Текст книги "Когда мертвые заговорят"

* * *

Через пару минут мы с Крэйгом рассредоточились по больнице, договорившись встретиться через три четверти часа. Теперь моя голова, помимо безумных вопросов о том, куда запропастился детектив Дин, и мыслями о Ное и Дориане, еще была заполнена предложением Крейга отправиться вдвоем на свадьбу Селены и его брата.

Это вообще возможно? Свадьба? Не в моем мире. Но в мире нормальных людей, таких как Селена и ее жених… брат Крэйга.

Когда я шла по коридору первого этажа в сторону отделения «Скорой помощи», передо мной вдруг из ниоткуда выросла Кира и преградила мне путь.

– Кая, Кая, послушай… – начала она свистящим шепотом, будто боялась, что нас подслушают.

Безумное выражение ее лица возродило в моей груди то странное чувство, в котором я пребывала после смерти ее отца и до того момента, когда поняла, кем являюсь на самом деле. Отчуждение и безнадега, приправленные зловонным дыханием надвигающейся беды, вновь ударили в лицо, и я дернула крыльями носа и свела брови. Но чудное поведение Киры подкупило, и когда она схватила меня за оба запястья и повела в сторону женской уборной, находящейся слева от меня, я пошла за ней без возражений. Кира завела меня в самую дальнюю кабинку у зарешеченного окна, и я поинтересовалась:

– Что ты делаешь?

– Тш-ш! – умоляющим шепотом попросила она, дрожащей рукой задергивая щеколду на двери. Затем, едва разлепляя губы и подражая плохому чревовещателю, прошептала:

– Я его видела.

– Кого?

Мешки под ее глазами были огромными, вздувшимися и лиловыми, как переспевшие сливы, а глаза – темно-серого цвета из-за больших, поглощающих тьму зрачков. Кира шепнула мне в лицо, даже ни разу не моргнув:

– Моего отца.

Мгновение моя грудь была неподвижна, а затем я вытащила руки из карманов (куда автоматически спрятала их, чтобы Кира вновь не схватила меня) и на выдохе начала:

– Кира…

– Знаю, знаю… – поспешно перебила она с видом человека, уставшего слушать одно и то же изо дня в день. – Знаю, он больше не причинит мне зла…

– Не причинит, – подтвердила я. Потому что он давно мертв. Но где тело? Где те-ло?

– Но… – Кира не слушала, поэтому и я прекратила зря тратить слова и бесстрастно наблюдала за тем, как она вцепилась в волосы обеими руками и сжала их у корней. Будто ей не терпелось вырвать и уничтожить какую-то страшную мысль. Ее лоб с всклоченной челкой испещрили горизонтальные морщины. – Я не могу ничего с этим сделать. Я вижу его, Кая.

Кира вновь подняла голову, и тогда я увидела, как ее глаза наполняются кристально-чистыми, искренними слезами. Я не выдержала и, взяв ее за руки, безжалостно оторвала их от головы.

– Послушай! Тебе ничего, совершенно ничего не грозит.

Она открыла рот, внимая моим словам, и выглядела так, будто готова была поверить во что угодно. Она хотела поверить во все, что я скажу, поэтому я прошептала:

– Кира, твой отец уже мертв и не сможет тебя обидеть, а призраков не существует. Понимаешь? – Она поспешно кивнула. Я сделала шаг вперед, и носки моих ботинок соприкоснулись с ее посеревшими кроссовками. Я продолжала гипнотизировать ее.

– Пожалуйста, ничего не бойся. С тобой ничего не случится. Обещаю. Хорошо?

Я видела, что она собирается сказать нетвердое «да», видела, что еще чуть-чуть и она кинется мне на шею, и знала, что если она обнимет меня, то я не стану ее отталкивать, а просто позволю почувствовать себя лучше, почувствовать себя защищенной.

Кира открыла рот и судорожно вздохнула, собираясь дать утвердительный ответ, а затем мы обе синхронно подскочили, потому что в туалете с грохотом захлопнулась дверь, и на секунду в комнату вползли звуки больницы и тут же исчезли.

