Текст книги "Бутылка для Джинна"

Бежать отсюда нужно и как можно скорее, пока никто не появился в операционной.

Выбраться из морга оказалось на удивление просто – через открытую форточку в «моей» резиденции, благо, она располагалась на втором этаже, тем более, что мое новое тело оказалось на удивление гибким, невзирая на размеры, и сильным, несмотря на то, что я не мог по настоящему использовать новые возможности. Итак, я на свободе, если можно так назвать состояние человека, попавшего из одного коридора в другой с тем лишь отличием, что над головой не существовало потолка, хотя цвет неба не отличался от цвета наилучшего из виденных мною потолков. В какую сторону идти, загадки не представляло, ведь я раньше видел, куда направляюсь. Остров – он и в Африке остров, кусок земли и вокруг вода. Пойти сдаться? А что тогда со мной сделают, к тому же, вероятно, не все местные жители такие пугливые.

Странные у них здесь стекла в окнах, ты в них смотришься, а в них ничего не видно. Я попробовал одно из них на прочность – ничего особенного – обычное стекло. Мне все сложнее становилось сдерживать нетерпение увидеть свою физиономию. Вода, надо идти к воде и там все постараться решить, авось и лодку удастся стащить, а если нет, то хотя бы умыться и посмотреть себе в глаза. Я вернулся в морг и занялся своей экипировкой. В первую очередь я избавился от бирки на ноге и стал искать, куда бы ее примостить. Мой взгляд остановился на новопреставленном брате. И меня потянуло сделать что-нибудь смешное, даже если окружение и не оценит эту шутку. Я по-быстрому раздел медбрата, нацепил ему на ногу бирку и прикрыл его тело серой дерюгой, которая валялась рядом с этим, как его… в общем, с тем, на чем я сам недавно лежал. Теперь пусть подумают, прежде чем живого человека устраивать с такими удобствами.

Я не переставал сам себе удивляться. Без какого-либо отвращения я примерил, а затем и оделся в одежду моего преемника, хотя она и была тесновата, зато обувь сидела как родная. Порылся в карманах – почти ничего, немного монет разного достоинства и какие-то бумаги на неизвестном мне языке. Ни одного документа с фотографией я не обнаружил, а, может быть, у них здесь не любят фотографироваться?

Я заглянул в помещение, откуда пришел медбрат и тщательно его осмотрел. Наконец мне удалось найти какое-никакое оружие – небольшую дубинку с медным наконечником и с кнопкой возле рукоятки. Для начала я нажал на кнопку – ничего. Пробовать провести эксперимент на себе мне почему-то ужасно не хотелось. И тут снова пригодился медбрат, при касании дубинкой его правой ноги все его тело попыталось выпрыгнуть из-под дерюги. Теперь я убедился в двух вещах, во-первых, дубинка оказалась достаточно мощным оружием, а, во-вторых, медбрат, увы, мертв. Почему-то ни одна из новостей меня не огорчила. Я уже начинал понимать, что это тело начинает мне нравиться, оно само по себе уже изменяет мое изнеженное сознание и многие вещи меня не только не удивляют, но и приносят какое-то, понимаете ли, удовлетворение, что ли. Вот взять хотя бы дубинку. Я никогда не был воинственным человеком и не интересовался оружием, а ведь я же обрадовался не только тому, что она оказалась в моих руках, но и тому, что это не простая палка регулировщика движения с кнопочкой и светящимся наконечником. Если эти метаморфозы имеют место быть, то к чему я приду через достаточно длительный промежуток времени? Скажем, через год. Озверею или лопну от нахлынувших на меня впечатлений? Не хватало еще опуститься до убийств или еще чего-нибудь в этом роде. Впрочем, что страшного в убийстве? Вот, к примеру, такой случай. Медбрат не умер, а только потерял сознание при виде, так сказать, моей личности, а я его обработал с помощью вот этой вот дубинки и теперь он уже не очнется. Ведь это же убийство? Как нет? Да, да, это именно оно. Ведь свидетельства о его смерти я не читал. О, господи… мои крепкие ноги почему-то подкосились, мне пришлось мягко прилечь на кушетку, стоявшую на мое благо рядом с тем местом, где мне вздумалось пофилософствовать.

