Текст книги "Искусство жить. Человек в зеркале психотерапии"
Автор книги: Виктор Каган
Жанр: Зарубежная психология, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Человек человеку…
…«Волк», – говорят одни. «Друг, товарищ и брат», – не соглашаются другие. «Какой приятный человек!» – восклицает один. «Да, отворотясь не налюбуешься!» – отзывается другой.
С этим можно в разведку. С тем и в одном ресторане обедать не сядешь. На вкус и цвет товарищей нет: устриц и лягушачьи лапки любят далеко не все. Что ж, имеем право. Но это, так сказать, котлеты, а интересно посмотреть, как они готовятся: почему к одному человеку тянет, к другому – нет, а от третьего чем ты дальше, тем лучше? Что делает людей привлекательными или непривлекательными в наших глазах?
Радость, приподнятое настроение раскрашивают восприятие мира и людей в яркие цвета. Ими хочется поделиться, и мы всегда находим с кем, тем более что люди тянутся к радости. Тревога заставляет искать не тех, с кем бы поделиться, а тех, к кому бы притулиться. По мнению С. Шахтера, именно тревога – основная причина тяги к людям, стремления быть с кем-то рядом. Он провел изящный и показательный эксперимент. Одним испытуемым говорили, что им предстоит получить очень болезненный удар током, другим – не вызывающий боли удар. Иначе говоря, у первых провоцировали высокий, у вторых – низкий уровень тревоги. Затем их спрашивали, как они предпочитают ожидать удара током – в одиночестве или в компании с другими. Испытуемые с высокой тревогой больше, чем испытуемые с низкой, предпочитали ждать в компании. Но в какой? Людей с высокой тревогой. При предложении разделить время ожидания с людьми без тревоги они предпочитали одиночество. «Несчастные любят общество несчастных», – заключил Шахтер. Зачем? Зачем сидеть среди трясущихся от страха и хором стучать зубами, вместо того чтобы расслабиться в кругу спокойных, уверенных людей?
В вашем опыте есть ответы на все вопросы, в том числе и на эти. Сегодня к стоматологу сходить – как в кино сбегать: техника на грани фантастики. Вернитесь лет на …дцать назад в коридор стоматологической поликлиники. Вы промаялись с зубом до утра и пришли на всякий случай пораньше. Из-за двери несется вопль очередной жертвы, пытаемой бормашиной чуть ли не с ножным приводом. Что дальше?
Вариант 1 – перед кабинетом никого, кроме вас. Вам до жути страшно даже подумать о предстоящей пытке, и вы с трудом удерживаете рвущиеся к выходу ноги. В конце концов из кабинета выходит пациент – господи, живой, и даже пробует бодро улыбаться опухшей физиономией. Ваша очередь… и вы шагаете, как с обрыва в пропасть.
Вариант 2 – в коридоре еще 5–6 человек. Сидят-болтают. Голоса не дрожат. Глаза из орбит не вылезают. Посмеиваются. Ни тени страха на лицах. Только на вас вроде поглядывают то ли с недоумением (чего, мол, трясется как осиновый лист?), то ли с сожалением (это ж надо, так перетрусить!). Вы чувствуете себя таким мелким и ничтожным в сравнении с этими храбрецами, что готовы сквозь землю провалиться. Потом, уже выйдя из кабинета и присев перевести дух, вы прочтете на соседней двери: «Зубной техник» – эти гиганты всего-навсего примерки протезов ждали! Но это будет потом…
Вариант 3 – подходят новые пациенты, пристраиваются за вами в тот же кабинет, что и вы, спрашивают, не были ли вы там раньше, не страшно ли, а у самих зуб на зуб от страха не попадает и лица белее царских простыней. Вы такой же, как они. Ваш страх совершенно нормален – все ведь боятся. И все вас понимают, потому что сами такие же, и никто не осудит. Может быть, вы даже боитесь не так сильно, как некоторые из них, которые и вовсе приличие потеряли от страха. И вы даже кого-то успокоить пробуете: «Ничего, все мы здесь боимся. Я вот тоже боюсь ужасно». И время идет быстрее. Вы собираете остаток сил и, когда вас вызывают, заходите бодрым шагом, провожаемые взглядами перепуганных бедняг.
