Текст книги "Собрание сочинений. Арфа и бокс. Рассказы"
Автор книги: Виктор Голявкин
Жанр: Детская проза, Детские книги
Возрастные ограничения: +6
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
Начнет не везти, так пойдет! Будет раскручиваться невезенье, пока чем-то везучим не остановится, и тогда в обратную сторону покатится к сплошному везенью. Пропала Ирка для меня, пропала! Допустил оплошность! А что я сделал, я ничего не сделал! Вот именно, не сделал ничего, а надо было что? Не уезжать? Остаться? Она ведь тоже уезжала, какая разница! Сказать ей нужно было, обещать. Что обещать? Не собираюсь же я на ней сейчас жениться! В любви ей клясться? А почему бы и нет! Раз все кругом клянутся. Во всяком случае, ходит она сейчас с другим, и никто их отношений не знает. Дал бы я ему, а по какому праву? За то, что ее поджидает. Торчит возле нашего дома ежедневно, а потом за ручку вышагивают. При встрече она улыбается, по своему обыкновению, и говорит: «Приветик!» Неловко к нему подскочить и влепить ему с ходу, хотя и подмывает. Ни с того ни с сего получается. Ерунда выходит! Как мне быть?
Взад-вперед брожу по улицам и по комнатам. Родители интересуются, что со мной происходит. Выкладывай им сугубо личную жизнь!
…Не она, а другая мелькнула за углом, когда я бродил как шальной, – несчастные прогулки! Я кинулся за ней – скорей, не упустить! Вылетел из-за угла, да, да, она вошла в парадное, Лена-артистка! Не забыла же она, помнит, как нас гонял московский кинорежиссер, сплошные дубли…
Ждать здесь ее, пока не выйдет! Не упустить бы, только бы не упустить! Должна же она пойти хотя бы в булочную или еще куда. Помнишь, как мы с тобой бежали, взявшись за руки, и улыбались? А если она не узнает меня или не захочет узнавать? Заставить! Бежать за ней, ждать возле булочной! При чем тут булочная? Мысли скакали, заходили не туда. А вдруг я обознался? Полный бред! Вдруг не она? Зачем я здесь торчу? Сидеть здесь как болван, томиться…
Нет, нет, сидеть! Я опустился на ступеньку напротив ее парадного. Я дождусь ее, пойду с ней по улице, а навстречу Ирка со своим приятелем, приветик вам с улыбкой!
Темнеет. С места не сойду! Гляжу в черный квадрат парадного не отрываясь. Парадное сместилось вбок. Возвратилось на место. Галлюцинации начинаются, не иначе. Следить, вперед смотреть! Впередсмотрящий. Ну и вечерок!
Сидеть до конца. Хотя бы и до завтра.
…Вот – она! Под ручку с типом! Забежал вперед: Лена-артистка, а он кто? Может, это брат? Ха, брат! Сплошные братья! Хватит братьев, надоело, никакой он ей не брат, нет, нет, нет!..
Заметался я, заметался.
23Прижатые к стеклам лица. Удивленные широкие глаза. Люди смотрят на нас с интересом. Не сразу поймешь ведь, в чем дело! Мы прыгаем и носимся по залу, бьем по воздуху, по грушам, по мешкам. Пыль, шарканье ног, свист скакалок.
Не знаю, как другим, а мне не очень приятно, когда на меня глаза пялят. Старики, дети, женщины стоят часами.
Наш И-И (Ислам Исламович) куда-то вышел.
На ринг из раздевалки выбегает Касумов. Он без трусов. Все смеются. Пляшет и корчит рожи. Наяривает на губной гармошке. Исчезает так же быстро, как и появляется. Как чертик из табакерки. Еще бы не толпа!
Там, за стеклом, движенье. Всем хочется увидеть. Задние напирают, и наша дверь скрипит.
Наш И-И возвращается.
Касумов уже в трусах.
– Нужно занавески повесить, некрасиво без занавесок, – говорит Касумов.
Я говорю:
– Не цирк ведь, Ислам Исламович.
– Стесняться нечего работы, – говорит он, – дерьмо мне попадается.
– Это мы дерьмо?