Внезапно раздались шаги, и в комнату ввалился невысокого роста очкарик. Он оторопело уставился на меня, затем снял очки, лихорадочно протер их, не отрывая от меня близорукого взгляда, затем, забыв их одеть, с впечатляющей поспешностью ретировался.

«Свидетель», – мелькнуло у меня в мозгу, – «Он же меня сейчас заложит, паразит очкастый. Очкастые, они все… закладывают неочкастых. Тьфу, бред какой-то. Надо уносить ноги, даже если они не свои».

Я выскочил вслед за очкариком, но его уже и след простыл. Почему я не убегаю и не прячусь? Это же неправильно. Чья-то тень… дубинкой его… уклонился, гад… ногой его, в живот, вот так… ага, не ждал, теперь дубинкой по голове… еще… еще… тень справа-сзади… убрать голову… вовремя… что-то тяжелое скользнуло по плечу, ничего, почти не больно, а тебе дубинкой между глаз и кнопочкой, кнопочкой… отдыхай, а мне недосуг, я, пожалуй, пойду. В коридоре никого или это ловушка? Этого я не узнаю. если не проверю… ловушка, мать их, ах, ты… ай да прыжок, при таком весе не мудрено, что его кости не выдержали… бр-р, что это… а, это вон тот недоносок в очках мне на голову что-то бросил, ничего, мы исправим ошибочку его матери, получи и ты… надо немного сдерживаться, а то неизвестно, как у них с химчистками… вот эта дверь на улицу… ох, едва успел, но какая реакция! Сам себе завидую, а этот – ничего, еще поживет немного. Так, значит, огнеметы у них здесь есть, это уже хуже. Придется отступать.

Я вернулся назад и благополучно вылез через окно, бросив прощальный взгляд на своих бывших соседей. Сегодня им придется потесниться, и зачем я нарывался на неприятности? Теперь раздумывать некогда, одна дорога – к морю. Скоро откроется сезон охоты, и главным призом окажусь я, и вот тогда мне никто уже не позавидует. Итак, вперед.

Переброска до угла, ложимся, ос-сторожно выглядываем, поднимаемся и бегом до следующего угла. Хлопотно, но четко и эффективно. Такое впечатление, что за плечами у меня много лет военной службы, а может быть, больше чем военной, в том смысле, что не службы, а жизни. Жизни в аду.

Приближение к воде не принесло облегчения. Набережная была настолько высокой, что к ней могли причаливать только большие корабли. Обходить остров по периметру представлялось опасным, оставалось одно – найти временное убежище и понемногу разведать обстановку. Где-то далеко в подсознании мелькнула мысль поискать какое-нибудь питейное заведение, где собираются толпы головорезов, судя по всему – под стать моему нынешнему образу.

Посмотрелся в воду. Увидеть свое отражение в грязной, маслянистой воде невозможно даже в спокойную погоду, не то, что в серый промозглый вечер. Ладно, потом познакомимся…

Прямо говоря, я растерялся. Знаниями, необходимыми в этой непростой ситуации, я не обладал, языка я не знал, как и всего, касающегося жизни на этом острове, на чужой планете.

Ответом на мои чисто риторические вопросы послужило внезапное появление на набережной плохо справлявшегося со своими ногами симпатичного верзилы, идущего, вероятно, из того заведения, куда подумывал направиться и я. Непроизвольно я прикинул размер и качество одежды этого господина и каким-то непостижимым образом догадался, что мне это одеяние подойдет больше, чем этому беспечному гуляке. Тем более, будет очень обидно, если его разденет менее достойный человек, чем я. Дальнейшее произошло быстро и просто: я ослабил свою волю и через несколько минут мы оба совершенно преобразились. Мой несчастный поставщик одежды при всем этом просто хлопал ресницами, а в тот момент, когда я собрался попрощаться, он пролепетал:

– Когда я расскажу, кто меня… это самое… никто не поверит… носите на здоровье.

