Текст книги "Дарий"

Глава тринадцатая
Нидинту-Бел

Еще не успел остыть труп Ассины, выставленный на всеобщее обозрение на центральной площади перед царским дворцом, как в Пасаргады примчался Гобрий с отрядом всадников. Гобрий сообщил Дарию, что его сатрапия охвачена восстанием. Мятежники захватили Вавилон и провозгласили царем некоего Нидинту-Бела, который якобы приходится сыном последнему вавилонскому царю Набониду,[55]55
  Набонид – последний царь Нововавилонского царства, правил в 555–538 гг. до н. э.


[Закрыть] свергнутому Киром.

Дарий собирался ехать в город Матеззиш, когда неожиданно появился Гобрий. Они столкнулись буквально на дворцовых ступенях: свита царя уже готовилась садиться на коней.

Не дослушав сбивчивый рассказ тестя о начале восстания в Вавилоне, Дарий молча устремился обратно в дворцовые покои, его шаги были легки и стремительны. Гобрий еле поспевал за царем, продолжая рассказывать о том, с каким трудом ему удалось вырваться из осажденного дворца, как много он потерял при этом воинов. Потрясенный пережитым, Гобрий говорил и говорил, собирая в кучу имена вождей мятежников, места неудачных сражений с ними, перечисляя утраченные сокровища своей казны, города, перешедшие на сторону восставших, своих убитых друзей, – ему все казалось важным. Дарий лишь кивал головой, не переспрашивая и не перебивая. Так они дошли до небольшого зала, где на беломраморном полу была нарисована огромная карта Ойкумены[56]56
  Ойкумена – так древние называли весь обитаемый мир.


[Закрыть] с особо выделенной на ней территорией Персидского царства.

Дарий остановился над картой и стал расспрашивать Гобрия о силах восставших, где находится их основное войско, как лучше всего вторгнуться в междуречье Тигра и Евфрата, в каких городах Месопотамии пребывают осажденные восставшими персидские гарнизоны.

Свита, догнавшая царя и Гобрия, столпилась вокруг. Сюда же пришли военачальники и друзья Дария. Весть о восстании в Вавилоне мигом всколыхнула весь город.

Когда старый Арсам появился во дворце, полагая, что царь будет собирать военный совет, он увидел Дария уже в походной одежде.

– Я поведу войско в Междуречье, – объявил он деду, обнявшись с ним. – Ты останешься правителем Персиды, твоим помощником будет Аспатин.

– Быстро же ты собрался, – с одобрительной улыбкой произнес Арсам. – Правильно поступаешь, Дарий. Если потеряешь Вавилон – потеряешь все царство.

Выступив из Пасаргад, персидское войско добралось до Суз за девять дней.

В Сузах произошла задержка еще на двадцать дней. Дарий ждал, пока к нему приведут свои отряды Интаферн и Тахмаспада, предводитель паретакенов.

Вместе с Дарием в Сузах находилась и Статира, которая не без помощи своего отца сумела убедить супруга взять ее с собой.

Дарий почти все время проводил со Статирой, предоставив Гобрию и Мегабизу, сатрапу Сузианы, готовить войско. На военном совете, когда все отряды были в сборе, был объявлен день выступления в поход и порядок движения на марше.

Оставив позади покрытые лесами склоны невысоких Коссейских гор, персидское войско двинулось по равнине, испещренной руслами высохших ручьев и неглубокими песчаными впадинами, оставшимися от некогда многочисленных озер, часто попадались солончаки, покрытые потрескавшейся от зноя соляной коркой. В этом пустынном краю росли лишь чахлые акации и высоченные финиковые пальмы.

На четвертый день пути впереди показалась обширная голубая равнина, сверкающая в потоках солнечных лучей. Низкий песчаный берег открывал взору необъятную водную гладь могучей реки, над которой кружили белокрылые чайки.

Это была река Тигр.

Селения на левом берегу Тигра лежали пустые. На далеком правом берегу маячили отряды всадников, наблюдавшие за действиями персов.

От рыбака удалось узнать, что по приказу Нидинту-Бела всех жителей левобережья переправили на другой берег реки вместе со скотом и наиболее ценным имуществом.