– Кто здесь? – Кира встрепенулась и схватила меня за руку. Она смотрела на меня так, будто я знала ответ, потому что могла видеть сквозь пластик и стены. Я отодвинула щеколду и вышла из кабинки, физически ощущая, как желудок сжался. Ведь Кира не была такой – пугливый зверек, который выбежал на проезжую часть дороги и, очутившись в смертельном свете фар, прижал ушки к голове.

Но когда я обвела взглядом туалет, я забыла обо всем и сама на секунду готова была превратиться в пугливого зайца. На одном из зеркал по диагонали было выведено красным:

Я СПАСУ ТЕБЯ

Секунду я стояла полностью парализованная, затем пересекла туалет, звучно шагая по кафелю, и распахнула дверь. В коридоре не оказалось никого подозрительного, и я вернулась. Кира стояла с вытаращенными глазами у нашей с ней туалетной кабинки. Прижав руки к груди, она всхлипнула:

– О боже.

Я подошла к ней и велела прекратить истерику, прекратить дрожать, прекратить вести себя как пятилетняя девчонка. Но Кира дрожала, и я, пытаясь вернуть своему голосу живость, взяла ее за плечи.

– Ничего страшного, Кира.

– Ничего страшного? – Она панически хватала ртом воздух, вцепившись ногтями в мои запястья. – Ничего страшного? Мой отец здесь! Он хочет отомстить!

– Твой-отец-мертв, – с расстановкой сказала я. – Мы его убили.

– НЕТ!

Я не знала, пыталась ли Кира сказать, что ее отец жив, или что мы его не убивали, или все вместе. В этот момент, нет, в ту секунду, когда я увидела надпись на зеркале, я поняла, что уже ничего не знаю и ни в чем не уверена.

Нет, все-таки кое-что я знаю.

– Кая, как ты не понимаешь? Это его призрак… его призрак теперь будет преследовать меня…

Переступив с ноги на ногу под натиском Киры, я резким и болезненным движением оторвала ее руки от себя и прижала к ее бокам.

– Прекрати. Орать. Немедленно. – Она захлопнула рот, и я секунду подождала нового взрыва, а затем, когда его не случилось, продолжила: – Хватит. Призраков не существует. Твой отец мертв. Это просто глупый розыгрыш. И все. Это ничего не значит.

– Ты… ты так считаешь?

– Конечно! – воскликнула я таким голосом, будто это было очевидно. Еще и усмехнулась.

Вместо Кириного ответа в моих ушах зазвучал голос медиума – соседки четы Келли: «Духам не суждено покинуть Эттон-Крик и последовать за своей целью. Это запертое место». По моим плечам поползли мурашки, но я отмахнулась, ведь на самом деле призраков не существует. Лара Келли видела не дух своей дочери, а меня. Она перепутала меня со своей умершей двадцать лет назад малышкой Дэйзи Келли.

Но… если призраков не существует, кто я?

А вдруг отец Киры такой же, как я?

Нет…

Я посмотрела на надпись на зеркале, когда Кира наконец-то сорвалась и бросилась мне на шею. Было неприятно прикасаться к ней, но я не отступила, глядя немигающим взглядом на послание.

Дело вовсе не в ее отце.

Это Неизвестный. Он заявил, что собирается открыть охоту на Киру. Спасти ее.

Никакой это не призрак отца.

И Лаура не Неизвестный.

Значит, Неизвестный все еще на свободе.

Глава III
Свадьбы

Весна 2008

Ночь была по-весеннему прохладной, но Дориан, сидящий за письменным столом у приоткрытого окна, ежился так, будто снаружи вьюга. Он кутался в плед и постоянно поправлял сползающие с носа очки, пока готовился к предстоящему экзамену. Отложив учебник, он взял библиотечный словарь и сделал несколько пометок в тетради.

В комнату заглянула мама, поставила перед Дорианом кружку с кофе и исчезла. Дориан поспешно сделал глоток, обжигая ладони о фарфор. Когда стекла очков запотели, он тут же стянул их и, рискуя опалить гортань, осушил кружку наполовину. Затем захлопнул окно, решив, что комната достаточно проветрилась за три минуты, и вновь развалился в кресле, накрывшись пледом с головой.

Часы показывали сперва девять вечера, затем десять, затем одиннадцать. В приоткрытую дверь опять заглянула мама и пожелала спокойной ночи, добавив, чтобы он не засиживался допоздна. Дориан на автомате сказал, что не будет. Это было в порядке вещей: солгать, что он ляжет спать раньше, чем вчера. Раньше трех ночи.