После этих слов он отключился, хотя я так и не понял, по какой причине: или просто алкоголь наконец-то добрался до нужного пункта, или с перепугу, или же от переполняющей его душу благодарности. Пришлось отнести его почти безжизненное тело в нишу между домами, где не так сильно задувал свежий морской ветер. Что же, я понял, что нужно довериться своему новому телу – партнеру, авось поможет выкарабкаться из этой дрянной ситуации.

Пойло, которым меня угостил бармен, отдавало какой-то дрянью и было настолько жестким и крепким, что мне показалось, будто я вижу свое отражение: выпученные глаза, отверстая пасть, из которой готовы вырваться клубы огня. Я закрыл глаза и мотнул головой, стало чуть-чуть полегче. Я приоткрыл глаза и понял свою ошибку. Напротив меня за стойкой стоял бармен и это его вид показался мне очень подходящим в этой ситуации. Наверное, он подворовывает и пьет эту же дрянь, от которой в моем желудке, кстати, совершенно пустом, начался самый натуральный пожар.

– Извините, а нет ли у вас чего-нибудь из еды? – вырвалось у меня совершенно непроизвольно.

Челюсть у бармена от моих слов грозила отвалиться окончательно.

Вместо ответа он повернулся всем телом, не считая головы, и поспешно покинул свое рабочее место. Я искоса глянул в сторону зала, где размещались с десяток грязных столов с такого же сорта посетителями за ними. Практически все головы были повернуты в мою сторону. Мне это не понравилось, чего доброго, начнут выяснять, кто я есть, а ответа у меня вразумительного нет. Обстановка накалялась. Постепенно затихли разговоры и прекратились игры в кости и карты. Повисла угнетающая мой слух тишина, но что-то мне подсказывало, что уходить еще рано – эти мерзавцы недостаточно организованы, а многие слишком пьяны для открытия военных действий. Чтобы прекратить звон в ушах от повисшей в баре тишины, я постучал стаканом по стойке и, естественно, разбил его. И тогда тишина взорвалась возгласами облегчения и одобрения. Бармен выскочил из своего убежища и стал поспешно убирать осколки. Новый стакан с пойлом появился в мгновение ока, как будто бармен был фокусником. И тут произошло то, от чего я едва не подскочил на месте, но удержался. Не удержалась только моя левая рука, схватившая подонка, врезавшего мне по почкам. Пока я разворачивался, на ум пришло несколько способов расправы над обидчиком, но ни один из них не годился для исполнения. В моей руке замерла очень красивая девушка. Ее красота была бы совершенной, если бы не толстый слой грубой вульгарности во всем ее облике. Рука непроизвольно разжалась, и я успел заметить в ее взгляде неподдельное изумление, она явно не ожидала такой моей реакции. Не очень мягко приземлившись на мягкое место, она разразилась потоком слов, явно описывающих все мои качества с не очень хорошей стороны, о чем красноречиво говорили сопровождающие этот поток жесты и метающие молнии взгляды.

Толпа взвыла от восторга, напряжение спало, и каждый занялся своим делом. Их не удивила даже пощечина, полученная мною в тот момент, когда я пытался помочь девушке подняться. И тогда до меня дошло: это обычная семейная ссора и интерес окружающих резко остыл. Я облегченно вздохнул и тут же пожалел об этом. Моя спутница очень быстро показала, что она составляет для меня большую проблему. Она громко и настойчиво расспрашивала меня, но я ничего не мог объяснить ей и это ее взбесило. Она вскочила, схватила меня за рукав и с силой, удивительной для такой хрупкой девушки, вытащила меня из-за стойки и потянула в сторону лестницы, ведущей на верхний этаж. Поскольку это мне ничем плохим не грозило, я подчинился.