– Многие не хотели покидать насиженных мест, но их сгоняли силой на плоты и в лодки, – рассказывал рыбак. – Мне со своей семьей удалось спрятаться на островке в камышах. Я наполовину перс, а всех персов вавилоняне обращают в рабство.

Воины Нидинту-Бела не оставили на левобережье Тигра ни одной лодки. Ими даже были сожжены в селениях все дерева, дабы персам не из чего было строить суда.

На военном совете Гобрий предложил переправлять пешее войско на надувных плотах, которые можно было сделать из надутых воздухом бурдюков и кожаных мешков.

– Пехота отобьет у вавилонян самые большие лодки и отгонит их к нашему берегу, – говорил Гобрий. – На этих лодках можно будет перевезти через Тигр конницу и верблюдов.

Кто-то из военачальников поддержал Гобрия, кто-то высказался против. И те, и другие приводили свои доводы.

– Из того, что имеется под руками, кожаные мешки надежнее всего, – говорили одни. – Но надо торопиться, ведь скоро начнется сезон зимних дождей. Это еще больше затруднит переправу.

– Течение реки очень сильное, это значит, что наше пешее войско будет выбираться на вражеский берег разбросанным на большом пространстве, – возражали другие. – Вряд ли мятежники дадут нам время собраться и подготовиться к битве. Сражаться придется сразу, выходя из реки. Такая битва грозит нам полным разгромом. Если бы вместе с пехотой переправлялась наша конница, то она отбросила бы вавилонян и дала бы время нашим пешим отрядам изготовиться к битве.

– Перевозить конницу через реку не на чем, а переправлять лошадей вплавь нельзя: вода слишком холодна, – звучали голоса сторонников Гобрия. – Цель первоначальной переправы в том и состоит, чтобы отбить у врага лодки и плоты-гуфы. Возможно, при этом погибнет часть нашей пехоты, может, даже половина, но ведь иного выхода нет.

– Да, это очень умно – из-за лодок положить на том берегу половину войска, – усмехались их противники. – Как же мы одолеем Нидинту-Бела, если с такими потерями перейдем Тигр, ведь уже известно, что у мятежников пехоты больше, чем у нас. К Нидинту-Белу присоединились арамеи, что кочуют в Южном Междуречье, а это означает, что и конницей враг нам не уступает.

– На войне всегда приходится чем-то жертвовать, на то она и война!

– После таких жертв нам не одолеть основное войско Нидинту-Бела.

Дарий положил конец спору военачальников.

– Жертвовать своей пехотой я не стану, – сказал царь. – Чтобы действовать наверняка, мы станем переправлять все войско сразу: и пехоту, и конницу, и верблюдов. И переправляться будем не здесь, а там, где Тигр еще шире.

Началась трудная и кропотливая работа.

Из кожаных палаток воины шили огромные мешки, набивали их соломой, надували воздухом. Затем скрепляли вместе по несколько штук, сверху делали настил из тростника и ивовых плетенок. Получалось нечто среднее между плотом-гуфом и плоскодонной посудиной без бортов.

На подготовку к переправе ушло три дня.

Холодным туманным утром, когда солнце еще не показалось над горизонтом, все персидское войско в полном молчании двинулось к реке. Перед этим персы на глазах у вавилонян, следивших за ними с другого берега, свернули лагерь и ушли в сторону гор. После ночного перехода войско Дария оказалось выше по течению Тигра, где не было никаких селений, так как местность была сильно заболочена.

Сначала от низкого топкого берега, раздвигая камыши, отчалили самые большие из надувных плотов с погруженными на них верблюдами и лошадьми. Плоты приводили в движение воины с веслами и шестами в руках, по сорок человек на каждом. Пехота переправлялась на плотах меньших размеров, которые были изготовлены из скрепленных вместе бурдюков и укрыты сверху щитами и копьями. На каждом таком плоту помещалось от десяти до двадцати человек.

Дарий и Гобрий находились на плоту, который сразу вырвался вперед: гребцы на нем подобрались сильные и ловкие.

Противоположный берег постепенно надвигался.

Дарий с беспокойством посмотрел на Гобрия.

Гобрий понял его взгляд и кивнул головой:

– Болота. Сплошные болота… Места здесь гиблые.

– Пройдет ли там войско?

– Проводники у меня надежные. Выберемся.