– А то нет? Я же видел. Конечно дерьмо.
Не любит И-И кривлянья. А тут нагишом представленья.
– А ну, построиться!
Скверная у него привычка заставлять нас все время строиться. Чуть что – сразу строиться. Его мы уважаем. Он прошел славный путь за белыми канатами. Он был боксер что надо! Любим мы И-И. Но с этим своим построеньем!..
Мы нехотя строимся.
На стеклянную дверь напирают. Того гляди, стекла выдавят. Давно нужно было бы занавески повесить. И-И все виноват. Принципиален.
Он идет медленно к двери.
– Отойдите, граждане, – просит он, – ничего здесь нет интересного, ну что вы тут толпитесь, люди работают!
Слышны голоса:
– Голышом-то видали?
– Молоденькие!
– А там что за квадратик?
– С ума, что ли, все посходили?
И-И с силой толкает передних. А силы у него достаточно. Толпа отступает. Он хлопает дверью. Толпа тут же опять придвигается.
– Занавеску надо, – говорю я.
– Ничего постыдного здесь нету, – говорит он.
А там вовсю напирают. Вышибут нашу старенькую дверь.
– Все построились? – спрашивает.
Ну, так и есть, сейчас ныть начнет.
– Дорогие мои, дорогие мои! – говорит он. – Если так пойдет дальше, что получится? Вот ты, Степа, что ты делал, когда я вошел? Сидел яблоко ел. А Касумов? Касумов, хуже того, пляску североамериканских индейцев устроил. Если вы тут будете мне североамериканских индейцев представлять, катитесь от меня в «Динамо», пусть вас Клочков возьмет, пусть он с вами там возится. Хотите к Клочкову – сразу скажите, давайте по-честному, дверь открыта. Один уже отсеялся – «часовщик». Милости просим за часовщиком. Остались честные, я понимаю. Честно и заявляйте. Кто хочет к Клочкову?
Молчат все. К Клочкову никто не хочет.
– Хорошие ребята, золотые ведь ребята, ведь способные. Степка способный, Алешка способный, Касумов, Керимов – все способные… Ведь чудно! А этот яблоко ест! Что вы, ребята, ей-богу, ну ешьте яблоки, ну не выйдет из вас Королевых, Щербаковых… Вот Жорж Карпантье, например, не грыз с утра до вечера яблоки, национальный герой Франции… Он работал, трудился, он был великий мастер! Он не бил в ухо или в нос, бил точно. Он встречался с Джеком Демпсеем на первенство мира, а вы знаете Джека Демпсея?..
Он начинал рассказывать про Демпсея. Целый час мог рассказывать без передышки, а то и больше. Со временем он не считался. Он всегда забывал про время. Всю ночь бы с нами пробыл, да он и так с нами возился. Время он не считал, лишь бы польза. Жена позвонит ему, а он ей: «Сколько? Одиннадцать? А я думал, девять!» Вот так он не считал свое время! Он больше с часами песочными дело имел. Песок сыплется, он и смотрит, когда раунд кончится. А другие часы его не интересовали. А те часы, что у него стянуть хотели со стола, так они и сейчас там. Лежат себе спокойненько, никто их не крадет. Только он на них редко поглядывает. А с вором в трусах заграничных я встречусь. Ничего, что он к нам не идет, ничего.
– Разойдитесь и займитесь снарядами. А ты ко мне.
Мой тренер надевает кожаные лапы, а я перчатки, мы оба влезаем на ринг, и я ношусь вокруг него и бью, стараясь попасть в середину лапы сильней и точней, суше и резче, пот льет с меня, но я все бью и бью в воображаемого противника прямые, свинги, хуки, апперкоты под крики мастера: «Так, хорошо!», «Очень плохо!», «Никуда не годится!». Подсек меня в подбородок ребром лапы, чтоб помнил о защите, – слегка, ему казалось, а я сел. «Прости, – говорит, – слишком сильно». – «Да, слишком сильно», – говорю. Вскочил, потряс башкой и лупить продолжаю. «Ну, давай, вложи душу в удар, продолжай, вложи душу!» Я вкладываю душу. Стараюсь ниже голову, чтоб больше не попало.
