Текст книги "Красный прокурор (сборник)"

И еще один нравственный аспект, который, как мне кажется, очень хорошо ложится в ход нашей дискуссии. На Катыни, точнее, на взваливании всей незаслуженной вины на нас национальную идею не построишь, ту самую национальную идею, к которой мы все так стремимся.

Теперь по фактам. Существует огромное количество исследований и публикаций, вышедших в нашей стране за последние 18 лет. Эти публикации выявили массу новых фактов, которые для любого здравомыслящего человека, не говоря уже о профессиональном юристе, свидетельствуют о том, что, как минимум, можно ставить большой знак вопроса под утверждением о том, что поляков расстрелял злой НКВД. Я бы вопрос конкретизировал и поставил так: эти факты абсолютно, стопроцентно свидетельствуют о том, что так называемое Катынское дело нужно, как минимум, снова открывать и закрывать за недоказанностью или, точнее, по наличию явных доказательств, что виновны здесь не мы, не Советский Союз.

Я не буду останавливаться на тех старых, давно известных аргументах и фактах, о которых здесь говорили и о которых в том числе упомянул Станислав Юрьевич. Веревки, немецкие патроны, гильзы немецкой фирмы «Густав Геншофф и компания» – сокращенно «ГЕКО/ GECO» – калибра 7,65 и 6,35 мм, которые не могли быть априори использованы НКВД, потому что на вооружении НКВД стояли наганы (калибр 7,62), и только у офицерского состава – ТТ. А от выстрела из мощного пистолета ТТ в голову не только не останется головы, но и полчасти тела может не остаться.

Это прямые вещественные доказательства нашей непричастности к расстрелу польских офицеров в Катыни.

Я бы хотел обратить внимание на другие не менее убедительные свидетельства и факты, которые не хуже, а, может быть, даже лучше, нагляднее оттеняют и показывают то абсурдное, безобразное положение, в которое мы умудрились себя загнать по катынскому вопросу. Других определений у меня здесь нет.

Прежде всего, это документы. На чем строится обвинение нас со стороны польско-немецких, точнее, польско-геббельсовских историков? Прежде всего, на том, что у нас существуют точные списки, документированные тем самым злым НКВД, – поэтапная отправка польских военнопленных на станцию Гнездово под Смоленском в распоряжение Смоленского УНКВД. И все. И только на этом основании делается вывод, что их тут же около станции расстреляли.

Это полный нонсенс, об этом уже сегодня говорили, и это свидетельствует только о том, что их отправляли туда специально. А специально их отправляли в три лагеря особого назначения, которые входили в систему Вяземлага, и поляки там успешно работали на строительстве автомобильной дороги. Доказано огромным количеством свидетельств.

Сложилась парадоксальная ситуация: все, что связано с польской пропагандой, – это, прежде всего, полное игнорирование тех свидетельств, которые противоречат или отвергают «польскую версию» катынского расстрела.

Если это свидетели, которые утверждают, что место было открытое, людное, где расстрелять несколько тысяч человек незаметно невозможно, – значит это агенты НКВД.

Так вот, существует немало свидетельств местных жителей о том, что поляков видели и во второй половине 1940 года, и в 1941 году. Они преспокойно ходили колоннами и строили эту самую дорогу.

Есть и еще один факт, который появился совсем недавно, для меня, по крайней мере. Это информация о том, что в районе Красного Бора (курортный пригородный поселок Смоленска) немцами строился еще один бункер, я не знаю точно, для кого – для Гитлера или для высшего командования, под условным название «Бэренхалле», что можно перевести как «Медвежья пещера» или «Медвежья берлога». И что там, на строительстве этого бункера, которое завершилось, обращаю внимание, только в первой половине 1942 года, работали военнопленные, наши военнопленные (в том числе из печально известного Смоленского лагеря № 126), которые потом были также убиты в Катынском лесу.

Работали там и польские военнопленные, а охрану осуществляли, кроме немцев, финские специальные части. И вот после того, как в 1942 году строительство было завершено, естественно, что всех, кто строил этот секретный объект, расстреляли по старой немецкой традиции и захоронили в том же самом Катынском лесу, который находится примерно в двух с половиной (по другим сведениям – в четырех) километрах от этого бункера. Причем, как отмечается, для местных жителей бункер никогда не был тайной, о нем все знали. Но почему-то на него в послевоенное время было наложено табу (в отличие, например, от аналогичного бункера под Винницей). Я вот уже семь лет активно занимаюсь «Катынским делом» и ни разу, кроме смутных упоминаний о каком-то «немецком объекте», ничего конкретного не читал. Сейчас, повторюсь, у нас появился еще один новый материал.