Выбираться из топей пришлось почти полдня. Там, где пройти не было никакой возможности, воины рубили тростник и настилали гать. Наконец войско наткнулось на глинобитную дамбу, выстроенную местными земледельцами, чтобы в половодье во€ды Тигра не заливали поля. По дамбе персидские отряды выбрались на твердую землю и остановились на отдых.

Дарий в сопровождении нескольких телохранителей поднялся на ближайший холм, чтобы оглядеть местность.

За царем увязался Интаферн.

С холма открывался вид на однообразную унылую равнину, разделенную узкими каналами на множество квадратов, то были поля, где вавилоняне выращивали ячмень, горох и полбу. В каналах блестела вода. Было начало декабря, поэтому на полях царило запустение перед надвигающимися зимними дождями.

Невдалеке виднелись два селения, состоявшие из одинаковых глинобитных хижин с плоскими и конусообразными кровлями, крытыми соломой и тростником.

– Да, – мрачно проговорил Интаферн, – не понимаю, как тут сражаться коннице. Да и пехоте не развернуться. Определенно, это страна пахарей, а не воинов.

– Скоро мы узнаем, Интаферн, каковы вавилоняне на поле битвы, – сказал веско Дарий.

Полководцы Нидинту-Бела, раскинувшие стан в том месте, где было удобнее всего переправляться через Тигр, совсем не выставили дозоров со стороны дороги, ведущей к Вавилону.

Персидское войско, внезапно появившись из просторов месопотамской степи, обрушилось на лагерь мятежников подобно смерчу. Сражение быстро превратилось в избиение. Персы рубили мечами и топорами, кололи копьями обезумевших от страха вавилонян. Проходы между шатрами были завалены телами убитых и раненых. По распоряжению Дария, а вернее по настоянию обозленного на вавилонян Гобрия, в плен никого не брали. Лишь ночная мгла положила конец кровавой бойне.

На следующее утро было подсчитано, что персы перебили больше семи тысяч мятежников, потеряв при этом всего около двухсот воинов. Нидинту-Бела среди убитых не оказалось.

Дарий повел войско вдогонку за Нидинту-Белом, который, собрав свои поредевшие отряды, спешно уходил к Евфрату.

Сторонники Нидинту-Бела один за другим покидали его. Это были знатные люди, которые, собственно, и возвели Нидинту-Бела на трон. Вавилонских вельмож возмутила жестокость, с какой Нидинту-Бел принялся казнить своих ближайших советников, обвиняя их в понесенном поражении. Некоторые из них пришли с повинной к Дарию и получили прощение, несмотря на то, что Гобрий настаивал на умерщвлении этих людей, которые, по его словам, сначала изменили царю персов, а теперь предали и своего вавилонского царя.

– Нидинту-Бел не царь, а самозванец, – говорили перебежчики, – по образу мыслей и складу характера он – ничтожный человек. Ему бы внимать советам умных людей и соотносить свои действия хотя бы с разумом других, коль нет своего. Так нет же! Обезумев от страха, этот горе-царь разругался с арамейскими вождями и те ушли от него. Нидинту-Белу всюду мерещатся заговорщики. Он приблизил к себе наемников и уничтожает всех тех, кому обязан своим воцарением. Скоро Нидинту-Бел останется совсем один, тогда его можно будет взять голыми руками.

На пятый день погони на берегу Евфрата близ городка Зазан войско Дария настигло мятежников.

Несмотря на то, что шел дождь и кони утомились после долгого перехода, Дарий развернул войско в боевой порядок. Мятежники нестройными толпами вышли навстречу персам. Вавилонян среди них было немного. Основную массу войска Нидинту-Бела составляли наемники-сирийцы и воины из горного племени сагапенов.

Конница вавилонян в самом начале сражения ринулась на отряды карманиев, которые шли в атаку верхом на верблюдах. Но как выяснилось, сражаться с карманиями вавилонские конники не собирались. Обойдя вражеские боевые порядки, вавилоняне во весь опор поскакали в сторону Вавилона, до которого было недалеко.

Дарий, понимая, что, скорее всего, в этом отряде конницы находится Нидинту-Бел, послал вдогонку паретакенов Тахмаспады, кони которых славились своей выносливостью. Паретакены догнали и перебили около сотни вавилонян, однако большая их часть сумела уйти.

