Текст книги "Выбор Наместницы"

LXXXIX

За все эти годы Эрна ни разу не пожалела об утраченной силе. Только потеряв магию, она начала жить по-настоящему. Если раньше она осуждала сестер, посвящавших жизнь борьбе за место в иерархии ордена, то теперь вспоминала о них с сочувствием – им просто не оставалось ничего другого. Всю жизнь грызть черствые сухари и даже не знать, что все остальные люди вынимают по утрам из печки горячий свежий хлеб… О, да, сила по-своему была приятна, Эрна помнила, как все ее естество охватывала теплая волна, поднимающаяся из самых глубин, как нарастал жар, учащалось дыхание, как удары сердца глухим стуком отдавались в ушах. Как это тепло, переросшее в жар, срывалось с кончиков пальцев, уходило в землю, возвращая той живительную силу, и на какой-то миг Эрна становилась землей и золой, зерном и колосом, или же сила взмывало в небо, превращая облака в грозовые тучи, и она становилась водой и льдом, громом и молнией. Каждое заклинание дарило ей миг единения, миг наслаждения, схожего, как она понимала теперь, с тем, что женщина испытывает, соединяясь с мужчиной. И все же, вот уже семь лет Эрна благодарила богов, лишивших ее волшебного дара. Она знала, что не нарушила бы устав по своей воле, и не из страха перед наказанием, или желания сохранить могущество. Бывшая ведьма не посмела бы пойти против воли богов, пожелавших наградить ее даром. Если Эарнир избрал ее посредницей, проводницей своей силы, дал ей возможность помогать и исцелять, хранить и благословлять, то кто она такая, чтобы отвергнуть его дар? Но боги воистину читают в сердцах людей, и Эарнир решил избрать для этой миссии другую, более достойную. Эрна от всей души желала этой неизвестной девочке удачи.

Но семь безмятежных лет остались в прошлом. Семь лет она успешно отгоняла призрак страха: что, если обман раскроется, орден заберет ее у Ланлосса, и она никогда больше не увидит свою дочь? Но этот страх оказался мыльным пузырем, лопнувшим от первого же укола настоящего, подлинного ужаса. Все началось в тот весенний день, когда она сидела на лужайке возле дома, вязала и, время от времени отрывала взгляд от мелькающих спиц, чтобы проверить, не убежала ли Саломэ слишком далеко, не залезла ли босыми ногами в холодный ручей, не забралась ли на такой заманчивый, но весьма неустойчивый камень. Детская фантазия казалось неисчерпаемой в изобретении способов вызывать родительское беспокойство, и Саломэ в этом ничем не отличалась от любого другого ребенка. Но на этот раз девочка сама прибежала к матери, не дожидаясь, пока ее позовут. Ноги были сухие, зато с ладошек капала вода:

– Мама, пошли со мной, ну скорее, пошли, к ручью!

Эрна отложила вязание, поднялась:

– Да что такое?

– Там вода!

– Удивительно верное наблюдение. Ты только сейчас заметила?

– Она теплая и колется! Как иголочками! Совсем не больно, только щекотно немножко.

Они подошли к ручью, Эрна опустила руку в воду – как и следовало ожидать, в начале весны вода в горной речушке была ледяной, летом, впрочем, она не становилась особо теплее. Эрна знала, что холодная вода может в первый момент обманчиво обжигать, но «колоть иголочками»… Саломэ снова запустила обе руки в воду, по ее лицу расплылась недоумевающая, но все равно счастливая улыбка, а у Эрны перехватило дыхание – она уже видела такие лица. Когда маленькие девочки, собранные со всех концов империи, оказавшиеся в школе ордена Алеон, успев выплакать все слезы по маме и дому, впервые ощущали в себе силу, под руководством мудрых наставниц. Когда непонимание и удивление постепенно уступало место радости от прикосновения силы, и после память об этом ощущении помогала пройти через сложное, порой изнуряющее обучение. Вода всегда первой раскрывала свои силы перед ученицами, воздух и земля шли следом, а огонь поддавался считанным девочкам, самым одаренным, способным выдержать враждебную стихию и усмирить ее. Они потом становились старшими сестрами, управляющими орденом. Эрна не принадлежала к их числу – она скорее побаивалась огня, слишком уж жадной казалась эта стихия, что ни дай – пожрет и потребует добавки. Она позвала дочку:

– Саломэ, вода холодная. Пойдем домой, ты простудишься.

