Текст книги "Горные дороги бога"

– Очень просто. Намекнул, что убийство совершили, чтобы сказать держательнице: ты следующая.

– И она купилась?

– Как видишь.

Узкие ладошки ударились друг о друга в звонком хлопке.

– Браво! Значит, путь свободен?

– Да. И все же медлить опасно. Вдруг ей в голову стукнет идея о том, что неплохо было бы закрыть границу?

Демон согласился:

– Это самое вероятное. Когда первый страх пройдет. Что ж, поторопимся… Собирайтесь! – обратился он к южанке, но та словно не слышала, о чем мы говорили.

Она сидела на краю постели рядом со своей дочерью-воспитанницей, взяв ее неподвижную ладошку в свои, и сама в эти минуты была похожа на изваяние. Не такое странное, как то, что послужило орудием убийства, но, если вдуматься, тоже двойное: с виду человек, а внутри…

– Ты меня слышишь? – переспросил демон по имени Конран. – Надо уходить, пока никто не опомнился.

– Идите, – бесстрастно разрешила одержимая. – Я остаюсь.

– Это опасно для тебя!

– Опасно только лишь для меня, – уточнила южанка. – А бежать – опасно для нее.

Лус нахмурилась, переводя взгляд с исполненного решимости и нежности лица одержимой на меня:

– Плохое решение.

– Ее решение, – заметил я. – Пусть делает что хочет.

– Мы не можем оставить ее здесь.

– Не можем?

Наверное, смешок в моем голосе прозвучал слишком явно, потому что демон скривил девичье лицо в страдальческой гримасе и уточнил:

– Я не могу.

В какой-то мере мне уже были привычны его метания в решениях из стороны в сторону, и это еще раз доказывало, что, чем бы он ни занимался у себя дома, в его задачу входило не просчитывать ситуацию на сотню шагов вперед, а делать всего один шаг. Зато самый правильный в пределах очередного мгновения.

Я поступал примерно так же во время службы: будущее интересовало меня не далее чем на пару минут вперед, главное, дожить до их истечения, сохранив Ведущего в целости и сохранности. Полезные качества? Весьма. Но сейчас нам не помешал бы товарищ, умеющий заглядывать чуть подальше. Скажем, хотя бы на день вперед.

– В чем трудность?

– Это первый достойный… соотечественник, встреченный мной. И первый, кто не хочет отнимать чужие тела.

– При этом с легкостью отнимающий жизни.

– Да. Жизни. И если понадобится… – В карих глазах вдруг радостно сверкнули алые искры. – Она будет убивать людей, чтобы защитить свою дочь. Тебе понравится куча смертей?

– Она не…

Лус поманила меня пальцем к окну:

– Что ты видишь там, внизу?

– Улицу. Прохожих.

– Представь, что кто-то из них покажется нашей знакомой подозрительным или угрожающим ее дочери. Как полагаешь, она долго будет раздумывать?

В его словах был смысл. И обстоятельства первого убийства лишь подтверждали предположения демона.

– И что нам делать?

– Остаться с ней, пока девица не очнется. Может, она сможет удержать мать от опрометчивых поступков.

– Зачем я тогда старался освободить дорогу?

– Ну-у-у, – протянул демон и невинно хлопнул пушистыми ресницами. – Тебе ведь не было очень трудно?

Трудно или нет, неважно. Не люблю что-то делать напрасно. А еще мне не нравится, когда моими стараниями так беспечно пренебрегают.

– Пойду завтракать.

– Я тебя догоню, – пообещал демон по имени Конран, продолжая рассматривать улицу за окном.

Ага, еще, не дай Бож, оставшись наедине с одержимой, наплетет ей всякой всячины! Или расспросит о секретах, которые та утаила при нашей общей беседе? Что ж, пусть поступает как ему нравится: я все равно ничего не могу с этим поделать. Только бросить дело, сразу и окончательно, но это… Позорно для того, кто всю предыдущую жизнь действовал ровно наоборот.

У лестницы я столкнулся нос к носу с трактирщицей, словно нарочно ожидающей чьего-то появления.

– Изволите отзавтракать?

– Не откажусь.