Помещение, куда ввела меня моя спутница, настолько контрастировало с окружающей действительностью, что голова моя пошла кругом. Сплошная рябь, причем ярчайшая и вызывающая, впрочем, вполне соответствующая внутреннему миру хозяйки. Та махнула рукой в сторону некоего подобия кресла, больше напоминающего варварское седло из дерева. Когда я устроился, основательно проверив данный предмет на прочность, она подошла сзади и очень больно укусила меня за ухо. Ох уж эти женщины, способность доводить нас до бешенства у них в крови. Я с диким ревом попытался повторить тот финт у стойки бара, но зловредная девица была готова и находилась вне досягаемости моих рук. А вот быстро вскочить с «кресла» мне не удалось, видимо, в этом и состоял его секрет.

Но больше всего меня удивила ее реакция, она сникла и с влажными глазами скрылась за занавесью. Чудная, сама делает другим больно, а потом плачет. И вообще люди в здешнем мире на меня странно реагируют, причем, как мне думается, здесь возможны два варианта: либо я странный, либо они. Хотя, если сопоставить количественно, их явно больше, поэтому дело во мне, или, точнее, в том образе, который мне посчастливилось здесь поиметь. Что же, придется приспосабливаться к этим людям в надежде, что они не выдадут эту странную личность властям.

Тем временем моя мучительница вернулась с небольшим ящичком в руках, судя по напряженности ее мышц, вес его был не так уж и мал. Проходя мимо меня, она внезапно напряглась и бросила его мне на колени. Слава богу, реакция меня не подвела, но я поразился весу сундучка. Пока я разбирался со своими эмоциями, хозяйка открыла дверь и недвусмысленно указала мне на нее. Жест, понятный для человека с моей планеты и с любым уровнем интеллекта, но я позволил себе не понять его. Куда же мне было идти? Хотелось бы прояснить кое-какие детали, да и перекусить было бы неплохо. Где же элементарное гостеприимство, в конце концов? И я решил окончательно обнаглеть. Мой жест был не менее решительным и понятным, но хозяйке он не понравился, и она что-то прокричала в открытую дверь. Через некоторое время в комнату ввалились трое головорезов и замерли на пороге. Девица показала им на меня и прокричала что-то не очень благозвучное. Все уставились на меня, но с места не сдвинулись.

Я решил проигнорировать всю эту кампанию и открыл сундучок. Краем глаза я заметил, что троица бесшумно скрылась, и дверь тихонечко прикрыли с обратной стороны. И вот тут-то началось. Такой истерики я еще не видел. Если бы вся эта энергия выплескивалась не на меня, я бы просто испугался за девушку, ведь это был натуральный припадок. Когда она, в конце концов, не выдержала и бросилась на меня с кулаками, я чисто механически прижал ее левой рукой к колену и решил переждать бурю. Всему приходит конец, и хорошему, и плохому. Когда она успокоилась, я осторожно посадил ее рядом с собой, благо, что кресло было достаточно вместительным, и начал перебирать содержимое сундучка, попутно широко раскрывая глаза от удивления. А удивляться было чему. Сверху лежала потрепанная книжка и, открыв ее, я обнаружил, что это был учебник, очевидно, местного языка с картинками и пояснениями, написанный от руки. Занятно. Дальше шли документы, деньги и на самом дне я обнаружил увесистое оружие, предназначенное для одной руки и, судя по виду, действующее на расстоянии. Моя соседка напряглась и жестами попросила меня спрятать оружие. Вместо этого я взял пригоршню монет, высыпал ей на колени, стукнул себя в грудь рукой и в пол ногой, подразумевая, что остаюсь на постой. Девушка долго смотрела на деньги, затем встала и, тихонечко скуля, поплелась за занавесь. Ждать пришлось долго и меня это насторожило.