Первый вариант – боль и страх, которых никто не видит. Второй – боль и страх плюс постыдное ощущение себя нагишом среди одетых. Третий – ваши боль и страх как бы растворяются в котле общего страха: ну, голый среди голых; нормальное дело, как в бане. Не ударить лицом в грязь, сохранить самоуважение – вот преимущества третьего варианта. Вот зачем страдальца тянет в компанию страдальцев. Был у меня приятель, который при всей своей мужественной внешности мог шлепнуться в обморок, если ему кровь из пальца на анализ брали. К стоматологу, когда пришла пора, он один категорически отказывался идти. С ним пошла жена – и выдала в приемной такой страх за него, что он вынужден был ее успокаивать и потом с чувством глубокого мужского превосходства рассказывал, какие женщины трусихи. А она, умница, потихоньку улыбалась.
В обычно текущей жизни, когда эмоции не бушуют, на первый план выходит человеческая привлекательность. Соблазнительно было бы вывести некую формулу и рассчитывать по ней индекс привлекательности. Не думаю, правда, что это сделало бы жизнь интереснее – без пряности, остроты, риска «роскошь человеческого общения» превратилась бы в пресную диетическую кашку. Кое-какие закономерности, однако, есть.
Человек тем более привлекателен, чем больше мы находим сходства во взглядах, вкусах, интересах, жизненных ценностях, чем больше воспринимаем его как похожего на нас. Психологи спорят, что важнее – чтобы люди были похожи или чтобы они дополняли друг друга? «Они вместе, потому что удивительно похожи» и «Они слишком похожи, чтобы быть вместе»; «Они слишком разные» и «Они хорошо дополняют друг друга». Как тут не запутаться? Вероятно, для завязывания отношений и на первых этапах важнее воспринимаемое сходство, а в отношениях длительных – взаимодополнительность.
Физически привлекательные люди обычно кажутся и личностно привлекательными. Как правило, они более популярны, им приписывают больше ума, положительных качеств. Некоторым удается кататься на санках своей привлекательной внешности всю жизнь. Другие, которых популярность не слишком пьянит, умеют отвлечься от своего отражения в зеркале чужого восприятия и возить саночки, наполняя свою привлекательную форму содержанием. Третьих может ожидать разочарование недавних поклонников, обнаруживших в фантике от «Мишки на Севере» бог весть что.
Те, кого мы считаем умными и компетентными, всегда более привлекательны. Доказывать это – ломиться в открытую дверь. Скользкое место здесь – стремление быть умным и компетентным всегда и во всем. Если вы уж так умны, то позволяйте себе иногда мелкие глупости и кое-какие ошибки, чтобы не подавлять окружающих и не слышать в свой адрес: «Больно умный!» «Ходячие образцы» привлекательны на обложке журнала, но не в жизни.
«Стерпится – слюбится», «узнает поближе – полюбит» – в этом много правды. Люди становятся взаимно привлекательными, когда находятся не слишком далеко друг от друга и часто видятся. Большинство отношений завязывается как раз при этом условии. Стремясь привлечь внимание, мы стараемся быть поближе к человеку – и почаще. Но если он изначально настроен против нас, то намозоливание глаз ничего не даст или приведет к еще большей неприязни.
Впрочем, у человека, который меня не любит, меньше шансов стать для меня привлекательным. Бывает, конечно, в любви особенно: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей» (А. Пушкин), но здесь, скорее, нужно говорить не столько о собственно привлекательности, сколько об установке завоевателя, покорителя вершин. Куда как привлекательнее люди, для которых мы привлекательны. Это очень точно схвачено в песенке: «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я». Особенно возрастает привлекательность человека, если его первая реакция на нас была так себе, никакой или отрицательной, а затем сменилась положительной. Приятно, когда ты приятен, когда само в руки плывет или с неба падает, но еще приятнее – чувствовать, что приязнь эта тобой завоевана.