Когда стрелка добралась до одиннадцати тридцати девяти, его мобильный телефон вдруг ожил, и Дориан оторвал голову от стола и поморщился, обнаружив на тетрадном листе с расчетами слюни.

– Папа? – прохрипел он в мобильник. Отец на том конце бодрым тоном сказал:

– Только что сработала сигнализация в Ледовом дворце.

Дориан убрал телефон от уха, проверяя, точно ли это номер отца.

– Ты мне звонишь? – с сомнением уточнил он.

– Тебе. Думаю, это Альма. Вмешайся-ка, Дориан, пока ее не нашел охранник. Или я. Потому что Рене позвонил мне и попросил приехать. Думает, это вандалы.

– Почему я?

– Думаешь, я не знаю, чем ты там с ней занимаешься? – осведомился отец. Дориан мгновенно покраснел, да так, что горячо стало всему телу с головы до пят. Отец приказал: – Не спорь. Чтобы через пятнадцать минут ее там не было!

Дориан был поражен. Он думал, что об отношениях с Альмой никто, вообще никто не знает, ведь они почти не общались в школе, да и вообще, кроме того поцелуя перед психушкой в прошлом году, между ними ничего не было. С чего отец вообще взял…

Дориан на автомате нацепил спортивные штаны и сунул ноги в кроссовки для бега. Накинув толстовку с эмблемой УЭК, он схватил ключи от машины и вышел из дома. Его мама спала, не подозревая о том, что он собрался предотвратить преступление. Точнее, помочь преступнице скрыться с места преступления.

На улице было холоднее, чем он помнил, и когда Дориан забрался в машину, он с трудом сумел разжать напряженные челюсти. Шумно вздохнув, он передернулся всем телом и завел двигатель. Отъезжая от дома, он все еще вздрагивал от воспоминаний о жутком холоде и о поцелуе с Альмой.

Странно, но после того раза они общались все реже и реже, и Альма вела себя очень мило. Подозрительно мило. Ее вежливость была подчеркнуто холодной, что давало понять: повторения она не хочет. Дориан и думать забыл о том случае. Альма, в свою очередь, перестала вредить себе и остальным, поэтому необходимость во встречах отпала. На самом деле где-то там, в глубине души, он втайне скучал по Чокнутой Сивер, но никому (и себе в том числе) не признавался в этом. Дориан слишком хорошо контролировал себя, чтобы вытворить что-либо сверхъестественное.

Он добрался до Криттонского парка за пять минут, но все равно бегом кинулся к дверям. Вошел внутрь, зная, что даже если наткнется на Рене, тот не остановит его, и направился к маленькому залу, в котором, как он думал, находилась Альма. Сейчас ее там не было. Дориан почувствовал в груди странную опустошенность, когда шел вдоль катка мимо выкрашенных в белый скамеек на трибунах.

Жаль, что ее здесь нет.

Возможно, им удалось бы поговорить наедине.

Хотя зачем? – одернул Дориан сам себя, останавливаясь в самом конце первого ряда. Здесь было так холодно и тихо, что ему показалось, он слышит собственное дыхание и видит облачка пара, срывающиеся с губ.

– Какого черта?.. – пробормотал он, отворачиваясь от катка, где ожидал увидеть Альму, к двойным дверям – те внезапно распахнулись. Дориан застыл на мгновение, а затем вдруг полетел вниз – кто-то схватил его за руку.

Дориан быстро смекнул, что стоит помалкивать. Увидев в тридцати сантиметрах от себя лицо Альмы, он сжал губы в тонкую полоску. Вместо разочарования и опустошенности он внезапно ощутил раздражение – как всегда, когда видел ее. Часто он не мог понять его причин. Иногда понимал, когда Альма ругалась, творила безумные вещи или пыталась пнуть его. Но иной раз, особенно в последние месяцы, когда она шла мимо и улыбалась, откидывая назад роскошные рыжие волосы, он все равно сглатывал и точно так же сжимал губы. Потому что злился. На себя. Или на нее. Или, может, на всех.

