Текст книги "Записки наемника"

– Успокойся, я никуда не ухожу и не уезжаю, если ты это имеешь ввиду. Буду всегда с тобой, а эти парни просто присмотрят за домом.

Девушка вздохнула с явным облегчением, сделала еще шаг ко мне, желая по обыкновению обвить мою шею руками, но посмотрела на солдат – и вздохнула. Теперь придется от многого отвыкать. Особенно от привычки расхаживать совершенно голой.

– Значит, ничего страшного. Но только ты мне расскажешь, как – все-таки тебя зовут?

В следующий момент она уже лежала на земле, прижатая моим телом. Я не смог бы объяснить, что произошло. То ли шорох, который уловил натренированный слух, то ли движение – даже не движение, а лишь намек на него – отмечено глазом на вершине соседнего холма. Этого я не знал. Но тело среагировало быстрее, чем пришло осознание факта: там, наверху, на холме, кто-то был. И этот кто-то не хотел, чтобы его заметили.

Именно потому я и очутился на земле за долю секунды до того, как затаившийся на вершине холма человек нажал на курок «калашникова», и первая очередь разорвала спокойное утро.

Выстрелы ударили резко. Пули прошли через двор, наискосок, снизу вверх. Они не задели ни Людмилу, ни меня, но зацепили охранников. Я видел, как охнув, схватился за плечо Ерохов, нога парня подогнулась, и он упал, открыв спиной дверь в дом. Кузьмину повезло меньше. Первой очередью ему прострелило грудь, и в момент, когда голова десантника коснулась земли, тот был уже мертв. Его открытые глаза мутно смотрели в сторону ярких пятнышек парусов на искрящейся солнцем воде, но он теперь не воспринимал этого.

Стрелок быстро опустошал магазин. Пули впивались в дверной косяк, вышибали стекла, крошили черепицу на крыше и высекали искры из булыжника у крыльца.

Я сообразил: основной мишенью убийцы являлись вовсе не мы с Людмилой, а охрана. Любой человек, хоть что-нибудь понимающий в стрельбе, изрешетил бы всех находящихся на площадке перед домом, прежде чем те успели бы крикнуть «на помощь!».

Еще в Ферудахе, в учебке, инструктор по стрельбе сказал нам:

«Запомните раз и навсегда, задницы! Стреляя, не держите курок нажатым слишком долго. Три, максимум пять выстрелов! Иначе вы никого не прижмете, а только растрясете себе отдачей кишки. Усекли?».

И в двадцать глоток, хором: «Так точно, товарищ сержант!».

Стреляющий не отпускал курок вообще. Он, похоже, задался целью выпустить всю обойму за минимально возможное время. Надо сказать, это ему вполне удалось. Расстреляв все патроны за полминуты, автоматчик прекратил огонь.

Я ожидал этого момента. Ухватил Людмилу под руку и бросился в дом. Нам удалось пробежать оставшиеся семь метров и рухнуть на пол, прежде чем новая волна свинца искрошила рамы в щепки. Теперь от окон остались лишь ошметки да мелкие осколки стекол, засевшие в щелях.

Я выглянул в окно и на вскидку послал два заряда на вершину холма из «вертикалки». Оттуда вновь ударила автоматная очередь.

Ерохов судорожным движением подтянул ближе свое отяжелевшее тело и замер у стены. Пальцы его впились в простреленное плечо. Камуфляжная куртка пропиталась кровью. Кровь стекала по ключице, воротнику, плечу на пол и собиралась в темную густую лужицу около шеи. Огромные, белые от боли глаза вопросительно смотрели на меня.

– Подожди, – я взял автомат Ерохова и осторожно выглянул в окно. Вершина холма была пуста.

Я знал, что делать. Но для того, чтобы предпринять меры, мне нужно выйти из дома. Но ведь и в доме уже могли быть враги. Я понимал: сейчас стрелок не мог достать огнем, но пройдет какое-то время и он, наверняка, сунется сюда. В этом случае лучше забаррикадироваться. Надо срочно звонить в город. Пусть присылают помощь. Ерохов практически выведен из строя, а убийца, если он один, вполне может оказаться более профессиональным в ближнем бою, чем в стрельбе. Кроме того, он мог забросать дом гранатами. Гранаты не давали мне покоя. Выхода, казалось, не было.