– Ну все, милый, хватит, иди отдыхай, давай Степу.
Мне надо спешить. Вечерами вечерняя школа. В первые дни неудобно пропускать, а дальше разберемся. Меня отпустили пораньше. Под душ, одеваюсь в темпе. Продираюсь сквозь толпу у дверей.
Шагаю по улице – чувствую себя.
24Не удавалось мне долгое время легкое пружинистое движение по рингу. Торчал у зеркала с утра до вечера. По улице идешь и подпрыгиваешь. По комнате не иначе как по рингу передвигался. Но раскованность не приходила. Все время тянуло передвигаться, расставив ноги сравнительно широко, в то время как И-И твердил: «Ноги уже!» Пусть будут ноги шире, решил я, и никто не переубедит меня в обратном. Если кому удобно «ноги уже», то пусть он так и ходит, а мне так неудобно. Я понял, как мне лучше.
Я работал в спарринге с Касумовым, а И-И мне орал:
– Ноги уже!
– Я так привык! – отвечал я ему, продолжая работать.
– Не те мне попадаются!
– Отстаньте от меня!
– Не заучивай неправильно, век будешь отучиваться!
Он остановил спарринг и завел свое нытье.
– Я так давно привык, – сказал я.
– Как давно? Сколько лет прошло? Сорок? Пятьсот?
– Я не могу иначе.
– Ну кто ты такой?
– Я?
– Да, ты.
– Человек.
– Ну какой ты человек, если не можешь ноги уже? Дерьмо ты, а не человек!
– А вы кто? – разозлился я.
– Сейчас увидишь. – Он надел перчатки, перелез ко мне через канаты, выгнал с ринга Касумова. Драться, что ли, со мной собирается, очумел! Лицо открыто, не защищается, перчатки держит внизу, согнулся, как горилла, морду свою с поломанным носом выпятил и твердит: – Ну, ну, давай, давай…
– Чего давай?
– Работай!
Попасть в него в этот момент было нетрудно, и я ему прямым ткнул в лицо, повернулся и бежать.
Видели бы его выражение! Сморщился, не ожидал удара, злой.
– Не те мне попадаются! – орет. – Идите все к Клочкову! Не хотите меня слушать! Я вам добра желаю!
– Нашли с кем работать, – говорю, – я еще из ума не выжил!
– Кто ты такой?! Кто ты?! Какое ты имеешь право держать ноги шире, кто тебе такое право дал? Балбес ты!
Я снял перчатки, бросил их на ринг.
– За такие слова… Прекратите оскорблять!
Ругал он всех, никто не обижался. Да он и не хотел обидеть. Очень уж старался и перебарщивал. Да и я не реагировал, а тут не выдержал.
А он мне опять свою рожу подставляет:
– Ну, ну, ну, дай мне еще…
Разве можно на него обижаться!
– Оскорбишь человека, так он злее становится, ух! Как тигр, лев, бросается! Я буду вас, ребята, оскорблять, но вы не принимайте близко к сердцу… Давай, давай, Касумов ждет тебя, давай! Надевай, надевай перчатки, Володя, и ноги уже…
И ребята кричат мне, нечего, мол, дурака валять, обиды выставлять.
Лезу под канат к своим перчаткам.
– Бокс!
И-И с песочными часами следит за нами. Замечаний про ноги не делает, хотя я «уже» и не собираюсь.
И вдруг Касумов буквально отделился от пола, ноги его взлетели вверх. Удара я и не заметил, но он был! Второй раз за всю жизнь! Таким же ударом сбил я Гарика, без сомнения! Наверное, правой, ну да, я бил правой… Каким же ударом я сбил его?
Поднимается с полу Касумов, но не сразу. Вид у него обалделый. Еще бы! Во дал! Пристали ко мне со своими ногами, при чем здесь ноги!
Ребята ахают. Смотрят на меня как на диковинку. Такой удар у нас еще никому не удавалось провести. Хотя на тренировках сильно бить не обязательно своего товарища, но все равно все сильно бьют, разгорячась.
– Это еще ничего не значит, – говорит И-И, делая вид, что ничего не произошло.