Увидев ее перед собой, когда она поднесла указательный палец ко рту и прошептала: «Т-ш-ш!», он сцепил зубы и вздохнул. А вместе со вдохом в грудь попал свирепый холод зала и дурацкий запах Альмы. От нее пахло бензином и смолой. И, странно, но еще душистым перцем. Дориан чихнул и зажмурился, ожидая, что сейчас Рене разразится ругательствами и выгонит их, но, оказалось, что Рене уже ушел, а Альма поднялась на ноги и внимательно посмотрела на него сверху вниз.

– Будь здоров, – мрачно протянула она таким тоном, будто имела в виду совсем другое.

– Спасибо. – Дориан выпрямился во весь рост и поморщился: – Чем от тебя пахнет?

– Сам вонючка! – Альма скрестила руки на груди. Она все еще была в школьной форме, но избавилась от пиджака, оставшись в футболке.

– Тебе не холодно? – удивился Дориан, засовывая руки в карманы и поеживаясь.

– А ты что, поделишься со мной одеждой?

– Да, поделюсь.

– Я и забыла. То есть, – Альма тут же поправилась и уже нормальным тоном произнесла: – прости, что набросилась. Я забыла, что ты такой.

– Какой – такой? – уточнил Дориан, хоть и не был уверен в том, что хочет знать ответ. Альма опустила взгляд. Пальцами поскребла правую ладонь, на которой было серое пятно. Она избегала ответа, и Дориан захотел узнать, что она скрывает, раз это ее так сильно смутило. Чокнутая Сивер смутилась – вот умора!

– Зачем ты пришел сюда? – Она подняла голову и припечатала Дориана взглядом, будто он без приглашения заявился к ней домой и обязан отвечать на вопросы. Он невозмутимо ответил:

– Потому что тебя могут арестовать.

Альма в ответ невесело шмыгнула носом. Опустившись на скамейку, она поправила школьную юбку и сложила ладони на коленях. Дориан замешкался, разглядывая рыжеволосую голову, но, когда увидел, как нервно Альма сжала пальцы на коленях, сел рядом. Она не стала отодвигаться.

– Ну, что происходит? – спросил он.

– Я думала, что, если окончу школу с отличием, они доверят мне Аспена, но никто и не собирался мне его отдавать. – Она вздохнула, посмотрела на Дориана. – Понимаешь?! Все было зря, Дориан. Ты просто зря тратил время, его не отпустят. Пока моему брату не стукнет восемнадцать, он будет сидеть в четырех стенах.

Дориан, конечно, уже знал об этом. После первого визита в психушку он навещал Аспена при каждой удобной возможности. Аспен оказался совсем не таким, каким Дориан запомнил его в первый день. Нет, Аспен был чокнутым, в этом нет сомнений, но Дориан поверил в его способности и сказал сразу: после выхода из психушки он и его родители помогут ему с учебой. С чем угодно. Альме он так и не признался в том, что подружился с ее братом, – не было подходящей возможности, ведь они перестали общаться.

Сейчас Дориан был смущен положением вещей и тем, что испытал к рыжей жалость. Он знал: жалости она не потерпит, но все равно неловко потянулся к ней и легонько приобнял. Альма прижалась к нему на секунду и тут же отпрянула.

– В общем, все зря, – заключила она.

– Не зря. Ведь рано или поздно восемнадцать настанет, и ты можешь подготовиться к этому моменту. Поступить в университет. Арендовать квартиру. Помочь ему с учебой.

– Знаю, просто… иногда у меня нет сил бороться, понимаешь?.. Я стараюсь, но… – Она вздохнула, бросила на Дориана взгляд и, словно опомнившись, хмыкнула. – Ладно. Не важно. Идем домой.

Она поднялась на ноги, и вдруг Дориан сказал:

– Ты прокатишься?

– Что? – Она с изумлением обернулась.

– Я попросил тебя прокатиться.

– С тобой?

– О нет. – Он непроизвольно рассмеялся, покачав головой. – Нет уж. Нет. Я не умею.

Альма скептически улыбнулась.

– То есть ты хочешь, чтобы я прокатилась для тебя? Пока ты будешь сидеть здесь, развалившись на скамейке?

– Развалившись подразумевает удобство, а его здесь нет.

– Не буду я кататься.

– Отвлечешься.