– Ну, как ты? – я взглянул на Ерохова.

– Нормально.

Голос десантника дрожал. Он потерял много крови. Она и сейчас сочилась сквозь пальцы, и парень быстро слабел. Лицо его приобрело грязно-серый оттенок. С минуты на минуту Ерохов мог потерять сознание, и тогда драться он не сможет. Но хотелось надеяться, что у него все-таки хватит сил нажать на курок.

– Все будет в порядке, приятель, – сказал я неестественным голосом, которому не верил и сам.

Я оставил автомат Ерохову, зарядил свое ружье и повел испуганную Людмилу наверх. Быстро обшарил дом и убедился, что в доме нет никого. Тогда схватил трубку телефона. Она молчала. Провод, конечно, обрезали.

Как только я разок мелькнул в окне, так стрельба вспыхнула с новой силой. Я залег на пол, уложив рядом испуганную не на шутку девушку.

– Спускайся вниз, в подвал.

Стальные «осы» с треском впивались в стены, что-то грохнуло, вероятно, сорвалась одна из полок. Стрелок перенес огонь на входные двери: он явно хотел, чтобы из дома никто не вышел. Я забрался в комнату, где был металлический шкаф с оружием, взял «вертикалку». Наполнил карманы патронами. Прихватил с собой и двустволку двенадцатого калибра.

Внизу прогрохотала автоматная очередь, и я услышал сдавленный женский крик. Я бросился вниз. У меня не оставалось времени на раздумья. Влетев в гостиную, я увидел на полу распростертое тело Ерохова. Его автомата нигде не было.

Я кожей ощущал присутствие в доме еще одного человека и вошел в подвальное помещение с твердым намерением: если с головы Людмилы упал хоть один волос, я отыщу негодяя и нашпигую его свинцом с головы до пяток. Я его разорву. Удавлю.

Но тот и не думал прятаться. Щеголеватый молодой человек вольготно развалился в кресле из лозы.

Черные волосы коротко подстрижены, тонкие ухоженные усики примостились под такими же тонкими губами. Острые черные глаза настороженно наблюдали за мной. В смуглых руках с беловатыми ладонями – автомат.

Я почувствовал, как меня захлестывает волна бешеного слепящего гнева. Мне казалось, что сейчас я взорвусь от дикой, душащей меня ярости. Она застилала глаза кровавой пеленой, и в какую-то секунду я испугался, что теряю над собою контроль. Это было самое худшее. Нельзя позволять себе срываться. Выпустить из себя гнев – значит потерять драгоценные секунды. А их и так слишком мало.

– Где девушка? Что с ней? – глухо выдавил я из себя.

– Ну спокойно, спокойно, парень, – щеголь ухмыльнулся. – Мне чертовски сложно разговаривать с человеком, который держит в руках два дробовика. Чертовски сложно – и неприятно.

Я не двинулся с места. Не шевельнулся. Только чуть напряглись пальцы сразу на всех четырех спусковых крючках. Щеголеватый парень заметил это. И испугался. Он постарался не показать это внешне, но, тем не менее, быстро заговорил:

– Товарищ капитан, ваша девушка в безопасности. Но… Что будет с ней дальше, зависит только от вас. Только от вас. Мы хотели бы обсудить с вами одно предложение. Вы выполняете одно маленькое поручение для нашего государства – и получаете вашу даму назад живой и невредимой.

Щеголь продолжал изучать меня, а я лихорадочно обдумывал ситуацию.

– Я надеюсь, вам понятно, о каком государстве идет речь? – продолжал молодой человек. – Кажется, ясно, что речь идет о Грузии.