Слишком открытый человек, с места в карьер вываливающий на вас все о себе, раскрывающий свою подноготную, привлекательным вряд ли покажется – должна же быть в человеке какая-то тайна, да и принимать на себя содержимое чужих душевных подвалов и чердаков нет охоты, свои бы разобрать. Закрытый человек может оказаться привлекателен, как сейф с хитроумным кодом. Но чаще непонятность вызывает настороженность: неизвестно, чего от такого можно ожидать. Открытость вызывает доверие и дает возможность быть открытым в ответ. Она производит большее впечатление на женщин, чем на мужчин. Но открытость – не душа нараспашку перед каждым встречным и поперечным. Да и в близких отношениях приходится регулировать степень открытости.
Всегда приятно, когда тебе делают приятно, не правда ли? Любуясь «Мадонной» Рафаэля или «Моной Лизой» Леонардо да Винчи, мы не вступаем с ними в человеческие отношения и к тому же получаем свою порцию приятности, а картины ничего от нас не ждут. В жизни и другой хочет получить. Больше того, оба участника отношений хотят получить по крайней мере не меньше, чем вложили. В деловых отношениях это взаимная выгода. В творческой, умственной работе – обмен мыслями, идеями. В отношениях личных – обмен благодарностями, эмоциональными «поглаживаниями». В отношениях «мужчина – женщина» мужчины больше ориентированы в выборе пары на физическую привлекательность, а женщины на образованность и финансовые возможности. Хотя и для мужчины порой сейф или связи тестя куда важнее привлекательности его дочери.
Привлекательность – не свойство человека, как форма носа, цвет глаз или рост. Она – сила возникающего между людьми притяжения. Иногда это притяжение односторонне, иногда взаимно, но всегда зависит не только от того, кого воспринимают, но и от того, кто воспринимает. Прежде чем стать привлекательным или непривлекательным, образ человека проходит через фильтры восприятия, сконструированные так, что на подходе к ним есть «магнитное поле», которое одни образы притягивает, а другие отбрасывает.
Вот мужчина. Рост – метр с кепкой, усердно копит на мыльницу с двигателем внутреннего сгорания и мечтает о высокой блондинке 90–60—90 за рулем шикарного авто. Не глуп – стоять на перекрестке, заглядывая в окна иномарок в поисках женщины своей мечты, не станет и рулетку в кармане для ее обмера не носит. Но всю жизнь пытается завоевать сердца блондинок выше себя ростом.
Очень многое зависит не только от качеств человека, но и от того, как они воспринимаются. В вас могут ценить ум, если видят его. Если нет, будь вы хоть семи пядей во лбу, так и останетесь дурачком в чьих-то глазах – «Если ты такой умный, то почему ты такой бедный?»
Но в общем «мы не луидоры, чтобы всем нравиться» (Бальзак) – умение спокойно принимать это не менее важно, чем умение нравиться.
Предубеждение
Поля притяжения – отталкивания и их настройка запрограммированы прошлым опытом. Психологически говоря, это установки. Как правило, они очень индивидуальны и уходят корнями в неосознаваемое. Сознание в них участвует, но не порождает, а скорее обслуживает их, подыскивая доводы – порой совершенно невероятные, переворачивающие факты и истины с ног на голову. Когда речь идет об отношении одного человека к другому, это еще как-никак можно свалить на разницу во вкусах. Сложнее обсуждать отношение к человеческим группам и культурам, благодаря которому их представители воспринимаются как привлекательные или непривлекательные. Кто-то когда-то придумал, что горбатые люди злы – мол, воспринимают себя как уродов и злятся на всех, кто напоминает им об этом своей стройностью, завидуют, мол, черной завистью. Оснований для этого не больше, чем считать верблюда злюкой и любого человека с прямой спиной – образцом доброты. Но миф живуч, и горб часто заслоняет лицо.