Глава XVI

И я снова оказался в тупике. Три месяца коту под хвост! Я научился прекрасно разговаривать на местном диалекте, но меня никто не хотел слушать, поскольку боялись панически практически все. К сожалению, боялись не настолько сильно, чтобы отдать жизнь за мою идею. Но, несмотря на это, я организовал прекрасно оснащенное Сопротивление, которое имело одну особенность – существовать-то оно существовало, но властям не сопротивлялось. Я даже подраться ни с кем не мог – они прекрасно знали мои возможности и просто терпели вспышки моего гнева, хотя кричали все при этом на весь остров. И еще эта Гера, моя хозяйка! Вот уж парадокс так парадокс. Оказывается, она любила этого оторвилу Маркуса, грубого, хотя и образованного, мелочного, хотя и богатого, ревнивого, хотя в зеркало, похоже, он на себя не смотрел, горилла и то краше. Стоп, это уже слишком, каким-то боком это касается и меня. Так вот, я не груб, в том смысле, когда не нервничаю. А чего они, в самом деле! Я достаточно интеллигентен, вот только сравнить здесь не с кем. А эти… говорят, что я стал странным, что, конечно же, не прибавляло светлых красок в моем портрете. Ага, только вот к чему эти дифирамбы самому себе? Ага, вот к чему, вспомнил. В общем, эта трактирная фея, леди, понимаешь, забегаловок и помоек, свой прелестный носик от меня воротит, едва только завидит. Я, конечно же, понимаю, что человеку женатому вроде как не положено, но я ведь и не настаивал. А она воротит и мне это очень обидно. Кормить – кормит, обстирывать – обстирывает, даже поручения мои выполняет, а вот нос…

Но это, конечно, не главное, хотя и не второстепенное. А главное заключается вот в чем. Довольно далеко от острова, где я обосновался, располагается материк, откуда Маркуса и запрятали на остров. Причина достаточно непонятная. С одной стороны, он не был ни воровским авторитетом, ни отпетым революционером, но и те и другие считали его своим. Случайно или намеренно, об этом никто ничего не знает, он оказывал услуги и тем и другим, причем услуги, достойные внимания властей и общественности. И постепенно он стал связующим звеном между этими двумя антиобщественными лагерями, а поскольку ему доверяли, как никому другому, то случилось то, что должно было случиться – он стал во главе оригинальной по структуре и устрашающей по составу организации.

Но, поскольку определенной конечной цели этой организации не существовало в природе, дело скатилось к тирании в среде мятежников и закончилось плачевно для тирана – его сдали властям и преступники и революционеры, причем они настолько боялись вожака, что избили его до бесчувствия, предварительно усыпив смертельной для обычного человека дозой снотворного, и бросили возле тюрьмы с компрометирующими бумагами. Он пролежал почти до самого утра без сознания и, даже когда его подобрали блюстители порядка, врач дал заключение о том, что Маркус уже не жилец на этом свете. Двое суток власти не знали, что с ним делать. Приговор был вынесен давно и заочно, но казнить бесчувственное тело побоялись, народ еще не успокоился. Тогда решили отправить его на отдаленный остров, своего рода остров-маяк. К всеобщей радости, Маркус во время транспортировки скончался, и его труп отвезли в морг. Дальше началась мистика. Маркус воскрес, а затем исчез. Бесчисленные обыски не дали результатов, а круговая порука настолько искажала информацию, что никто никому уже не верил. За голову Маркуса, вернее, уже мою, назначили награду, но пока никто не соблазнился.

Долгими бессонными ночами, когда из-за угрозы обыска невозможно было зажечь свет, основным моим развлечением было разгадывание загадки, которую мне загадали неизвестные, направившие меня сюда. Если это была какая-то крупная миссия, вроде всемирной революции в масштабах этой серой планеты, то субъект, в теле которого я находился, давно себя скомпрометировал и как политическая фигура ничего уже собой не представлял. Чтобы выполнить эту миссию имеющимися силами, нужно срочно изменить лицо, в смысле, надеть на старое чело новую личину и постараться не повторять ошибок предшественника. А возможно, я просто шпион и мне необходимо добыть какую-то важную информацию? А еще я читал, что существуют планеты, на которые отправляют заблудшие души для покаяния и отработки всех грехов. По сравнению с Землей, местные условия можно считать исправительными.