Касумов уже оправился, сидит на скамейке задумчивый.
И-И гладит его по голове как маленького:
– Ничего, ничего…
Боится, что сбежит Касумов, больше всего опасается, что от него сбегут. Самая сокровенная идея у него «Спартак» поднять на небывалую высоту, воспитать всех чемпионами, – да какой тренер этого не хочет…
Ребята поглядывают на меня с нескрываемым уважением, даже неловко. С некоторой опаской поглядывают, со мной ведь им работать придется. Не случайно, не случайно, второй раз! Кто может из нас так ударить? Впереди бои. С мощным ударом! Будущие схватки представлялись мне законченными в первые секунды. Я провожу свой коронный удар, и они летят к бабушке! Правый хук! Только так! Хоть сейчас в бой, вперед!
Часть четвертая
1Лежу теперь и охаю ранним утречком на своей тахте, избитый в первом же матче вчерашним вечерком. Так дальше не пойдет, к чертям собачьим! Как же я допустил? Где же мой удар, которым я послал его в нокдаун в первом раунде? По корпусу он мне надавал словно кувалдой, а лицо попросту узнать нельзя, а стыдно-то как! Позорный первый бой, выдохся, как последняя собака, бил беспрерывно мимо, а он меня обрабатывал как хотел. Избитый до такой степени, спасибо вашей тете, чтоб я еще явился! И это называется «работой»! Работайте, ребятки, друг с другом, только без меня. Оставьте меня в покое, даже дышать тяжело, ну вас всех, не выдохнуть полностью, ой! Проваливаю, пока не поздно, из добровольного общества «Спартак». Добровольно побитый, улепетываю добровольно. Сколько я ни вкладывал душу в удар, а вложили мне. В «Спартак» я не вернусь. Ни к Клочкову, ни к Азимову не собираюсь.
Подходит отец к моей кровати, смотрит на меня с сожалением.
– Неужели перчатками можно так разукрасить?
– Я и сам об этом не подозревал.
– Мягкие перчатки, а у тебя даже уши распухли.
– Выходит, жесткие.
– Мать была права.
Отец собирается на работу. Кладет в карман бутерброд, который каждый раз приносит назад.
Я, охая, встаю.
Теперь косит меня.
– В нашей семье теперь двое косых, – слышу голос отца, – очередь за мной. Косая семейка, парад косой семейки, каково?
– Не болтай глупости, – говорит мать.
– Счастливо вам, косые, оставаться!
Хлопает за отцом дверь.
– Меня, между прочим, совсем не косит, – слышу я голос матери, – и нечего надо мной подтрунивать. А ты сам себе заработал, ты слышишь меня?
– Неужели нельзя оставить меня в покое?
– Подумаешь, не может ответить, фон-барон!
В окне отражается моя безобразная, опухшая, кривая рожа.
Заваливаюсь снова на тахту.
В свое время, читая и перечитывая любимую книгу «Боксеры и бокс» и колошматя мешок, подвешенный к электрическому проводу, я думал: я готов к боям. А после первых тренировок в «Спартаке» тем более. Уверенность из меня перла, а что вышло? Первый же бой оглушил меня, смял, уничтожил. Так, выходит? Противник мне попался сильный, но я ведь был готов к любому противнику! Выходит, я не был готов, мне казалось. Как же разобраться в таком случае: когда мне кажется и что есть на самом деле? Не может быть, чтоб мне только казалось. Все мне только чудится? Нет, дудки, елки-палки, если уж кажется, то так оно и есть, загвоздка тут в другом. Ну а если у меня неверное чутье? Кажется одно, а получается другое? Тогда беспрерывное сплошное невезенье. На смех людям. Может такое быть? А почему бы и нет? Не то человек делает – не то и выходит. А кто то делает? Что значит – то? Ну, понятное дело, тот, кто выигрывает, чувствует, что выиграет, и выигрывает. А кто хоть раз проиграет? Не может же быть, чтобы все только выигрывали. Хотя и такое бывает. Да мало ли кто что чувствует, разве в этом дело! А в чем? Я вот сейчас чувствую, что в бокс не вернусь, ни за что не вернусь, раз чувствую…
Рассуждая, я машинально отколупывал кусок засохшей краски, кусок моей росписи, пока он не отлетел. Под ним проглянули обои, но я скоблил ногтем дальше, словно добирался до клада или хотел проткнуть пальцем стену насквозь. Скоблю и скоблю без всякого смысла, просто так, и вижу – проступают буквы. Под обоями газета, и я стал действовать осторожно, чтобы прочесть, что там написано. Мне вдруг показалось, что я должен непременно прочесть, что за слова под обоями, во что бы то ни стало. Я встал, кряхтя, за ножом и теперь скоблил целенаправленно и осторожно. Обои были приклеены намертво. Но уже проступило слово, полустертое, но четкое своим смыслом: «бились».