На хрена мне была нужна Грузия, когда меня интересовала только моя девушка? Но где же она? И тут я впервые понял, как мне дорога эта женщина, с которой я провел не более двух недель. Что она со мной сделала? Почему я так дорожил ею? Кто мне Людмила? Случайная встречная. Но эти люди знают мое звание, а, значит, и то, что я делал в Афганистане. Мало того, эти сволочи, скорее всего, в последнее время следили за нами. Именно потому я и предчувствовал опасность. То, что они хотят получить в качестве услуги, вероятно, связано с террористическими действиями против абхазцев. Отпустят ли они Людмилу в том случае, если я пойду на сотрудничество с ними? Вряд ли. Зная о моем прошлом, черты моего характера, эти люди должны понимать, что произойдет с ними после того, как Людмила окажется в безопасности. Значит, полагаю, они попытаются убрать ее после задания. Проще попытаться перехватить мою девушку сейчас, пока она где-то здесь.

И тут я услышал гудение мотора. Это работал движок «Уазика». Машина урчала, гул мотора сначала усиливался, а потом стал затихать.

– Ваша дама, товарищ капитан, очаровательна, – продолжал свою речь молодой человек, поскребывая усики. – Грустно было бы узнать, что ей, может статься, придется обслужить целый взвод новобранцев.

Такого ему не следовало говорить. Я почувствовал, как пол уходит у меня из-под ног. Я никогда не отличался особой ревнивостью, ибо считаю подобное чувство пережитком прошлого, вроде паранджи, но тут у меня просто закипела кровь. Пальцы на спусковых крючках начала сводить судорога. А юный подлец все говорил:

– Так вот, товарищ капитан. Мы решили, что в свете всего сказанного выше нам удастся склонить вас к сотрудничеству. Верно?

Ответ был лаконичен:

– Нет!

А в следующую долю секунды мои пальцы одновременно нажали на все спусковые крючки. Выстрел был настолько оглушительным, словно взорвалась динамитная шашка. Все заволокло дымом. Щеголя швырнуло к стене, перед моими глазами мелькнули ребристые подошвы кроссовок парня. Голова его, вернее, то, что от нее осталось, глухо шмякнулось о деревянный пол подвала. На серых стенах налипли сгустки крови и еще много чего… Я бросил ружья крест-накрест на труп бандита, схватил его автомат и побежал наверх, на ходу проверяя магазин. Автомат был ероховский, половина магазина неизрасходована. На первом этаже в луже крови четко отпечаталась подошва милицейского ботинка. Те, кто увез Людмилу, в милицейской форме! Неприятное открытие еще более встревожило меня.

Я выскочил из дому. Различил шум удаляющегося автомобиля. Пока они будут петлять среди домов, я успею выскочить к берегу и сесть на катер Фарида. Где ключи от замка? Где-то там, на кухне. Быстро возвращаюсь в дом, нахожу ключи. Прихватываю пластиковую канистру с бензином. Сломя голову, мчусь к мосткам. Туда метров триста. На пустынном берегу – никого. Вскакиваю на мостки. Катер на замке. Поворот ключа, бросаю цепь на катер, толкаю его от мостков подальше. Запрыгиваю в него и срываю дермантиновый капюшон с мотора. В баке на дне есть немного бензина, но я доливаю бензин из канистры. Быстрее, быстрее! Я должен пересечь бухту за десять-пятнадцать минут. Лихорадочно вспоминаю свои познания в морском деле. Узел – это, кажется, миля в час. Катер идет по воде со скоростью тридцать узлов в час, то есть около пятидесяти километров в час. Напрямую через бухту я выигрываю в расстоянии примерно в два раза. А похитители вряд ли будут мчаться со скоростью сто километров в час. У меня есть время! Дергаю трос, заводную ручку. С первого раза мотор не заводится. Дергаю еще несколько раз. Мотор взревел, катер вертится на месте. Берег начинает скользить мимо. Направляю катер в море. Посматриваю на сушу и, наконец, вижу злополучный «Уазик». Вот дорога уходит дальше от берега. Именно на это я и рассчитывал. Сейчас главное – правильно рассчитать, где мне причалить.

Катер скользит по воде, оставляя за собой две пенистые линии. Только бы они не догадались о катере и не свернули! Пусть лучше не обращают внимания на море вообще. Мало ли кому вздумалось прокатиться на катере.