Я думаю, что поиск, в том числе и в финских архивах, где все, как известно, сохранилось, может нам дать очень хорошие дополнительные аргументы, но опять-таки сразу хотел бы сказать, аргументы для тех, кто может и хочет слушать.

К сожалению, в «Катынском деле» мы сталкиваемся с поразительной ситуацией. Все, что связано с попыткой, подчеркиваю, только попыткой ставить под сомнение «польскую версию», подвергается не просто злобной обструкции, а шельмованию. Все те, кто так или иначе пытается сказать: посмотрите, а здесь же вот есть такие аргументы, а здесь есть явное противоречие, – сразу же попадают в категорию «агентов НКВД», сталинских «фашистских недобитков» и тому подобное. Станислав Юрьевич в своем выступлении этот момент очень четко отметил и конкретизировал.

Так вот, если все-таки быть в аудитории, которая склонна слушать и воспринимать факты и аргументы, то существующие на сегодняшний день факты по так называемому Катынскому делу для любого, даже начинающего юриста являются теми «аргументами и фактами», на основании которых выносить вердикт о виновности СССР просто невозможно. Эти аргументы свидетельствуют совершенно об обратном.

Я бы хотел обратить внимание еще на один факт, об этом уже говорилось, – это открытость места. Недавно я обнаружил некоторые новые документы, которые однозначно свидетельствуют о том, что «урочище Козьи Горы», или Катынский лес, которое расположено примерно в 18–20 километрах на запад от Смоленска, было место открытое, которое традиционно использовалось жителями Смоленска как место гуляний, по-нашему, проведения пикников, шашлыков и так далее. Там же (на берегу Днепра) находилась дача НКВД, которую немцы сожгли при отступлении в 1943 году (еще один вопрос, заслуживающий выяснения).

Далее. В этом районе находились пионерские лагеря, которые существовали до июля 1941 года, вплоть до захвата Смоленска немцами. Никто не отменяет справки, выданной в 1944 году местными властями Смоленска о том, что там, в этом районе, находился, в частности, лагерь «Промстрахкассы» – местной смоленской организации. Пионерские лагеря в районе «массового расстрела» – еще один неопровержимый аргумент в нашу пользу.

Еще одно свидетельство об открытости местности. Совсем недавно в руки мне попал путеводитель по Смоленской области 1933 года издания. Так вот там написано: место посещаемое, туристическое, место прогулок городского населения, проходят две железнодорожные линии, оживленное шоссе Смоленск – Витебск, по которому возят туристов на автобусах. И что самое интересное – недалеко от дачи НКВД, на берегу Днепра, была пристань, на которую приходили пассажирские пароходы из Смоленска. На этих пароходах тоже возили туристов.

Так вот, как вы считаете, можно в таком месте, которое никогда не закрывалось вплоть до середины 1941 года, незаметно расстрелять даже четыре тысячи человек, не говоря уже о десяти тысячах? При том, что в Козьих Горах, по всем свидетельствам, проходили многочисленные «дорожки и тропинки», находилась дача НКВД, а само место было открытое и использовалось в качестве места отдыха горожан.

Думаю, что для любого нормального, здравомыслящего человека это однозначно свидетельство того, что такого (массового расстрела) здесь быть не могло потому, что не могло быть по определению, в принципе.

И еще один момент, на который я хотел бы обратить внимание. Я специально заказал в Ленинской библиотеке ксерокс «Правды» от 3 марта 1952 года. Это второй раз, когда в газете было опубликовано сообщение известной комиссии, которую условно называют комиссией Бурденко (первый раз сообщение было опубликовано в 1944 году). Называется она так: «Сообщение специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров». Обращаю внимание на название.

Так вот, в этом Сообщении содержится все то, что для меня является главной причиной и смыслом той ожесточенной, злобной травли и шельмования, которой подвергалась и подвергается работа комиссии Бурденко. И я понимаю, почему именно это сообщение, как кость в горле, сидит у тех, кто отстаивает «польско-геббельсовскую» версию Катыни и пытается доказать недоказуемое. Это абсолютно грамотный, профессиональный и аргументированный документ.