– А после… Велеть заложить коляску?

Она задавала свой вопрос вроде бы равнодушно, но при этом пристально смотрела прямо мне в глаза, словно от моего ответа зависели чьи-то жизнь и смерть. Казалось бы, что может быть важного в намерении уехать? А в моем случае – в намерении остаться?

– Нет.

Женщина явственно вздрогнула.

Неправильное решение? Всякое бывает. Но надо предупредить:

– Мы задержимся здесь. На несколько дней, если позволите.

Теперь можно было бы сказать, что женщина просияла.

– Да-да, как пожелаете!

Она сбежала вниз по ступенькам совсем неподобающе своему возрасту и положению и уже снизу крикнула: «Завтрак ждет вас, эрте!», но ее самой я, спустившись к столу, в трактире не обнаружил. Зато миски со свежеприготовленной едой были полнехоньки, а вынужденное одиночество во время трапезы меня ничуть не беспокоило. Вот общество, появившееся в зале как раз к моменту окончания завтрака, – да. Оно даже заставило меня пожалеть об утренней уступчивости перед демонами.

Хотя троица, представшая передо мной, скорее должна была заставить улыбнуться, чем испугаться. Женщина и двое… Мужчинами их можно было назвать, лишь крепко зажмурившись.

С трактирщицей я уже был знаком, только ни разу не видел ее настолько торжественной и суровой. Ах да, еще без фартука. Справа от хозяйки моего временного пристанища находился старик, не просто седой, а почти прозрачно-белый, причем и волосами, и глазами, и кожей. Должно быть, ему уже стукнуло лет под сто, не меньше. Костюм, кстати, тоже был не новехонького покроя: в чем-то подобном ходили еще до моего рождения. В домашних сундуках я натыкался на старые вещи отца, но снова видеть их воочию, да еще на живом человеке было странно. Как будто прошлое вдруг вздумало вернуться ко мне.

Второй незнакомец мужеского пола едва ли разменял в своей жизни два десятилетия: и многочисленные юношеские прыщи, и редкие волоски на подбородке громко заявляли о юности. Слава Божу, одет он был вполне сообразно времени, в котором живет, правда, пухлая от вложенных листов книга, которую юнец благоговейно держал в руках, явно заботила его больше, чем красота внешнего вида.

Странная троица, не произнося ни слова, подошла к столу, где я завтракал, уселась на лавке по другую сторону и выжидательно на меня уставилась. Конечно, оттенками чувств все три взгляда немного различались. Например, трактирщица явно видела во мне чуть ли не небожителя, старик старательно воскрешал в себе что-то вроде надежды, а юнец одновременно робел и пыжился от собственной важности. Но общего в них было больше.

Каждому из троих от меня явно было что-то нужно. Что-то одно на всех.

– Чем могу служить? – брякнул я первое показавшееся уместным приветствие и, похоже, не ошибся с выбором: пришельцы заметно приободрились.

Первой слово взяла трактирщица. Вернее, затараторила:

– Мы не могли и надеяться, что на наше послание откликнутся! В столицах ведь так много важных дел, особенно у высоких чинов! Позвольте выразить вам свое почтение и заверить, что…

Обстоятельства, прежде загадочные и туманные, прояснились мгновенно: меня приняли за другого. За кого-то из Цепей или представителя прочих дарственных служб.

Зачем захолустному поселению понадобился кто-то из людей, облеченных властью, я даже не пытался предположить. Зато отчетливо понимал: если сейчас встану и заявлю, что они ошиблись, рискую не дожить до вечера. Звенья так просто никто не зовет, предпочитают обходиться без них. Но если уж позвали, значит, дело серьезное. А у меня три бабы на руках…

– Довольно. Я благодарен за оказанный прием, но ни одной лишней минутой не располагаю.

Женщина понимающе кивнула, обрывая свою скороговорку.

– Итак, в чем состоит ваше прошение?

Троица переглянулась и снова уставилась на меня. Надо сказать, с удивлением и некоторым разочарованием.