– Спасибо, нет. Проникновение со взломом меня здорово отвлекло.

– Ну и зря, – Дориан прошел мимо и стал подниматься по лестнице. Не оборачиваясь, он насмешливо протянул: – Не ожидал, что ты такая трусиха.

Реакция на его провокацию последовала мгновенно: Альма схватила его за рукав и повернула к себе.

– Ты меня назвал трусихой? Давай, отлично! Я прокачусь, если ты тоже встанешь на коньки. Или, может, испугаешься сломать ножку?

Дориан сам не знал, что на него нашло, зачем он спровоцировал и Альму, и себя в том числе, однако через десять минут он ковылял на коньках по льду, вцепившись в руки Альмы как в спасательный трос. Она смеялась. Дориан никогда в жизни не слышал ничего приятнее, чем ее смех.

Он переживал, что сломает ногу (или обе ноги), что их обнаружит Рене, что слишком открылся Альме (хоть это она грустила в его обществе), что она начинает ему опять нравиться. Или, хуже того, она никогда не переставала ему нравиться. На самом деле все те месяцы он раздражался потому, что она была не с ним. Альма Сивер была ни с кем. Но главное – не с ним. Улыбалась ему, но как какому-то незнакомцу. Будто они друг другу никто. Будто он не спасал ее от хулиганов. Будто не целовал ее. Словно не хотел поцеловать вновь.

Сейчас, когда Альма расхохоталась, глядя на неуклюжие попытки Дориана прокатиться без ее поддержки, он решил, что может поломать ногу (или обе) ради того, чтобы она продолжала так легко и непринужденно смеяться. Он бы хотел, чтобы ее ничто не тревожило. Чтобы у нее было все хорошо. Чтобы она не отчаивалась и продолжала смеяться, смеяться, смеяться, смеяться…

Он шлепнулся, не удержав равновесия, и смех Альмы стих.

– Дориан?! – Она склонилась над ним, присев на колени, и он чувствовал, что подол ее юбки касается его бока. Ощущение встревоженной Альмы рядом – еще одно восхитительное чувство. Когда перед глазами перестал вращаться куполообразный потолок, он увидел, что от остального мира его и Альму отделяет занавес ее огненно-рыжих волос.

– Ты как? Не ушибся? Знаешь что… – Судя по тону голоса, она стала паниковать, – пора нам домой. Отвезу тебя в боль…

Он дернул ее за плечи на себя, и Альма пискнула и повалилась ему на грудь.

– Ты ушибся? – почему-то шепнула она. Дориан с трудом выпрямился, и Альма села, опираясь ладонями по обеим сторонам от его бедер.

– Да, ушибся. Я опять хочу тебя поцеловать.

Она моргнула и нахмурилась. А затем отвела взгляд в сторону, осмысливая услышанное, а Дориан готов был снова упасть и стукнуться головой. Зачем, зачем он сказал об этом вслух? Нужно было сделать это без вступлений и предлогов. Дориан хотел стукнуть себя по лбу, а когда Альма резко посмотрела на него, он решил, что уж она-то его точно ударит. Но она в очередной раз удивила его, легкомысленно спросив:

– Может, сначала перекусим?

* * *

Дориан открыл глаза. Пробуждение было спокойным – не рывок из сна, не участившийся пульс и сбившееся дыхание. Воспоминания с Альмой всегда были какими-то домашними, даже когда она швыряла в него туфлями или пыталась наподдать шваброй. Она ничуть не изменилась со школы.

Дориан смотрел на часы, на то, как бежит секундная стрелка. Ровно три часа дня. Одна минута четвертого. Две минуты четвертого. Он считал. Если прикинуть, они с Альмой были вместе почти десять лет. Он успел изучить ее характер, привычки и манеру поведения.

Десять лет. Он перечеркнул их одним разом. Их связь. Ее доверие и поддержку. Когда застрелился отец, Альма постоянно была рядом. Когда Аспена держали в психушке, рядом был Дориан. Забирал ее из Ледового дворца, просил Рене притворяться, что он ничего не знает, и каждый раз запирать дверь, чтобы Альма проникала внутрь здания своими силами. Чтобы у нее оставалось чувство, что она хоть что-то контролирует. Она чувствовала себя неуязвимой лишь на льду.

А Дориан об этом забыл.