Эрна первый раз в жизни солгала дочери: теперь, познав силу воды, девочка могла бы купаться в проруби без всякого вреда для здоровья. Саломэ подняла ладони, капли воды заискрились в солнечных лучах, словно стразы на перчатках придворной дамы. Весь остаток дня девочка была необычайно задумчива, и Эрна знала, что занимает мысли ее единственной дочери, знала, и ничего не могла изменить. Бывшая ведьма боялась объяснить девочке, что с ней происходит, боялась привлечь ее внимание к силе, отдавшись бесплодной надежде, что произошедшее сегодня – случайность. Увы, она знала, что однажды проявившись, магическая сила не исчезает сама по себе. И знала, что рано или поздно орден найдет ее дочь. Они всегда находят девочек, наделенных даром, в герцогских дворцах и крестьянских развалюхах, в храмовых школах и швейных мастерских, на рабовладельческих рынках Кавдна и в шатрах варваров. Не спрячешься и в Инхоре. Теперь Эрна знала, кому боги передали ее силу, и, признавая их мудрость, была готова выть в голос от несправедливости. Ну почему, почему именно ее дочь?! Эарнир не поскупился, наделяя маленькую Саломэ магическим даром: цветы на нескольких клумбах перед домом расцветали, стоило девочке к ним только прикоснуться, к лету она научилась призывать птиц, они без страха садились к ней на плечи, а осенью она впервые смогла разогнать тучи. К страху, что девочку заберет орден, прибавился еще один – что орден ее не заберет. Сколько раз Эрна слышала во время обучения, что их забирают из родных домов для их же блага. Что если позволить ребенку, наделенному магическим даром пользоваться им, не пройдя обучения – девочка сожжет и саму себя, и окружающих, что сила Эарнира, дарящая жизнь, может так же и убивать, и только орден способен направить маленьких волшебниц на верный путь. И сейчас, наблюдая, как в ее дочери пробуждается сила, Эрна сомневалась, что сможет научить ее всему, что должна знать и, самое главное, уметь белая ведьма.

Она и сама не знала, почему до сих пор не поделилась своими тревогами с Ланлоссом. Наверное, хотела уберечь его от горького ощущения бессилия, от первого в жизни поражения. До сих пор Ланлосс Айрэ всегда побеждал, но человек может сражаться с другими людьми, может даже победить магов, но способен ли человек одержать победу над богом? Маги когда-то смогли, но те времена давно уже остались в прошлом, на страницах священных книг, теперь и помнить-то об этом – ересь. Пусть это будет ее битва и ее горечь. Ланлосс все равно не в силах помочь. Но время шло, и Эрне все труднее становилось удерживать в себе растущее беспокойство, разглаживать морщинки, прорезавшие лоб, улыбаться. Она совсем уже было решилась обо всем рассказать – но Ланлоссу пришлось уехать в столицу вместе с герцогом Квэ-Эро. Теперь к беспокойству за дочь прибавилась тревога за любимого человека. Ланлосс ничего не скрывал от Эрны, и она понимала – дело может обернуться мятежом. Первым мятежом за последние шестьсот лет. Она даже не могла винить Квейга – он защищает свою семью, но подумал ли герцог в горячке принятия решений, сколько чужих семей он разрушит? И Эрна грустно усмехалась своей наивности: кого и когда волновало чужое горе, если свое уже стоит на пороге, и постучало в дверь? Порой на свет появлялись такие люди, но все они давно уже внесены в скрижали святых. Мужчины уехали, и Эрна осталась наедине со своими опасениями и ожиданиями. Саломэ же словно и не заметила, что отец уехал, первый раз на ее короткой памяти. Она и на мать теперь обращала мало внимания, погрузившись в какую-то свою жизнь, непонятную взрослым. Порой Эрне казалось, что ее место рядом с дочерью занял кто-то невидимый и непостижимый, и он уводит девочку по дороге, известной только ему самому. Эрна пыталась разговорить дочь – но наталкивалась на стену искреннего недоумения. Саломэ не понимала, что беспокоит маму. Она не задумывалась над своими новыми умениями, просто пользовалась ими: заставляла траву расти, а воду – застывать ледяными фигурками, цветы, сорванные ее рукой, не вяли неделями, а престарелая кошка, доживавшая свой век на печке, резвилась как котенок, бегала за веревочкой, хотя и была на пару лет старше маленькой хозяйки.