Ну конечно, они наверняка рассчитывали, что приедет человек, от начала и до конца вызубривший их беды и тревоги, взмахнет рукой, и, как по волшебству, все само собой наладится! Придется их огорчить. Пусть я и не тот, за кого буду пытаться себя выдать, думаю, уйду недалеко от истины, показав, что Цепи состоят из людей, а люди…

Люди это люди.

– Бумаги рассматривались чинами над моим. Я не принимаю решения, а лишь исполняю их.

Такой ответ не помог пришельцам воодушевиться, но успокоил. И беседу продолжил юнец, водрузивший свою ношу на стол и раскрывший замусоленные страницы.

– Зачитать? – спросил он, обращаясь ко мне.

Я поморщился:

– Лучше расскажите своими словами. Фигуры речи, используемые в подобного рода прошениях…

Как ни странно, это предложение обнадежило моих собеседников.

– Прошение было направлено от имени городских старейшин. Одного старейшины, – поправил себя рассказчик, поймав укоризненный взгляд старика. – И одной семьи основателей.

– Основателей? – не мог не переспросить я, и мне охотно пояснили, правда предварительно найдя нужную запись в книге:

– Ганна-Ди появилось в год шестьсот пятидесятый от основания Дарствия. Это было поселение на землях, пожалованных Дарохранителем нескольким семьям. За ремесленные заслуги.

Что-то слышал краем уха. Еще от отца, когда тот любил вспоминать о служебных делах за вечерней трапезой. А хороших мастеровых и правда всегда и всюду ценили. Настолько, что одаривали даже куда большими сокровищами, чем земля.

– С тех пор сменилось два поколения. К первым семьям начали присоединяться другие, да и сами семьи выросли, и тогда советом старейшин было принято решение просить об изменении положения. Просить о том, чтобы Ганна-Ди вошло в регистр Дарствия как настоящее поселение.

Разумно. Три дома с огородом что были, что не были – поди докажи. А вот на поселение мало кто посмеет покуситься.

– Прошение было удовлетворено последним днем осени года семьсот двадцать восьмого от основания Дарствия. Но, поскольку средств и намерений содержать Наблюдательный дом у старейшин не было, в Ганна-Ди был назначен Смотритель.

Вот ведь жадюги! Хотели и хвостом покрутить, и при деньгах остаться. Но, может, сейчас передумали?

– И о чем же вы попросили теперь?

– О том, чтобы его забрали обратно.

Это сказала трактирщица, причем с хорошо прослушивающимся в голосе недовольством.

– Хотите все же оборудовать Наблюдательный дом в поселении?

– Нет, Боженка нас упаси! – всплеснула руками женщина. – Это еще вдвое расходов, если не втрое, а мы тут не такие уж богачи.

Мне не пришлось притвориться растерянным:

– Но тогда…

– Нам довольно и Смотрителя. Только не такого!

Признаюсь, заявление меня ошарашило. Наверное, потому, что я и подумать не мог о подобном развитии событий. Мне казалось, что Смотрителя спускают сверху, как нечто не вызывающее возражений, а оказывается, кто-то может быть не рад «подарку». И более того, делать все возможное, чтобы…

– В дарственных уставах есть одно положение, – перехватил нить беседы юнец. – Вот, смотрите. – Он откашлялся и зачитал, видимо, воображая себя городским глашатаем: – «Буде Смотритель, попечению которого вверены земли и люди, говорить или совершать действия, несущие вред или иной урон его подопечным, такового проступника надлежит немедленно отстранить от места».

– Вред или иной урон? – повторил я, обращаясь к самому себе, но ответ получил из другого источника:

– А какой вред может быть? Душегубство, к примеру. Вон человека-то убили вчера? Убили. Пусть он не местный, из дальней деревеньки, но ведь умер здесь, в Ганна-Ди, так что, можно считать, есть вред.

Трактирщица, как видно, была готова ухватиться за любую возможность, чтобы поквитаться со Смотрителем. С чего бы? Неужели…

Ну да, вчерашний вечер. Шумная ватага наверняка не в первый и не в последний раз появилась в трактире. И вряд ли кто-то из них хоть раз заплатил за еду и питье. В большом городе такие дела обычны, потому что посетителей всегда много, и то, что потерял на одних, можно с лихвой восполнить на следующих. Но здесь не проходной двор. Жителей не слишком много, а значит, кормежка бесполезных оболтусов наносит ощутимые убытки.

