Текст книги "Как очаровать распутника"

Эми знала также, что родители исполнились приятных ожиданий, и эта мысль ночами не давала ей сомкнуть глаз. Она чувствовала себя виноватой – еще бы, после стольких неудачных сезонов! Ей хотелось порадовать отца с матерью. Сделать их счастливыми! Однако если Эми выйдет замуж лишь для того, чтобы обезопасить свое будущее, она сама будет несчастна. Хуже всего было то, что Эми не рассказывала родителям о своих дурных предчувствиях. Она до последней минуты надеялась переговорить с мистером Кроуфордом. Отец и мать встревожились бы, узнай они правду!

Хотя они встревожились бы еще больше, если бы знали, что произошло сегодня вечером.

Эми ведь дала себе клятву исправиться, но снова потерпела поражение. Смущение снова взяло над ней верх, и бедняжке пришлось скрываться в библиотеке. Краткий миг победы над самоуверенным повесой забылся, стоило ей снова переступить порог бального зала. Все время она была начеку, уверенная, что Дарсетт попытается ей досаждать. Правда, больше она его не видела, и все же тревога убила все удовольствие от вечера. Эми снова задалась вопросом, не сделала ли ошибки, приехав в Лондон.

Тихий стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Из-за двери выглянула головка Джорджетты.

– Как хорошо, что ты еще не спишь! – Ночная сорочка казалась слишком просторной для ее стройной фигурки. Подойдя к ночному столику, девушка поставила на него свою свечу. – Не посидеть ли нам немного?

И подруги уселись на кровати, скрестив ноги. Простыни благоухали летней свежестью, что совсем не соответствовало мрачному настроению Эми.

– Прошлым вечером нам не удалось поболтать – слишком поздно приехали. А сегодня пришлось готовиться к балу, – сказала Джорджетта. – Я только мельком взглянула на твои наброски, но завтра рассмотрю их как следует, когда будет больше света.

Огонек свечи отбрасывал тень на лицо Джорджетты.

– Жаль, что ты ушла из бального зала.

Эми не хотелось объяснять, какие причины вынудили ее уйти. Тема все еще была слишком болезненной.

– Тебе понравилось танцевать с Бофором?

– Пожалуй, да. Он красив и остроумен.

– Тогда в чем дело? – спросила Эми.

– Он настроен очень решительно, – ответила подруга.

– Что ты имеешь в виду?

– На этой неделе он дважды добивался моего согласия покататься с ним в парке. А сегодня захотел знать, какие развлечения я запланировала на этой неделе.

– Похоже, он очарован, – сказала Эми. – А ты не питаешь ответных чувств?

– Бофор мне нравится, но слишком уж он настойчив. Джентльмену негоже преследовать леди. Разумеется, мама все заметила и выразила одобрение. – Она фыркнула. – Ведь он унаследует графский титул и имение, – произнесла Джорджетта, подражая высокомерной манере разговора матери.

У Джорджетты была весьма энергичная и властная мать, и по этому поводу Эми сочувствовала подруге.

– Твоя мама настаивает, чтобы ты вышла замуж уже в этом году?

– Да, она полагает, что мне давно следовало бы стать замужней дамой. Ей невыносима мысль, что прочие красотки давно замужем, а я еще нет. Когда прошлой осенью женился брат, я думала, мама смягчится, а она сделалась еще настойчивей. Постоянно сравнивает меня с Сюзанной.

Старший брат Джорджетты, лорд Рамзи, оставил привычки закоренелого повесы, влюбившись по уши в леди Сюзанну, ныне леди Рамзи.

– Слава Богу, папа на моей стороне, – продолжала Джорджетта. – Я выйду замуж лишь в том случае, если при одной мысли о возлюбленном стану терять аппетит и падать в обморок!

Эми рассмеялась.

– Откуда ты набралась столь странных мыслей о том, что чувствуют влюбленные?

Джорджетта усмехнулась.

– Именно так Сюзанна описывала свои чувства к моему брату. Но, в конце концов, она просто глупая гусыня, а у меня слишком здравый ум для подобной чепухи. Вероятно, я закончу свои дни старой девой с дюжиной кошек на попечении.

Как подозревала Эми, Джорджетта намеревалась хранить себя в девичестве как можно дольше.