Пристрастность, неприязнь, нетерпимость – составные части предубеждений, проявление которых выливается в дискриминацию, отвергание, ущемление в правах, агрессию. Ксенофобия (боязнь чужого) – своего рода мутант, произрастающий из здорового корня различения «свой – чужой». Различение входит в жизненные программы уже в животном мире: звери разных видов не спариваются между собой, животные одного и того же вида отличают свою стаю от чужой. «Свои» узнаются не только по наличию у них признаков «своего», но и по отсутствию признаков «чужого». В развитии личности человека всегда присутствует и играет очень большую роль отождествление со «своим» – «я» так или иначе есть часть «мы», отличающегося от «они». Музыка, песни, сказки, обычаи своей семьи, своего народа и своей культуры пропитывают «я» и формируют его. Душа человека, родившегося и выросшего под музыку казахской речи и кобыза (на место слова «казахский» и названия инструмента вы можете поставить любые другие), всегда будет по-особому откликаться на них. И замечательно! Но если предубеждение против других языка, музыки, культуры приведет к тому, что он откажется от музыки Моцарта, Бетховена, Чайковского и начнет выступать за ее запрет, преследовать ее любителей и требовать упразднения всех музыкальных инструментов, кроме кобыза, а там, глядишь, и дочери запретит встречаться с этим «мерзким пианистишкой» – речь пойдет о ксенофобии, дискриминации. Любить и сохранять «свое» и ненавидеть и уничтожать «чужое» – разные вещи.
Мне рассказывали о таком случае из 1970-х гг. Девушка из очень «породистой» московской семьи влюбилась в парня-цыгана и решила выйти за него замуж. Родители легли костьми на ее пути, но она все же добилась своего. Надвигалась свадьба, и ее семья заранее сгорала со стыда, представляя себе этих «конокрадов» с их «чавэла» среди писателей, ученых, директоров и прочих замечательных людей. В великом страхе и напряжении ждали они этого «судного дня» и появления родственников со стороны жениха. А пришли люди, не только ни в чем не уступавшие остальным, но и ставшие душой свадьбы. Великая стена предубеждений рассыпалась в прах, а родители потом предпочитали никогда о ней не вспоминать.
Что поддерживает предубеждения и дискриминацию, на каких китах стоят эти пышущие гневом слоны? Напомню, мы говорим о психологии, а не о политике. Прежде всего существуют стереотипные представления об определенных группах людей. Приглядевшись, не так уж трудно заметить, что представления эти отличаются жесткостью и негибкостью, построены на сверхупрощении и сверхобобщении. Желание упростить сложное так, чтобы оно укладывалась в голове и было понятным, вполне естественно. В стереотипах предубеждения «сложная» информация упрощена до однобокой негативности. Эти стереотипы крайне догматичны и невосприимчивы к новой информации. Очень часто они работают по механизму самосбывающегося пророчества, активно провоцируя у отвергаемых групп приписываемые им черты. Мы избирательно внимательны к информации, совпадающей со стереотипами, и отвергаем не совпадающую. Люди, считающие, что всех обладателей гомосексуальной ориентации нужно поставить вне закона, живо откликнутся на информацию о случае гомосексуального насилия («Я же говорил!») и проигнорируют даже самые проверенные данные о том, что в сфере гетеросексуальных отношений насилия гораздо больше. Этот пример иллюстрирует заодно еще один механизм поддержания предубеждений – мнимые, иллюзорные связи (корреляции). Связана ли, например, хитрость с формой носа или цветом волос, а агрессивность – с типом головного убора у представителей разных религий? В огороде бузина, а в Киеве дядька. Однако сверхобобщающее предубеждение еще и не то свяжет.
