом, и нигде подолгу не задерживаясь. У нас он поработал, кажется, полгода, а потом исчез.

Еще один случай был совсем недавно, когда в деревне был нужен тракторист на постоянную работу. Моркунов активно искал людей, и об этом было известно по всей округе. И вот однажды ему с того берега сообщили, что появился кандидат в трактористы и сидит на берегу, его ждет. Моркунов отправился на переговоры. Видит, действительно на берегу сидит мужик средних лет с велосипедом. Начинается беседа.

– Ты откуда?

– Из Ставропольского края.

– Как зовут?

– Андрей.

– А ты на тракторе-то работал раньше?

– А как же, я тракторист с десятилетним стажем. Работал там-то и там-то на таких-то и таких-то тракторах, косилках и тому подобном (был перечислен ряд сельскохозяйственных агрегатов).

– А чего же ты уехал из своего Ставропольского края?

– А я с женой поссорился, надоела она мне, сел на велосипед и уехал. Ехал, ехал, доехал досюда. Здесь мне места понравились, и я стал спрашивать, не ищут ли где-нибудь тракториста.

– И что, ты готов здесь поселиться?

– А почему нет, если по-честному платить будешь.

Моркунов перевез путешественника на наш берег и дал ему на пробу починить старый трактор. Глядь – починил. Дал еще какое-то задание. Вроде справляется.

И остался тракторист Андрюха в нашей деревне почти на год. Однако через полгода стал что-то нервничать и «приступил» к Моркунову с заявлением, что не может жить без женщины и хочет жениться. Что уже нашел «очень хорошую бабу» сорока лет по смс-службе знакомств, и баба эта согласна работать дояркой. И что надо за ней ехать и забирать ее сюда. Доярка была нужна, и Моркунов согласился.

Поехали – действительно, в какой-то деревне на дороге их ждала женщина с сумкой. Это и оказалась невеста тракториста и потенциальная доярка. Привезли ее в Булавино. Некоторое время они действительно пожили вместе, но потом тракторист сообщил, что она ему надоела и не варит суп и что он уже нашел новую жену в Н. – тоже по смс-переписке. И уехал. А доярка пока осталась и работает.

Вообще, доярки у нас побывали самые разные и удивительные. Одна была по имени Майя, бывшая зэчка, но очень чистоплотная. Она появилась сразу же после исчезновения «цыган» и до блеска отчистила весьма загаженную ими молочную кухню. Работала довольно долго и хороню, и все были довольны, пока не выяснилось, что она страдает очень распространенным недостатком – алкоголизмом. В какой-то момент она сорвалась и две недели лежала «в отключке», неподвижная, как бревно.

Моркуновская ферма – большой хлев для скота, на переднем плане – треугольная «молочная кухня», сзади с синей крышей – сарай для сена.

Коровы ревели недоенные, все сбились с ног, пытаясь одновременно привести доярку в чувство и хоть как-то подоить несчастное стадо, но все напрасно. Пришлось уволить. Методы обнаружения новых доярок самые разные – от объявления в местной прессе до поиска через знакомых в родной для Моркунова О-ской губернии.

Надо учесть, что в Н-ской области очень плохо с работой, почти все колхозы-совхозы развалились. Но при этом найти хорошую доярку очень трудно. После Майи была одна несчастная женщина, появившаяся по объявлению, по имени Вера. Она отличалась какой-то уж совсем невозможной тупостью. Она не понимала, что ей говорят, даже на уровне «поставь сюда лопату». Прочитать надпись на бидоне «утро» или «вечер» (в один бидон полагается наливать молоко с утренней дойки, а в другой – с вечерней) она не могла, говорила: «Буквы какие-то непонятные». Другие работники фермы от нее просто выли, никогда невозможно было понять: она хоть слово осознала из того, что ты ей сказал, или нет? В конце концов по настоятельному требованию всей деревни Моркунов отвез ее туда, откуда взял, – к винному магазину в городе В. Она отнеслась к этому с тупым равнодушием. Там ее с ухмылками встретили старые знакомые-алкоголики: «Что, Верка, тебя опять выгнали?» Она, не отвечая, пошла и села рядом с ними. Вероятно, бедная Вера была слабоумной жертвой какого-нибудь алкогольного зачатия.

Наша деревенская гордость – два трактора. Есть еще даже почти починенный экскаватор.

После серии не прошедших испытаний алкоголичек Моркунов однажды нашел нечто невероятное – непьющую доярку, вдобавок молодую! Она была с торжеством привезена в Булавино и помещена в изолированную комнату в общежитии. Но недолгой была радость. Оказалось, что в этой женщине крылась еще большая опасность, чем в несчастных алкоголичках. Она была, как выражаются в деревне, «здорова по мужикам», и это оказалось в тысячу раз хуже. Она, по-видимому, заигрывала со всем мужским населением фермы и ловко стравливала их между собой. Надо полагать, ей это доставляло удовольствие.