– Джорджетта, мне кажется, что Бофор питает к тебе нежные чувства. Вы с ним знакомы с прошлого года.

Она колебалась.

– Мы обе знаем, что сначала он влюбился в Джулиану.

– В любви люди часто перебегают друг другу дорогу. Его прошлые чувства не имеют значения. Важно лишь то, что он чувствует теперь и что ты испытываешь к нему.

– Он мне очень нравится, и я иногда сама не своя от волнения, когда мы с ним вместе. Прошлой зимой мы отлично повеселились на вечеринке в доме его родителей.

– Тогда что тебя тревожит?

– Просто мне нужно время, чтобы лучше разобраться в собственных чувствах.

Эми не стала бы давить на Джорджетту. Со временем она прекрасно разобралась бы в себе.

– Но довольно обо мне, – сказала Джорджетта. – Подозреваю, тебе есть что мне рассказать.

– Ты хорошо меня знаешь, – согласилась Эми. – Я невольно поощрила ухаживания джентльмена и теперь просто в отчаянии.

– Это викарий, мистер Кроуфорд, – догадалась Джорджетта. – Ты лишь однажды упомянула о нем в письме. Потом я увидела его у вас дома. Вид у него был печальный, и я поняла – что-то стряслось.

Эми вздохнула.

– Он не хотел, чтобы я уезжала.

– Мы всегда доверяли друг дружке наши секреты. А в этом случае твое молчание меня беспокоит, – заметила Джорджетта.

– Когда я написала тебе в первый раз, я еще не понимала, что интерес мистера Кроуфорда ко мне – нечто большее, нежели просто дружеское участие.

Тогда мистер Кроуфорд похвалил Эми, увидев, как она разносит корзинки с провизией по домам больных и пожилых соседей, и восхитился ее чуткостью, когда застал на церковном кладбище, где она раскладывала на могилах цветы.

– Ты не рассказывала, что он за тобой ухаживает, – сказала Джорджетта с легкой обидой в голосе.

– Я не знала наверняка, как понимать его знаки внимания. Иначе непременно написала бы тебе. Он начал частенько заглядывать к отцу. Потом в один прекрасный день попросил меня прогуляться с ним. Наши прогулки вошли в привычку, но я не сразу поняла их значение.

– Что ты к нему чувствуешь? – спросила Джорджетта.

– Мистер Кроуфорд очень хороший человек. Он посвятил себя церкви. Все в округе просто восхищаются им.

– Я спросила, что чувствуешь ты, – перебила Джорджетта.

– Я думаю, что он человек надежный, с теми же недостатками, что есть у каждого из нас.

Мистер Кроуфорд мог дать ей дом, детей и ощущение надежности. Но были моменты, которые ее несколько настораживали. Нередко он спрашивал позволения сделать ей замечание. И хотя говорилось все это мягким тоном, по сути его замечания всегда являлись критикой. Однажды Эми показала ему свои наброски, и он недовольно нахмурился. Неужели она не могла потратить время с большей пользой – на благотворительность например? Однажды они отправились на прогулку, и Кроуфорд, заметив ее новую шляпку, спросил – не слишком ли она нарядна для деревни? Испортил ей все удовольствие; эту шляпку она никогда больше не надевала в его присутствии.

– Эми, тебя что-то тревожит, – сказала Джорджетта.

– Он слишком серьезно относится к своему положению викария. Полагаю, он ждет, что я откажусь и от нарядных шляпок, и от своих рисунков.

– Что? – возмущенно воскликнула Джорджетта. – Нет, ты не бросишь рисовать свои фасоны! У тебя настоящий талант, а у него нет права тебе запрещать.

– Но он же хочет как лучше. Я знаю – его беспокоит, что некоторые из наших прихожан бедны. Вот он и боится, что легкомысленные траты будут неправильно истолкованы. – В тот день, когда он раскритиковал ее хорошенькую шляпку, Эми попыталась набраться храбрости и объяснить ему, что он неучтив и не имеет права указывать ей, что делать. Тогда мистер Кроуфорд извинился за то, что так ее опечалил. Сухо улыбнувшись, сказал ей, что понимает желание молодой девушки предаваться маленьким удовольствиям в свободное время. И выразил затем уверенность, что Эми оставит девические привычки, когда выйдет замуж.