Пешие мятежники были прижаты к реке. Из них спастись смогли лишь те, кто переплыл Евфрат на лодках, плотах и просто вплавь. Все прочие были перебиты, либо утонули…

Ночью у Дария начался сильный жар. Царь лежал в шатре, по которому хлестали струи дождя. Он с трудом узнавал своих друзей, Вивану и Артавазда, не отходивших от него ни на шаг.

Позвали лекарей. Осмотрев царя, лекари сказали, что это, скорее всего, простуда. Они дали Дарию какое-то целебное питье, выпив которое он крепко заснул.

Рассвет Дарий встретил с головной болью, переходящей в легкое головокружение, и странной слабостью во всем теле. Он с трудом взобрался на коня, чтобы продолжить поход.

Дождь вскоре прекратился. Войско двигалось по широкой дороге. На пути то и дело попадались селения, окруженные сетью каналов, и большие города, обнесенные стенами и башнями из сырцового кирпича. Повсюду местные жители, выказывая миролюбие, встречали персов с дарами и распахнутыми настежь воротами. На вопрос, где Нидинту-Бел, все как один показывали на северо-запад, мол, бежал в Вавилон.

В городе Борсиппе сторонники Нидинту-Бела заперлись в храме богини Иштар.[57]57
  Иштар – вавилонская богиня любви, супруга бога Сина.


[Закрыть] Для захвата храма, более похожего на крепость, Дарий оставил в Борсиппе несколько тысяч воинов во главе с военачальником Дадаршишем, а сам с остальным войском двинулся дальше, спеша добраться до Вавилона, покуда Нидинту-Бел не успел подготовить город к осаде.

Однако осаждать Вавилон не потребовалось. Еще издали Дарий увидел, что ворота открыты и из них навстречу персам двигается пестрая толпа горожан.

Испытав невероятное облегчение и радость от того, что ему не пришлось штурмовать самый многолюдный и неприступный город во всей Ахеменидской державе, Дарий объявил через глашатая, что прощает всех вавилонян, сложивших оружие. За поимку Нидинту-Бела была объявлена награда.

Нидинту-Бел был схвачен при попытке незаметно перебраться по мосту через Евфрат из Старого города в Новый. Хотя на нем не было царских одежд, а в свите было всего два раба, бывшие сподвижники самозванца, выслуживаясь перед Гобрием, сумели узнать Нидинту-Бела в толпе.

Дарий захотел посмотреть на того, кто сумел возмутить против него самую богатую сатрапию, но ему вдруг стало совсем плохо. Обеспокоенным лекарям стало ясно, что это не простуда, а болотная лихорадка, страшный бич низменных болотистых мест, полных ядовитых испарений.

В огромный роскошный дворец Навуходоносора[58]58
  Имеется в виду Навуходоносор Второй, царь Вавилона в 604–562 гг. до н. э.


[Закрыть] Дария внесли на руках и уложили в царской опочивальне.

Гобрий живо разыскал местных врачей, имеющих опыт лечения болотной лихорадки. Однако врачеватели больше спорили друг с другом, нежели лечили больного, которому день ото дня делалось все хуже. По Вавилону уже ползли слухи, что персидский царь умирает, что халдеи, тайные сторонники Нидинту-Бела, отравили Дария медленно действующим ядом. Среди вавилонской знати нашлись смельчаки, которые попытались устроить побег плененному Нидинту-Белу. Благодаря расторопности Гобрия всех заговорщиков схватили и обезглавили при большом стечении народа.

Дарий и сам чувствовал, как жизнь понемногу покидает его тело. У него напрочь пропал аппетит. Он то горел в жару, то дрожал от озноба. Странное безразличие ко всему овладевало Дарием, словно он уже простился с земными радостями и ждал того мига, когда его душа наконец воспарит к мосту Чинват.

Гобрий, желая хоть как-то поддерживать в Дарии интерес к происходящему вокруг, однажды привел к нему в спальню закованного в цепи Нидинту-Бела.

В то утро у Дария не было жара и головокружения. Царь даже пожелал отведать сладкой дыни. Он сидел на постели, обложенный подушками, в окружении слуг, которые держали перед ним на подносе порезанную ломтиками сочную желтую дыню.