Берег начинает приближаться. Здесь камни, галька и поросший кустарником холм. Именно тут дорога приближается к побережью, огибая холм со стороны моря. Сюда я и направляю катер. Вот он вылетает на берег, днище шуршит по гальке. Мотор глохнет. Я бегу к шоссе наперерез похитителям. Вот и они. Я успел тютелька в тютельку. Залегаю за кустом, и из укрытия бью короткой очередью, по колесам «Уазика». Автомобиль идет юзом и заваливается на бок. Из него выскакивают двое, один начинает беспорядочно стрелять из автомата по кустам – совсем не в мою сторону. Они явно не ожидали нападения. Второй вытаскивает еще одного.

Где Людмила? Неужели ее там нет?..

Мчусь что есть духу к ним, стараясь держать их под прицелом, хотя патронов в магазине больше нет. Невысокий курчавый парень бросается на меня, размахивая автоматом и явно стараясь ударить прикладом. С первого же взгляда я понимаю, что парень далеко не профессионал и владению подобным приемам не обучен. Это даже забавляет меня. Качнувшись в сторону, я переношу тяжесть тела на левую ногу, а правой ударяю нападающего в живот. Парень переламывается в пояснице, словно складной метр. Выхватываю у него автомат и коротким ударом в челюсть валю второго. Дело пошло на лад. Третьему, который уже вылез из кабины и немного оглушен падением, достается больше, чем первым двоим, вместе взятым.

Перехватив АКМ за ствол, использую автомат как дубину, раздаю удары направо и налево.

Но все же на стороне противника численное превосходство. Кто-то изловчившись ударяет меня по голове. Автомат вываливается из моих рук. Удары повторяются, обхватываю голову руками, и тут удары начинают сыпаться со всех сторон. Похитители, впрочем, стараются не наносить мне увечий.

Переворачиваюсь на спину и резко выбрасываю ногу. Подошва туфли оказалась достаточно тонкой, и я чувствую, как прогибается и ломается грудная клетка бандита – да, несомненно, что-то хрустнуло в ней.

Следующий «кадр», подскочивший сбоку, занес автомат над моей головой, намереваясь оглушить, но, как и его предшественник, нарывается на сильнейший удар ногой в живот.

В ту же секунду кто-то навалился на меня, удерживая мою голову болевым захватом. Четыре ствола уставились на меня черными провалами, и хриплый голос процедил с нескрываемой ненавистью:

– Одно движение, мать твою, и я тебе башку размозжу, понял?

Понимаю: вздумай я пошевелиться, и похитители могут открыть огонь. Вряд ли они убьют меня – я зачем-то им нужен, – но прострелить плечо действительно могут. А мне надо оставаться боеспособным.

Стоявшие надо мной люди расступились, пропуская вперед очередную фигуру. Солнце светило тому человеку в спину, и я не сразу смог разглядеть его. Несколько секунд я всматривался в крепкое тело с мощными покатыми плечами борца-тяжеловеса, бычью шею, широко расставленные ноги, твердо упирающиеся в землю. Где я видел этого типа?

Внезапная догадка пронзает меня: так это же подстреленный десантник Кузьмин, которого приволок Алексей. Вот те на! Хорош охранничек!

– Кузьмин! – мне показалось, что начинаются галлюцинации. – Ты же мертв! Я сам видел, как тебя изрешетили!

Здоровяк улыбнулся и покачал головой.

– Я мертв? Ты ошибся, Юрген. Я жив. А здорово ты машешься!

Холодные рыбьи глаза внимательно изучают меня. Было видно, что подобная картина доставляет Кузьмину удовольствие. Кошачьи усы на, круглой физиономии топорщились, прикрывая верхнюю губу.

Ствол пистолета, который утопал в широкой ладони, скользит по усам, оглаживая их. Это тоже была привычка. Вот так пополнение! Что он, на лету продался грузинским службам? Новая генерация. Без идеалов, без совести. Давай пару тысяч баксов – и они запросто продадут мать родную. Молодой еще, а такой прыткий. А остальные? Какие они все наглые!

– Ты видел маленький спектакль и попался. Небольшие пиротехнические эффекты… Ты не следишь за развитием техники, Юрген. Сейчас она все решает. – Кузьмин распрямил плечи. Ему явно нравилось читать нравоучения. Далеко пойдешь, Кузьмин. Далеко, если я тебя не остановлю. – А сейчас сцена вторая. Час расплаты за несговорчивость, товарищ капитан. – Кузьмин направляет пистолет в мою сторону, целится в живот, палец не спеша потянул курок и я понимаю, что сейчас раздастся выстрел. Я только не могу сообразить: если меня изначально собирались убить, зачем устраивать представление?