– Урон бывает разный, не правда ли? Скажем, шесть неоплаченных краюх хлеба каждый день. Вроде и невелика потеря, да за год накопится много.

Трактирщица зарделась, поняв, что я раскусил ее причину свергнуть Смотрителя, но не отступила:

– А и что? Нигде такого не сказано, чтобы кормить даром кого ни попадя!

– Это верно, – согласился я. – Но почему все-таки кормите?

– Так он же велел, – насупилась женщина. – Стражи, тоже мне… Себя и то вон защитить не могут!

Как ни прискорбно признавать, в своем негодовании она была права. О каких громких названиях может идти речь, если человек, именующий себя стражником, так легко и просто умирает? Знали бы они еще от чьих рук, вот бы удивились!

– Хорошо. Я понял ваше требование. А теперь поясните, что здесь у вас вообще происходит. Эти стражи божьи, откуда они взялись?

– Я вам скажу, – проскрипел старик, впервые за все время беседы.

Он прикрыл глаза, избавив меня от необходимости смотреть в прозрачно-белые лужицы, совсем не слепые, но явно видящие уже больше за гранью этого мира, чем в нем.

– В том есть и моя вина. Малая или нет, пусть судит кто-то другой. Я родился вскоре после того, как Ганна-Ди стало поселением, и принял хозяйство, будучи совсем мальчишкой, когда отец неожиданно умер. Матушка сильно горевала, искала утешения в чем только можно было и однажды нашла. Побывала в соседнем городе, где есть кумирня, сходила туда, и ей сразу стало легче. Потом пришла ко мне, попросила… Я не смог отказать. Да и никто из других семей не возражал, ведь это было так значительно, иметь свою кумирню поблизости.

Особенно для того, кто хочет казаться чем-то более внушительным, чем есть на самом деле. Понимаю.

– Мы испросили разрешения, отстроили все что понадобилось. Матушка была счастлива. И, на ее счастье, умерла прежде, чем узнала, как они часто меняются, прибоженные эти. Они ведь не живут долго… Жертвовали мы много. Вернее, она жертвовала, моя мать, а потом и ее подруги стали уламывать своих мужей и детей. Так и получилось, что здешняя кумирня разрослась со временем, благо было куда. А десять лет назад держательница снова сменилась. На ту, что вы видели.

Десять лет? Значит, ей сейчас уже около тридцати или больше. Возраст подходит к пределу?

– Она сошлась со Смотрителем. Никто не знает как, но он исполняет все ее просьбы. Стражи эти опять же… Это все она придумала. Для себя. А расходы на нас легли. И добро бы польза какая-то от них была, так нет. Все больше пакостят, а спросу никакого.

– Смотритель не желает вмешиваться?

– Даже не слушает нас. Что, довольно вам доказательств?

Мне, как чиновному человеку? Вполне. Но мне, как самозванцу…

– Я должен лично убедиться в его прегрешениях. Думаю, вы понимаете.

Они не спорили, но, судя по лицам, не представляли себе, как удовлетворить мое желание.

– Мне нужно подобраться к нему так близко, как это возможно, потому что при чужом человеке он будет очень осторожным. Если, разумеется, так грешен, как вы говорите.

– Подобраться… – пожевала губами трактирщица. – Да чтобы он к себе кого-то подпустил?

Наверху заскрипели ступеньки. Обычно демон в обличье Лус ходил неслышно, тише кошки, а тут вдруг позволил себя обнаружить. С чего бы вдруг?

– Подобраться, говорите?

Он спускался медленно, приостанавливаясь на каждом шаге. И сказал то, зачем явился, только ступив на пол:

– Я знаю, как этого добиться.

Шаг пятый

Где-то здесь…

– Это не может быть правдой.