– Дома ты всегда посвящала себя делам благотворительности, – сказала Джорджетта. – И твои рисунки никак этому не мешали.

Тогда Эми ничего ему не ответила. Ее тревожили намеки мистера Кроуфорда на возможное сватовство. Ее снова охватил панический страх, да так, что она едва могла вздохнуть. Но она сумела скрыть раздражение и промолчала, не зная, как поступить.

– С твоей стороны я не вижу никаких нежных чувств, – сказала Джорджетта. – Или я ошибаюсь?

– Нет. Я пыталась побороть сомнения. Родители ничего не говорили прямо, но я знаю, что они одобрили бы этот союз.

– Эми, неужели твои мама и папа уговаривают тебя выйти за него?

– Они бы никогда не стали заставлять меня силой.

Но в тот день, когда Эми сообщила маме, что Джорджетта пригласила ее в Лондон провести вместе сезон, мама нахмурилась. Она спросила Эми – неужели дочь считает разумным уехать в «такой момент»? Вопрос матери не оставлял сомнений. Родители в самом деле лелеяли надежду, что мистер Кроуфорд сделает ей предложение.

– У тебя очень подавленный вид, – заметила Джорджетта.

– Он считает, будто мы оба люди практичные и подходим друг другу. – Эми подозревала, что главным образом его интересовало ее приданое. Ее отец не являлся аристократом, однако он был богат. – Мистер Кроуфорд пообещал ждать меня, но я не стала брать на себя какие-либо обязательства, потому что все казалось мне таким запутанным! – Он смотрел на нее с покровительственной улыбкой и заявил, что просто-таки уверен – проведя в Лондоне неделю-другую, Эми одумается и придет в себя. Потом повторил обещание ждать ее, несмотря на ее возражения. И это было ужасно.

– Ты не можешь выйти за него, – сказала Джорджетта. – Просто не можешь.

Эми посмотрела подруге в глаза.

– Пожалуй, это мой последний шанс выйти замуж.

– Нет, – повторила Джорджетта громче. – Эми, ты заслуживаешь лучшего. Я знаю, что ты мечтаешь выйти замуж по любви.

– А будет ли у меня шанс? – Пробормотав эти слова, Эми почувствовала себя так, словно уже потерпела поражение.

Джорджетта склонилась к ней ближе.

– Ты не согласишься на брак с человеком, который не ценит и не любит тебя, Эми! Ты будешь несчастна. Я не позволю тебе сдаться так легко.

– Джорджетта, ты моя любимая подруга, но тебе меня не понять? Ты жизнерадостна и красива. Тебе никогда не придется делать такой мучительный выбор, как мне!

– Ты не давала Кроуфорду никаких обещаний, так что ты свободна и можешь принимать ухаживания других, – настаивала Джорджетта.

Эми по глупости думала, что так и случится, но сегодня перед ней предстала неприкрытая правда. Никакому чудесному бальному платью не превратить ее в английскую розу!

– Тебя беспокоит еще что-то, – заметила Джорджетта. – Я же чувствую!

– Позже я узнала, что мистер Кроуфорд попросил у отца дозволения переписываться со мной. И вот теперь я обязана отвечать на его письма.

Родители просто сияли от удовольствия, так что у Эми не оставалось никаких сомнений насчет того, нравится ли им мистер Кроуфорд.

– Почему ты не сказала им, что не давала ему определенных надежд? – спросила Джорджетта.

– Они казались такими счастливыми! А мне было так плохо. Я чувствовала себя виноватой.

– Ты не можешь выйти за него замуж ради того, чтобы угодить родителям, – возразила Джорджетта. – В первую очередь следует думать о себе.

Эми забралась с ногами на постель и обхватила колени руками.

– Мистер Кроуфорд – первый мужчина, который обратил на меня серьезное внимание.

Джорджетта разгладила одеяло.

– Эми, у тебя столько сомнений на его счет! Я понимаю твою тревогу, но тебе стоит больше прислушиваться к голосу собственного сердца.

Да, у нее были сомнения. Но что это меняло?

– У тебя впереди светский сезон, – продолжила Джорджетта. – Надеюсь, ты безумно влюбишься в одного из лондонских джентльменов.