Пистолет «издал» огромный жирный плевок. Я почувствовал удар в правый бок, а затем все завертелось перед глазами. Физиономия Кузьмина расплылась, потеряв очертания. Фигуры стоявших рядом похитителей помчались по кругу в диком бессмысленном хороводе. В ушах стоял Звон, становившийся с каждым мгновением все сильнее. Наконец, черная холодная пустота накрыла меня, и я провалился в беспамятство…

…Сначала я решил, что это полная луна. Она не имела четких очертаний, границ, разделяющих свет и тьму. Просто ярко-желтое размытое пятно над моим лицом. Но когда его закрыло темное очертание чьей-то головы, я понял: это не луна. Это – лампа. Под лопатками я ощутил что-то холодное и решил, что, скорее всего, стол. Сознание медленно всплывало из дурмана небытия. Оно словно поднималось из какой-то невероятной глубины к поверхности, у которой легче дышалось, а предметы становились все отчетливей, приобретая присущие только им особенности.

Рядом с первой головой возникла вторая, затем третья. Перед моим лицом поплыли голубые струйки сигаретного дыма. Они завивались кольцами, распадались и плыли дальше в тяжелом спертом воздухе помещения.

– Ну что, очухался? – голос принадлежал Кузьмину. – Не волнуйся, это всего лишь транквилизаторы. Так что, пока с тобой ничего страшного.

Мне захотелось сесть, но тело отказывалось повиноваться мозгу. Оно все еще подчинялось накачанному в кровь дурману, и ему было плевать на то, чего хотелось его хозяину. Единственное движение, получившееся более-менее четким – поворот головы.

Я открыл рот и с невероятным усилием выдавил из себя:

– Где Людмила?

В этом вопросе заключался весь смысл моего существования. Жизни. Да, я теперь жил ради этой девушки.

– Ты еще не забыл ее имени? – издевательский тон, с которым говорил Кузьмин, явно рассчитан на то, чтобы разжечь меня.

Язык, опухший, сухой, еле ворочался во рту. Горло саднило. Казалось, туда затолкали сухой песок и заставили меня глотать его.

Кто-то вышел из-за спин уже стоявших вокруг людей. Мягкий вкрадчивый голос спросил:

– Вы понимаете меня, капитан?

Из-за транквилизаторов я не мог даже как следует разглядеть говорившего, но голос свидетельствовал за себя. В нем присутствовала какая-то необычайная сила, требующая беспрекословного подчинения. Несомненно, этот человек много и долго командовал. И вот теперь он, склонившись к моему лицу, задал вопрос:

– Вы понимаете меня, молодой человек?

– Да, понимаю, – выдохнул я. – Зачем я вам нужен… Зачем вы украли девушку?..

По мере того как из меня выходили эти щедро разбавленные яростью слова (так, по крайней мере, мне казалось), я все больше и больше обретал контроль над собственным сознанием. Я уже достаточно четко различал стоящих вокруг меня людей, да и язык теперь не казался таким непослушным, как пять минут назад. Закипающая в груди злость помогла мне удерживаться на поверхности реальности, подобно спасательному кругу, удерживающему утопающего на воде.

Повелевающий голос принадлежал человеку уже не молодому, сухощавому, с живыми и проницательными глазами. Как я его ненавидел! Наши глаза встретились. Если бы мой взгляд мог убить, этот человек давно бы валялся мертвым у стола, но, к сожалению, чудес не бывает…

Незнакомец наклонился еще ниже и ласково зашептал мне на ухо:

– Капитан спецназа, не только вы не понимаете Кавказа. Для вас, русских, жизнь устроена по-другому, – он выпрямился и вальяжно заложил руки за спину, давая возможность присутствующим еще раз разглядеть новенький, с иголочки, мундир с красивыми, но совершенно непонятными мне обозначениями на погонах… – Моей стране нужны люди, знающие, что такое порядок, – продолжал он уже нормальным голосом, правда, чуть громче, чем требовалось. – Порядок! Дисциплина! Для моей страны слова «президент» и «порядок» должны стать синонимами. Наш президент Гамсахурдия присвоил мне, своему старому приятелю Coco, звание генерала. И я должен оправдать это доверие, я – Сосойя Горделадзе…

– Ну и зачем ты мне это говоришь? – я не совсем еще соображал. Мне необходимо было выиграть время для того, чтобы принять единственно верное решение.