Стоп! Вот оно. Шпион или заключенный, сейчас не имеет значения, главное – это выбраться с острова, не жить же здесь вечно. Я едва дождался утра и, едва только Гера открыла люк, выскочил как пуля и заорал:

– Собери всех моих старшин, да побыстрее, – она не двинулась с места, видимо, еще не успела проснуться, – шевелись же, несчастная, время очень дорого.

– Ты можешь кричать сколько тебе угодно, только я никуда не пойду, – сверкнула она глазами.

– Это почему же ты не пойдешь? – ошарашенно уставился на нее я, – ты сошла с ума или просто жить надоело?

– Попробуй только тронь!

– Да что произошло, а, так ты меня сдала? – внутри меня что-то уж очень быстро похолодело.

– С удовольствием бы сделала это, да не велели. Иди, в трактире собралась вся твоя братия. Шумят, сил нет, да ты оглох, что ли? – презрительно бросила она и отвернулась.

– Шумят? А чего шумят? – с таким же успехом я мог бы спросить у стены, которая казалась теплее стоявшей ко мне спиной девушки.

Не очень-то мне понравилось это совпадение, инициатива явно ускользала из моих рук. Но деваться некуда, отсюда только один выход – в трактир. Я глубоко вздохнул и, уже уходя, услышал сдавленное рыдание. Не поймешь этих женщин, ну чего им надо?

Шум моментально утих, едва я ступил на первую ступеньку лестницы. Не знаю, что ощущают актеры в этих случаях, а мне было не особенно приятно спускаться под таким пристальным вниманием – я едва не пропустил пару ступенек, но ничего, обошлось. Навстречу мне поднялись трое, на мой взгляд, самых рассудительных авторитетов. Это немного успокаивало, в конце концов, это не спонтанный бунт, когда сначала режут, а лишь затем считают.

«Представители народа» переглянулись и один из них начал свою речь:

– Маркус, ты меня знаешь, да меня каждая собака на острове знает. Вон, Кривой может тебе сказать, что я никогда… Да вот и они…, – он неопределенно взмахнул рукой, – тоже почти как я… А вот ты, понимаешь, круто… Нет, мы, конечно, понимаем, ты за нас всех, но вот скажи, а что потом? Это значить, я должен не свои деньги считать каждое утро, а чужие? Да еще и охранять их? Ты, конечно, крутой парень, но сам подумай, я, когда граблю, понимаешь, я, бывает, боюсь иногда, что, это, поймают, но ведь я охотник, слышишь, охотник, а ты мне предлагаешь стать этой, как ее, дичью! Это я, к примеру, не конкретно, но переживают все. И еще, ты возьми этих чахоточных. Они же привыкли прятаться, понимаешь, да из-за угла шкодить, а ты их собираешься на свет божий вытащить и всем показать. Да они же кроме как «бороться» ничего не смогут делать. Поставь кролика охранять капусту от козла, дак невдалеке еще и волки бродят. Или заставь его отарой баранов управлять, чего он добьется своими длинными ушами, понимаешь, да еще рядышком лисы ждут – не дождутся в кампанию к волкам затесаться. Их, конечно, не очень много, хищников то, да попервах накосят они твоих косых и сами станут бараньей отарой управлять, а кроликов могут даже разводить для деликатесов, и чтобы баранам обидно не было. Все-таки не только их едят. Роль волков, нам, конечно, подходит, да только мороки много с баранами. Мы же санитары, так сказать, оздоровляем, понимаешь, а ты предлагаешь ферму…

– Ты короче говори, ишь, распустил язык, философ, – толкнул его в бок подельник.

