Текст книги "Балапан, или Как исчез из России один народ"

Поход за червями

В Новосибирск наша парочка прибыла утром. Первым делом занялись своим, как сказали бы сегодня, имиджем. Вернее, имиджем обоих занялась Зарина. На Роберта она надела длинный кожаный плащ и шляпу со слегка расширенными полями, такие только-только входили в моду, костюм с пуговицами в два ряда, рубашки, галстуки… Себе же купила несколько платьев, строгих и не очень, а также пальто, такое красивое-красивое, с меховым воротником. Роберт, как увидел ее в таком наряде, испытал некоторый шок, вот уж действительно одежда делает человека. Пальто так красиво подчеркивало ее тонкую талию, а длинные, густые, черные как смоль волосы, небрежно разбросанные по плечам и спине, вившиеся крупными локонами, ниспадавшие из-под берета, залихватски сдвинутого набекрень, делали ее весьма аппетитной и соблазнительной. Две женщины, которые были у него до нее, уступали ей по всем параметрам, во всем! «Надо же, и такая красота продается за дешевые деньги», – подумал он. Она примеряла и норковую шубку, долго примеряла, но все же не решилась купить, цена была слишком уж заоблачная. Роберт готов был платить, но учитывая, что в ближайшем будущем предстояла жизнь на колесах, от шубки пришлось отказаться. Из магазина вышли два совершенно других человека, респектабельная пара, дети секретаря обкома, никак не ниже.

Бесцельно гуляя весь день по городу, который их особо не впечатлил, Роберт хотя и был поглощен общением с Зариной (ему нравились ее чувство юмора, жизнерадостность, манера говорить, даже ее болтливость), все же мучился вопросами: «Куда теперь, что теперь?» Домой к Апашке возвращаться рановато, там страсти, наверно, не улеглись, да и с Зариной не очень бы хотелось там объявляться. Немногим более года и прошло-то всего. Она продолжала говорить, а он отвечал односложно «да» и «нет» и часто невпопад…

– Ты не иначе как решаешь одну из мировых проблем? – вернула его к действительности Зарина.

– Я прикидываю, куда нам с тобой теперь поехать. Тут оставаться что-то не хочется.

– Я согласна с тобой хоть на край света, даже если буду знать, что на том краю ты меня бросишь и я не смогу оттуда выбраться никогда, я все равно бы поехала.

– Русские своих не бросают…

– Так то русские, а мы-то с тобой, похоже, не русские.

– На край света, так на край света, – решился Роберт. – На этом краю света живет Апашка…

Он хотел было пояснить, что значит «апашка», но Зарина его опередила:

– Мне хорошо известно, что значит «апашка». Казахский язык, принадлежащий тюркской группе, мне знаком…

Ехали с комфортом, в двухместном купе, и наслаждались жизнью и друг другом. Несмотря на род занятий Зарины, она была, по сравнению с предыдущим опытом Роберта, какой-то неумехой и даже немного скромной, что не присуще девочкам такой профессии. Но вопреки или благодаря… с ней было очень хорошо. В приятном обществе время пролетает быстро, они и не заметили, как добрались до Индербора. Вошли в дом, в котором никого не оказалось, кроме сидящей к ним спиной Асимгуль. Она не обернулась на шум открывающейся двери и стук у порога.

Он окликнул «Гуля», но она не услышала, хотя была совсем рядом. Тогда он тронул ее за плечо, легонько разворачивая к себе. Она повернула голову, но глаза вместе с головой не пошли, а остались там, где были до этого, на старом месте, только спустя несколько мгновений глаза догнали поворот головы и, не останавливаясь, перегнали, не остановились на его глазах, проехали дальше, потом двинулись в обратный путь, при этом голова уже оставалась неподвижной, теперь взгляд проскользнул и в обратную сторону, не останавливаясь, мимо, и снова повернул обратно, глаза все сужая амплитуду наконец-то нашли его глаза и уставились в них, при этом выражение лица не менялось, застывшая «счастливая» мина, готовая к смене эмоции в следующий миг на любую, от безудержного смеха до горького плача.

– Это ты, что ли, Балапан?! – после паузы заплетающимся языком сказала Асимгуль. – Или мне это снится? Ну-ка дай я тебя ущипну, сплю я или не сплю…

– Это себя надо ущипнуть, балда, – ответил Роберт, – заливаешь свое горе, и давно?