Трудно найти человека, абсолютно свободного от предубеждений. Однако, наблюдая жизнь и деятельность людей, у которых предубеждения из сферы их личного мировоззрения распространяются в сферу публичного поведения в виде активной ксенофобии и дискриминации, трудно отделаться от впечатления, что у них есть что-то общее. Они могут жить в разных, подчас враждебных друг к другу странах и быть вместе с тем, вне всякой зависимости от пола, образования, национальности и профессии, объединены неким личностным сходством.
В 1940-х гг. Т. Адорно с сотрудниками обратились к изучению ксенофобии на примере антисемитизма в Третьем рейхе и попытались составить психологический портрет ксенофоба; он описан ими в вышедшей в 1950 г. книге «Авторитарная личность». Они обнаружили устойчивую связь между расовыми и этническими предрассудками и такими чертами личности, как:
консерватизм – строгая приверженность традиционным ценностям среднего класса;
авторитарное подчинение (элемент психологического мазохизма) – страсть к подчинению (родителям, старшим, вождям, сверхъестественным силам); потребность в сильном лидере; преклонение перед государством; слепое, некритичное отношение к власти; податливость внешнему манипулированию;
авторитарная агрессия (элемент психологического садизма) – склонность к осуждению, отверганию и наказанию людей, не соблюдающих традиционные правила и установления; разрядка на «чужих» тех агрессивных импульсов, которые сдерживаются и подавляются среди «своих». Как иронически заметил К. Чапек, «только наша партия чтит наш великий героический народ, все остальные – это предатели, трусы, продажные души и негодяи»;
диктуемое страхом противодействие индивидуальности, субъективности, творчеству – подавление фантазии и воображения; боязнь размышлений о человеке и проявления подлинных чувств; страх утраты самоконтроля;
предвзятость и стереотипия – вера в то, что человеческая судьба управляется внешними силами; склонность к суевериям; ригидность мышления; нетерпимость к неопределенности; предрасположенность к примитивным и упрощенным интерпретациям человеческого мира; неспособность к свободе и самоопределению;
«комплекс власти» – подход к жизни с точки зрения противопоставления – «свой – чужой», «господство – подчинение», «сила – слабость», «вождь – приверженцы»; склонность к идентификации с облеченными властью фигурами; ориентация на внешние атрибуты Я – униформу, знаки приветствия и т. д. преувеличение значимости силы и «твердости характера»;
деструктивность и цинизм – общая диффузная враждебность, особенно по отношению к «чужакам»; склонность к очернению «человеческой природы» («Человек зачат в грехе и рожден в мерзости, путь его от зловонных пеленок до смердящего савана – за каждым что-нибудь есть», – говорит герой романа Роберта Уоррена «Вся королевская рать»), рассудочно-холодное обоснование своего права на насилие;
проекция собственной подавленной агрессивности вовне – убежденность в том, что мир злонамерен и опасен;
преувеличенная озабоченность сексуальной жизнью – своей и окружающих (правильно – неправильно, допустимо – недопустимо) и частые прорывы сексуально-агрессивной символики в речь.
В разных сочетаниях эти черты образуют довольно устойчивый тип личности, которому, как говорит Адорно, присущи слабое Я, примитивность мира влечений и жесткое, негибкое, вынесенное вовне сверх-Я. Там, где открытый расизм «не в моде», он принимает более мягкие формы так называемого символического расизма, с его убежденностью в том, что меньшинства своими бедствиями обязаны каким-то их качествам, вроде недостаточной законопослушности и дисциплины, слабой воли к успеху и т. д. Такие люди обычно не считают себя расистами, могут вполне спокойно сосуществовать с представителями меньшинств, но избегают участия в событиях и программах, направленных им на помощь, и время от времени могут проявлять враждебность к ним.