Эрна должна была бы знать, что если слишком долго колеблешься – боги сделают выбор за тебя. Должна была, но женщина в синем платье и дорожном плаще, появившаяся холодным осенним утром на пороге дома, застала ее врасплох. Высокая белая ведьма холодно посмотрела на Эрну, словно не узнавая, хотя они были погодками и учились у одной наставницы. Эрна попыталась улыбнуться, губы упрямо не слушались, позорно вздрагивали, но она все-таки смогла поздороваться:

– Здравствуй, Альна.

– Я не желаю тебе здравствовать, безымянная. Орден пришел, чтобы взять принадлежащее ему.

Эрна отступила назад, судорожным жестом протянув руку к двери, словно можно запереть дверь перед лицом судьбы. Глупо, никто не защитит ее сейчас, даже Ланлосс не смог бы, будь он здесь. Утратившая девство ведьма теряет не только силу, но и имя, она становится рабыней ордена, вещью ордена, орден властен над ее жизнью и смертью, орден решает, как она заплатит за свой грех, за причиненный ущерб:

– Альна, это несправедливо! Я потеряла силу до того! Я потеряла силу, выполняя волю магистра!

Саломэ сбежала по лестнице вниз, заслышав голоса – к ним редко приходили гости, а этот голос казался незнакомым. Как раз в этот миг Альна шагнула вперед, оттесняя Эрну еще дальше в глубь комнаты, и девочка почти что натолкнулась на мать, та судорожно прижала ее к себе. Белая ведьма презрительно приподняла бровь:

– О, да, я вижу, как ты старательно исполняла волю магистра.

– Это моя дочь, Саломэ, – теперь уже не скроешь.

– Ты будешь говорить, когда тебе позволят, безымянная, – холодно оборвала ее Альна, – подойди ко мне, девочка.

Саломэ растеряно переводила взгляд с замершей возле лестницы матери на незнакомую даму в красивом синем платье. Страх Эрны передался и ей – она хотела бы оказаться подальше от этой женщины с холодным и цепким взглядом, но с другой стороны – было в ней что-то знакомое, похожее на искрящиеся нити, пронизывающие воду в ручье облака в небе, землю и цветы, вплетающиеся в гриву пони и кошачью шерсть. Никто, кроме Саломэ, не видел эти нити, хотя мама, похоже, знала, что они есть. Любопытство пересилило страх, и Саломэ подошла к белой ведьме. Альна, больше не обращая внимания на окаменевшую Эрну, взяла Саломэ за подбородок и подняла ее лицо вверх, так, чтобы заглянуть в серые глаза девочки.

– Как любопытно. У тебя есть сила, девочка, ты знаешь об этом?

– Это сила? Я не знала. Оно само так получается.

– Эарнир отметил тебя, дитя. Ты станешь белой ведьмой. Орден позаботится о твоем обучении.

– Нет, госпожа, – очень вежливо ответила девочка, не скрывая своего огорчения, что приходится отвечать отказом, – я не смогу стать белой ведьмой.

– Почему же?

– Я буду наместницей, а потом королевой. Когда король вернется. Если бы не это – я бы обязательно стала белой ведьмой, но я никак не могу.

– Наместницей? – Альна наградила прислонившуюся к перилам Эрну красноречивым взглядом, – это вряд ли. В любом случае ты поедешь со мной в Сурем, а там уже решат, кем ты станешь, наместницей или белой ведьмой.