Скоблю в нетерпенье и спешке. Ага! Есть! «Бились до конца…» А дальше? Кто бился? И до какого конца? Досада! Ах, беда, испортил все, испортил, стер слова…
– Что ты делаешь со стеной? – спрашивает мать из своей комнаты.
– Что можно сделать со стеной? – отвечаю раздраженно. – Ничего с ней никогда не случится.
– Ах, не случится? Ты так думаешь? С ней уже случилось!
– Так что же с ней случилось?
– Она стала непохожа на себя!
– Кто? Стена? – Я смеюсь.
– Чем ты занимаешься, ответь мне!
– А ты чем занимаешься?
– Не валяй дурака, я лежу.
– И я лежу.
– Но ты еще что-то делаешь?
– Ничего.
– А со стеной что ты делаешь?
– Поддерживаю ее, мама.
– Оставь стену, ты меня слышишь?
– Я ее давно оставил. Теперь она свалится в твою комнату, и будет полно мусору.
– Будешь сам мести.
Принимает все за чистую монету – ну как тут не шутить? Ей даже подумать неохота, серьезно сказано или в шутку. Отец это объясняет тем, что ей раньше очень хорошо жилось в семье, ее очень баловали. Может, и так. Похоже. Я люблю с матерью шутить, нести всякую чушь, пока она вдруг не скажет «не валяй дурака» или «не болтай глупости». Но иногда мне кажется, что отец и я ошибаемся, будто она не понимает шуток, а просто неохота ей с нами дурачиться, у нее свои мысли.
– Нет, правда, что ты там все-таки делал со стеной? – спрашивает она после некоторого молчания.
Я не отвечаю. Я мог бы еще продолжать с ней разговор о стене, хотя бы потому, что ей скучно там лежать одной, а беседовать она ужасно любит. О чем бы ни было, лишь бы не молчать. Признак энергии, как считает отец.
Листаю книгу «Бокс» Константина Градополова. «Повреждения у боксеров». Вот как раз это ко мне относится!
«Повреждения при занятиях боксом довольно своеобразны… Повреждения у боксеров сводятся к следующим основным группам:
а) повреждения верхних конечностей;
б) повреждения лица и головы;
в) повреждения туловища;
г) повреждения нижних конечностей;
д) прочие повреждения и заболевания. (Ох, не повернуться, некоторые повреждения у меня имеются…)
Повреждения верхних конечностей. …Около 60 % всех повреждений, встречающихся у боксеров, приходится именно на область кистей рук…
…При наличии явлений ушиба хряща (надхрящницы) необходимо длительное, терпеливое лечение в течение 15–20 дней…
…ушибы надкостницы головок и тыльной поверхности пястных костей при ударах о череп противника…
…Если удары кулаком о противника или тренировочный снаряд очень сильны, наблюдаются переломы пястных костей, чаще всего косые или винтовые. Переломы фаланг пальцев встречаются значительно реже.
…При подозрении на перелом кости… направить пострадавшего в ближайшее лечебное заведение…
Повреждения головы и лица. Основным объектом атак противника в бою является область лицевого черепа, в частности нижняя челюсть. Благодаря этому по частоте повреждений головы и лица боксер занимает второе место… Характерно, что в то время как подавляющая часть повреждений головы и лица имеет место у партнера, получающего удар, повреждения кисти почти всегда возникают у боксера, наносящего удары.