Я оценивал свои возможности. Наверняка мне удастся высвободиться. Перебить охрану этого Сосойи и придушить самого полоумного фюрера не составило бы проблемы. С Кузьминым придется повозиться, но это тоже не смертельно. Только вот где Людмила? И что с ней? Как и меня, ее накачали наркотой? Возможно, одно неверное движение, и ее убьют. Нет, сейчас я не могу так рисковать.

– Вам придется вернуться к своим друзьям абхазцам и убить… – Сосойя Горделадзе сделал паузу, – и убить их предводителя Фарида. Этого ублюдка!

– Пусть лучше это сделает Кузьмин, – спокойно возразил я. – Ему нравятся такие задания. Верно, Кузьмин? Тебе ведь нравится убивать?

Кузьмин, стоящий тут же со штык-ножом в руке и поглаживающий острием густые усы, ухмыльнулся по-кошачьи, пожал плечами и констатировал:

– У нас один учитель, капитан, майор Иванов, а это очень хороший учитель.

Я ожидал, что мой спокойный тон еще больше раззадорит новоиспеченного генерала и, возможно, воспользовавшись суматохой, мне удастся что-нибудь предпринять, но Сосойя Горделадзе вдруг замер, выдохнул и… рассмеялся.

– Нет. Кузьмину не удастся даже близко подойти к Фариду. Нам прекрасно известно, что Фарид доверяет вам как старому приятелю. Вы ведь служили вместе. Так что хочется вам этого или нет, а придется поработать на нас. Вы будете отпущены на все четыре стороны, если согласитесь вылететь в Москву к Фариду, найти его там и убить. Не найдете его там, возвращайтесь сюда, разыщите его тут, и милости просим к нам, но с его головой.

Новоиспеченный генерал замолчал, ожидая реакции на свое предложение, а потом, поскольку ее не последовало, продолжил:

– Нам пришлось очень постараться, чтобы выйти на вас, капитан. Мы потратили большие, – нет, огромные, – деньги, чтобы найти ваших людей, попытаться завербовать их. Мы так нуждаемся в настоящих специалистах. Конечно, армии у нас пока нет, можете не тревожиться, но скоро мы получим настоящую боевую поддержку… А сегодня занимаемся командными кадрами. Но, как сами понимаете, с переменным успехом. А вот чтобы вы находились сейчас в таком состоянии, пришлось даже инсценировать убийство Кузьмина. Правда, результат оправдал затраты. Майор Иванов боялся за вас, именно он вывел на вас, сам того не желая. Он просто попался на крючок и кинулся к вам сломя голову. Будь он умнее, нам бы, конечно, не удалось найти вас. Зато теперь вы в наших руках и станете делать то, что мы вам прикажем…

Сосойя Горделадзе не закончил свой монолог. Я усмехнулся и сказал, глядя ему в глаза:

– Знаешь, батоно, пошел ты к такой-то матери!

– Вай ме! – воскликнул Сосойя Горделадзе. Лицо генерала приняло синюшный оттенок.

«И этот человек мечтает стать государственным деятелем? Хочет, чтобы его принимали правители в других государствах? – думал я. – Как представить этого бывшего мафиози, продававшего разбавленный бензик, за одним столом совещаний с натовскими генералами? Хотя вообще-то в политике всякое возможно…».

Сосойя Горделадзе несколько секунд смотрел на меня, и в его зрачках сверкало такое бешенство, что я ощутил нечто, похожее на удовольствие. Видимо, я «достал» его всерьез. Будучи, как и большинство кавказцев, человеком вспыльчивым от природы, Сосойя Горделадзе был готов растерзать обидчика. Но тут у меня оказалось преимущество. Я ведь нужен генералу целым и невредимым. И мы оба понимали это.