– А папа разрешил? – Саломэ твердо заучила, что без разрешения отца нельзя даже отходить от дома, не то, что поехать в столицу.

– Твой отец сейчас в Суреме, Саломэ. – Это не было ответом на вопрос, но успокоило девочку. Альна не хотела пугать будущую белую сестру без особых на то причин.

– А мама?

– Она тоже поедет в Сурем.

XC

Энрисса ошибалась – в настоящее время магистра Илану меньше всего интересовал разгорающийся мятеж. Она получила донесения от сестер в охваченных волнениями провинциях, но пока что отложила в сторону. Сейчас ее волновало, зачем ордену Дейкар, а в частности, уважаемому магистру Иру, чтоб ему поскорее переродиться, понадобилась ныне безымянная сестра Эрна и ее дочь от Ланлосса Айрэ. Вся эта история оказалась для Иланы неприятным сюрпризом – она гордилась, что держит белых сестер в железных рукавицах, как в столице, так и в провинциях, а тихая и незаметная Эрна, о чьей наивности ходили легенды, успешно обманывала магистра вот уже семь лет. Впрочем, тут не обошлось без непобедимого генерала Айрэ. Право же, Илана никогда не понимала мужчин, и вряд ли поймет: кто, скажите на милость, мог соблазниться Эрной?! Она и в юности красавицей не была, а теперь так и вовсе страшная, с этими шрамами на все лицо. Зачем она понадобилась пусть неродовитому, но графу? Да еще и самому Ланлоссу Айрэ! Он мог бы получить любую красавицу, только намекнув о своем желании! А он семь лет водил орден за нос, платил большие деньги, обходился без белых ведьм, сохраняя в тайне, что Эрна потеряла силу, но при этом не предложил ордену выкуп. Илана пошла бы ему навстречу – обязать Ланлосса Айрэ благодарностью к ордену – не помешает. Теперь же граф Инхор станет их смертельным врагом, и магистр ничего не сможет сделать – Ир держит ее за горло.

И если бы эта необъяснимая любовь была единственной странностью… А ведь тут еще и эта девочка, Саломэ. Илана, как и всякая белая ведьма, знала, что, к сожалению, сила не передается по наследству. Будь оно иначе – белые сестры не разыскивали бы одаренных девочек по всему свету, не забирали бы их из родительских домов, не карали бы так строго отступниц. Но маленькая Саломэ оказалась исключением из правила: Эарнир не поскупился, наделяя ее силой и, что самое странное, в свои семь лет она умела ей пользоваться. Не на уровне обученной белой ведьмы, но обычной удивленной неловкости начинающих учениц в ней не было и в помине. Илана лично проверила девочку – если у той что-то и не получалось с первого раза, то уже во второй раз она справлялась с заданием играючи, словно кто-то во всех подробностях разъяснил ей ошибки. Странная девочка, пожалуй, даже, странноватая. Про таких говорят, что боги с избытком выдали им благодати, а божественная благодать – ноша не из легких. Девочку нельзя было назвать слабоумной, наоборот, в детском взгляде светился живой ум, она задавала вопросы и жадно выслушивала ответы, интересовалась всем новым, даже забыв, что ее разлучили с матерью. Но при этом ясные детские глаза порой затуманивала легкая дымка, она не сразу слышала, что ее зовут, а самое непонятное – твердая уверенность, что она обязательно будет наместницей и королевой. Причем с детской непосредственностью об этом сообщали всем и каждому, девочка не боялась чужих людей. Илана не могла понять, откуда это пошло – в знатных семьях дочерей порой готовили стать наместницами, некоторым это даже удавалось, но уж Эрна явно бы не стала вкладывать в голову единственной дочери несбыточные мечтания. Незаконнорожденная, пусть даже и дочь графа, не может стать наместницей, не говоря уже о том, что Энрисса пребывала в добром здравии и не собиралась умирать в ближайшее время. Илана решила, что самое время побеседовать с Эрной. Та как раз должна была придти в состояние, подходящее для искренней задушевной беседы. Страх перед неизвестностью развязывает языки лучше любой пытки. Магистр самолично спустилась вниз, она хотела по возможности сохранить в тайне появление новой ослушницы, хотя и понимала, что сложно скрыть что-то от белых сестер, занятых по большей части слежкой друг за другом и сплетнями. В этой извечной женской склонности магический орден Алеон ничем не отличался ни от захудалой ткацкой мастерской, где за станками горбят спины три мастерицы, ни от блестящего придворного общества, где разодетые дамы шушукаются, отгородившись веерами.