– Да со мной никто даже не танцует! – За пять лет Эми только раз получила приглашение на танец, да и то его устроила Джулиана.

– Думаю, ты сама недвусмысленно даешь понять, что не хочешь танцевать, – сказала Джорджетта. – Когда к нам сегодня подошли джентльмены, ты опустила глаза.

– Старая привычка. – По правде говоря, она знала, что никто из них не собирается ее приглашать. Никто никогда ее не приглашал!

– Ты считаешь, что твою стеснительность невозможно преодолеть, но я в это не верю, – продолжала Джорджетта. – Моя милая подруга, ты только позволь миру увидеть, какая ты на самом деле, и сразу станешь гораздо счастливей!

– У меня не тот характер, – сказала она.

– Просто тебе нужна практика. – Джорджетта колебалась. – Разумеется, ты же хочешь, чтобы и другие поняли, какая ты милая и приветливая.

Эми смотрела на подругу во все глаза. Сердце гулко забилось в груди.

– Неужели остальные думают, что я холодная и надменная?

Джорджетта старательно разглаживала складку на ночной сорочке.

– Нет, конечно, нет!

Но Эми поняла – это правда. Ее ресницы затрепетали, чтобы унять готовые пролиться слезы. Ей никогда не приходило в голову, что ее стеснительность можно истолковать подобным образом!

Джорджетта погладила ее по руке.

– Я знаю, что у тебя живой ум и ты можешь быть очень интересной. Вырвись из кокона, которым ты себя окружила, боясь людей. Пусть все остальные увидят ту Эми, которую я знаю!

В горле встал ком. Эми просто кивнула.

– Обещаю, этот год станет особенным, – сказала Джорджетта так многозначительно, словно полагала, будто ее уверенность поможет желаемому превратиться в действительное.

Эми ей не верила, но пообещала как следует постараться. По правде говоря, ей нечего было терять. Это ее последний сезон, и она понимала – никогда себе не простит, если не предпримет попытки выбраться из своей раковины.

Глава 2

– Сэр, вас ждут в Золотой гостиной.

Уилл разлепил тяжелые веки как раз в тот момент, как камердинер раздвинул занавеси. Комнату затопил солнечный свет. С раздраженным воплем он прикрыл глаза ладонью.

– Прошу прощения, сэр, – сказал камердинер Дженкинс. В его голосе, однако, не было ни капли сочувствия. Положа руку на сердце, стоило признать: сочувствие не входило в круг служебных обязанностей Дженкинса.

Потоки слепящего света никак не улучшили настроение Уилла. Глаза закрылись, словно были забиты песком. В голове гудело. Кислый привкус во рту наводил на подозрение, что накануне он выпил слишком много кларета, хотя воспоминания об этой ночи были весьма туманными. Смутно помнилось, как он вывалился из наемного экипажа и едва добрел до двери. Очевидно, потом ему удалось подняться по лестнице и завалиться спать.

Он скосил глаза на прикроватные часы.

– Черт, уже десять. Дженкинс, задерни шторы.

– Сэр, его светлость велел мне вас разбудить, – заявил Дженкинс. – Вас ожидают на семейном собрании.

Уилл застонал. Опять семейное собрание! Что на этот раз? Неужели бабушка снова страдает ложными сердечными приступами? Или у нее случился обморок? Или Питер, его старший племянник, в третий раз на этой неделе написал на мамины оранжерейные розы? Уилл любил родственников, но они просто сводили его с ума!

Последние четыре года он провел в странствиях по Европе и почти забыл, что такое иметь дело с любимыми членами семьи. Он и в самом деле решил, что сумеет спрятаться от них в чудовищно огромном доме, но нет, это оказалось невозможным! Особенно донимали его не в меру деловитые сестры с их скучными мужьями, которые вторгались в гостиную не реже трех-четырех раз в неделю. Несомненно, назрел какой-то новый кризис, и семейство в полном составе намеревалось обсудить его во всех подробностях.

Уилл быстро прикинул в уме, не послать ли брату записку, что слишком болен и не может присутствовать. Но тогда они, чего доброго, пошлют за врачом. Не хватало еще, чтобы явился кровопускатель. Уиллу представилось, как мама кормит его бульоном с гренками, и это зрелище заставило его подскочить. Он быстро оглядел себя и запоздало понял, что улегся спать прямо в рубашке и брюках. Пошарив рукой в простынях, обнаружил и мятый галстук.