Если мы посмотрим состав участников, состав судмедэкспертов, тех, кто его подписал, и вообще уясним весь смысл этого сообщения, становится ясным, что это сообщение неопровержимо с профессиональной точки зрения. Его можно опровергнуть только истерическими воплями о том, что злой НКВД или чуть ли не сам Сталин стрелял в затылки доблестным польским офицерам. Потому что если читать внимательно это сообщение, ничего, кроме как признать его, не остается. Именно по этой причине это сообщение фальсифицируется с такой яростью.

Более того, я хотел бы обратить внимание, что в Сообщении есть специальный акт судмедэкспертизы, подписанный нашими ведущими учеными, включая тогдашнего главу Научно-исследовательского института судебной медицины профессора Прозоровского. Так вот, здесь доподлинно описывается вскрытие 925 тел, которые были обследованы комиссией.

Факты состоят в том, что это были трупы, которые уже немцами обыскивались (карманы были разрезаны и выворочены). И при этом нашей комиссии удалось на этих трупах обнаружить достаточное количество документов, прямо свидетельствующих о том, что эти люди были живы и во второй половине 1940 года, и в первой половине 1941-го. Именно это обстоятельство и вызывает такую ярость наших оппонентов и злобное (другое слово подобрать трудно) неприятие Сообщения в целом – оно абсолютно документированно и фактически говорит о том, что есть, что было на самом деле.

Более того, я хотел бы дополнительно подчеркнуть следующее. Эти 925 тел были извлечены из так называемой восьмой могилы, той восьмой могилы, которая немцами не была польской комиссии (комиссии Польского Красного Креста) дана для обследования. Из нее извлекли то ли 10, то ли 45 тел – и все. На этом немцы сказали: «У нас жаркий период, мы боимся эпидемии, мы все закапываем».

Так вот, смысл в том, что эти 925 тел, которые полякам показаны не были, были, повторим, так же обысканы немцами, но обысканы, вероятно, в спешке, или, возможно, немцы посчитали, что достаточно с поляков и того, что они им показали. И вот это свидетельство нашей комиссии, пожалуй, главный гвоздь, который «загоняется в крышку» насквозь лживой, выдуманной и не выдерживающей никакой мало-мальски профессиональной проверки катынской истории.

Я хотел бы поддержать всех, кто здесь уже выступал и, наверное, будет выступать, прежде всего, в том, что Катынь – это величайший миф ХХ века, который мы, по своему неразумению, умудрились сделать вселенским мифом. И умудрились превратить его в инструмент постоянного «битья нас по голове» и обвинения в том, чего мы не совершали.

И последнее, на чем я хотел бы завершить свое выступление. Мы должны признать еще один факт: существуют государства и государства, нации и нации. В мире есть нации, которые умеют быть благодарными, а есть нации, которые ими быть не умеют.

Следует констатировать, что в истории с Катынью мы имеем именно такой случай. Немцы, которые были нашими главными противниками в войне и которые, я убежден, расстреляли польских офицеров, оказались нацией благодарной, а вот поляки – нет.

Все это хорошо подтверждается историей, которую, как известно, не обманешь. Но это уже отдельная тема.

Илюхин В. И.: Владислав Николаевич, вам слово. Замечу, что проблемой Катыни Владислав Николаевич занимается давно, пишет об этом много. Совсем недавно в «Нашем современнике» еще вышла статья.

Швед В. Н., политолог:

– Уважаемые коллеги, прежде всего, хочу дополнить выступление Алексея Юрьевича. Известно, что катынские захоронения начинались в 500 метрах от госдачи НКВД. Жители деревни на другой стороне Днепра весной 1940 года якобы слышали крики и выстрелы. Это было недопустимо по инструкции НКВД.

Помимо этого, известно, что вопросам безопасности и здоровья членов Политбюро в СССР уделялось особое внимание. В то же время, по утверждению свидетеля Петра Климова, бывшего сотрудника Смоленского УНКВД, давшего показания Главной военной прокуратуре, через полтора месяца после расстрела четырех тысяч пленных польских офицеров, в июне 1940 года, на госдаче в Козьих Горах (Катынь) ловили рыбу члены Политбюро Ворошилов и Каганович. А в пятистах метрах от дачи, где они отдыхали, находилось захоронение нескольких тысяч людей – без гробов, присыпанных небольшим слоем земли. Любой медицинский работник скажет, что это бактериологическая бомба, не говоря уже о непереносимом трупном запахе. Что же получается, Ворошилов с Кагановичем в июне 1940 года в противогазах там ходили? В таком случае напрашивается вопрос, мог ли быть массовый расстрел поляков в Козьих Горах весной 1940 г.? Вот такое дополнение.

