Текст книги "Собрание сочинений. Арфа и бокс. Рассказы"
Автор книги: Виктор Голявкин
Жанр: Детская проза, Детские книги
Возрастные ограничения: +6
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
– Какое дело?
– Врачи ведь тоже не боги, вы прекрасно знаете, так вот, они подразумевают у моего мужа в области солнечного сплетения нарыв от пива.
Опять бред. Или они не хотят меня пивом угощать, чтобы у меня тоже не было нарывов? Неужели таким оригинальным способом они уклоняются от угощения? Можно всего ожидать.
– Так что какаду тут вовсе ни при чем, – закончила хозяйка.
– Понятно, – сказал я.
Намек, решил я. Ну и ну! Да так оно и было, может быть. А может, нет. Вклинился кот.
– Быстрей давай пива, – сказал он.
Хозяйка сказала:
– Можете пить с котом.
– Давай выпьем, – сказал кот.
С котом так с котом.
Сели в кухне, пока ее не перегородили.
– Кстати, вы не можете нам кошку достать? – сказала хозяйка. – Может быть, найдется где-нибудь симпатичная кошечка для нашего Митрофана?
– Да такому коту откуда я могу достать соответственную кошку, вы смеетесь!
– Да любую кошку, господи, чтобы пивом не увлекался.
– Хватит болтать, старая рухлядь, – сказал кот, – давай пива, а кошку я себе достану, если будет надо.
– Мерзавец! – вдруг выпалила хозяйка. Я даже сразу не понял, к кому относится. Кто мерзавец?! Я подскочил на стуле, и хозяйка заметила: – Муж меня так не оскорбляет, как этот мерзавец.
К коту у меня уже появилась твердая симпатия. Мы нашли с ним общее. Пиво сблизило нас, и я встал на котовскую защиту. И кот почувствовал.
– Скажи этой рухляди, – сказал он, – пусть тащит пиво и помалкивает.
– Да принеси ты пиво, наконец, – сказал хозяин.
– Действительно, принесите пива, – сказал я, – и мы с Митрофаном выпьем с удовольствием.
– И рыбу там, пожалуйста, не зажимай! – хихикнул кот.
– Вы видите, вы видите, как он разговаривает. – Она опять хотела его обозвать, но вовремя остановилась, потому что кот, к моему удивлению, брякнул:
– Тащи, а то худо будет.
– Тащите, тащите, – осмелел я.
Из громадного холодильника хозяева вытащили кишку, и хозяин стал дуть в нее. Подставили ведро. Полилось в ведро пиво из кишки. Кот замурлыкал.
– У нас договоренность с пивным ларьком. Мы платим вперед. Провели трубу через сад в наш холодильник, и все дела.
«Вот это, пожалуй, самое оригинальное», – подумал я.
– Сам кот боится открывать холодильник, – сказал хозяин, – оттуда веет холодом, а он терпеть его не может.
По первой кружке мы с котом выпили сразу.
Я поинтересовался:
– Только что кот пригрозил, что вам может быть худо. А что он может конкретно вам сделать худого?
– Он? Все может, – сказала хозяйка.
Кот выпил вторую кружку, вытер усы и отчетливо предупредил:
– Я могу уйти к соседям и наговорить на вас такое, что вы света белого невзвидите.
– Знаем, знаем, – согласились хозяева.
На четвертой кружке мы стали друг друга похлопывать.
– А ты говоришь, – сказал кот. – Все бывает…
– Так перегораживать нам или не перегораживать?
Этот вопрос хозяйку больше всего интересовал.
– Перегораживайте, – сказал я весело, – все перегораживайте!
– Вы серьезно?
– Абсолютно серьезно! Продолжайте перегораживать и перегораживать!
– Вы думаете, из тридцати двух можно сделать шестьдесят четыре?
– Можно.
– Представляешь, – обратилась хозяйка к мужу, – какой тогда удар будет по всем?
– Атомный удар, – сказал я.