Увидев Гобрия и с ним длиннобородого сутулого старика в цепях, Дарий перестал жевать и поинтересовался, кто этот пленник? Услышав, что перед ним Нидинту-Бел, самозванец и мятежник, Дарий не мог скрыть своего изумления.

– Неужели вавилоняне не могли выбрать себе в цари кого-нибудь помоложе и подостойнее? – обратился он к Гобрию.

Гобрий в ответ лишь пожал плечами, показывая тем самым, что он сам удивлен выбором вавилонян.

Неожиданно пленник вскинул голову и сердито промолвил по-персидски:

– Из всех вавилонян только я один достоин быть царем, ибо я сын Набонида.

Дарий вопросительно посмотрел на Гобрия.

– Лжет, – с небрежной ухмылкой промолвил тот. – У царя Набонида был один законный сын Валтасар,[59]59
  Валтасар – по-арамейски Бел-шар-уцур сын Набонида. Был убит в ночь захвата Вавилона.


[Закрыть] погибший во время взятия Вавилона Киром.

– Не один, а двое законных сыновей было у моего отца Набонида, – упрямо сказал старик. – Валтасар и я. Милостью великого Мардука[60]60
  Мардук – главное божество вавилонского пантеона.


[Закрыть] мне удалось скрыться, когда воины Кира ворвались в Вавилон. Боги не оставляют в беде своих помазанников.

– Что же великий Мардук не помог тебе на этот раз? – насмешливо спросил Гобрий, дернув пленника за цепь. – Или ты забыл позвать его на помощь?

– Отчего же, – с торжествующей язвительностью произнес Нидинту-Бел, – Мардук помогает мне, как и прежде. Твой царь скоро умрет.

– Ах ты, ядовитый паук! – рассвирепел Гобрий и ударил пленника локтем в бок, так что тот упал на колени.

Гобрий занес было кулак, но Дарий властным окриком остановил его.

– Слушай, сын Набонида, – сказал Дарий, глядя в глаза Нидинту-Белу, – если я выживу, будешь жить и ты. А если я умру, то тебя казнят в тот же день и час. Поэтому помолись Мардуку о моем выздоровлении. Спасая меня, Мардук спасет и тебя.

Нидинту-Бел в раздумье пошевелил густыми низкими бровями, затем произнес:

– Я могу помочь тебе, царь. Есть у меня один хороший лекарь…

Вельможи из свиты Дария были очень удивлены тем, что плененный Нидинту-Бел вдруг поселился рядом с царскими покоями. Более того, с него сняли оковы, разрешили помыться и выдали чистые одежды. Питался Нидинту-Бел теперь кушаньями с царского стола. Он довольно часто встречался с Дарием и подолгу беседовал с ним.

Врачи обеспокоенно перешептывались между собой при виде старого халдея, высохшего, как щепка, который принялся лечить Дария. Причем все свои снадобья этот знахарь настаивал на пальмовом вине. Гобрий, не доверяя Нидинту-Белу, приставил к больному царю своего человека, который был обязан пробовать все лекарства, перед тем как их выпьет Дарий.

Несколько дней спустя Дарию стало значительно лучше.

Царь пожелал, чтобы к нему из Суз приехала Статира. Гобрий выполнил волю царя. Статира приехала в Вавилон, и не одна, а вместе с Пармисой.

Великолепный дворец вавилонских царей и огромный город, раскинувшийся по обеим берегам Евфрата, произвели на женщин ошеломляющее впечатление. Особенно Статире понравились знаменитые висячие сады, где она любила подолгу гулять одна или с Пармисой, любуясь панорамой городских кварталов с высоты птичьего полета.

Когда Дарий окреп настолько, что ему было врачами позволено выходить из опочивальни на свежий воздух, он с удовольствием составлял компанию Статире в ее прогулках по висячим садам.

– Как же сильно любил Навуходоносор свою жену-мидянку, если в угоду ей повелел вознести живые деревья на такую высоту, – восхищалась Статира. – Способен ли ты на нечто подобное ради меня?

Дарий отшучивался:

– Не думаю, что эти висячие сады являются символом пламенной любви Навуходоносора, скорее, это свидетельство привередливости его властной супруги.

– Я хочу жить в этом чудесном дворце и не потерплю присутствия здесь Атоссы, – капризно заявила Статира. – Хотя бы об этом я могу тебя попросить, мой царь?