Губы Дженкинса сложились в гримасу очевидного отвращения. Он принял скрученный кусочек ткани из протянутой руки Уилла так, словно это была дохлая крыса.

Уилл почесал небритый подбородок. Вернувшись в Англию, он редко проводил время в Эшдон-Хаусе. После свадьбы брата в прошлом году он кочевал с вечеринки на вечеринку в домах своих холостых приятелей. Рождество провел с семьей, а после праздника снова сбежал и провел зиму в кутежах в охотничьем доме своего друга Беллингема.

Вернувшись домой две недели назад, Уилл обнаружил, что слишком часто сидит в четырех стенах. Семья ожидала, что он станет посещать балы, венецианские завтраки и званые обеды. Они настояли, чтобы он валял дурака, просиживая в гостиной «домашние» дни матери, когда в дом тянулись вереницы ее подруг, – сущие мегеры, все без исключения. Однажды после веселой ночки Уилл уснул, сидя подле бабушки на диване. Этот проступок отнюдь не позабавил мать и сестер.

Усталость после ночной попойки взяла верх. Уилл упал на живот и накрыл голову подушкой. Ему снилось, как женщина с длинными рыжими волосами, падавшими на грудь, тычет в него пальцем. Он попытался ее поцеловать, а она повернулась и ускользнула в темноту, оставив его одного в полном отчаянии.

Кто-то тряс его за плечо. Судорожно вздохнув, он быстро сел на постели. Его пристально рассматривал собственный брат.

– Черт тебя подери, – буркнул он.

Хок махнул рукой.

– Боже, от тебя несет как от целой пивной. И ты спал в одежде.

– Я снял сапоги.

Хок разглядывал его с кислой миной.

– Охотно верю.

– Ха-ха. – Уилл принялся растирать налитые тупой болью виски. – Если серьезно, зачем мне посещать семейные собрания? Снова будет комедия.

Хок стукнул кулаком о колено.

– Если хочешь знать, темой сегодняшнего заседания являешься ты.

Уилл воззрился на брата с подозрением.

– Со мной все в порядке, разве нет?

– Мы обсудим это в гостиной. Все уже собрались. Приведи себя в приличный вид и через двадцать минут спускайся вниз, красавец.

Лицо Уилла вытянулось.

– Ты же понимаешь, что я не в состоянии вынести их присутствие.

– Уверен, ты справишься. – И с этими словами Хок покинул комнату.

Когда пятнадцатью минутами позже Уилл вошел в гостиную, Монтегю, муж его старшей сестры, взглянул на него с явным презрением.

– Долго же ты собирался.

Уиллу в голову пришло сразу несколько подходящих вариантов ответа, однако приличного среди них не нашлось. Из уважения к присутствующим дамам пришлось сжать зубы покрепче. Он сел на зеленый диван рядом с похрапывавшей бабушкой. Она согласилась ненадолго задержаться в Ричмонде. Каждый день бабуля заявляла, что сегодня возвращается к себе в Бат. Уилл надеялся, что она останется, поскольку беспокоился за ее здоровье, хотя тетя Эстер считала – старуха просто навыдумывала болезней, чтобы привлечь внимание к своей особе.

– Уильям, у тебя красные глаза! – воскликнула мать. – Ты болен?

Тетя Эстер поправила роскошные перья на безобразном, пурпурного цвета тюрбане и фыркнула.

– Луиза, этот мальчишка годами морочит тебе голову. Единственная его болезнь прячется на дне бутылки.

Монтегю с хрустом свернул газету.

– Неудивительно, что в газетах его называют Дьяволом.

– Не знал, что вы любите скандальные газетки, – медленно произнес Уилл.

Хок поднял руку.

– Оставим ссоры. Мы одна семья и не будем принимать это на веру, – сказал он, бросив многозначительный взгляд в сторону бабушки.

Уилл взглянул на ее чуть раскрытый рот. Бабушка сильно сдала за то время, пока его не было в Англии. Сейчас она ходила, опираясь на трость, и не могла обойтись без посторонней помощи, чтобы подняться по лестнице. Она скучала по друзьям, оставшимся в Бате, но Уилл и думать не хотел, чтобы она жила так далеко, где присматривать за ней могла лишь компаньонка.