– А ты откуда взялся? – не обращая внимания на вопрос, спросила она в том же «заплетающемся» стиле. – Не было, не было, а потом – бац – появился.

– Завтра проведи с ней воспитательную работу, Зарина.

Теперь Асимгуль заметила Зарину.

– А это ты уже и жениться успел?

– Нет, еще не успел…

– Может, ты уже и Балапанчиков настругал? – не принимая ответа, всхлипывая сказала Асимгуль и перешла на рев…

– Ладно, перестань, а где Апашка, с ней все в порядке? Где Айжанка и Динара?

Но она не ответила, а продолжила свой горький плач, пока не уснула.

Спустя некоторое время пришли и остальные члены семьи. Мы опустим восторги от радости встречи и перейдем сразу к «существу вопроса».

– Балапан, Балапанчик, ты рано приехал, тебя обнаружат, они здесь караулят все время, – со стоном промолвила Апашка.

– Ничего, Апашка, прорвемся… Как дела в соленой промышленности? Какие новости вообще?

– Пока тебя не было, приезжал командир роты Куныша и рассказал о его смерти.

– Ну и… – Роберт весь превратился в слух.

– Его расстреляли свои же.

– За что!? – машинально спросил он, не веря своим ушам.

– Потому что он отказался участвовать в расстреле своего товарища по оружию!

– Типично для него, Апашка, узнаю твое воспитание. Я горжусь им, Апашка, и ты гордись своим сыном. Какой молодец его ротный…

– Да… Он пытался его спасти, но ничего не смог, и комбат тоже. Этот ротный командир, Степан Еременко, и некоторые фамилии назвал: на расстреле настоял некто А. С. Нечипуренко.

– Что-о?!.. – Роберт сел там, где стоял.

– А где живет этот ротный Степан?

– Он оставил свой адрес. Он с семьей живет в Киргизии, приглашал в гости.

Зарина внимательно наблюдала за этой сценой, мало чего понимая, но информацию в память отложила. Апашка запретила Роберту высовывать нос из дома, какое-то время он и не высовывался, но дело молодое, ему захотелось посетить знакомых, да и опасность не принимал всерьез. Он решил посетить Катю. При живой Зарине, зачем бы она была ему нужна?! Полигам. Но он ей не нужен был совершенно, так как вернулся с войны без вести пропавший муж. Знал бы Роберт, не поперся бы к ней. Он позвонил в дверь, открыл собственноручно ее муж. Роберт опешил, но быстро нашелся:

– Там вашу супругу вызывают на работу.

– Кто вызывает?

– Работа, – разозлился он тупости и неуместному присутствию этого субъекта.

Когда возвращался домой, ему показалось, что за ним следует кто-то. Он сделал круг, тень на расстоянии следовала за ним. «Понятно, – подумал Роберт, – придется урыть…» Придя домой, он сказал Зарине, чтобы была готова отчалить. А сам взял лопату и пошел в лес. Динара спросила:

– Балапанчик, ты куда?

– Червей накопаю.

– Так за нашим сараем есть черви!

– Я знаю одно место, где особенно жирные.

– А можно я с тобой?

– Ты помоги Зарине, ей как раз нужна твоя помощь, я скоро вернусь.

– А на рыбалку возьмешь?

– Возьму-возьму, если будешь умничкой. Он пошел по направлению к леску, неширокой полосой прорастающему вдоль берега Урала. Предположения его не обманули, за ним увязались теперь сразу три человека. Роберт прибавил ходу, «надо бы успеть уйти подальше от поселка, поглубже в лес». Его преследователи приближались, Роберт сначала ускорил шаг, но они не отставали, они, похоже, тоже желали уединения. Роберт перешел на бег, незнакомцы последовали его примеру, неумолимо сокращая расстояние. Когда преследователи были уже достаточно близко, Роберт резко остановился и развернулся лицом к ним. Самый энергичный из них угрожающе близко приблизился к потенциальной жертве и, вытаскивая кинжал, сквозь зубы произнес:

– Молись, шакал, пришел твой конец…

У Роберта не осталось времени вступать в дискуссии. Он вытащил руку из кармана, которая во время всей его прогулки была там, невзирая на то, что с рукой в кармане неудобно бежать… Наган выстрелил, пуля угодила в левую сторону груди. Обладатель этого «нежданчика» как-то по-театральному раскинул руки и рухнул в двух шагах от Роберта.