16:07

– Давай, малыш, ведешь себя словно ребенок!

– Я не ребенок, и я давно доказал тебе это.

Секундная стрелка бесконтрольно бежала вперед, отсчитывая минуты. Часы. Годы. Десять. Долгих. Лет. Закончились в один миг.

16:09

Я не позволю тебе умереть, ты нужен мне живым!

Но он умер.

Дориан все равно взял и умер.

16:10

– Почему ты мне помог? Ты так и не ответил. И в кофейне, и в библиотеке, и еще много раз после – я ведь сильно обидела тебя.

– Я еще не решил.

– Ты даже страннее меня.

16:15

Перед Дорианом уже давно возник этот вопрос: уйти или остаться? Если он уйдет, она будет страдать. Будет ли страдать Дориан? Не важно. Альма и так разбита. Аспен в коме. Дориан забыл ее имя, ее личность, их помолвку, десять лет…

Если он останется, то постепенно угаснет. Сейчас Ной дал ему шанс. Он просил правильно расставлять приоритеты, но что он знает о правильных мотивах? О целях? Если бы Ной прямо сказал, что имеет в виду, Дориан бы уже давно все сделал и ушел. И не мучился. Но он вспомнил. Он вернул себе память. Он вернул любовь Альмы. Он почти вернул назад свою жизнь.

16:27

Нет, на самом деле у Дориана никогда не было этого вопроса. Вопрос был лишь в том, как скоро Дориан завершит цель, доведет дело до конца. У него никогда не было шанса. Была просто цель и все. Когда ты мертв, у тебя больше нет шансов. Они были до. А теперь есть только один путь – вперед, не сворачивая. Не делая выбор. Не решая, пить тебе утром чай или кофе. Стоит ли идти на этой неделе три раза в спортзал? Сделать ли своей девушке подарок? Пригласить ли ее на свидание? Попросить выйти за тебя? Ты мог делать все это до своей смерти, но не после, потому что шансы были до того, как ты погиб. После нет ничего.

16:32

Дориан наконец-то встал с кровати. Словно в замедленной съемке, он принял душ, побрился и надел темно-синюю рубашку и штаны. Он вспомнил, что эту рубашку ему подарила Альма на день рождения, когда ему исполнилось двадцать шесть. Он носил ее очень редко, потому что интуиция подсказывала: эта вещь особенная. Дориан надел часы и посмотрел на циферблат.

16:59

Перед тем как накинуть на плечи пальто, он взглянул на себя в зеркало. Прическа в порядке, волосы уложены стильно, но не эпатажно. Изо рта пахнет мятной зубной пастой. Щеки алеют. Рост примерно сто девяносто сантиметров, вес – восемьдесят килограммов.

У Дориана есть несколько шрамов: один на бедре, куда его укусил здоровенный соседский пес по кличке Хромой, второй за ухом (бог весть откуда тот взялся) и третий – на спине под левой лопаткой. Этот шрам он получил, когда грохнулся с велосипеда. Альма тогда скатилась в овраг, и Дориан испугался и бросился следом, думая, что найдет ее на дне с переломанной шеей. Он упал и содрал кожу. Альма от испуга расплакалась, а он от испуга за нее не мог вымолвить ни слова. Боль наступила только потом, когда ему промыли рану и наложили повязку.

17:39

Дориан подъехал к Ледовому дворцу. Перед этим он едва не столкнулся с Ноем в дверях кухни, тот что-то бурчал себе под нос, кажется, пел песню (до ушей Дориана донеслись слова «Солнышко», «душа», «небеса», «навечно»). Рифмы не было, но Дориану показалось, что Ною она и не нужна.

Он замешкался на пороге и уже готов был шагнуть назад в дом, но потом вспомнил, что не умеет прощаться. Он не попрощался с отцом, когда тот нажал на спусковой крючок. Он не попрощался с мамой до того, как та уехала к сестре. Он не попрощался с Альмой, прежде чем умереть. Напоследок он не станет прощаться с Каей. Он знал, что увидит в ее глазах – готовность уйти следом. Но Дориан не хотел бы, чтобы она уходила. Если у Дориана были хорошие моменты с Альмой, много хороших моментов, у Каи Айрленд не было ничего. И уже не будет. Он не хотел, чтобы она грустила еще сильнее. Поэтому Дориан не стал прощаться.