– Вы очень образно выразились, – обрадовалась хозяйка, – ведь действительно будет самое настоящее светопреставление. Спросят: «Сколько у вас комнат?» – «Шестьдесят четыре!» – «Ну!»
– Шестьдесят четыре можно помножить, – сказал я, захмелев.
– На сколько помножить? – заволновалась хозяйка.
– На сколько хотите, на столько и помножайте.
– Ну, уж вы хватили…
– Чего хватил, ничего не хватил, наливайте второе ведро, я вам объясню, как это делается.
Налили второе ведро.
– Ничего ты им не объясняй, – сказал кот, – они тупицы. – Пей, и все.
– Сколько ведер в день ты выпиваешь? – спросил я кота.
– Как когда, – сказал он уклончиво.
Какаду Кокоша сидел, насупившись, в углу.
Три других попугая отправились шастать по комнатам. Оказалось, они не терпят запаха пива. Когда кот пьет, все время они бродят по лабиринту, чертыхаются. Вот и сейчас.
– Черт-те что… это черт-те что… просто черт-те что…
– Так на сколько все-таки помножить? – допытывалась хозяйка.
– Чего помножить? – Я уже забыл.
– Но вы-то сами чего хотели помножать, помните?
– Я хотел? Когда?
– Ну вот только что, недавно, вы собирались помножить, доказывая нам, что возможно. Помните, чего? – спрашивала она таинственным голосом.
– А вам зачем? – Я никак не мог вспомнить, что я собирался помножить.
– Держи рыбу, – хрипел кот, – чисть сам. – Он стал вдруг потрясающе хрипеть.
– Может, тебе хватит, дорогуша? – спрашивали его хозяева. – Когда он начинает хрипеть, – первый признак, что ему хватит, – объяснили хозяева.
– Не ваше дело, – отбивался кот. – Вы-то откуда знаете, сколько мне надо, если сами никогда не пили?
– А мне, пожалуй, хватит, – сказал я.
– Да брось ты, – уговаривал Митрофан, – знаешь, как одному скучно? Ты ко мне заходи, когда их нету, и открой мне только холодильник, а там я разберусь.
– Не смей этого делать в наше отсутствие! – заволновались хозяева. – Мы за пиво уйму денег платим.
– Смотрите мне! – пригрозил он хозяевам.
– Ну, я пошел, – сказал я. – Все. Хватит. Я пошел.
– Да сиди ты, сиди, – удерживал меня Митрофан когтями за рукав.
– Нет, хватит, – повторял я. – Все. Ну, кружечку еще… И баста! И конец. Все, все…
– Сиди ты! – хрипел Митрофан.
Я сидел.
И обстановка вокруг теперь уже мне не казалась странной и необыкновенной. Только изредка насупленный Кокоша меня настораживал, и я давал ему понять, что, в случае чего, могу его и кружкой садануть. Он дергался. Косил глаза. Пробормотал:
– Ну, погоди…
– Уберите этого пингвина отсюда, – сказал я, – клянусь, совершенно за себя не ручаюсь.
– Давай бить посуду о его голову, – предложил Митрофан.
Кокоша раздраженно, переваливаясь с боку на бок, отправился к своим собратьям. Буркнул:
– Погоди.
Я не выдержал и запустил в него рыбьей головой. Митрофан захохотал.
Хозяева сказали:
– Ну, Петр Петрович, мы от вас не ожидали, простите за откровенность.
– Ах да, что же я в чужом доме кидаюсь рыбьими головами, пардон, мерси, не имею обыкновения… никак не имел права… извините… извините… не сочтите.
Я извинялся.
Целый час я прощался и тряс руку хозяевам в коридоре.
Исчез в лабиринте и тряс там руки Кокоше и трем попугаям.
И снова я на лестничной площадке.
Как хорошо-то! Светло. Нет штор. Лабиринта. И совершенно нормальный кот шмыгнул за кошкой.
И пиво пей в ларьке на доброе здоровье, без говорящих какаду.