– Ложись, – скомандовал он двум другим. Оба опешили от такого неожиданного поворота событий.

– Считаю до трех, уже два, – произнес он своим ледяным тоном, уже известным читателю, и когда команда была выполнена, продолжил, – носом в землю, руки за голову, кто пошевелится, сразу определю в компаньоны предыдущему шакалу, не успевшему помолиться. Кстати, с молитвами можно начинать… Я не хочу вас лишать жизни, не желаю убивать, но найдите мне хоть одну причину не делать этого… молчите, нет аргументов. Понятно.

Роберт подошел к одному из них и выстрелил в затылок. Тело слегка подпрыгнуло и осталось лежать неподвижно.

– Жить хочешь? – спросил последнего, – ответа не надо. Если ты похоронишь своих приятелей – отпущу! Я понесу лопату, а ты этого героя.

Тот собирался его взвалить на плечи, но Роберт сказал:

– Можно и волоком…

То же было проделано и со вторым, не успевшим помолиться.

– Здесь…

Выживший принялся копать могилу своим пять минут назад живым и здоровым друзьям. Друзьям, которым крупно не повезло. Жертва не торопилась с земляными работами, ему было обещана жизнь за прилежание в деле, но обещание не было сдержано… Остаток земляных работ Роберту пришлось выполнять самому. Еще до наступления темноты он тщательно исследовал место преступления на предмет каких-либо следов и, устранив их, а также тщательно замаскировав братскую могилу листьями и старыми ветками, покинул место действия.

Вернувшись домой, он столкнулся с Динарой, она его спросила:

– А где черви?

– Я их закопал.

– А почему, не жирные оказались? Говорила же, за сараем копай.

Роберт, взяв адрес ротного Степана Еременко, Зарину, два чемодана и, трогательно распрощавшись, уехал снова. На сей раз путь лежал в Киргизию.

Конец одной разлуки

Сильвия успела вернуться к дню бракосочетания Амалии и Петра Семиуглова. Всего пару недель раньше уехал Роберт. Первое обстоятельство ее обрадовало, последнее огорчило, но не так чтобы уж очень. Больше ее печалило, что Нахтигальчика еще не было на месте.

Амалия стала Семиугловой, избавилась от ненавистной немецкой фамилии, а с русской ей все двери стали открыты. Так ей открылась дверь школы, куда она устроилась на работу учительницей начальных классов. И хотя ее звали Амалия Эмильевна, но она была Семиуглова, и последнее обстоятельство было сильнее первого. Директор школы принял ее с радостью; была бы она Шмидт, вопрос о принятии на работу и не встал бы – чему может немка и, стало быть, фашистка научить советских детей?!

После стольких, мягко говоря, безрадостных дней, месяцев и лет, времени, полного отчаяния и неизвестности, потери близких, после стольких голодных лет… радости теперь сыпались одна за другой. Нашелся Роберт, мужчина, защитник, который разрулил, казалось бы, безвыходную ситуацию, хотя такое радикальное решение проблемы не совсем понравилось Амалии. Но проблемы нет, и это такое облегчение, такая радость, ведь ничто не препятствует устраивать свою жизнь. Следующая радость – Сильвия вернулась, она выстояла, она осталась живой, уже это достойно уважения, не в обиду будь сказано к невыжившим… Своего Нахтигальчика она ждала еще мучительно долго, целых две недели. Он аккуратно опоздал к бракосочетанию Амалии, прибыл буквально на следующий день. Сильвия сказала, что это так характерно для него, в этом он весь, он, мол, и на собственные похороны опоздает. Это тоже была радость не только для Сильвии – за нее, с ней вместе, порадовались и остальные.

Молодожены собирались жить в более-менее просторной квартире, предоставленной Амалии преждевременно усопшим Подопригорой, из-за девчонок, они были все-таки еще молоды для самостоятельной жизни. Но тут так вовремя вернулись Сильвия и Нахтигаль, которым, разумеется, жить было негде, и они заботу об Эмме и Нелли взяли на себя с удовольствием. Все стороны были счастливы. Единственное, что портило праздник жизни, – отсутствие Роберта. Где его носит нелегкая, Амалия как старшая сестра hat sich Sorgen gemacht[21]21
  Это ее заботило.


[Закрыть].