Сосойя Горделадзе сделал повелительный жест рукой. Высокий парень с огромной пышной шапкой кудрявых волос схватил меня за голову и повернул лицом к двери. Пальцы у него были длинные, теплые и влажные. От них остро воняло рыбой. Меня чуть не стошнило.

В довершение всего, цепи, которыми меня привязали к столу, натянулись и впились в тело с такой силой, что мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не вскрикнуть от боли. Но то, что я увидел, оказалось гораздо больнее и вызвало новую волну ярости и бессилия.

Лысый коренастый толстяк с безразличным лицом вкатил в комнату инвалидную коляску, к спинке которой была привязана Людмила.

Тело Людмилы, обмотанное телефонным проводом, показалось мне маленьким и беззащитным. Хотя я знал, что это не соответствует действительности. В свое время я сам удивлялся, что Людмила очень крупная. А здесь выходило наоборот. Рот Людмиле перетягивал красный платок, создавая впечатление дикой ухмылки.

– Людмила! – Я рванулся к девушке, но цепи удержали меня.

Не говоря ни слова, Кузьмин подошел к креслу, охватил Людмилу за волосы и приставив к ее горлу штык-нож, ухмыльнулся. Я видел, как дрожат его руки. Я понимал: в какой-то момент жажда смерти у Кузьмина может взять верх над разумом, и тогда случится непоправимое. Улыбка на губах убийцы приняла зловещий оттенок. В глазах зажглись оранжевые угольки. Подобное я видел у некоторых людей во время боя, когда те впадали в экстаз от убийства очередной жертвы. И любимым оружием мясников является тоже всегда кинжал, нож, вообще любое режущее или колющее оружие. Отточенный до остроты бритвы нож с широким лезвием, одна грань которого служила обычным резаком, другая – зазубренная – предназначалась для преодоления заграждений из колючей проволоки. Теперь эта зазубренная сторона нетерпеливо дрожала на шее девушки. Глаза Кузьмина начала затягивать страшная туманная дымка – верный признак того, что убийство может случиться в любой момент.

«Надо привести его в чувство, – подумал я. – Обязательно прямо сейчас!»

Я уже открыл рот, чтобы заорать, но тут Сосойя Горделадзе громко и отчетливо произнес:

– Итак, капитан… – Серо-туманная дымка в глазах Кузьмина начала рассеиваться, – …если вы убьете предводителя абхазцев, я верну вам девушку в целости.

Кузьмин убрал нож от горла Людмилы.

– Если же вы попытаетесь совершить что-нибудь, направленное против нас, ваша возлюбленная тоже вернется домой, но… – Сосойя Горделадзе выдержал театральную паузу и эффектно закончил —…но через наши казармы!..

Мне хотелось плюнуть в эту самодовольную рожу, однако я понимал сложность своего положения. Ничего иного не оставалось, как только согласиться на предложение генерала.

Мне завязали глаза, вывели на улицу. Я почувствовал свежее дуновение ветра, в ноздри ударил аромат цветущих роз. Уже тогда я старался запомнить это место, так как знал: мне придется сюда вернуться во что бы то ни стало. Ровное и мощное гудение раздалось невдалеке. Шум двигателя самолета! И крик чаек. Неужели это тот самый белый гидроплан, который я видел недавно?

Меня посадили в автомобиль и повезли. Везли довольно долго. Потом развязали глаза. Я увидел, что мы едем в джипе «ниссан». Вскоре мы остановились возле аэропорта. Что это за аэропорт? Что это за город? Скорее всего, Сухуми. Сквозь боковое стекло я видел, как будущие пассажиры входят в здание. Вот прошли два милиционера. Они беззаботно прохаживались, вооруженные новенькими дубинками. Но внимание их больше привлечет пьянчуга да хулиган, чем плененный в такой шикарной машине.

Кузьмин, сидевший рядом с водителем, которого иногда называл «Дато», усмехнулся. Водитель опустил стекло и выставил на улицу мясистую руку. Где я видел этого человека? Слишком знакомо мне это хищное выражение лица!

Сквозь открытое окно в салон вплыл шум аэропорта. Возбужденные разговоры, мелодичные звонки, оповещающие о том, что начинается посадка на тот или другой рейс.