Хок стоял возле жены Джулианы и улыбался, глядя на малышку дочь. Потом взглянул на Уилла.

– Рад, что и на твою долю выпали приключения. Но нам тебя здорово не хватало. Мы все рады, что ты вернулся домой – насовсем.

Уилл насторожился. Насовсем? Он набрал в грудь побольше воздуху, чтобы сообщить брату, что не планировал задерживаться надолго, но тут раздался голос матери:

– Я благодарю Бога, что ты снова в лоне семьи. Каждый день я сходила с ума от тревоги – ведь тебе грозила опасность. Не правда ли, Пейшенс? – обратилась она к старшей дочери.

– Да, мама, вы очень тревожились. – Пейшенс похлопала вдовствующую графиню по руке. – Я сама мать и отлично понимаю, как это, должно быть, трудно – терпеть столь частые отлучки сына!

Выходит, он кругом виноват. С другой стороны, родственницы имели привычку сгущать краски за исключением тети Эстер, которая выражалась весьма прямолинейно и нередко шокировала мать и сестер. Хвала небесам, что у него есть такая тетя!

– Уилл, мы рады, что ты наконец остепенился, – сказала Гермиона, средняя сестра.

Хоуп, младшенькая, рассматривала его с лукавым выражением лица.

– Еще не совсем остепенился, но я с радостью помогу тебе в этом деле.

Уилл потер ноющий висок.

– Каком еще деле?

– Они имеют в виду кандалы, – фыркнул лорд Кенвик, муж Гермионы.

Уилл упал на спинку дивана. Проклятие! Его сестры возомнили, будто женитьба – смысл существования мужчины.

Порывшись в ридикюле, тетя Эстер извлекла на свет божий флакончик и толкнула локтем Гермиону.

– Передай своему брату нюхательные соли! Не то упадет в обморок.

– Хоуп, мы же не заставляем его срочно жениться! – воскликнул Хок. – Ему всего двадцать пять.

– На прошлой неделе исполнилось двадцать шесть, – простонал Уилл.

– Я совсем забыла про твой день рождения! – воскликнула вдовствующая графиня. – Что я за мать, раз способна забыть о сыне?

– Мама, вы не должны себя винить, – возразила Пейшенс. – Уилла так долго с нами не было, так что немудрено забыть.

Уилл возвел глаза к потолку. Теперь он виноват в том, что они забыли про его день рождения!

– Мама, вы ни в чем не виноваты, – сказала Хоуп. – Мы все забыли!

Хок поморщился:

– Прости, Уилл.

– Не имеет значения. – Будучи младшим отпрыском в семействе, он с детства привык, что все и всегда о нем забывали; зато он научился ценить свободу. Разумеется, родственники вспоминали о нем, стоило выкинуть какую-нибудь проделку, но многое сходило Уиллу с рук незамеченным!

– Как я могла забыть? – Вдовствующая графиня шмыгнула носом и приложила платочек к глазам, чтобы промокнуть подступающие слезы. – Ведь он мой малыш!

Тетя Эстер поднесла к глазам монокль и воззрилась на Уилла.

– Чрезвычайно крупный малыш. Чудо, что ты смогла разродиться таким великаном.

Ее замечание, как всегда, вызвало охи и краску смущения.

Сестры снова принялись бурно извиняться за забывчивость и пообещали исправить оплошность.

– Мне дела нет до этого дурацкого дня рождения, – перебил он. – Если вам от этого станет легче, я отпраздновал его с друзьями.

– Мы знаем, ты любишь и умеешь праздновать, – заметил Монтегю.

Его голова раскалывалась от пульсирующей боли.

– Нельзя ли к делу? – сказал Уилл более резко, чем следовало бы.

Все молча уставились на него.

– Если ты настаиваешь, я начну, так и быть, – сказала Пейшенс напыщенным тоном старшей сестры. – Вообрази стыд и замешательство нашей мамы, когда она узнала, что ты спутался с этой развратницей миссис Флер, если это ее настоящее имя.

Уиллу ужасно хотелось сказать, что им незачем больше беспокоиться из-за Алисии, но решил воздержаться и лишь напомнил:

– Моя частная жизнь вас не касается.