Основное выступление я хочу посвятить проблеме достоверности кремлевских катынских документов, считающихся базовым свидетельством вины довоенного советского руководства за расстрел польских военнопленных.

Сегодня в основном речь идет о Польше, о наших польских «друзьях» в кавычках. Должен сказать, что таких «друзей» немало и в самой России. Из российской истории известно, что самые большие проблемы нашему Отечеству создают так называемые «патриоты». Вы знаете, что поляки отстаивают ту позицию по «Катынскому делу», которую занимает официальная Россия. Главная военная прокуратура официально подтверждает вину довоенного сталинского руководства, а основным доказательством этой вины считаются кремлевские документы, найденные в «закрытом пакете № 1» из бывшего архива Политбюро ЦК КПСС.

Я не буду распространяться на тему профессионального уровня военных прокуроров, занимавшихся Катынским уголовным делом № 159. Приведу лишь один факт. Бывший председатель КГБ Александр Шелепин в декабре 1992 года рассказал во время допроса-беседы следователю Главной военной прокуратуры Яблокову невероятную историю о том, как он получал вот эту выписку (показывает) из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года. О нарушениях в оформлении этой выписки я также не буду говорить. Это подробно описано в «Открытом письме директору Государственного архива РФ Мироненко», опубликованном в третьем номере журнала «Наш современник».

Скажу лишь, что выписка от 5 марта 1940 года, направленная Шелепину в феврале 1959 года, вообще не может считаться документом. На ней присутствуют дата —27 февраля 1959 г. и печать ЦК КПСС. Но в марте 1940 г. был ЦК ВКП(б), а не ЦК КПСС. Известно, что в СССР в архивные документы строжайшим образом было запрещено вносить любые дополнения или изменения. Вся дополнительная информация о направляемом архивном документе излагалась только в сопроводительной записке. Объяснить, что означает этот бюрократический гибрид образца 1940–1959 годов, получившийся из выписки 1940 года, пока никто не может.

Но вернемся к Шелепину. На допросе он заявил следователю Яблокову, что не помнит, кто из Секретариата КГБ принес выписку из протокола заседания Политбюро. Это явная ложь. Выписка хранилась в «закрытом пакете» «Особой папки» ЦК КПСС, и доступ к ней осуществлялся только с разрешения Первого секретаря ЦК КПСС. В то время это был Хрущев. О степени секретности документов из «закрытого пакета» свидетельствует такой факт. Секретарь, член Политбюро ЦК КПСС Александр Николаевич Яковлев, являясь ближайшим соратником Горбачева, не мог в Общем отделе ЦК получить информацию о наличии катынских документов. Эта система секретности сохранялась еще со сталинских времен. Поэтому для получения выписки из «закрытого пакета» Шелепину необходимо было позвонить Никите Сергеевичу и попросить о том, чтобы тот дал разрешение на направление ему этой выписки. Как правило, документ привозили спецкурьеры ЦК КПСС.

С одним из них, Галкиным, роспись которого есть на «закрытом пакете», я беседовал несколько раз. Галкин рассказал о порядке доставки документа из «закрытого пакета». Спецкурьер ЦК КПСС (такими в 1970 – 1980-е годы являлись Галкин и Фадин) привозил законвертированный документ адресату. Тот вскрывал конверт, прочитывал документ, расписывался, конвертировал, отдавал обратно, и спецкурьер его увозил. Мог ли Шелепин не помнить эту процедуру? Нет сомнений, что помнил. Но Шелепин решил проверить военного прокурора Яблокова на предмет знания системы партийного делопроизводства. Оказывается, тот ее не знал. Поэтому Шелепин позволил себе на допросе пофантазировать. После этого ссылаться на показания Шелепина как объективные весьма проблематично.