– Отцепись, я знаю, что говорю. И он, – тут он ткнул в меня пальцем, – тоже должен знать, а не то наломает он, только не дров, а наших шей, и я не хочу, чтобы среди них была моя. Так вот, Маркус, ты знаешь, что для нас ты авторитет, но сейчас, понимаешь, ты стал опасен для нас. Ты посмотри, что вокруг делается. Сплошные облавы и обыски. Да нам скоро уже есть нечего будет. Народ сидит по домам, попрятал свои денежки, а ребята говорят, что вооружается народ-то. Как жить теперь прикажешь? В общем, собирайся-ка ты, парень, в путь – дорогу на большую землю, а там бог тебе судья и помощник. Мы тут тебе собрали кое-чего, что у кого осталось. Вещи не ворованные, так что, если остановят, за это не бойся. Лодку тоже дадим, надувную. И, понимаешь, скатертью тебе, в смысле, семь футов. И не поминай лихом, а мы слух распустим, что сгинул ты в пьяной драке, один на десятерых пошел с одним пером, понимаешь. А тело, олухи, в море бросили, в горячке за награду забыли, скажем – со страху, что снова оживешь. И свидетелей, это… много было. Ты не переживай, сегодня ночью похожее дело было. Через час пересменка, так что давай, пока свежая смена не пришла, отчаливай, понимаешь и ты. И это… постарайся на наш остров больше не попадать, а то я боюсь, мы стали какие-то не очень гостеприимные. – Разбойник деланно захохотал пропитым басом, но его никто не поддержал.

Я молча уставился на толпу, и она дрогнула, расступилась и я, не оборачиваясь, дошел до выхода, где лежали сложенные вещи, легко подхватил их и остановился. Резко повернувшись, я едва не столкнулся с барменом, который нес свернутую лодку. Бармен побледнел, бросил лодку на пол и спрятался за спины товарищей.

Я медленно обвел взглядом это разбойничье гнездо, приютившее меня в этом мире. На лестнице стояла Гера, прижимая руку ко рту.

– Все что осталось – твое, громко произнес я и медленно вышел, услышав напоследок многогрудый вздох облегчения и рыдания Геры. Сзади послышались шаги, я резко обернулся, готовый к нападению, но это был все тот же бармен. На трясущихся ногах бармен сопроводил меня к запущенному на первый взгляд сарайчику, из которого шел подземный ход к каменистой бухточке, укрытой среди непроходимого леса и потому редко проверяемой береговой охраной. Оттуда меня и отправили с почетом, но без оркестра и цветов.

Подхваченная течением, моя лодчонка понеслась вначале вдоль берега, а затем все дальше и дальше от острова. Поначалу я был в шоке и все, что мог делать, это держаться за уключины, в которых болтались короткие весла. Качка не давала сосредоточиться, и лишь на значительном расстоянии от берега я решился взяться за весла и попытаться направлять лодку. Пока был виден остров, путь был ясен, от него и подальше, но, едва он скрылся из вида, я потерял и надежду и желание что-либо менять. Поэтому, слегка поддерживая одно из весел, а заодно и держась за него, я принялся за исследование своих припасов. Вода за бортом оказалась пресной, а в котомке половина ее была заполнена сушеным мясом и фруктами, а вторая – нижним бельем и оружием. Я очень напряженно задумался, на какое же это время меня снарядили. Пожалуй, запас гарантировал мне скромную, но вполне сытую жизнь более, чем на месяц. И тогда мне стало плохо.

В какой-то песенке были слова – «эй, моряк, ты слишком долго плавал». Это про меня. Но с одним отличием, поскольку понятие «долго» в моем мозгу превратилось в неотвратимое «всегда». За это время мне стали понятны и близки такие слова и очень хорошо скрывающиеся понятия «бесконечность», «рок», «безнадежность», «отчаяние» и так далее. Переосмысливая свою недолгую пока жизнь, причем уже не в первый раз, я понял, что недооценивал их значения, а в отношении многих я поступал вовсе по-свински, то есть неприлично – я их просто игнорировал. И вот теперь они сами пришли ко мне и предъявили себя в полном смысле этих слов. Зато притупилось чувство страха, мучавшее меня с самого начала путешествия уже много дней и ночей. Произошло это после первой бури, когда меня выбросило за борт, но я все-таки смог добраться до лодки и успел подхватить котомку. И, в конце концов, я уже начинал верить в свои силы. Были и приятные моменты в этом приключении. Однажды рыбина внушительных размеров плюхнулась прямо ко мне в лодку. От неожиданности я сам чуть не выпрыгнул из нее. Свежая рыба действительно вкусная штука, особенно для путешественника.