Александр Нахтигаль хотя и выжил, но со значительной потерей здоровья. Внутри не осталось ни одного здорового органа – если перечислять, это печень, желудок, сердце, мочевой пузырь, двенадцатиперстная кишка… глухой на одно ухо полностью, а на другое слышал не более 50 процентов, и кроме того, если хотите – снаружи, полная утрата мужской силы.

Эту весть Сильвия приняла безропотно, все затмевала собой радость от вновь обретенного живого Нахтигальчика. Теперь их ничто и никто не разлучит. Хотя они и поженились, чему робко пытался воспрепятствовать Александр Нахтигаль, она оставалась девственницей. Никогда ни одного слова упрека от нее он не услышал за всю жизнь вообще и в частности из-за своей неспособности иметь близость с ней. Медицина помочь ему оказалась бессильной, а она, Сильвия, сделала целью своей жизни привести его в норму или хотя бы продлить его дни, настолько насколько это возможно. Алтайский край необычайно богат лечебными травами, и она принялась изучать их. По этой теме прочитала все, что ей попало под руки, все, что могла достать, в том числе и за большие деньги. В вопросе литературы хорошо помогала старшая сестра. Кроме того, она ездила ко всем известным и неизвестным народным целителям и ценой целенаправленных и неимоверных усилий преуспела в познании.

Несмотря на все свои болячки, на дискомфорт от этого и много от чего другого (не будем забывать, что они были немцы и жили в советской стране сразу после войны с такими же немцами, ну или чуть-чуть другими), несмотря на множество других проблем, связанных с прочими лишениями, они умели радоваться жизни и радовались по любому пустяку – бабочке на цветке, радуге после дождя, причудливым тучам, звездному небу. Они не читали стихов и не писали их, если не считать песенки, что он сочинил для нее. Но это не мешало им быть поэтами. Глядя на них, Амалия заряжалась жизненной, жизнелюбивой энергией, как батарейка из сети. У Сильвии и ее Нахтигальчика был до стыдного узкий кругозор, но это им не мешало, а скорее наоборот, помогало быть счастливыми, иметь смысл жизни. Амалия нередко ставила себе вопрос, а надо ли быть высокообразованным, разносторонним, чтобы понять смысл жизни… Практиковала Сильвия не только на своем Нахтигальчике, но и старшую сестру вылечила от бесплодия. Причиной этому бесплодию, видимо, послужил аборт, который ей пришлось сделать по желанию Подопригоры, не пожелавшему иметь ребенка-«немчуренка», да и сама Амалия не хотела дитя от ненавистного человека. Аборты делать в Стране Советов было запрещено. Страна требовала рождать новых героев, потому как все старые были в концлагерях или уже на том свете. Поэтому эту процедуру проводили подпольно, порою малоквалифицированные и слабосмыслящие во врачебном деле коновалы.

Теперь она очень хотела родить маленького «семиугленка», но не получалось. Семиуглов – человек, воспитанный простой деревенской женщиной Пелагеей, которая не привила ему царившую ненависть к немцам. Сама она лишилась мужа, когда ему, маленькому Петруше, был лишь годик. Мужа вызвали в НКВД, и он не вернулся. Пропал. Чего-то добиться запросами и прочей писаниной, хождением по инстанциям она не смогла. Что она могла предпринять? Просто всю жизнь его ждала, верно ждала, но он не объявился. Воспитанный ею сын, человек Семиуглов, разумеется, хотел детей, но не так чтобы «здесь и сейчас», торопиться некуда, вся жизнь впереди, когда-нибудь все образуется. А пока он мог обходиться вполне и без детей. Он сильно любил Амалию, свою Алю, и его вполне все устраивало. На фронте Семиуглова контузило, и это имело последствия – его иногда «перекрывало», особенно когда он бывал «под мухой». Случилось однажды, он хорошо поддал – на работе обмывали премию. А уже дома произошел такой случай «перекрытия», что он начал громить все в доме, но надо заметить, Амалию не тронул, она была для него неприкосновенна, даже если он в состоянии аффекта. Амалия специально ничего не убирала, и утром он увидел следы опустошения. Долго не мог поверить, что сам все это учудил. Амалия налила полстакана водки и протянула мужу, так как он производил очень жалкое впечатление. Как побитая собака, он, не поднимая глаз, выпил. Она сказала:

– Петруша, пожалуйста, не надо больше.