Кстати, другая выписка из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года, адресованная Берии, также не может считаться официальным документом. На ней нет ни печати, ни подписи, ни даже факсимиле. Это просто информационная копия. Известно, что даже банальный приказ о вынесении благодарности работнику заверяется отделом кадров. Мы сегодня находимся в Госдуме, Виктор Иванович вам подтвердит, что любой думский документ, если он оформлен не в соответствии с инструкцией, считается недействительным. Однако наши уважаемые прокуроры говорят: «Кремлевские документы достоверны».

Что же касается главного катынского документа – записки Берии Сталину с предложением расстрелять пленных поляков, то нарушения при ее оформлении и регистрации позволяют считать эту записку подложной. Дело в том, что Сергей Стрыгин установил официальную дату регистрации записки в секретариате НКВД – 29 февраля 1940 года. А на записке стоит март 1940 года, без конкретной даты. Получается, что, согласно официальной регистрации в НКВД, Сталину была направлена записка от 29 февраля 1940 года, а фактически он получил записку, которую из НКВД формально не отправляли. Представьте себе, что у вас паспорт, датированный мартом, а в УВД, где его выдавали, записано, что выдали в феврале. Естественно, паспорт признают недействительным. Такой же следует считать и записку Берии.

Эту каверзную ситуацию сторонники официальной версии объясняют необходимостью предварительной регистрации записки Берии, дабы соблюсти требования регламента представления документов на Политбюро ЦК ВКП(б). Однако порядок подготовки и проведения Политбюро при Сталине отличался от порядка при Брежневе, когда надо было соблюдать сроки представления документов. При Сталине сроки представления материалов на Политбюро не регламентировались. Записка Берии могла быть зарегистрирована и отправлена в Кремль даже 5 марта 1940 года. Главное, чтобы она была на столе у Сталина вечером к моменту рассмотрения вопроса.

Сами заседания Политбюро ЦК ВКП(б) проходили в перманентном режиме, то есть они фактически не начинались, но и не кончались. Конкретные дни и время проведения Политбюро не были определены. Вопрос государственной важности мог быть рассмотрен у Сталина в любой момент с участием членов Политбюро, которые имели отношение к рассматриваемой теме. Затем Сталин с учетом степени важности рассмотренных вопросов определял, какие из них оформить решением Политбюро, какие – ЦК ВКП(б) и СНК СССР и т. д.

К сожалению, военные следователи не разобрались в системе подготовки и проведения Политбюро при Сталине. В итоге – абсолютно некритическое отношение к записке Берии как важнейшему документу, на котором выстроена официальная версия. В этой связи сообщу, что в настоящий момент официальной экспертизой установлено, что первые три страницы записки и четвертая отпечатаны на разных машинках. Но, полагаю, об этом расскажет Сергей Стрыгин как инициатор этой экспертизы. От себя добавлю, что попытки сторонников официальной версии объяснить факт перепечатывания первых трех или четвертой страницы записки несостоятельны.

В первом случае утверждается, что три страницы перепечатывались, чтобы в записку включить последние данные о польских военнопленных в лагерях НКВД. Однако для этого проще было бы перепечатать всю записку целиком, так как на оставшейся четвертой странице находится всего лишь 5 строк из 89, составляющих записку.

Во втором случае ссылаются на то, что четвертую страницу записки перепечатывали в связи с введением в состав «тройки» Леонида Баштакова, назначенного 5 марта 1940 г. начальником первого спецотдела центрального аппарата НКВД. Заметим, что Баштаков до этого несколько месяцев исполнял обязанности начальника этого отдела и другую кандидатуру по чисто деловым и организационным моментам включать в «тройку» было нецелесообразно. Фамилия Баштакова должна была изначально быть в записке, и по этой причине четвертую страницу не надо было перепечатывать.

Не вызывает сомнений, что, как было принято в партийных органах, основные моменты записки Берия предварительно согласовал со Сталиным, тем более что только он мог быть инициатором подготовки записки по вопросу пленных поляков на Политбюро. Другое дело, каков был в действительности текст записки.

Но все же допустим, что перепечатали только четвертую страницу записки. Тогда как объяснить наличие на первых трех страницах записки, зарегистрированной 29 февраля, мартовских данных о польских военнопленных? Получается, что и первые страницы также перепечатывали. Для документов такого уровня частичная перепечатка недопустима. Одним словом, сторонники официальной версии запутались и путают других. Ясно одно, с запиской Берии надо разбираться экспертам. В ней и других ошибок достаточно.