В отличие от величественного Дома Феникса, резиденция ордена Алеон на первый взгляд не представляла ничего особенного – длинное двухэтажное здание с двумя флигелями, по всему фасаду – широкие окна, завешенные прозрачной синей кисеей. Перед домом – мощеная площадка, весной на нее выставляли огромные горшки с диковинными цветами, позади – сад, днем в нем играли ученицы в промежутках между занятиями, а вечерами неторопливо прогуливались старшие сестры. Казалось, что белые ведьмы ничего не скрывают от жителей города, и если внушительная цитадель огненных магов вызывала у горожан страх, то на резиденцию белых сестер просто не обращали внимания, разве что в разгар лета приходили полюбоваться цветами, да и то – редко. Жители города Сурема обычно были слишком заняты делами насущными, чтобы находить время на приятные глазу излишества. Мало кто помимо обитательниц этого дома знал, что почтенные горожане созерцают лишь малую часть обиталища белых ведьм. Еще четыре этажа прятались под землей: библиотека, казна, собрание редкостей со всего света, винные погреба, хранилище, заполненное продуктами на случай осады, свой подземный колодец – белые сестры отличались завидной предусмотрительностью. И, в самом низу, под тяжестью всего здания – подземная тюрьма. Во времена строительства, почти тысячу лет назад, то ли ведьмы отличались большей злопамятностью, то ли врагов у ордена было не в пример больше – сейчас почти все камеры пустовали, и не только Илана, но и старейшие из сестер не могли припомнить, когда дело обстояло иначе. Камерами пугали нерадивых учениц, а порой и действительно наказывали – нескольких часов в полной темноте под землей было достаточно, чтобы пробудить прилежание в самой отъявленной лентяйке. В одну из этих камер две недели назад посадили Эрну, и Илана не сомневалась, что ее бывшая сестра с радостью ответит на все вопросы, лишь бы снова увидеть солнечный свет, не говоря уже о дочери. Матовые светильники на стенах за десять шагов распознавали Илану и освещали ей дорогу ровным белым светом. Будь Эрна по-прежнему ведьмой, ей бы не пришлось сидеть в темноте. Илана зло усмехнулась: через семь лет, или через семьдесят семь – орден всегда возьмет свое. Эрне стоило бы об этом помнить. В отличие от некоторых сестер, Илана никогда не завидовала преступившим устав, она была вполне довольна своей судьбой и своей силой. Не зависть заставляла ее ненавидеть бывших сестер, а гнев – они посмели бросить вызов могуществу ордена! Посмели отвергнуть все, что орден великодушно дал им, предали свою единственную подлинную семью, ибо что значат узы крови перед узами силы? Илана не помнила лица своей матери, ее голоса – орден был для нее всем. Даже став магистром, она не захотела узнать, кто ее настоящие родители, какое имя дали ей при рождении; она была сестрой Иланой, магистром ордена Алеон, и жизнь ее началась в тот момент, когда она переступила порог этого дома. И теперь, когда она видела, что другие избранные, кого она считала сестрами по духу и силе, позволяют себе отвергнуть все, что составляло смысл ее жизни – гнев полноводьем захватывал разум. Но тайна, окружавшая Эрну, надежно защищала ее от гнева Иланы. Магистр должна узнать, зачем маленькая ведьма и ее девчонка понадобились Иру. Тяжелая дверь скользнула в стену, пропуская Илану в камеру, под потолком вспыхнул светильник. Эрна со стоном закрыла глаза руками – после двух недель темноты даже ровный матовый свет разрывал глаза дикой болью. Илана терпеливо ждала, с высоты своего роста пристально разглядывая сжавшуюся в углу камеры женщину. Серая дерюжка платья сливалась со стеной, на шее поблескивал металлический ошейник – знак рабства. В империи уже давно отменили не только рабство, но и крепостное право, но внутри ордена был только один закон – устав. И пока белые ведьмы применяли свой устав исключительно внутри ордена, империя не вмешивалась. Илана продолжала ждать, пока Эрна вспомнит, кто она теперь и кто стоит перед нею. Бывшая ведьма, наконец, осмелилась отнять ладони от лица, моргнула несколько раз, смахивая выступившие слезы, убедилась, что глаза привыкли к свету, вышла на середину камеры, опустилась на колени и низко склонила голову. Илана удовлетворенно кивнула – ослушница знала свое место, или понимала, что бесполезно сопротивляться – никто не придет на помощь.