И все-таки этот кошмар должен был когда-то кончиться, но конец концу рознь. Мой кошмар перешел в другую стадию. Невдалеке от берега моя лодка напоролась на подводный камень и постепенно все мое добро благополучно пошло на дно, а я вынужден был балансировать на каменном выступе, стараясь не напороться на другие острые камни. Я вдруг вспомнил, что пловец из меня, увы, настолько неважный, что стыдно признаться, благо вокруг не было ни души, чтобы видеть мой позор, хотя, с другой стороны…

Ветер крепчал, становилось холоднее, и передо мной ребром встал вопрос. Мне предстояло решить, что сделать раньше: во-первых, остаться в том же положении и замерзнуть, а затем свалиться с камня и утонуть; во-вторых, ускорить процесс и утонуть гордо, в последней попытке преодолеть это устрашающе большое расстояние до берега, и чувствовать при этом себя если не героем, то, по крайней мере, мужчиной. Я порылся в карманах и с трудом вытащил монету. Пусть решает случай, если орел, то полечу навстречу судьбе, если решка, то пусть судьба летит навстречу мне. Я подбросил монету, но вот поймать ее посиневшими и закоченевшими пальцами не смог. Это рок и никуда от него не деться. Больше монеты не было. Почему-то вдруг вспомнилось, что туристы бросают монету на том месте, куда хотят вернуться. Нет, я не хочу! И я, не раздумывая ни секунды, бросился в воду и поплыл. И неплохо, надо вам сказать, поплыл, красивым брассом. И дыхание не подводило, красота! Вот только ботинки мешают. Долой ботинки! Плывем дальше. Отличный кроль, только куртка тесновата. Долой…

Некоторое время спустя я стоял на берегу в одних, извините, подштанниках, и пытался согреться, размахивая руками.

– Эй, ты чего тут семафоришь? – раздался сзади звонкий голос, – ой…

Этот последний возглас был результатом того, что я от неожиданности растерялся и резко повернулся, забыв при этом не размахивать руками. Парнишка за свое любопытство заработал удар в челюсть и летел по плавной дуге прямо на кучу сетей, которые, по-видимому, нес до этого в сторону моря. Хоть здесь ему повезло, приземление было мягким. Поскольку масса моего кулака превышала массу его маленькой головы, малыш долго не приходил в сознание. Я уже начинал беспокоиться за его здоровье, к тому же, он был той единственной ниточкой, которая могла связать меня с этим миром. Маленькие мальчики отличаются многими качествами настоящих рыцарей, я имею в виду – хорошими. Куда они деваются, когда мальчики взрослеют, просто непонятно. Я вздохнул, невольно вспоминая собственное детство…

Обследовав несчастного со всех сторон, я не нашел никаких повреждений. И то хорошо. Но теплее не становилось, и я из чисто эгоистических соображений переложил малыша на землю, а сам попытался закутаться в вонючие сети. Неважнецкая одежонка, но – все, же лучше, чем никакой, и я стал понемножку согреваться. Поскольку мальчик все еще не приходил в себя, я присел рядом и слегка задремал. Проснулся я от движения мальчика. Он застонал, медленно приподнялся и осмотрелся кругом. Видимо, ничего подозрительного не увидел и успокоился. Руки его потянулись к снастям и… тут он заметил меня. Легкий вскрик и очередной обморок. Да что они такие все слабонервные?! Вид у меня, конечно, не из приятных, но не настолько же.

Ждать дольше мне уже не хотелось. Я поднял шляпу, упавшую с его головы еще во время первого обморока и направился к воде. Бедняга пришел в себя и долго отплевывался, вода явно не была родниковой, тем более – у берега. Когда его глаза приняли более или менее осмысленное выражение, я начал допрос с пристрастием.