Дискриминация и ксенофобия могут распространяться не только на расовые и этнические отношения, но и на отношения религий, полов, общественных групп. Иногда воюющие стороны могут объединиться в борьбе против общего врага, отложив на время в сторону взаимные предубеждения, которые вспыхивают с новой силой после их победы. Самый надежный путь преодоления ксенофобии – объединяющее положительной целью сотрудничество, дающее возможность увидеть и пережить общность с теми, кого недавно переносить не мог. Этот путь ведет к устойчивым изменениям установок, и именно его предпочитают специалисты по разрешению конфликтов.
Агрессия
Однако и в пределах «своей» общности человек человеку может быть волком. Детская ссора, семейный конфликт, словесное оскорбление, наказание, уличное нападение, бандитизм, терроризм, войны – проявления агрессии. Но что такое агрессия? В притче Эзопа волк подошел к пастушьему шалашу. Пастухи жарили молодого барашка. «Представляю, какой бы вы подняли шум, если бы это сделал я», – сказал волк.
Строго говоря, агрессивным можно назвать поведение, за которым стоит агрессивный умысел. Столкнувшиеся на улице лбами люди едва ли назовут друг друга агрессорами. Умышленное убийство, убийство из-за превышения мер необходимой обороны и случайное убийство – разные вещи. Оценить мотивы поведения бывает нелегко и далеко не всегда возможно. Является ли сидение с удочкой на заре или охота агрессией? А всего-навсего в сердцах пнуть ногой кошку – определенно агрессия. Убить комара? Альберт Швейцер комаров, говорят, не убивал. Как-то его в Ламбарене навестили находившиеся неподалеку военные, и один из них, исполненный почтения к великому доктору, прихлопнул севшего на его руку комара, на что Швейцер недовольно заметил, что если бы он хотел лишить комара жизни, то не нуждался бы для этого в помощи Шестого американского флота. Вегетарианцы никого, даже куриный зародыш, не лишают жизни ради пропитания, но в войнах участвуют. Тишайший человек, в жизни мухи не обидевший, при угрозе жизни семьи берет в руки ружье или топор – агрессия?
Самое общее определение агрессии: это поведение, направленное на причинение физического или психологического ущерба другому живому существу или группе, которые стремятся избежать такого обращения. Как и многие другие психологические явления, агрессия – это не хорошо и не плохо. Оценка всякого действия зависит от множества вещей, включая позицию того, кто оценивает, и ситуацию, в которой оно совершается. Один шкет дал другому в глаз. Агрессия? Да, безусловно. Немедленно получив сдачи, обидчик воспримет это как наказание и, если оно будет достаточно убедительным, может пойти на примирение. Но если обиженный вернет долг лишь назавтра, когда ситуация миновала (по крайней мере для давшего в глаз – он уже и думать о вчерашнем забыл и готов играть вместе), то обидчик воспримет это как агрессию и… у попа была собака… закрутится колесо войны. Маленькая, незаметная искра запускает двигатель и автомобиля, и агрессии.
А приходит, например, одна жиличка, Марья Васильевна Щипцова, в девять вечера на кухню и разжигает примус. Она всегда, знаете, об это время разжигает примус. Чай пьет и компрессы ставит.
Так приходит она на кухню. Ставит примус перед собой и разжигает. А он, провались совсем, не разжигается.
Она думает: «С чего бы он, дьявол, не разжигается? Не закоптел ли, провались совсем!»
И берет она в левую руку ежик и хочет чистить.
Хочет она чистить, берет в левую руку ежик, а другая жиличка, Дарья Петровна Кобылина, чей ежик, посмотрела, чего взято, и отвечает: «Ежик-то, уважаемая Марья Васильевна, промежду прочим, назад положьте».
Щипцова, конечно, вспыхнула от этих слов и отвечает: «Пожалуйста, – отвечает, – подавитесь, Дарья Петровна, своим ежиком. Мне, – говорит, – до вашего ежика дотронуться противно, не то что в руку взять».
Тут, конечно, вспыхнула от этих слов Дарья Петровна Кобылина.