В нашей мирной деревне началось нечто невиданное. Сначала кровавые драки, потом и вовсе поножовщина. Один из пастухов, совершенно милейший в обычной жизни человек по имени Гриша, выломал дверь в ее комнату и перебил ей руку дубинкой, хотел и вовсе убить, но она как-то вывернулась, сбежала и два дня пряталась от озверевшего Гриши на чердаке. Потом Григория отлупил его родной брат Степан, мужик двухметрового роста и весом в сто тридцать килограммов, – так, что Гриша еле жив остался и ударился в запой.

Короче, девушку пришлось погрузить на лодку, перевести на тот берег и сказать: иди, мол, с Богом на все четыре стороны!

После нее была некая Лена, жившая семейной парой с этим самым Гришей, почти непьющая, достаточно толковая, но вороватая. Она смогла организовать систематическое хищение с фермы половины молочной продукции (творога, сметаны и масла) и продажу его из-под полы нашим деревенским бабкам. Бабки отлично знали, что покупают ворованное, – после увольнения и отъезда Лены и Григория они с удовольствием пришли к Даше и настучали на ее бывших работников: «А ты знаешь, они нам все время говорили – не берите творог у Даши, берите у нас за полцены!» При этом бабки почему-то совсем не считали себя виноватыми в скупке краденого. Кроме того, удивительно, что они все как одна сочли свой донос на бывших сообщников совершенно нормальным и даже благородным делом.

Интересно, что все наши деревенские работники фермы всегда готовы взяться за любую подработку («халтуру», как они ее называют), но практически никогда ее не выполняют.

Они всегда с удовольствием соглашаются, например, поколоть дрова или прополоть сад, оговаривают цену, говорят, что да, деньги очень нужны, но за последние пятнадцать лет не было ни одного случая, чтобы они выполнили свое обещание, если им ежедневно не напоминать. Особенно безнадежно с ними договариваться о какой-то работе на время своего отсутствия в деревне – стопроцентная вероятность, что ничего сделано не будет. Во-первых, они, как правило, совершенно не могут работать не из-под палки. Просто забывают, как будто бы не хватает «оперативной памяти». Или откладывают со дня на день – сегодня жарко, завтра дождливо, послезавтра неохота, а там и вовсе зима наступила. Так и говорят: «Я хотела прополоть, а потом подумала: все равно снова вырастет или скоро зима наступит – чего там еще полоть!»

Кроме того, у них совсем другое чувство времени, чем у горожан. Они решительно отказываются понимать, почему такую-то работу надо сделать именно к пятнадцатому числу или, скажем, к шести вечера. При этом, вероятно, из деликатности, они никогда не возражают, если слышат такое глупое условие. А может быть, просто пропускают его мимо ушей. Почему, собственно, к пятнадцатому? Что за спешка? А если к двадцать пятому – что, кто-нибудь умрет? Или, скажем, к пятнадцатому числу будущего месяца? А если вообще на следующий год сделаем – ну не сложилось в этом году: то одно, то другое…

Кроме того, однократная беседа, даже со всеми деталями, с согласованием цены за работу и сроков, вероятно, часто не считается заключенной сделкой, которая к чему-то обязывает. Подсознательно они хотят иметь неоднократные обсуждения предстоящей работы с заказчиком, желательно многолетние. Только тогда намерение заказчика признается серьезным. «Он меня давно уже просит сделать то-то и то-то, наверное, действительно придется делать». А скоропалительные договоренности – «Давай, мол, до моего приезда скоси эту лужайку, я приеду – заплачу» – всерьез не принимаются, даже если вам отвечают: «Да, хорошо». В лучшем случае, если вы имеете дело с очень надежным и обязательным человеком, через некоторое время у вас зазвонит телефон: «Так что, лужайку и правда косить, что ли, надо?» – «Ну ясное дело надо, мы же договорились, я уже завтра приехать собирался!» – «Ну, смотри, тогда я и правда косить буду!» Это исполнитель получает подтверждение заказа, а вдруг вы просто так языком болтали, когда размещали заказ?

Я думаю, что это явление тесно связано с другим очень распространенным в России явлением, а именно «маниловщиной». Видимо, очень многие потенциальные заказчики во все времена страдали и страдают этой самой маниловщиной, то есть ведут разговоры о предполагаемых переделках и усовершенствовании в своем хозяйстве, вовсе не имея реального намерения их выполнять. А когда дело доходит до практической реализации, оказывается, что или денег нет, или заказчик передумал, или вообще шутил, а не говорил серьезно («да я просто так сказал, а ты и вправду…»). Наверное, выясняется, что у многих заказчиков такая же короткая «оперативная память», как и у исполнителей, и они просто забывают о прошлогодних своих планах с легкостью необыкновенной.

Поэтому многовековая практика приучила российский люд, что действительно серьезное задание должно быть обсуждено и повторено многократно. Плюс обычная лень, свойственная всем нам, грешным. На выходе мы и получаем соответствующий психологический эффект. Явление это настолько повсеместно, что существует даже известная армейская поговорка: «Получив приказ, два раза перекури, прежде чем делать. А вдруг придет отмена?»