Не отрывая глаз от пола, он буркнул:

– Не буду…

– Я тебе верю. Ты человек слова.

Она никогда не контролировала, выпивает он или нет, считала ниже своего достоинства. Но для себя решила, если еще один погром – Feierabend[22]22
  Зд.: конец всем отношениям, конец всему.


[Закрыть]. Хотя ему об этом решении не обмолвилась, он понял, что еще один раз – и он холостой. Пелагея воспитала сына проницательным. Не то чтобы он совсем ни капли больше не пил, этого бы и Амалия не желала – кто не пьет ни капли, когда-нибудь срывается опять; просто он усвоил, где граница, за которой кончается контроль, на какой рюмке нужно остановиться, и не пил эту последнюю, пожалуй и предпоследнюю, для надежности.

Страна отходила от последствий страшной войны, залечивала раны. Тяжесть утрат помогало вынести время; оно притупляло острое, сглаживало шероховатое, покрывало слоем временной пыли болящее. Тут и там создавали, налаживали, организовывали и строили, строили, строили…

Благодаря чиновничьему беспорядку Нахтигали, Сильвия и Александр, а также Эмма и Нелли прожили в квартире Амалии более двух лет, но потом нашелся дотошный чиновник, раскопал и вытащил на свет факт незаконного занятия немцами такой прекрасной квартиры, в то время когда настоящие советские граждане ютятся в коммуналках. Он восстал против такой оккупации, и им пришлось освободить квартиру. Куда деваться – они долго не раздумывали и перебрались в Троицкое, в село, где они и жили в начале войны, где осталась могила их матери. Факт переселения огорчил, пожалуй, только Нелли, ей приходилось расставаться с таким количеством друзей и подруг. Сильвии, наоборот, даже было на руку, сразу за избой – природа, ее травы, теперь не надо было тратить столько времени на путь «туда и обратно». Да еще и периодически наезжавший Роберт подарил ей велосипед, при помощи которого она добиралась до каждой поляны в лесу, каждой опушки. Ее Нахтигальчику нравилось здесь больше, чем в городе, уже потому, что Сильвии это нравится. Эмма уехала с радостью, потому что так лучше. Пожалуй, в одном было небольшое разногласие, нет, не разногласие, скорее несоответствие вкусов. Нахтигальчик, как выросший вблизи Волги, любил есть рыбу, и не только есть, но и добывать, а Сильвию в трудармии хорошо накормили рыбой с червями, и она терпеть не могла даже ее запах. Нахтигальчик, конечно, тоже перестал есть рыбу дома, но в гостях или в каких других подобных случаях… Сильвия потом его три дня близко не подпускала.

Огороды были огромные, а из всех механизмов для их обработки – лопата. Кто пережил голод, не станет жалеть своих трудов на посадку и окучивание, да и немцы никогда не боялись работы. Поэтому понемногу к ним стал приходить если не достаток, то хотя бы ушло время, когда они голодали, или менее худое время, следовавшее за ним, когда они перестали голодать, но все еще жили впроголодь.

Пойми разницу, читатель. Скорее всего ты не знал, что такое голод, и хорошо, что это так. Постоянное чувство голода, когда желудок требует, требует и требует – утром, когда просыпаешься, вечером из-за этого требования не уснуть, когда хочешь обмануть желудок, засунув туда пайку хлеба в 600 граммов за весь день, создать впечатление, что проводил в свои внутренности откормленного быка. При этом работая изнурительно. Тратишь миллион калорий, а получаешь пшик. А где брать эти калории? Вот организм и обгладывает твои кости изнутри, да так что они вылезают наружу. Голод – это когда ни о чем другом, кроме еды, думать не способен, даже когда разговариваешь на отвлеченные темы, в голове сверлит одна мысль, любая беседа заканчивается чем-то, что можно засунуть в желудок. Вряд ли у человека есть орган, требования которого сложнее удовлетворить, чем этого. Хочешь свет – открой глаза, хочешь – не хочешь, слушай звуки. Хочешь кушать, а взять негде…

Жить впроголодь – это иногда иметь сытый желудок, а когда он наполнен, тогда тянет поговорить о прекрасном одних; на выпивку – других; на подвиги – третьих… Мало-помалу, что такое голод, забыли и немцы, наверно, в числе последних в послевоенной стране. Забыли, но не так чтобы насовсем.