– Я позволяю тебе отвечать на мои вопросы, безымянная. Кто отец твоей дочери? – Илана знала ответ и так, но мало ли – разные случаются чудеса.

– Ланлосс Айрэ, госпожа, – тихо, почти беззвучно ответила Эрна. Она ведь тоже знала, что Илане уже все известно.

– Ты потеряла силу после того, как вступила в запретную связь? – Этот вопрос тоже задавался в силу традиции.

– Нет, госпожа.

Илана подняла брови:

– Как же?

– Я потеряла силу, исполнив ваше распоряжение. Тот уговор с графом Инхор, о проклятии.

– Почему ты не доложила об этом в орден, как велит устав?

– Я хотела, госпожа, но потом…

– Потом ты испугалась.

– Потом я полюбила, – и это было сказано твердым, отчетливым голосом, из которого как по волшебству исчезла усталая покорность.

– Кто знал о вашей связи?

– Воины из дружины графа.

– Подумай как следует.

– Мы скрывали ото всех. В деревне думали, что я удочерила девочку.

Илана знала, что Эрна говорит правду – белая ведьма сразу бы почувствовала ложь. Да и какой смысл лгать – никакого наказания за недонесение не предусмотрено. Никто, кроме сестер, не обязан блюсти честь ордена. Илана еще раз посмотрела на Эрну – держится-то она спокойно, словно заранее смирилась с судьбой, но Илана видит и затаенный страх, и усмиренный гнев, и ничем не оправданную надежду. Ну что ж, надежду стоит подкормить, пусть поверит, что все еще может обойтись к лучшему, Илана оставила холодную строгость, в ее голосе появилась заинтересованность:

– У твоей дочери есть сила, Эрна.

– Да, госпожа, – Эрна подняла голову и первый раз посмотрела Илане в глаза.

– Ты можешь подняться с колен, Эрна. Я хочу поговорить с тобой о твоей дочери. Она необычная девочка.

Эрна медленно поднялась:

– Она еще ребенок!

– Полно, я не желаю ей зла. Она – одна из нас, так же, как была ты сама. Я хочу помочь ей. Нельзя оставлять ребенка наедине с могуществом. О чем ты думала, когда скрывала девочку от ордена? Ты ведь уже ничему не могла научить ее!

– Это началось не так давно, прошлой весной, я думала, что еще есть время.

– С прошлой весны… она продвинулась на удивление далеко, словно ей кто-то показывал путь. А как давно она считает, что будет наместницей, и почему?

Эрна сцепила пальцы в замок, сжала их до боли:

– Это началось еще раньше, госпожа. Поверьте, ни я, ни ее отец ничего подобного и в мыслях не имели. Просто однажды она сказала, что будет наместницей, и так убежденно… я побоялась спорить, – она не скрывала свою боль, боль матери, столкнувшейся с неизлечимой болезнью единственного ребенка, – от этого не было никакого вреда, детские фантазии, многие девочки мечтают стать наместницей, когда вырастут, – но голосу не хватало убежденности. Эрна понимала разницу между обычными фантазиями и одержимостью, и сейчас пыталась доказать Илане то, во что так и не смогла поверить сама.