На третью дюжину повторений первоначального запала уже не хватило: голос звучал глухо и прерывисто, правда, чувств в нем не становилось меньше. Но Роалдо Лиени мысленно возблагодарил Божа и Боженку за то, что держательница кумирни Ганна-Ди охрипла прежде, чем он мог бы оглохнуть. В крохотном пространстве закрытой кареты любой шорох казался криком, а стенания прибоженной и вовсе звучали как гром посреди ясного неба. Впрочем, оно было не таким уж ясным еще со вчерашнего вечера.

Убийство стража божьего поначалу не вызвало у Смотрителя никаких особых впечатлений, кроме пренебрежительно-злорадного «наконец-то нарвался». В самом деле, воспитанники кумирни не отличались почтительным поведением даже с теми, кто давал им пищу и прочее необходимое для беспечной жизни, так что рано или поздно, так или иначе беспардонная наглость молодчиков должна была встретить сопротивление. Правда, вряд ли местные жители решились бы сами заняться рукоприкладством. Скорее, начали бы обивать порог смотрительского дома с гневными прошениями приструнить дерзких мальчишек. И вот тогда…

Роалдо невольно улыбнулся, стараясь, чтобы спутница не заметила движение его губ. А то еще, не дай Бож, решит, что смеются над ней, и вместо одного вражеского лагеря появится целых два!

Наверное, это было неправильно и опасно – считать людей, вверенных твоему попечению, врагами, но Смотритель Ганна-Ди ни дня с момента назначения не чувствовал никакого сродства с кучкой самовлюбленных селян, захотевших подняться повыше. Хотя, чего греха таить, получив в руки бумагу, скрепленную десятком разноцветных печатей, Роалдо подумал было, что его судьба решена весьма замечательным образом, ведь не всякому дозвеннику удается заполучить подобный чин. Потому что не у всякого находятся обязанные ему Звенья.

Однако понадобилось лишь несколько часов, чтобы понять: высокое звание было пустым звуком. Жители поселения, испросившие себе опекуна, смотрели на прибывшего Смотрителя как на нечто неодушевленное, вроде того же идола, что ставят в кумирне. Им надо было заполучить дорогую игрушку, но играть с ней никто не собирался: совет старейшин лучше знал, как должна протекать жизнь в Ганна-Ди, и не собирался передавать власть в другие руки. Да, перед Роалдо расшаркивались, улыбались ему, при встрече перебрасывались несколькими ничего не значащими фразами, не отказывали в просьбах, но…

Просьбы никак не хотели превращаться в приказы.

Посреди людской толпы Смотритель оказался словно в стенах темницы. До него никому не было дела, и неудивительно, что, когда он по-настоящему испытывал нужду в добром слове или хотя бы дружеском молчании, помощи ждать было неоткуда.

Роалдо Лиени вел семейную жизнь недолго: к несчастью, супруга умерла при родах, оставив после себя только недолгую память и дочь. Новоявленный вдовец тут же поручил свое новорожденное дитя заботам родителей жены. И потому, что не представлял, как обращаться с младенцем, и потому, что служба в те дни требовала приложения больших сил. Конечно, он любил дочь. Собирался забрать ее к себе, как только дела наладятся, но…

Пришло новое назначение, не располагающее к обзаведению семьей, вернее, строго-настрого запрещавшее супружество, и свеженазначенный Смотритель скрепя сердце попрощался с прежними мечтами. Когда-нибудь он, конечно, надеялся перевезти дочь в Ганна-Ди, под свое крыло. Тайно, скрывая ото всех истинную причину своих действий. Однако печати на свитке назначения будто обладали волшебной силой: раз сказано – никакой семьи, так и случилось.

О смерти дочери он узнал с опозданием. На похороны не успел, смог только постоять у надгробия. И винить-то было некого, сама простыла по ранней весне, слегла, да так больше и не вставала.

Горе не стало таким глубоким, как могло бы. Скорее, Роалдо мучили бесконечные вопросы «за что» и «почему», не предполагающие внятного ответа. Но даже они хотели быть заданными, а рядом не оказалось никого, кроме…

Он редко посещал кумирни в юности и еще реже бывал в них, поступив на службу. И все же только там Смотритель Ганна-Ди рассчитывал оказаться в тишине и покое, а главное, избавиться от общества людей, для которых был всего лишь предметом с красивым названием. Он не надеялся найти помощь под высокими сводами перестроенного старого замка и, наверное, именно поэтому нашел.