Тем не менее сегодня сторонники официальной версии с экранов телевизора потрясают кремлевскими документами как истиной в последней инстанции. В этой связи следует рассказать о лжи, которая окружает эти документы. Официально считается, что «закрытый пакет № 1» с этими документами был обнаружен специальной комиссией в Архиве Президента РФ. Но наш уважаемый депутат Макаров рассказал, что, когда в Конституционном суде дело КПСС пошло плохо, они пришли к Ельцину и сказали: «Борис Николаевич, а у нас там просто фигово».

В ответ Борис Николаевич открыл сейф и достал шесть папок. Одна из них была по Катыни. Вот так катынские документы появились на свет в сентябре 1992 года. Однако какая разница, кто «нашел» эти документы – Макаров или комиссия?

Разница в том, что лгут тогда, когда что-то скрывают. А скрывают то, что в мае 1992 года Ельцин, имея катынские документы в сейфе, не отдал их президенту Польши Леху Валенсе, приехавшему в Москву. Валенса ведь поднимал вопрос о Катыни. А в сентябре того же года Ельцин вдруг дал команду немедленно передать документы Валенсе. Вопрос, почему катынские документы не отдали в мае, так и остается открытым.

Сегодня хочу дополнить сведения, полученные историком Александром Колесником от бывшего члена сталинского Политбюро Лазаря Кагановича, утверждавшего, что НКВД в 1940 году расстрелял 3196 пленных польских офицеров и чиновников, виновных в военных и уголовных преступлениях. 15 февраля этого года я позвонил Филиппу Денисовичу Бобкову, который в тот момент находился в госпитале. Вы знаете, этот человек до сих пор владеет огромной информацией. Он спросил меня, чем я занимаюсь. Я рассказал, что готовлю статью во второй номер «Нашего современника», в которой хочу еще раз поднять вопрос о Катыни. Рассказал, что у нас появились сведения о том, что НКВД расстрелял 3196 поляков. Бобков ответил, что в КГБ об этом знали. Вечером я подумал, а если Бобков не понял меня и ошибся?

На следующий день я вновь позвонил Филиппу Денисовичу, и он подтвердил вчерашний разговор о том, что в КГБ было известно о расстреле НКВД трех тысяч поляков. Трудно сказать: подтвердит ли он это публично? Но такой разговор был. К сожалению, сегодня есть немало людей, способных сказать веское слово о Катыни, но они предпочитают молчать.

Завершая свое выступление, хочу сказать о том, что сегодня следует сосредоточить усилия на том, чтобы добиться проведения независимой и объективной экспертизы кремлевских катынских документов. По моим сведениям, министр иностранных дел Лавров направил письмо в администрацию Президента о том, чтобы провести экспертизу данных документов. Но я не уверен, что ее не проведут по формальным признакам. Внешне кремлевские документы выглядят весьма солидно: бланки, формат, шрифт, печати Общего отдела и т. д. Чего еще надо? Но…

А вот несуразности и ошибки, присутствующие в этих документах, при такой экспертизе могут оказаться на втором плане. Этого нельзя допустить. Следует добиться, чтобы официальная экспертиза дала исчерпывающую аргументацию и пояснения по каждой неточности и ошибке, имеющейся в кремлевских катынских документах.

Мухин Ю. И., политолог, писатель:

– Я полагаю, что наша задача – вооружить вас, депутатов, как можно больше. Давайте так смотреть. Убийцы польских офицеров установлены – это немцы, установлены они в рамках Устава Нюрнбергского трибунала. По 21-й статье, если комиссия союзников установила факт преступления, трибунал признает это без обсуждений.

Комиссия советская, которая работала в Катыни, признала это преступление. Следовательно, по Уставу Нюрнбергского трибунала, убийцы – немцы. Теперь в рамках Уголовно-процессуального кодекса Главная военная прокуратура провела следствие и закончила его тем, что подозреваемым по этому делу является НКВД. Подозреваемым… Потому что она не закончила следствие обвинительным заключением.

Прекратили они следствие на том основании, что, согласно статье 24-й, против умершего уголовное дело прекращается, но это не так, там есть оговорка: не прекращается, если требуется реабилитация этого умершего. У нас получается так: есть виновный – немцы, есть подозреваемый – НКВД и нам кого-то нужно реабилитировать – либо немцев, либо НКВД. Поэтому здесь не подходит вариант закрытия уголовного дела. Дело нужно заканчивать обвинительным заключением, Главная военная прокуратура должна подписать обвинительное заключение и передать дело в суд для публичного рассмотрения.