– Георгий проследит за тем, чтобы ты поднялся на борт самолета, а Теймураз, – сказал Кузьмин, – полетит с тобой до самой Москвы. Это затем, чтобы ты сошел с самолета именно в Москве.

Георгий был щуплым низеньким брюнетом, сидевшим слева от меня, а вот Теймураз – долговязым кудрявым крепышом в аляповатой панаме. Он прижимал меня локтем справа.

– Если кто-нибудь из них в условленное время не позвонит мне, – продолжал Кузьмин, – можешь попрощаться со своей душкой.

«Скотина», – только и подумал я. Потом потер глаза и вздохнул.

– Сколько тебе платят, Кузьмин? – поинтересовался, не надеясь получить ответ.

Тот усмехнулся.

Смешок прозвучал издевательски, но сейчас я не мог позволить себе дать волю чувствам. Кузьмин обернулся и, весело глядя на меня, ответил:

– Мне платят по пятьсот баксов в день. А что? Если бы ты был с ними, – он кивнул на сидевших возле меня справа и слева, – с нами, – Кузьмин поправился, – то получал бы всю тысячу.

Он довольно загоготал. Я смотрел в его скошенный коротко остриженный затылок и думал о том, что Кузьмин оказался б первым человеком, которого я, Юрий Язубец, сейчас убил бы с удовольствием. Но нужно дождаться момента.

Теймураз ткнул меня локтем в бок и, глуповато улыбаясь, кивнул:

– Давай, двигай.

Эта идиотская улыбка умственно ущербного человека не сходила с его губ на протяжении тех двух с половиной часов, которые я мог видеть Теймураза. Создавалось впечатление, что этот парень родился с улыбкой, живет с ней и помрет также, оскалясь и пуская слюни в приступе старческого маразма. Ему бы сидеть где-нибудь в горах и всю жизнь доить коз. Козы не воспринимают таких улыбок. Им все равно. Но он не желает доить коз, мотыжить кукурузу. Он, наверное, хочет быть, как и Сосойя Горделадзе, генералом. Если это так, то Теймураз принесет много зла людям; конечно, если ему удастся дожить до старости, но, учитывая его склонности, я бы усомнился в такой возможности.

Георгий выскочил из машины и теперь стоял, озираясь по сторонам, явно копируя какого-то киногероя.

Похоже, и этому не удастся умереть своей смертью, подумал я. Ему тоже следовало бы уйти в горы и доить коз.

В этот момент локоть Теймураза вонзился мне под ребра.

– Давай, давай, поторапливайся. У тебя рожа, словно аджикой обжегся…

Я покачал головой, словно говоря: «Ну, это ты уж точно зря, дружок. Что-то я, может, тебе и простил бы, но только не это». И выбрался на улицу.

Нескладный из-за своего роста – не меньше двух метров – Теймураз вылез следом. В пиджаке, который был ему мал на пару размеров и цветастой панаме он очень напоминал идиота, которого вывели на прогулку. Ухватив меня за локоть, грузин подтолкнул меня к дверям аэровокзала.

Мне ничего не оставалось, только подчиниться. Сейчас эти ребята были хозяевами положения. Но сначала я обернулся и, глядя Кузьмину в глаза, тихо пообещал:

– Я вернусь.

В следующее мгновение я уже вошел в здание аэровокзала, малозаметно удерживаемый под локти двумя сопровождающими.

Через застекленные двери я видел, как Кузьмин кричит, и я скорее понял, чем услышал:

– А я тебя буду ждать!!!

У меня был план. Как раз такой, каких я не любил. Когда план не продуман, велик риск, что все может рухнуть из-за пустяка. Нельзя отдаваться на волю случая. Все зависело от типа самолета, в который меня собирались посадить вместе с Теймуразом. Но другого плана у меня все равно не родилось. Вполне возможно, то, что я задумал, пойдет прахом. Но разве лучше сидеть сложа руки, прилететь в Москву, найти по указанным адресам армейского друга, справедливого человека, хорошего товарища, и убить его? А затем, вероятнее всего, погибнуть самому, будучи отомщенным со стороны абхазцев или убитому самими же моими похитителями?