Было произнесено мало слов, зато худощавая ладонь, накрывшая его пальцы и подрагивавшая в такт биению сердца, принесла с собой успокоение. Правда, довольно скоро оказалось, что даже божьи дары имеют свою цену, особенно когда их дарители носят человеческое обличье…

– Это не может быть правдой.

И Роалдо начал платить по счетам. Все новым и новым. Поначалу он даже не задумывался о том, что делает. Потом начал испытывать злорадное наслаждение от недовольного вида старейшин, тем не менее подписывающихся под его приказами. Только намного позже, когда приютские дети выросли, Смотритель Ганна-Ди сообразил, что собственными руками поселил в своей тюрьме надежную стражу. Стражу божью, как ее быстро прозвали местные жители.

– Это не может быть правдой…

Она уже почти шептала, Доррис, держательница кумирни. Шептала и исступленно смотрела в одну точку, благодарение Божу, находящуюся далеко от лица Смотрителя.

– Почему же?

Роалдо постарался не подпускать в голос лишнего ехидства, но удержаться от того, чтобы усугубить мучительные размышления своей спутницы, не мог. В конце концов, не все же кому-то одному страдать?

– Ты думаешь…

– Он рассуждал разумно.

И в очень удобном направлении, как ни странно. Слова Смотрителя было бы держательнице маловато, ведь она, как и все прочие жители поселения, видела перед собой не человека, а титул. Зато произнесенные кем-то другим пугающие предположения вдруг обрели безраздельную власть над Доррис. Такой непоколебимой и уверенной в себе Доррис.

– Но кто бы мог решиться на такое?

Да кто угодно, подумал Роалдо. И до того, как возникла стража божья, кумирню не особо жаловали, правда, пожертвования делали исправно. А уж после, когда стало ясно, что понадобится все больше и больше денег, ганнадийцы начали смотреть на кучку прибоженных весьма косо.

– Разве недовольных мало? Твои воспитанники не вызывают у местных никаких добрых чувств.

– Лишь у тех, кто не хочет принять истинную веру! – В голосе прибоженной вновь прорезалась, казалось бы, полностью истраченная сила.

– Таких, смею напомнить, здесь большинство.

Доррис сжала худые пальцы, но кисти рук стали похожими больше на ежей, чем на кулаки.

– Они не желают верить.

– Ты не сможешь их заставить.

– Я? – Взгляд женщины стал осмысленным впервые за всю дорогу. – О нет, это ты их заставишь!

– Как, позволь узнать?

– Ты же Смотритель! Люди подчинятся твоему слову. Особенно когда за словами будут стоять… – По губам прибоженной скользнула улыбка, от которой хотелось отвернуться и сплюнуть. – Они будут готовы скоро. Совсем скоро. Уже сейчас, увидев мертвого собрата, они почувствовали праведную ненависть. Нужно только немного времени, чтобы она созрела. Совсем немного времени.

Держательница вновь страдальчески стиснула губы, а Роалдо подумалось, что за намерениями прибоженной кроется что-то еще, кроме желания обратить всех в свою веру. Она торопилась. Весь последний месяц. Знать бы еще, куда и зачем.

– Нельзя позволить убийце закончить то, что он задумал. Мне нужна защита. Надежная защита!

– Хочешь нанять солдат?

– Нет. У меня достаточно моих стражей. – Последнее слово Доррис произнесла почти любовно. – Но стража хороша только тогда, когда ей есть что охранять. – Она помолчала, прислушиваясь к стуку копыт. – Мне нужны стены. Неприступные стены.

– Чем плохи нынешние? – искренне удивился Роалдо.

Держательница посмотрела на него как на умалишенного.

– Твои подопечные разобрали большую их часть еще тогда, сооружая кумирню. Нужно вернуть все на место!

– Предлагаешь разобрать твою обитель?

– Ты построишь новые стены, – торжественно заявила Доррис.

– Я не каменщик, да и здесь не найдется достаточно работников, а значит, придется нанимать людей. И сколько все это будет стоить?