Обычной и относительно невинной травмой области лица является ушиб носа с кровотечением вследствие разрыва мелких сосудов раковин и слизистой оболочки полости носа».
«Только бы не попали в больной опухший нос», – думал я каждый раз, начиная спарринг, и первым делом налетал на прямой.
Я, кряхтя, поднялся, подошел к зеркалу, дотронулся до носа: распух он чудовищно, – покачал головой и, так же кряхтя, лег обратно.
«Хуже, когда ушибы носа сопровождаются переломом носовой перегородки, хрящей и костей носа, – читаю дальше. – В таких случаях неправильное и несвоевременное оказание первой помощи может привести к стойкому изменению формы носа (западение спинки носа, так называемый „боксерский нос“)…
…При нанесении ударов по области рта и зубам наблюдаются мелкие ранения и ссадины слизистой оболочки губ и щек, переломы и вывих зубов.
…Отметим ранения кожи и мягких тканей в надбровных областях…
…Иногда наблюдаются переломы и вывихи ушного хряща, ведущие к обезображиванию ушей…
…Несколько реже, при особенно сильных ударах по уху, встречаются кровоизлияния и разрывы барабанных перепонок…
Нокаут. Особый интерес для боксера представляет состояние, в которое впадает организм бойца после некоторых ударов, нанесенных в область нижней челюсти, сонных артерий, аорты, солнечного сплетения, печени. Состояние это носит название нокаута и характеризуется внезапной потерей ориентации, резкой бледностью кожи лица, шумом, звоном в ушах, потерей сознания…
Удар в область печени, в солнечное сплетение и т. д. характеризуется, как правило, явлениями, напоминающими шоковое состояние (резкая бледность, холодный пот, падение сердечной деятельности и т. д.). Сознание при этом обычно не выключается.
…Повторный нокаут вызывает ряд изменений в центральной и, в частности, вегетативной нервной системе (невротические расстройства, понижение процессов восприятия, памяти, трофические расстройства)…»
Спрятать подальше, чтобы мать не прочла.
Полежал, подумал.
Вечером встал, стараясь не охать, к зеркалу. Руками поводил во все стороны: на спине, на груди, на руках мускулы ходят как сумасшедшие. Рожа кривая, все тело болит, а мускулы так и ходят, так и ходят как сумасшедшие…
Надел свежую белую рубашку и отправился в «Спартак» биться до конца.
2И-И стоял с группой разрядников у дверей «Спартака». Сегодня день не нашей группы, но я не мог ждать. Волновался я все больше, по мере того как к ним подходил. Маленький наш зал, ринг с потертыми канатами, тесная раздевалка, где мы толпились, отпуская шуточки, толкались голышом возле единственного душа, вываливались разгоряченные на улицу, расталкивая толпу у дверей, – не мог я все это забыть!
Дверь зала раскрыта.
– Пусть ветер гуляет, – слышу я голос И-И.
Ребята меня не знали, а И-И не сразу заметил. Я стоял возле них, прикрыв нос ладонью. Тронул И-И за рукав, улыбнулся ему распухшим ртом, раздутыми щеками, закрытым правым глазом, убрал ладонь с носа.
Видели бы вы его сияющее лицо!
– Я был уверен! – заорал он, радуясь как ребенок. – Я был уверен! Он придет! Он пришел! Он будет продолжать! Неужели, думаю, не придет? Пришел, ребята! Дорогой!
Обнял меня при всех, при разрядниках, замечательный человек! В этот момент я любил его больше чем кого бы то ни было.
– Что за птица? – спросил один из ребят.
– Он отличный парень! – сказал И-И. – Он славный малый, вот и все!
– Крепко ему где-то досталось, – сказал тот же парень.
– Ах, бросьте вы, – сказал И-И, обнимая меня, – ничего с ним не случилось, ничего не было, разве не так?
– Ничего не было, – поддакнул я.
Возле нас собирался народ, зеваки, завсегдатаи. Прошли в зал.
И-И предложил мне сесть на скамейку, посмотреть, как разрядники тренируются, если у меня со временем в порядке. Я ответил, что со временем в порядке, сел на скамейку, все время прикрывал нос ладонью. Тренировка разрядников во многом отличалась от нашей. Они бились крепко в спарринге и на снарядах занимались до одурения. Как резко они отличались от нас своим умением! Один из ребят, щупленький, но мускулистый, подошел ко мне, сел рядом.