В жизни Каи он станет еще одним человеком, который просто ушел.

Но это ничего.

Дориан собирался проститься только с одним человеком – с самым важным человеком в своей жизни, той, которая не бросила его даже тогда, когда думала, что он бросил ее. С женщиной, которая сохранила свои воспоминания в бумажном конверте.

Он чувствовал, что она здесь, в Ледовом дворце. Из-за Аспена в ней проснулись старые привычки. А может, и не только из-за Аспена. Сейчас она наверняка просто сидит на скамейке, глядя в никуда. Вспоминает прошлое, анализирует настоящее, думает о будущем. В нем уже не будет Дориана. Это к лучшему.

Он вновь был прав: Альма сидела в первом ряду и смотрела на лед, будто видела там себя десять лет назад. Она была взбалмошной, веселой, рисковой. Храбрая рыжая девочка, которая пыталась сжечь психушку, чтобы вытащить брата. Она плакала, когда застрелился отец Дориана, будто это ей больно. Она плакала, когда он исчез со свадьбы, будто это она умерла.

Он выдернул из ее уха наушник, и она резко подняла голову и припечатала его взглядом. Вернула наушник на место, и Дориан поднял руку, чтобы выдернуть его вновь, когда Альма, словно дикая рыжая кошка, вскочила на ноги.

– Чего тебе?!

– Я наконец-то пришел, – произнес он, и Альма осведомилась с присущей ей агрессивностью:

– Что?!

«А ведь мне говорили, что жених не должен видеть невесту в свадебном платье до свадьбы. Вот ее и не было, Дориан. Ты просто не пришел».

Дориан покачал головой и присел на скамейку. Он дал ей шанс уйти, сев подальше от двери, и со страхом ждал ее решения: если она пожелает, он больше никогда ее не увидит. Только напоследок изящную фигуру, вязаное платье, красное пальто. Рыжие волосы, собранные на макушке в пучок. С Дорианом навсегда останется лишь запах ее духов.

Но она не ушла, а опустилась на свое прежнее место и вставила наушники в уши. Десять лет прошло, и Альма больше не та взбалмошная девчонка. Только все тот же опасный цвет волос и красный румянец на бледных щеках. Упрямо сжатые губы. Изящная шея. Тонкие пальцы, вцепившиеся в колени.

– Я люблю тебя, – сказал Дориан без вступлений. Альма ничего не произнесла в ответ и никак внешне не отреагировала. Он даже не был уверен, слышит ли она его. – Я люблю тебя больше жизни.

Слова улетели в пустоту.

Альма сидела не шелохнувшись, но Дориан заметил, что ногти плотнее вцепились в колени, а глаза стали ярче и в них появился предательский блеск. Только пусть не плачет, попросил он про себя. Ее смех – лучший звук в мире. Но ее плач – худший. Больно бьет по нервам, разрушает кору головного мозга, просто убивает.

Дориан отвернулся, чтобы сохранить остатки разума. Он не хотел видеть румянец Альмы, не хотел видеть, как по ее щекам катятся слезы, как она беззвучно сжимает губы и задерживает дыхание. Он бы отодвинулся, чтобы не чувствовать, как ее тело бьет мелкой дрожью, но было поздно – он уже все чувствовал.

– Чтобы ты поняла меня, – сказал он, глядя на лед, – я начну с самого начала. – Альма содрогнулась, и Дориан продолжил: – Когда Дэйзи Келли исчезла, ее искали недолго. Отец организовал поиски, но через пару дней все закончилось, потому что факты говорили об одном: она сбежала подальше от Криттонского Потрошителя. Он всегда был за ее спиной. Больной ублюдок вырезал ради нее сердца. Когда она вернулась беременная и стала утверждать, что целый год ее держал в плену Криттонский Потрошитель, ей никто не поверил. Наркоманка, алкоголичка, беременная. Пропащая девчонка – так все решили. Отец лишь на секунду замешкался. Его ошибка стоила ему жизни. Жизни моей матери. – Дориан не стал приписывать и себя к жертвам. Альма тихо вздохнула, будто думала, что он не услышит в ее голосе горячие слезы. – Дэйзи сбежала из больницы и бесследно исчезла. А затем мистер и миссис Келли ее похоронили. Тогда-то все и началось. Родители думали, что я не знаю, но я знал. Шепотки. Взгляды в школе. У меня были друзья, у матери были друзья, у отца были друзья… Но достаточно было одного-двух взглядов для сомнений. А что, если я ошибся?.. Что, если Дэйзи Келли была его последней жертвой?.. Что, если эта девочка?.. Что, если все же… Никто так и не выяснил правды.