Картошка
Выделили нам участок за городом, жили мы там все лето, посадили картошку, всей семьей трудились по выходным – порядочно картошки посадили. Хорошо. А что, плохо, что ли?
Осенью ее выкопали – несколько мешков. На грузовике отвезли всю картошку в город, из балкона я сделал ящик, картошку туда высыпал – до морозов могла там находиться, это ясно. Но разве мы сможем картошку съесть до морозов? Огромное количество, куда нам столько?
Две сетки картошки я повез своему старому приятелю, он жил в другом конце города, я взял такси, но его дома не оказалось.
Я взял такси, поехал обратно, но вдруг вспомнил другого своего приятеля Василевича.
Василевич принял меня радостно, но косился на мою картошку, он не мог понять, почему я с картошкой. Мне сразу тоже неудобно было всовывать ему картошку, раздеться было нужно, шляпу снять… Я сетки на пол поставил, они на пол свалились, и картошка покатилась по всей комнате, и Василевич спросил:
– Откуда у тебя картошка?
– Да посадил, понимаешь, у себя на даче… – объяснил я, ползая но полу, собирая картошку.
– И много посадил?
– Порядочно, понимаешь, посадил…
– И выросла?
– Вот видишь, выросла…
Я ее всю с пола собрал, протягиваю сетку супруге Василевич, торжественно говорю:
– Вот, от меня, от моего имени, от имени моей супруги, мы счастливы, короче говоря, передать вам картошку, выращенную на нашей собственной земле!..
– Да брось ты, – сказал Василевич, – на кой она мне, вон есть у нас картошка.
– Брось ты, – сказал я, – у тебя не такая картошка…
– Картошка у нас сейчас правда есть, – сказала супруга Василевич, – но если она у вас гниет…
– Почему гниет, – сказал я, – ничего не гниет…
– Привез бы пол-литра, – сказал Василевич, – а картошки мы тебе нажарим.
– Зачем пол-литра, – говорю, – весь мир теперь пить бросает, я читал, в Швеции давно не пьют…
– «Картофка, картофка, родная винтовка…» – сказал он, – хитрый ты! Да отпусти ты свою картошку! Как не знаю за что держишься! Как за парашют держишься! Да сходи за поллитрой, помешанный ты, что ли, на своей картошке?
– За поллитрой я не пойду, – сказал я.
– Это почему же? – удивился Василевич.
– А потому что я не для этого к тебе пришел.
– А зачем пришел?
– Я принес тебе картошку…
– «Я принес тебе цветы!..» – запел Василевич.
– Ты возьмешь картошку?
– Возьму, – сказал Василевич, – если ты за поллитрой сходишь.
– А если не схожу?
– Тогда не возьму.
Нет, я не взял пол-литра, это было бы неправильно. Я взял такси и поехал к своему старому приятелю, его дома не оказалось. Я взял такси и поехал домой. Дома в расстроенных чувствах высыпал картошку обратно на балкон. Посидел с часок дома. Потом насыпал картошку в сетку, взял такси и поехал к своему старому приятелю, должен же он, наконец, дома появиться!
Его дома не оказалось. Я взял такси и поехал домой.
– Поджарь мне картошки, – сказал я жене.
– Ты ее только что ел, – сказала она.
– Хочу еще, – сказал я.
Совсем неплохо, я считаю, нельзя обижать картошку. Вкусно, съедобно, хорошо, все правильно. А что, неправильно, что ли? Картошка есть, пожалуйста, сколько угодно. Но до морозов нам ее все же не съесть. А морозы надвигаются.
Людям приятное сделать хотел, поделиться картошкой, а они не понимают, что ли?..