– Ради твоего прекрасного настроения, моя прелесть, я согласен держать Атоссу подальше от Вавилона, – сказал Дарий, желая сделать Статире приятное.

– И Аристону тоже.

– Пусть будет по-твоему.

В эти зимние дни, когда недуг наконец-то оставил его, Дарию хотелось радоваться жизни самому и приносить радость другим. Статира, по его мнению, заслужила и большего, ведь она так сильно любит его. Дарий был уверен, что блеск ее прекрасных глаз и прикосновения нежных рук действуют на него столь же благотворно, как целебные зелья старого халдея.

Выздоровев окончательно, Дарий велел привести к нему Нидинту-Бела, чтобы в присутствии своей свиты торжественно даровать ему свободу.

Однако царю сообщили, что Нидинту-Бела посадили на кол по приказу Гобрия.

– Когда это случилось?! Почему меня не известили?! – набросился Дарий на своих приближенных. – Позвать сюда Гобрия. Немедля!

Гобрий предстал перед царем, но он не чувствовал себя виноватым.

Да, он еще позавчера приказал умертвить Нидинту-Бела. Почему? Потому, что для вавилонян Нидинту-Бел – это знамя восстания.

– Живой Нидинту-Бел был бы камнем преткновения между персами и вавилонянами, – сказал Гобрий. – Я все разузнал. Нидинту-Бел действительно был побочным сыном царя Набонида, а потому живой он был бы вдвойне опасен.

– Из-за тебя я нарушил данное мною слово, – негодовал Дарий. – Я стал обманщиком перед людьми и перед богами! Ты это понимаешь?

– Царь, Нидинту-Бел умер не по твоему приказу, – продолжал оправдываться Гобрий, – его кровь на мне. И боги, скорее всего, разгневаются на меня. Поверь, я действовал против твоей воли, но ради твоего блага. Ты не знаешь здешних людей, а я их знаю очень хорошо. Более подлого народа нет и не было со дня сотворения мира! Глядя тебе в глаза, вавилоняне будут угодливо улыбаться, но стоит повернуться к ним спиной – они хватаются за нож. Персов и мидян вавилоняне считают варварами, а точнее, песьим народом, ведь у нас собака считается священным животным. Вавилоняне в душе рады любой возможности возродить свою царскую династию и втоптать персов в грязь.

– И все-таки ты поступил плохо, Гобрий, – покачал головой Дарий.

Не желая ссориться со Статирой, царь велел своей свите судить Гобрия и вынести ему наказание. Дарий даже вышел из зала, чтобы судьи чувствовали себя свободнее.

К удивлению царя, Гобрий был не только не наказан, но оправдан большинством голосов.

«По приказу Нидинту-Бела было убито столько персов, что за это Нидинту-Бел должен бы трижды умереть в муках, поэтому вина Гобрия не перевешивает всех злодеяний мятежника», – таков был вывод судей.

Дарий не был огорчен или рассержен по этому поводу, ибо в Вавилоне Гобрий был для него самый незаменимый человек. Тесть Дария не только прекрасно разбирался во всех местных обычаях, он также умел разговаривать и с вавилонскими жрецами, и с родовой аристократией, и с купцами. Причем Гобрий действовал не только угрозами и силой. Он часто пускался на хитрость, дабы поссорить халдеев с амореями или сделать местных иудеев врагами тех и других, ибо все это было во благо персам.

Дария лишь смутило предсказание лечившего его знахаря-халдея. Тот, узнав о казни Нидинту-Бела, поведал царю, что отныне линия его судьбы ляжет таким образом, что Дарий в будущем станет виновником смерти родного отца. На вопрос, можно ли как-то этого избежать, старик-халдей ответил, что можно – нужно лишь казнить Гобрия той же смертью. Свое утверждение знахарь подтвердил ему одному ведомыми вычислениями движений небесных светил, видимых в декабре и влияющих на судьбу Дария.

Полагая, что знахарь таким образом желает запугать его и отомстить за Нидинту-Бела, Дарий сказал, что не может идти против воли судей, которым дал право решить участь Гобрия.

– Что ж, царь, ты сам выбрал свою судьбу, – прошамкал старый халдей и покинул дворец, не взяв деньги за лечение.

Больше Дарий его никогда не видел.