– Сам разберись.

Карета остановилась. Держательница вышла в услужливо распахнутую дверцу, оставив взамен себя облачко пыли, взметнувшееся с сиденья. Роалдо проводил прибоженную взглядом, взмахнул рукой, разгоняя помутневший воздух, и крикнул вознице:

– Возвращаемся, да поживее!

* * *

Путь от кумирни обратно занял куда меньше времени, ведь не приходилось щадить тощее тело держательницы, избегая тряски и прочих спутников быстрой езды. К тому же Роалдо и вовсе не заметил течения минут, потому что его мысли наконец-то смогли вернуться к предмету намного более интересному, чем приказы обезумевшей от страха держательницы.

Прелестная белокурая девица – вот о ком думал Смотритель всю дорогу, вспоминая, как лучи утреннего солнца сияли золотом в ее коротких локонах, как нежно румянилась кожа, как вздымалась при каждом размеренном вдохе высокая юная грудь, не требующая поддержки корсажа, как…

Роалдо Лиени никогда не считал себя охочим до женских прелестей, но в этой незнакомке ощущалось что-то непривычное. Конечно, она была чужой в Ганна-Ди, что не могло не радовать, и все же не только названное обстоятельство заставляло вновь и вновь вспоминать мимолетную встречу. Девушка была… Да, именно свободной!

Несмотря на присутствие супруга, несмотря на все неприятные и непредвиденные события, казалось бы сковывавшие любое дикое и непокорное сердце, блондинка выглядела так, будто в любой миг легко может покинуть не то что рукотворную тюрьму, а даже собственное тело, что нет стен и замков, способных ее удержать. Словом, белокурая чужачка была наполнена тем, что Смотритель Ганна-Ди не ощущал уже много долгих лет. И если бы она согласилась поделиться хоть крохотной частью своего сокровища…

Перед входом в трактир Роалдо пришлось остановиться и не меньше двух минут глубоко дышать, чтобы успокоить биение сердца. А потом распахивать дверь, молясь, чтобы кровь, прилившая к лицу, успела отхлынуть.

Трактирная зала была почти пуста, как он и ожидал. Но главное, за столом, придвинутым к полуоткрытому окну, сидела та, кто сейчас почиталась Смотрителем Ганна-Ди единственной женщиной в мире.

Безукоризненно затянутые шнурки корсажа, застегнутый ворот нижней рубашки, локоны, убранные под широкую ленту, – все это могло казаться оковами на ком-то другом, но белокурая красавица словно нарочно подчеркивала клеткой приличий свою внутреннюю свободу, потешаясь над правилами, а не послушно исполняя их.

Пышная хлебная лепешка, от которой тонкие пальчики отщипывали по крохотному кусочку и отправляли в изящно приоткрытый ротик, напомнила Роалдо, что сегодня он так и не успел позавтракать. Правда, чувство голода тут же сменилось другим, не менее томительным.

– Нас не успели представить друг другу… Позволите присесть за ваш стол?

Девушка не ответила, лишь невинно посмотрела на мужчину сквозь полуопущенные ресницы.

– Меня зовут Роалдо. Роалдо Лиени. Я Смотритель этого места.

– Смотритель трактира? – с искренним удивлением и одновременно лукаво переспросила блондинка.

Оставалось только улыбнуться и исправить оплошность:

– Смотритель Ганна-Ди. К вашим услугам, эрте…

– Лус. Мори со-Литто по мужу. – Последние слова, выделенные особым тоном, подсказали Роалдо, что он находится, по крайней мере, на правильном пути.

– А где, позвольте узнать, ваш супруг? Как он мог оставить в одиночестве такую прекрасную женщину?

– Отдыхает, – коротко ответила девушка, не преминув загадочно улыбнуться. – И в моем одиночестве, пожалуй, следует винить как раз вас, любезный. Не вы ли утомили моего Хани долгой утренней беседой?

Воркующий голос вызвал к жизни горстку мурашек, задорно прокатившихся по спине, и Смотритель Ганна-Ди почувствовал, что дуреет от странного сочетания показной скромности и вызывающей дерзости, присутствующих в каждой черточке собеседницы.