– Дело вышло за рамки частного, – возразила Хоуп. – Тебя называют самым безнравственным мужчиной в Англии.

Он снова возвел глаза к небу. Как только закончится это дурацкое сборище, он тут же упакует пожитки и уедет.

Внезапно пробудилась бабушка и обвела затуманенным взором всех присутствующих. Уилл похлопал ее по руке и ободряюще улыбнулся.

– Я что-то пропустила? – громовым голосом спросила она. Бабушка начинала слышать все хуже, вот и завела привычку кричать.

– Совсем ничего, – ответил Уилл, тоже громко, чтобы она могла его услышать.

– Уильям, – сказала вдовствующая графиня, – как ты можешь утверждать такое? Ты не принимаешь семейное собрание всерьез!

Он в бессильном отчаянии поднял руки.

– Я рад, что наконец вернулся домой, но огорчаюсь из-за того, что вам не по нраву моя репутация. А теперь, когда мы это выяснили, может, нам пора разойтись?

Хок бросил на него предостерегающий взгляд.

– Есть еще кое-что.

Уилл застонал. Это чертово собрание когда-нибудь закончится?

– Теперь, когда ты вернулся насовсем, тебе нужно чем-нибудь заняться, – продолжал Хок.

Уилл поднял руку.

– Погоди. Я не сказал…

Бабушка дернула его за рукав.

– Что он сказал?

Ему пришлось кричать:

– Мне нужно какое-нибудь занятие.

Хлопнув в ладоши, бабушка проревела:

– Церковь – лучшего и не придумаешь!

Эстер фыркнула на сестру:

– Марибель, паства взбунтуется! Газеты называют его Дьяволом.

– Не очень-то любезно! – воскликнула она. – Сама туда иди!

– Куда иди? – опешила Эстер.

– К дьяволу! – рявкнула бабушка.

Уилл прижал кулак к губам, чтобы скрыть смех, но плечи тряслись. Тем временем малышка Эмма Роуз улучила минуту, чтобы издать пронзительный вопль.

– О, она проголодалась, – сказала Джулиана. – Я должна отнести ее в детскую.

Хок помог Джулиане встать и поцеловал в щеку, а потом проводил жену взглядом, пока она не скрылась за дверью. Тогда его внимание снова переключилось на Уилла:

– У меня есть предложение, которое, как мне кажется, тебя устроит.

Очевидно, брат не понимал. Вся его родня решила, будто он намерен осесть дома. Однако если до этого у него возникали еще какие-то сомнения насчет того, не уехать ли, то сейчас, после этого глупого собрания, от них не осталось и следа. Как бы сильно ни любил он семью, жить с ними было невозможно.

– Мой управляющий выходит в отставку. Кто-то должен взять на себя его обязанности. – Хок сложил руки на груди. – Что скажешь?

Все, даже Монтегю, смотрели на него с сияющими лицами. Галстук Уилла внезапно превратился в удавку. Ожидания родственников легли на него непомерным грузом, точно булыжник весом в тысячу фунтов. На какой-то миг он почувствовал себя в ловушке, прибитым к земле тяжестью их надежд. Но это его жизнь, не их!

– Ценю твое щедрое предложение, но я бродяга! Не в моем характере торчать все время в одном месте. Я планирую новое путешествие по Европе.

Его зятья обменялись понимающими взглядами. Сестры пытались успокоить мать, которая снова разразилась слезами. Даже Эстер глядела на него разочарованно. Только бабушка улыбалась, и от этого ему стало еще хуже. Ведь он знал, что она просто не услышала его слов.

Хок тяжело вздохнул.

– Нам не решить этот вопрос сегодня. Я буду держать вас всех в курсе дела. А пока что, насколько мне известно, у вас есть свои неотложные дела.

Монтегю встал.

– Если хочешь знать мое мнение…

Хок предостерегающе поднял руку.

– Благодарю, но я сам справлюсь. Уильям, давай-ка пройдем в мой кабинет.

Уилл прошелся по кабинету и, проходя мимо стоявшего на полу огромного глобуса, от души его крутанул.

– Извини за недоразумение, но ты же знаешь, я не из тех, кто пускает корни. – Обернувшись, он улыбнулся брату. – На сей раз я хочу отправиться в Швейцарию.