Стали они между собой разговаривать. Шум у них поднялся, грохот, треск.
Муж, Иван Степаныч Кобылин, чей ежик, на шум является. Здоровый такой мужчина, пузатый даже, но, в свою очередь, нервный.
Так является этот Иван Степаныч и говорит: «Я, – говорит, – ну ровно слон работаю за тридцать два рубля с копейками в кооперации, улыбаюсь, – говорит, – покупателям и колбасу им отвешиваю, и из этого, – говорит, – на трудовые грошики ежики себе покупаю, и нипочем то есть не разрешу постороннему чужому персоналу этими ежиками воспользоваться».
Тут снова шум и дискуссия поднялись вокруг ежика. Все жильцы, конечно, поднаперли в кухню. Хлопочут. Инвалид Гаврилыч тоже является. «Что это, – говорит, – за шум, а драки нету».
Тут сразу после этих слов и подтвердилась драка. Началось.
А кухонька, знаете, узкая. Драться неспособно. Тесно. Кругом кастрюли и примуса. Повернуться негде. А тут двенадцать человек вперлось. Хочешь, например, одного по харе смазать – троих кроешь. И, конечное дело, на все натыкаешься, падаешь. Не то что, знаете, безногому инвалиду – с тремя ногами устоять на полу нет никакой возможности.
А инвалид, чертова перечница, несмотря на это, в самую гущу вперся. Иван Степаныч, чей ежик, кричит ему: «Уходи, Гаврилыч, от греха. Гляди, последнюю ногу оборвут».
Гаврилыч говорит: «Пущай, – говорит, – нога пропадает. А только, – говорит, – не могу я теперича уйти. Мне, – говорит, – сейчас всю амбицию в кровь разбили».
А ему действительно в эту минуту кто-то по морде съездил. Ну, и не уходит, накидывается. Тут в это время кто-то и ударяет инвалида кастрюлькой по кумполу.
Инвалид – брык на пол и лежит. Скучает.
Тут какой-то паразит за милицией кинулся.
Является мильтон. Кричит: «Запасайтесь, дьяволы, гробами, сейчас стрелять буду».
Только после этих роковых слов народ маленько очухался. Бросился по своим комнатам.
Вот-те, думаю, клюква, с чего ж это мы, уважаемые граждане, разодрались?
Михаил Зощенко
Пройдет много лет, прежде чем психологи оформят описанное М. Зощенко в представление о том, что причинами агрессии являются фрустрация (чувство, возникающее при невозможности достичь желаемой цели), скученность и наличие внешних «подсказок». А. Чехов говорил, что если в первом акте пьесы на стене висит ружье, то в последнем оно выстрелит. В специальных экспериментах люди обнаруживали бóльшую готовность использовать в отношении другого электрический удар, когда на соседнем столе лежал пистолет.
В 1980-х гг. ряд экспериментов подчеркнул роль социального научения агрессии. Если ребенок мог наблюдать, как другой человек действует агрессивно по отношению к кукле, то, оставшись наедине с куклой, он повторял агрессивные действия. Наблюдаемая агрессия обучает агрессивному поведению, когда «агрессор» знаком, любим или нравится, когда он обладает властью, когда он того же пола, когда его агрессия поощряется. Агрессия, наблюдаемая в отношениях родителей между собой, – мощнейший учитель. Для того, кто уже усвоил уроки агрессивности, становится неважным, «хорошую» или «плохую» агрессию он наблюдает.
В связи с этим часто (и подчас очень агрессивно) обсуждается роль телевидения и электронных игр в обучении агрессии. Тут много неясностей, начиная с того, что фильмы и игры, содержащие сцены насилия, предпочитают прежде всего достаточно агрессивные люди, и кончая очень неоднозначными результатами исследований и объяснениями. С одной стороны, вроде неплохо, если люди разряжают агрессивные инстинкты и импульсы в социально приемлемых формах (кино, игры, посещение корриды, соревнования по боксу и т. п.).