– Эрна, устав ордена суров, но справедлив. И твоя судьба, и судьба твоей дочери в руках ордена. Я не желаю зла ни тебе, ни ей. Но я должна знать, что происходит. – Илана решила, что лучше всего ей послужит полная откровенность, – Твоя дочь зачем-то понадобилась магистру Дейкар, Эрна. Но она – одна из нас, пусть и не прошедшая посвящение, и я не могу просто так отдать огненным магам свою сестру.

Илана хмыкнула про себя – экая забавная вещь – откровенность. И ведь не солгала: просто так она белую сестру Дейкар не отдаст. Но когда речь идет о самом существовании ордена – что значит перед этим жизнь одной маленькой девочки? Да даже дюжины таких девочек! О, Илана знала, что в такой опасной торговле главное не перейти грань – в конце концов, орден состоит из сестер, но как любой правитель, не сомневалась, что благо большинства всегда стоит выше блага немногих. Но Эрна, как она и ожидала, услышала в ее словах то, что хотела услышать:

– Дейкар?! Но почему?

– Это я и хочу знать. Расскажи все, что можешь, про свою дочь, начиная со дня рождения. Какие-нибудь магические знаки, странные совпадения, положение звезд, тебе виднее. Все, что кажется необычным.

Эрна говорила долго, очень долго, у магистра затекли ноги, она уже пожалела, что спустилась вниз, а не приказала привести узницу к себе в кабинет. Она узнала, какими детскими болезнями переболела Саломэ, когда у нее прорезались зубы и каким было первое слово, что девочка любит есть на завтрак, и какие сказки слушает перед сном, все, что любящая мать может рассказать о единственном ребенке. Илана слушала внимательно, порой даже самая незначительная мелочь может подсказать правильный ответ. Но, судя по рассказу, первые шесть лет своей жизни маленькая Саломэ ничем не отличалась от всех прочих детей, а потом вдруг решила, что будет наместницей, причем сообщила родителям, что ее избрал сам король, собственной внезапно раскаменевшей персоной. Саломэ, по ее словам, и дальше продолжала общаться с его величеством, чуть ли не ежедневно, но, почему-то, кроме нее никто короля не видел. Девочка с огорчением объяснила родителям, что король еще не вернулся, поэтому они его и не видят. А вот когда король вернется – тогда его увидят все, и они тоже. Спорить тут было не с чем – действительно, когда король вернется, его сразу все увидят. Но все это не отвечало на главный вопрос: зачем магистру Иру понадобилась Саломэ? Неужели он тоже считает, что девочка станет наместницей и королевой?! Или она нужна ему из-за своей силы? Но Илана не видела в Саломэ никаких выдающихся способностей – она ловко справлялась для своего возраста, но это вовсе не означало, что девочка обязательно станет великой волшебницей. Многие ученицы проявляли блестящие способности в детстве, но впоследствии теряли весь блеск, в то время как серые мышки упорным трудом поднимались на вершину. Как не вовремя попалась Анра, как же не вовремя! Все, что было известно Илане – посмертное проклятье магистра Эратоса: «Когда король вернется, настанет конец ордена Дейкар!» И вот теперь появляется девочка, убежденная, что станет королевой, девочка, с которой разговаривает король. Неудивительно, что Ир заинтересовался… но Илане казалось, что там скрывается что-то еще, не менее важное. Она прервала свои размышления, нужно было что-то решать с Эрной:

– Хорошо, Эрна. Я прикажу, чтобы тебя перевели жить наверх, и позволю повидаться с дочерью. Твою судьбу старшие сестры решат позже. Мы не можем нарушать устав, и ты знаешь, что виновата.

– Да, госпожа. Я виновата перед орденом. И я благодарна вам за милость, – такое волнение нельзя было подделать. Илана мысленно усмехнулась – еще одна победа. Теперь эта безымянная душу за магистра отдаст, еще бы, госпожа ведь обещала защитить девочку от злобных огненных магов.