Мне варианты со всякими комиссиями экспертными не нравятся. Вот будет суд, будет обвинитель, будут адвокаты – тогда, если какие-то документы будут вызывать подозрения, и будем назначать экспертные комиссии. Почему Главная военная прокуратура прикрыла это дело? Потому что оно позорнейшее по своей сути. Что сделала Главная военная прокуратура – чтобы просто существовать 14 лет и написать 183 тома?

Выводы комиссии Бурденко отброшены, об этом уже говорили. Выводы геббельсовской комиссии принимаются без разговоров. Вот, тыкая, указываешь на явные проколы – то, что немцы перед капитуляцией уничтожили все доказательства, которые они раскопали в «Катынском деле», специально уничтожили, убили председателя комиссии Буца, пытались убить и остальных членов комиссии (скрывались и чехи, и болгарин от этого дела), – это, оказывается, не имеет значения. То, что по комиссии Бурденко все лежит в целости и сохранности, ни один свидетель даже не арестовывался, – не обращаем внимания.

Я пишу об этом с 1995 года. Следствие не обращает внимания на те факты, которые сидящие здесь в зале товарищи выдвигали и показывали, – все игнорируется, принимается на веру только одна версия.

И что в результате получилось? Показания свидетелей по делу – это: либо люди уже неадекватны, говорят о том, что никак не проверишь следственным экспериментом (возьмите те же показания Токарева; то, о чем он говорит, следственным экспериментом не проверишь), либо же видно, что людей каким-то образом заставляли или убеждали говорить (это, к примеру, Супруненко, который говорит, что расстрел был по приговору особого совещания).

Теперь по вещественным доказательствам. Куда ты денешься от гильз и от хлопчатобумажного шпагата? Выдумывается дурацкая версия о том, что якобы это закупали специально для расстрела ценных поляков.

Особо следует сказать о вещественных доказательствах, найденных при эксгумации. Тут, товарищи, надо по-крупному, если на то пошло, смотреть. Под Харьковом раскопали кладбище тюремное, на котором расстреливали уголовных преступников, плюс во время войны там же хоронили немцев, умерших в тифозном лагере военнопленных. Раскопали под Харьковом 169 черепов, по черепам нашли. Копали экскаватором сами поляки, копали вдоль и поперек. Из них 62 черепа с пулевыми ранениями, что допустимо, в тюрьме же расстреливали.

Под селом Медным в Калининской области раскопали 243 черепа, постеснялся даже этот ксендз сказать, сколько же из них было с пулевыми отверстиями, поскольку они все перед ним на столе лежали на фотографиях, 12 штук было, 12 черепов. Смотрите, какие выводы делает следствие из этих 169 черепов, – это, оказывается, захоронение четырех тысяч с лишним поляков и польских офицеров. А в Медном 243 черепа размножились в шесть тысяч польских полицейских.

А кто сказал, что там вообще поляки? Якобы найдены некоторые вещи, но не в могилах найдены, а отдельно, возле могил ямки были, и там эти вещи (ну не нужные там!) закопаны – золотые монеты, всякие вещи и, главное, – газеты за 1940 год. Там уже подошвы не сохранились в могилах, а у них газеты читать можно, понимаете? Вот такие находки.

Казалось бы, где они, эти находки, при деле? Нет, их увезли с собой поляки в Польшу. А что они делали на эксгумации, какой был их процессуальный статус? Они, оказывается, там все раскапывали, находили, теперь вот у них такие вещественные доказательства.

Теперь документальные доказательства. Если выбросить из дела весь информационный мусор, в котором разъясняется, что делали следователи 14 лет, то там останутся доказательства, из которых следует, что поляки весной 1940 года прошли через суд особого совещания.

Поскольку особое совещание в тот момент до октября 1941 года не имело право приговаривать к расстрелу, это подтверждает, доказывает, что поляки не расстреливались, их приговаривали к трем-пяти годам лишения свободы. Армия Крайова уже начала проводить боевые действия. Опасные они стали. Раньше они шатались там по всем базарам в округе, их же до зимы пересчитать не могли, сколько их у нас тут сидит на котловом довольствии. И их осудили, сделали их заключенными и отправили на работы.