– Служба, знаете ли… – вот и все, что он смог пробормотать в ответ.

– Служба, да, – согласилась блондинка. – Ох уж эта служба! Иногда мне кажется, что вы, мужчины, почитаете ее намного больше, чем женщин. Вот вы наверняка влюблены в свою, не так ли?

«Я ее ненавижу», – хотел бы сказать Роалдо, но смелости не хватило.

– Таково мужское предназначение – служить.

– А в чем тогда состоит предназначение женщины? – томно понизив голос, спросила Лус Мори со-Литто.

Смотритель Ганна-Ди мог бы поклясться: какими бы грязными ни были его собственные мысли, то, что крылось на уме у белокурой бестии, давало им сто очков вперед. Ощущать себя не просто соблазненным, а соблазняемым… Давненько подобного блаженства не выпадало на долю Роалдо Лиени.

– Может быть, в том, чтобы облегчать наше служение? – робко предположил он.

Блондинка усмехнулась. Чуть свысока, еще больше оттенив свою недосягаемую доступность, и Смотритель смущенно вернулся к избитым фразам:

– Ваш супруг, должно быть, очень счастливый человек.

– Должно быть, – охотно согласилась она.

– Редким мужчинам так везет в жизни.

– Потому что редкие мужчины признаются себе в своих желаниях.

В любом обществе эти слова сочли бы неприкрытым приглашением к действию. Но Роалдо все еще медлил, боясь и одновременно отчаянно желая прикоснуться к чужой свободе. Медлил, пока не услышал задумчивое:

– Но те, кто осмеливается, никогда не жалеют об этом…

Он не выдержал, поймал хрупкую, причем вовсе не болезненно худую, как у Доррис, ладонь и прижал ее к своим губам. Так сильно, как только посмел.

Белоснежная кожа была гладкой, как самый лучший шелк, но не обладала прохладой дорогой ткани, а, напротив, словно пылала огнем. И что-то похожее на алые огоньки сверкнуло в глазах блондинки, когда Роалдо поднял взгляд, с трудом оторвавшись от ничуть не препятствующей поцелуям руки.

– Я могу счесть это…

– Считайте чем вам будет угодно, – снисходительно разрешила Лус Мори со-Литто.

– Я…

– Знаете, есть на свете женщины, сил которых хватает для исполнения не одного только предназначения, а, к примеру, двух. И если сил достаточно, грешно отказывать страждущим.

Она была по-настоящему вольна делать что заблагорассудится. Другая на ее месте выглядела бы гулящей девкой, позволяя себе подобные вольности, но эта… Эта блондинка вела себя так, будто весь мир был дан ей в безграничное владение. И Смотритель Ганна-Ди вдруг понял, что рад стать для нее хотя бы верным слугой, если госпожа изменит свое решение.

Но она не стала ничего менять:

– Мой супруг дан мне судьбой, и я смиренно приняла сей дар в первую же минуту. Я дала обещание быть рядом с ним, что бы ни случилось, а это значит, куда бы ни пришлось отправиться мне, он тоже должен оставаться вместе со мной… Беда лишь в том, что он скучный человек, и, чтобы заставить его сидеть на одном месте, моей любви хватает не всегда. Лишь одни узы на свете способны удержать самых непоседливых… Особенно если такой человек еще и скупец.

Деньги. Конечно же деньги! Но где их взять?

– Вознаграждение помогло бы моему супругу решить остаться.

Блондинка поднялась с лавки, становясь в глазах Роалдо еще выше, чем тому казалось прежде.

– Скучные люди любят работать. А в вашем подчинении столько земель, что на них обязательно должна найтись какая-нибудь работа.

И сейчас…

Слушать беседу с улицы было не очень удобно: отдельные слова смешивались с шумом ветра, голосами других людей и прочими звуками, в изобилии наполняющими любое поселение. С другой стороны, мне не особенно хотелось вникать в подробности происходящего. Хотя бы потому, что излишняя осведомленность могла помешать казаться искренним. А еще потому, что завораживающий голос Лус напомнил о том, где располагается самое слабое место мужчины.