* * *

10 сентября 2016

Перед смертью каждый думает о своем.

В этот момент грудь наполняется тревогой, в каждой секунде слышится дыхание приближающейся смерти, зловещий смех… Повсюду мерещатся знаки, символы приближающейся беды.

Или не мерещится ничего.

Перед смертью можно думать о всяком. О родных и друзьях. О собаке. О несделанной домашке и работе, которая осталась на завтра. О последнем просмотренном фильме – о чем угодно. Или можно застыть в моменте. Быть здесь и сейчас и не двигаться.

Позже, перед самой смертью, Дориана тоже парализует.

Он будет существовать только в тот момент, когда капот его машины столкнется с другой машиной. Он будет существовать только в секунду боли. А потом растворится в ней. Все мысли в его голове перемешаются, он ни о чем не успеет подумать.

А почти за сутки до своей смерти Дориан думал только о своей свадьбе и видел перед глазами сплошной белый цвет: белый зал, белые скатерти на столах, белые стулья с белыми чехлами, белые банты, белые шары… Он бы не признался в этом Альме, но был удивлен, что их ссоры-примирения, ненависть-дружба привели к тому, к чему привели. Оглядываясь назад и вспоминая себя восемнадцатилетнего, он тут же думал о маме и папе.

Это они связали его с Альмой Сивер. Не будь того рокового разговора на кухне, через пару месяцев Дориан бы преспокойно окончил школу, а затем университет, и вот Альма Сивер выходила бы замуж за кого-нибудь другого.

Пока он рефлексировал, стоя на балконе, к невесте в гримерке подошла ее лучшая подружка Аманда.

– У меня трещит голова после вечеринки, – пожаловалась она, прикрывая ладонью правый глаз. – Ничего не соображаю.

Альма зыркнула на нее:

– Прекрати притворяться и возьми себя в руки!

– Да сама заткнись, – отрезала Аманда, и Альма попыталась лягнуть подругу, но та отскочила в сторону. – Эй! Хочешь ногу сломать?

– Тогда прекрати жаловаться! Или не познакомлю тебя с одним классным парнем.

Аманда подозрительно нахмурилась, но клюнула на наживку:

– И кто же он?

– Один классный парень.

После этого они стали думать над планом захвата бедняги, который был шафером. В это же время Патриция, не подозревающая о том, что в модном отеле Эттон-Крик в центре города ее дочь собирается выйти замуж за человека, которого Патриция никогда бы не одобрила, сидела в своем доме за городом у камина и рассматривала альбом с фотографиями. На фотографиях семейство Сиверов выглядело счастливым и крепким.

Но только на фотографиях. В реальном мире Альма не позвала мать на свадьбу. В том жестоком мире Патриция заперла в психушке собственного сына. В этом мире она получила результаты анализов и узнала, что больна раком.

В то же время Ной Эллисс сидел в библиотеке со своим младшим братом Билли, помогая ему подготовиться к контрольной работе. На самом деле Ной считал, что Билли и так справится, просто решил подыграть младшему брату и провести с ним немного времени. Билли едва пришел в себя после смерти Джорджины. И Ной все еще не забыл Каю Айрленд, несмотря на то, что она забыла его.

Все эти люди должны были уйти. Кто-то раньше, кто-то позже. И никто из них не задумывался о смерти. В теории смерть стояла за их спинами и вдыхала запахи их тел, обдавала их своим собственным, но в действительности они не подозревали о том, что смерть близка. Они думали о ней лишь секунду, но смерть всегда была где-то в другом месте. В другом доме. На другой улице и в другом городе. В другой стране.

Дориан обернулся, как раз за секунду до того, как его талию обвили тонкие, но крепкие руки Альмы, и их тела соприкоснулись. Ее белый шелковый халат касался носков туфель-лодочек.