Служебный телефон тот же
После окончания института мы были с ним младшие научные сотрудники. Сидели в одном отделе. Мы с ним считали себя учеными-физиками, нас там считали мальчиками. Предполагался, правда, научный рост: аспирантура, диссертация, должность старшего научного сотрудника и так далее соответственно. Но в аспирантуру желающих и кроме нас хватало. Число диссертантов ограничивали, а желающих увеличивалось. Диссертация мне попросту не нравилась. Готовить ее полагалось три года, писать не менее ста страниц стилем, похожим на подстрочный перевод с иностранного, иначе его не признавали научным. Был я у них на защите. На банкет меня приглашали. Родственники тащили туда салаты и бутерброды. Потом диссертацию долго аттестовывали, потом еще чего-то ждали. И так всю жизнь надо было ждать и надеяться.
А хотелось, не теряя времени, найти себе такое дело, чтобы я в нем был царь и бог. И чтобы всегда мог сказать: вот тут я сделал все, что мог.
Я стал писать повести и рассказы и вскорости ушел из института.
Вот иду сегодня по улице и вдруг.
– Ух ты, какой стал! – сказал Миша и подергал меня за куртку.
Сам он был одет в костюм, который считался очень модным десять лет тому назад.
– Помнишь, как вместе с тобой сидели? – говорю.
– Я и сейчас там сижу, – говорит.
– Защитил диссертацию?
– Пока нет, но в ближайшем одна тема мне светит.
– Окончил аспирантуру?
– Мы в первую очередь матерей-одиночек пропускаем. Но скоро моя очередь подойдет.
– Женат?
– Конечно. Только моя жена мечтает быть матерью-одиночкой.
– Ты шутишь? – говорю.
– Нет, я серьезно, – говорит Миша.
Он наверняка считает себя преданным науке. В нем видно упорство и самоуважение. Меня же он, видимо, считает в науке неспособным, несостоявшимся. Немного хорохорясь, говорит:
– Я слышал, ты стал писателем?
– Ага, – сказал я.
– Как тебе удалось?
– Напиши повесть или роман, и тебе удастся, – сказал я.
– Так сразу и удастся, что ли?
– Пишешь…
– А дальше?
– Несешь к редакторам.
– И как они? Ничего?
– Первый редактор меня попросту игнорировал. Второй отклонил. А третий сказал: «Молодых почти не печатаем, трудности с бумагой».
– Ну, а ты?
– «Ну и что, – говорю. – Я и без вас это знаю».
– Так и сказал? А дальше что было?
У Миши загорелись глаза. Ему было интересно слушать. И я дальше сказал:
– Следующий редактор встретил меня с неожиданным пафосом: «Голубчик вы наш, жили мы без вас до сих пор, и, как видите, неплохо жили, чего же вы хотите?» – «Хочу, чтобы напечатали», – говорю. «А-а-а, все этого хотят. Но ваши произведения не имеют педагогической подкладки, которая совершенно необходима нашему читателю, о котором, как вы сами понимаете, мы должны заботиться». Упрек основателен. Крыть нечем. Стал перестраиваться. Но трудно давалось. Каждый раз не был уверен, что необходимая «подкладка» появилась. Мучился.
– И что же?! – настаивал Миша.
– Прежде чем нести написанное редактору, я спрашивал домашних, соседей, знакомых, друзей, есть ли тут педагогическая сторона и может ли это воспитывать.
– И помогало? Неужели помогало?
– Ответы были расплывчаты. Что-то вроде: «А да, действительно…» Понимай как знаешь.
Еще раз вдумчиво читаю и с ужасом обнаруживаю: произведение никого не воспитывает и педагогического значения не имеет.
– Ну, и загоревал?
– Я написал новый рассказ о воробьях, описал целое воробьиное семейство, и вроде получилось интересно. Решил показать его еще одному соседу. Про него говорили, что он смышленый старик. Давно нигде не работал, у него было время подумать. Старик прочел и сказал: «М-да… Не пойдет. Морали в нем нет. И придумать ее трудно, но это можно загладить». – «Каким образом?» – «Нужно вот что сделать. Нужно маленькое добавленье. Так сказать, в конце. Лучше в стишках. Примерно так: «А где мораль? Морали нет. Ха-ха. Хе-хе. Привет воробушкам, привет!» – «Ведь это же белиберда. Разве такое поможет? Чушь какая-то!» Старик похлопал меня по плечу и сказал: «Поможет, вот увидите».