– Где это тебя так? – спрашивает.
– Известно где.
– Крепенько.
– Ладно, сам знаю, что крепенько, лучше тебя.
– Да ты не обижайся, меня знаешь как лупят, а я ничего. Продолжаю. Бокс – дело такое, если начал, никогда не бросишь, засасывает. Подумаешь бросать, а как вспомнишь прошедшее – не можешь. Не горюй. У тебя первый бой?
– Первый.
– А у меня шестнадцать.
Я посмотрел на него с уважением.
– Много выиграл? – спросил я.
– Ни одного.
Я думал, он шутит.
– Как же так?
– Удары я слабо переношу, поэтому и происходит. Частые нокдауны и все такое. Заденут вроде бы несильно, а я готов. Но бросать не собираюсь. Хотя бы один бой выиграю, тогда, может быть, брошу. И то не уверен, вдруг, наоборот, потянет – рубикон перешагну. Так что ты не переживай, держись, парень!
Он мне понравился своей искренностью, откровенностью, упорством. Шестнадцать боев проиграть подряд и в то же время не отчаиваться! Есть в этом и бесспорная бесперспективность, все равно он ни черта не добьется, раз такой слабак, но мужественный паренек, ничего не скажешь.
– А как твоя фамилия? – спросил я сам не знаю зачем.
– Дубровский, – сказал он, явно польщенный.
– Покажи Мамедову свой нырок, Дубровский! – позвал его И-И.
Мой утешитель сорвался с места показывать нырок Мамедову. Как видно, он был техничный паренек, умел он многое и знал, но проигрывал из-за физических данных – совершенно не выносил ударов. Симпатичный Дубровский. Чем-то он меня окончательно успокоил, даже устыдил, с его необычным послужным списком.
Досидели до конца тренировки. Вышли с И-И последними.
– Почему я так ужасно проиграл? – спросил я. – Ведь я шел вперед, атака – лучшая защита, не ваши слова?
– Вперед – это еще не все. Надо и вглубь одновременно.
– Как то есть вглубь?
– Соображать.
– Неужели я совсем не соображал?
– Ты прешь как бык. Бык кидается на красное, но ты же не бык! Великие боксеры боксируют, словно поют. Легкость – вот что важно! Ноги уже! Уже ноги, братец! А голову ниже! Карпантье скользил по рингу, он был легок, как бабочка, быстр, как ягуар, а удар его, резкий, как молния, поражал, точно смерть. Но он не был быком. Никто из великих боксеров не был быком. Быка можно свалить очень быстро, с его бычьими мозгами…
Мне вдруг показалось, он начнет меня оскорблять сейчас, не хотелось мне этого.
– А Дубровский здорово соображает? – спросил я.
– Дубровский – трагик. Между прочим, он неплохо соображает, даже помогает ребятам советами. Он способен уходить от ударов, но малейший удар его сваливает. Удары он не держит, боксера из него, конечно, не выйдет.
– Зачем же ему тогда боксом заниматься?
– Ему нравится.
– Мало ли кому что нравится!
– Мне он тоже нравится, – сказал И-И, – черт бы побрал эти данные, которых у него, к несчастью, нет…
– Парнишка, с которым я боксировал, очень сильно бил, – сказал я, – у меня болит все тело, клянусь вам.
Он вдруг прошептал мне в ухо:
– Этот парнишка боксирует два года, к твоему сведению.
– Как?!
– Не хотел я тебе говорить, но не выдержал.
– Это же несправедливо!
– Не было пары.
– А я при чем?
И-И такие встречи практиковал, как потом выяснилось, чтобы закалить, умерить прыть, проверить новичка. Специально все подстроил. Полезно это или нет – сказать трудно, но жестоко. Да и способному в потенции боксеру можно отбить навсегда охоту к боксу.
– Все-таки он меня ни разу не сбил! – воскликнул я.
– Вот видишь!
– А я его сбил в первом раунде!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.