На приеме 5-летний «агрессор», забивающий группу в детском саду, поднимающий руку на мать с бабушкой. Говорю матери: «А вы купите ему игрушечный автомат». В ответ неподдельный ужас: «Он же будет в нас стрелять! У нас в доме никаких таких сабель, пистолетов, автоматов нет и не будет». Иду на риск и некоторые потери – дарю ему автомат из числа игрушек в кабинете (он от него глаза отводил, только чтобы оглянуться на мать и увидеть ее запрещающий жест). Недели через три мальчишка приносит его на очередной прием и возвращает. Около недели он всех «расстреливал», но дрался все меньше и меньше, а потом и стрелять стал все меньше и меньше, так что в конце концов родители решились купить ему несколько игрушек, которые они раньше не переваривали.
С другой стороны, как уловить границу между такой разрядкой и обучением агрессии? Известно, что частое наблюдение агрессии по телевидению приводит к положительной оценке агрессивного возмездия, к склонности переоценивать вероятность стать жертвой агрессии и к восприятию грубости как средства прекращения и предупреждения агрессии.
Абсолютная изоляция ребенка от агрессивных зрелищ и игр и невозможна, и нежелательна – все-таки нужно уметь защищать себя и других не только увещеваниями. Я понимаю, что сторонники ненасильственного общения не согласятся со мной, и с большим уважением отношусь к высшему пилотажу ненасильственного поведения.
Американский психолог – сторонник ненасильственного общения, проведший в «горячих точках» планеты множество обучающих семинаров, которые помогли избежать лишнего насилия, рассказывал: «Ночью будят меня какие-то вопли на улице. Выглядываю в окно: черный мужчина колотит черную женщину. Выхожу на крыльцо и кричу: “Эй, а я вас вижу!” Мужик оглядывается на меня и продолжает свое дело. Спускаюсь на пару ступенек с крыльца и снова: “Эй, а я вас вижу!” Оглядывается, но драться не перестает. Спускаюсь на дорожку и кричу снова. Другие люди выходят из своих домов, появляется пожилая черная женщина. Она подходит и со словами “У нас, у черных, не принято бить женщину” уводит драчуна. Все разбредаются по домам».
Это, без сомнений, много лучше описанного М. Зощенко, но не всегда возможно даже для асов ненасильственного общения. И, повторю, мы не в состоянии отгородить ребенка китайской стеной от жизни, в которой живем. Имитация агрессивного поведения менее вероятна при наблюдении агрессии в контексте реальных отношений – в сюжетном фильме, например, – чем когда она представлена в «голом» виде, как это бывает во многих новостных телепрограммах. Вероятность имитации агрессии снижается, если рядом есть взрослые, способные дать сбалансированную оценку наблюдаемому. Наконец, телевидение насыщено примерами не только агрессии, но и противостоящих ей альтруизма, сочувствия, помощи и т. д.
В обсуждениях этих вещей с родителями я всегда стараюсь переключиться с осуждения средств массовой информации (для этого есть другие места, да и обсуждение лучше осуждения) на доступные домашнему контролю «мелочи». Ребенок уютно устроился на мягком диване рядом с папой и мамой, на столике перед ними всякие вкусности, и они смотрят, скажем, вполне «правильный» фильм о войне. Так и смотрят под хруст орешков и печенья, шелест конфетных фантиков, журчание наливаемого чая. Я бы сказал, что и для взрослых это не вполне хорошо. Но что происходит с ребенком, когда он наблюдает, как падают под выстрелами люди, и одновременно наслаждается вкусом этого замечательного торта или мороженого? Или когда под аккомпанемент конфетки слышит папин комментарий по ходу хоккейного матча: «Ну, молодец, вырубил его!»? Я оставлю сейчас эти вопросы открытыми – вы лучше ответите на них и, может быть, захотите и сможете изменить что-то в этих «мелочах».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