Я долго думал, но подходящего к случаю стиха придумать не мог. Тогда взял и приплел в конце своего рассказа не какой-нибудь другой, а именно этот дурацкий стишок. И пошел узнать, что скажет редактор.
Миша слушал открыв рот. Видно, нравилось ему, что я рассказываю. А мне нравилось, что ему нравится. Встреча радостная получается. Я продолжал:
– «Очень оригинально, – сказал редактор. – У нас пойдет непременно». – «А как тут с моралью?» – спрашиваю на всякий случай. «Здесь, правда, чувствуется отгораживание от морали. Даже пренебрежение ею. Но в то же время и подчеркивается, что мораль необходима». Вот с этого все началось. Так и идет.
– Чудеса! – восхищается Миша. – Здорово тебе повезло! А мне повезет, как думаешь?
– Конечно, повезет, – говорю.
Миша улыбался. Потом серьезно задумывается. И я ему говорю:
– Знаю я тебя. Все равно не сменишь работу. У тебя там в аспирантуру очередь подходит.
– Однако плохо ты меня знаешь! – говорит Миша и хватается за галстук. Его душит волнение.
Что я наделал! Ему, видно, кажется, на деле это так же просто, как на словах. Сорвется человек с места и окажется между небом и землей. И меня уж не похвалит. Спасибо не скажет. Это сейчас он смотрит на меня восхищенными глазами, а потом с ненавистью и злостью станет глядеть, будто во мне сидит самый корень зла. Все уважение его потеряю, если забавное дело нелегким окажется. Врага себе наживать – кому надо!
– Тебе, пожалуй, не стоит, – говорю.
– Чего не стоит?! Тебе стоило, а мне не стоит? Нехорошо с твоей стороны.
Смотрю на него глазами бывшего сослуживца, приятеля, писателя, наконец, и вижу: нечего беспокоиться, черта с два такого с места сдвинешь. Пройдет минутная вспышка, и опять на свое место сядет. Такой характер от места не оторвешь: он всегда за него держаться будет и своей очереди ждать. Хорошо знаю.
– В гости к нам с супругой заскакивай. Вот адрес. Ждем. – И Миша побежал, окрыленный. На ходу уже крикнул: – Служебный телефон тот же…
Вот именно: служебный телефон тот же!
Кот
Я задержался у приятеля до темноты. Чай, разговоры, то да се. Смотрю на часы: полночь. До чего неохота выходить на холодную темную улицу.
Но, ничего не говоря, встаю одеваться.
– Оставайся ночевать, – говорит приятель.
Он что, мысли читает?
– Нет, – говорю, – тревожить вас не буду, поеду домой.
– Ты нас больше растревожишь, если уйдешь в такую поздноту, оставайся до утра, – уговаривает его жена. – Постелем тебе в комнате, сами в кухне ляжем.
– Нет, нет, не намерен вас стеснять.
– Ну ложись ты в кухне, в чем дело?
Я соглашаюсь.
Ихний кот, здоровенный, пушистый, поглядывает на меня иронически одним глазом и будто подмигивает мне. Я на него ноль внимания. Подумаешь, кот. Котов, слава богу, везде хватает.
Уложили меня спать в кухне на кресле. Я уютно укрылся. Заснул.
Сон мне снится.
Вдруг какая-то тяжелая масса плюхается мне на голову.
Просыпаюсь, вскакиваю. Кот отскочил в сторону, сидит, смотрит на меня, улыбается. Ведь он на меня со шкафа спрыгнул.
– Брысь! Брысь отсюда!
Укрываюсь поплотнее одеялом. Засыпаю.
Вдруг – трах!
Вскакиваю, ничего не понимаю. Кот сидит в стороне, обмахивается лапой, ехидно усмехается.
– Ты это брось, слышишь!