Хок хранил молчание, и тогда Уилл, в надежде умилостивить брата и прочих членов семьи, добавил:

– Возможно, через несколько лет я буду готов поселиться на постоянном месте.

– Сядь.

Скрипнув зубами, Уилл выбрал стул напротив письменного стола брата.

Хок рассеянно перебирал костяшки счетов.

– Надеюсь, ты понимаешь, что сильно разочаровал семью.

– Они скоро привыкнут к моему отсутствию. Можно подумать, я провожу много времени в Эшдон-Хаусе!

– Я выслушал немало нареканий по поводу твоих частых отлучек, – сказал Хок. – Я обещал матери, что поговорю с тобой о карьере. Твое намерение снова предпринять длительное путешествие на континент ставит меня в чертовски затруднительное положение.

Уилл воздел руки:

– Как это? Не ты уезжаешь, а я.

Хок выдержал его взгляд.

– Но без ежеквартального содержания ты вряд ли сможешь отправиться в новое путешествие.

Сердце Уилла испуганно дрогнуло.

– Что?

– Я уполномочен выдавать тебе содержание каждые три месяца. Если я не дам тебе денег, ты, без сомнения, будешь на меня обижен. Это можно понять. С другой стороны, я сильно огорчу мать и, вероятно, восстановлю против себя остальных членов семьи, если дам средства на новое путешествие. Они и без того уверены, что я сквозь пальцы смотрел на твое слишком длительное отсутствие.

– Смешно, – пробормотал сквозь зубы Уилл.

– Ты странствовал четыре года. Это куда дольше, чем обычно позволяют себе молодые люди, отправляясь в большое путешествие. И после возвращения домой ты проводишь с семьей слишком мало времени! Если я дам деньги на новую поездку, они справедливо сочтут, что я вымостил тебе путь, дав тем самым молчаливое согласие. – Брат щелчком передвинул две костяшки и открыто встретил взгляд Уилла. – Скажи, что бы ты сделал на моем месте, Уилл?

Вопрос застал его врасплох.

– Что я должен ответить? Ты знаешь, чего я хочу. И неодобрение остальных тут ничего не изменит.

– Вероятно, это поможет тебе понять, в каком затруднении я нахожусь, – возразил Хок. – Какое бы решение я ни принял, кто-то непременно окажется в обиде. И я скажу начистоту. Думаю, в твоих же интересах остаться без денег на это путешествие. Сейчас в твоей жизни нет ничего, кроме попоек, и я сам в этом виноват. Я надеялся – ты вернешься в Англию и бросишь привычку шляться по кабакам. Но стало только хуже. Прош-лой ночью ты напился так, что заснул прямо в одежде. Ты регулярно заявляешься домой под утро и беспокоишь слуг. Это несправедливо по отношению к ним. Им приходится много трудиться, но ты, кажется, не замечаешь этого или тебе безразлично. Тогда я понял, что ты никогда не бросишь пить, разве что я сумею заставить тебя заняться делом.

– Ты сам был отнюдь не святой, – напомнил Уилл.

– Я наделал множество ошибок, о чем теперь горько сожалею. Зато я никогда не покидал семью насовсем и серьезно отношусь к своим обязанностям в парламенте.

– Я не позволю, чтобы семья диктовала мне, что делать. – В нем закипал гнев, но он знал – этого нельзя показывать. Брат способен внимать только разумным доводам.

– Они не считают это диктатом, и тебе не следует, – возразил Хок. – Когда ты объявил о своем отъезде, домашние решили, будто ты снова их бросаешь.

– Чепуха. Никого я не бросаю.

– Если б они тебя не любили, то и дырки от бублика не дали бы за твое возвращение. Но они скучали по тебе. Я скучал.

– Я буду регулярно писать.

– Я в этом сильно сомневаюсь, учитывая предыдущий опыт. Ты писал лишь тогда, когда тебе требовались деньги. – Хок нахмурился. – И я виноват, что не вызвал тебя домой раньше. Ты стал для нас чуть ли не чужаком.

– Ради Бога, Хок! Я наслаждался путешествием!

– Ты слишком полюбил странствовать.

Набрав в грудь побольше воздуху, Уилл сделал медленный, тяжелый выдох.