Он вспрыгивает на шкаф, насмешливо на меня оттуда поглядывает. Я грожу ему кулаком. Накрываюсь одеялом с головой. Успокаиваюсь.
Вот тут-то он обрушивается на меня сверху.
Я кидаю в него подушкой. Он проворно вспрыгивает на шкаф. Поймать его мне не удается.
– Черт с тобой! – Накрываюсь одеялом, но сразу заснуть не могу. Постепенно засыпаю.
В это время кот прыгает прямо мне на голову.
Вскакиваю. Бегаю за ним, стараюсь поймать. Он все время ускользает. На шум приходит приятель.
– Что такое?
– Кот, понимаешь, нападает, спать не дает, сверху скачет, лыбится издевательски.
Я начинаю одеваться.
– Да что ты. Брось. Разве он может нападать…
– Странный у тебя кот! – говорю я.
Входит его жена.
– Что ты, – говорит. – Наш котик… он никогда никого не трогает. Спи, спи, что-то тебе показалось.
– Я больше не усну.
– Если тебе кот мешает, мы его к себе заберем. Велика важность. И он тебе больше мешать не станет.
Приятель берет кота, уносит из кухни под мышкой и плотно закрывает за собой дверь.
Вот теперь мне спокойно, и я усну.
Стоило только задремать, кот открывает дверь, вспрыгивает на шкаф и оттуда шарахает мне на голову.
У меня внутри екнуло, я не ожидал.
Я встаю, не отвечая на удивленные расспросы приятеля, одеваюсь, прощаюсь и выхожу в темноту улицы.
Чего ему от меня надо? Почему он мне спать не давал?
С улицы оборачиваюсь на их светлое окно. Приятель с женой размахивают руками, видно, недоумевают, что происходит со мной, почему я покинул их дом среди ночи. Не могут поверить, что кот выжил меня из их дома.
А кот сидит на подоконнике, смотрит мне вслед со странной улыбочкой.
– Что, не на кого тебе больше прыгать?! – Я погрозил ему с улицы кулаком.
Он стал умываться лапой.
Знакомый питон
Мы с ней учились одновременно в художественном институте. С тех пор прошло много лет. Но то, что мы учились в одном институте, никогда нельзя выкинуть из головы.
И вот она присылает ко мне молодого человека с письмом. Из письма узнаю, что в пустыне под Красноводском знаменитая киностудия «Ленфильм» снимает новую фантастическую ленту, а она художник картины. Насколько я знал, она всегда работала художником на киностудии. Для фильма им там требовалось фантастическое животное. И вот она прислала ко мне помощника оператора, чтобы я помог ему достать для съемок питона, который живет в террариуме на Приморском бульваре в Баку.
Я к этому живому уголку не имел абсолютно никакого отношения. Но поскольку мы с ней давно знакомы, то вместе с помощником оператора мы направились на бульвар.
Питон в большом стеклянном ящике лежал закрученный на большом бревне, удобно для обзора, но совершенно без малейшего движения, как неживой, чешуя блестела на солнце. Рисунок на спине влажно отливал всеми цветами радуги – очень красиво. Вокруг толпа: мы, дети с родителями, смелые озорные девочки, мальчики тычут в стекло пальцами над самой его головой размером с кисть небольшой руки со сжатыми пальцами. Показывают разные рожи, но все разнообразие движения вокруг ничуть не выводит змея из состояния полнейшей окаменелости.
Нам, конечно, тоже охота, чтобы он на нас посмотрел, повернул голову, и мы тоже начинаем стрекотать по стеклу, напевать, насвистывать, приплясывать. Но питон на нас ноль внимания. Смотрит неподвижными глазами в морскую даль, в горизонт и далее. И никого не хочет знать.
Тогда мы с оператором пошли к директору Нагорного парка, в ведении которого находился этот террариум, уверенные, что он, видный, представительный, импозантный, хотя и незнакомый, но по-человечески пойдет нам навстречу. И мы говорим ему, что вот такие дела…
Высокая марка знаменитой кинофирмы на директора не повлияла, бумаги с подписью самого директора не оказали воздействия. Он сказал, что к интересующему нас животному он сам никакого отношения не имеет, кроме того, что отвечает за него головой.
– А кто? Кто же ведает этим животным? – спрашиваю.
– Филиал Всесоюзного зоологического института. И только с письменного разрешения самого директора Зооинститута я могу вас к животному допустить.
Тут, надо сказать, мы несколько приуныли. Натолкнувшись на одного директора, на другого рассчитывать было трудно, тем более что вместе с ним не учились и вряд ли какие интересы нас с ним могли связывать.
Идем вверх по улице домой понурые. Что толку, что кино снимается и животное имеет шанс стать одним из его героев, но добиться взаимодействия пока невозможно, не разрешается…
И хорошо, что мы шли, а не ехали на машине, я обычно всегда на машине езжу и всех знакомых вожу. Иначе мы не встретили бы знакомого студента из института, в котором я преподаю. Он поинтересовался, чем мы озабочены и удручены, и мы ввели его в курс дела. Он задумался, прищурил глаза и сказал, что, кажется, в Зооинституте был у него когда-то один знакомый. Он точно не знает, там ли он сейчас. Но поедет с нами это выяснить.
И вот мы уже втроем садимся в мою машину и едем за Салаханы, где размещается здание Зооинститута.
Находим знакомого. Идем в дирекцию.
Но директора, оказывается, сейчас даже в городе нет. Он в заграничной командировке, а когда вернется, фильм по плану уже должен быть снят.
Ну все! Я больше ничем не мог помочь ни художнице, ни «Ленфильму».
– А в чем, собственно, дело? – спросил молодой лаборант в белом халате.
Мы рассказали ему про питона, и у него сразу потеплели глаза, улыбка осветила лицо.
– Я когда-то хорошо знал этого питона. Но с тех пор прошло месяца два, и мы совсем не виделись, неизвестно, узнает ли животное меня?..
На всякий случай все трое садимся в машину и мчим опять на Приморский бульвар. А если бы не машина? Как бы тогда покрывать немалые расстояния?
Дети по-прежнему тычут пальцы и носы в стекло террариума. Питон, как и прежде, окаменел, безучастен, блестят узоры его спины на фоне неба, моря и зелени листьев.
Юноша в белом халате отпирает дверцу своим ключом, приподнимает ее и говорит:
– Здравствуй, маленькая! Ты меня не забыла?..
Тут огромный жгут тела животного мгновенно приходит в движение, голова поворачивается на голос, высовывается из стеклянного ящика и ложится на плечо знакомого человека.
А он гладит ее руками и приговаривает:
– Маленькая! Девочка ты моя!.. – И так далее. Это, оказывается, девочка была.
Постепенно кольцами она обвила фигуру молодого человека, а он ласкал ее чудесными словами и поглаживал по коже – встретились друзья.
Я стоял окаменелый от удивления. Никто никогда не смог бы меня заставить прикоснуться к змее, такую брезгливость и предубеждение я всегда испытывал к этим животным. А тут мне говорят:
– Хочешь ее погладить?
Я боялся склизкой, липкой кожи и что слизь останется на руке. Но, глядя на всех, я приложил руку к узору.
Кожа оказалась сухая, под кожей живо ходили кольцами бугры мышц. Рука осталась сухая и чистая.
Позвали директора парка, он благосклонно наблюдал всю картину. И уже не встал на дыбы перед нами, когда перед ним развернули бумаги «Ленфильма». Лед тронулся.
Был заключен договор с лаборантом. Оформили ему командировку для работы с питоном перед кинокамерой. И все уехали с ним в пустыню под Красноводском.
Я выхожу на Приморский бульвар. На террариуме висит объявление, и дети сами читают, что любимый питон в настоящее время снимается в фильме. До скорого возвращения. И это тоже интересно.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.