Текст книги "Дарий"

Виктор Поротников
Дарий

Из энциклопедического словаря

Изд. Брокгауза и Ефрона

т. XIX, СПб., 1891

Дарий – древнеперсидское царское имя. Д. I, сын Гистаспа, родился в 550 г. до Рождества Христова. Происходил из царского рода Ахеменидов и уже при Кире занимал выдающееся положение. В качестве телохранителя сопровождал Камбиза в Египет. Сделавшись царем (521–486) по низложении Лже-Смердиса, занялся приведением в порядок расстроенного государства. Первые три года были употреблены на подавление восстаний (в Сузиане, Вавилоне, Армении, Мидии и др.), во главе которых стояли потомки местных владетелей или самозванцы. Изображения последних вместе с надписью об их усмирении находятся на скале Бегистане. Стремясь к преобразованию государственной системы на строго бюрократических и централизационных началах, Д. уничтожил господствовавшее до тех пор вассальное самоуправление; появились сатрапии. Но и на верность наместников не всегда можно было положиться: пришлось отделаться хитростью от Оройта, сатрапа Сард, и казнить египетского наместника Арианда. К египтянам Д. относился милостиво и покровительствовал их религии, строил и реставрировал храмы, уважал туземное жречество и дворянство. Важно было для благосостояния Египта соединение каналом Красного моря с Нилом, в связи с попытками включить Индийский океан в область персидской торговли. Для этой цели была снаряжена экспедиция по Инду и Аравийскому морю под начальством Скилака. Ряд насыпных холмов, на которых были водружены стелы с клинообразными и иероглифическими надписями, обозначает направление работ по сооружению соединительного канала. Одна из этих стел найдена в 1866 г., другая, В.С. Голенищевым, в 1889 г. близ Телль-эль-Машута. Несмотря на свою дальновидность, Д. не избег общего недостатка восточных монархов – стремления к расширению и без того уже обширного и шитого белыми нитками государства. Большим промахом был его известный поход на скифов (515), сопровождавшийся, правда, покорением гетов, Фракии, Лемноса, Имброса и подданством Македонии, но разрушивший обаяние персидского могущества и сделавший возможным восстание малоазиатских и кипрских греков (500–494). Усмирив их, Д. из желания наказать не сохранивших нейтралитета афинян стал лицом к лицу с европейскими греками. Неудачный исход первых двух кампаний, окончившихся афинским крушением и битвой при Марафоне (490), и последовавшие затем обременительные приготовления к новому походу подействовали возбуждающим образом на провинции. Восстал Египет (486); царь умер, не успев заняться его усмирением. Как мудрый, справедливый правитель, как безусловно лучший из восточных деспотов, Д. пользовался уважением даже своих врагов. Эсхил, участвовавший в Марафонском сражении, отзывается в своих «Персах» очень тепло об этом царе, виновнике стольких бедствий для греков. Евреи также сохранили о нем благодарное воспоминание: во 2-й год царствования он разрешил возобновить работы по построению 2-го храма, а в 6-й год храм был освящен. По Диодору, египтяне уважали этого царя наравне со своими фараонами-законодателями; даже отдаленные карфагеняне признавали его власть. Погребен Д. в сооруженной им и украшенной произведениями скульптуры гробнице в скалах Накши Рустами, близ Персеполя.

Часть первая

Глава первая
Подозрения старого Арсама

– Я живу на белом свете семьдесят лет, сын мой, но не помню случая, чтобы царя персов погребали столь недостойным образом: в спешке и в недостроенной гробнице, – недовольно промолвил Арсам, хмуря седые брови. – Наша знать, видно, забыла, что царь не просто человек, но избранник богов. Почему ты стерпел все это, Гистасп?

– Этот «избранник богов» погубил в Египте и Ливии больше половины войска, – прозвучал раздраженный ответ Гистаспа. – Тебя возмущает, отец, что вожди родов попрали древний обычай, не отдав последних почестей Камбизу?[1]1
  Имеется в виду Камбиз Второй, старший сын Кира Великого, царь персов в 530–522 гг. до н. э.


[Закрыть] А кто виновен в том, что кости наших воинов так и остались лежать не погребенными в Ливийской пустыне и за нильскими порогами? По чьей вине души погибших персов и мидян обречены на неприкаянное скитание среди живых? Персы рождены воинами, отец. Однако не от стрел и копий умирали мои люди, но от голода. И это тоже по вине Камбиза!

Несмотря на все это, душа Камбиза поднялась-таки на небеса, чтобы предстать перед Митрой[2]2
  Митра– бог света и справедливости у зороастрийцев.


[Закрыть] у моста Чинват.[3]3
  Мост Чинват – по верованию зороастрийцев, место судебного разбирательства в загробном мире. У этого моста Митра судит души умерших людей, определяя, кто достоин рая, а кому уготован ад.


[Закрыть] К чему винить родоначальников и предводителей войска за скромный погребальный обряд, если главное ими было сделано – душа Камбиза все же увидит Весы правосудия.[4]4
  На Весах правосудия взвешиваются мысли, слова и дела всякого умершего человека: добрые на одной чаше, дурные – на другой. Если добрых дел и мыслей больше, то душа считается достойной рая. Определяет это Митра, верховный судья в царстве мертвых.


[Закрыть]

– Кто бы мог подумать, что сын великого Кира[5]5
  Имеется в виду Кир Второй Великий, царь персов в 559–530 гг. до н. э.


[Закрыть] будет так ненавидим своей же знатью, – печально промолвил Арсам. – И внешностью и стремлением к славе Камбиз был похож на своего отца. Он в полной мере был продолжателем его замыслов. Еще Кир задумал завоевать Египет, но осуществил это Камбиз.

– Но какой ценой, отец! – воскликнул Гистасп. – В отличие от Камбиза Кир берег свое войско, не унижал и не казнил своих приближенных беспричинно и в гневе. Камбиз же в своей слепой жестокости перешел все допустимое! По моему разумению, Камбиз вполне заслужил и такую смерть, и такое погребение, – неприязненно добавил Гистасп.

Арсам подозрительно впился в сына глазами.

– Думается мне, Гистасп, что ты не договариваешь, – заметил он. – Что-то ты утаил от меня, рассказывая о смерти Камбиза.

– Отец, я рассказал тебе то, что известно всем. Камбиз упал с лошади и сильно расшибся, от этих ушибов он и скончался, – пожал плечами Гистасп. – Могу лишь добавить, что в день, когда случилось это несчастье, Камбиз был сильно пьян. Он даже не успел толком протрезветь, когда его настигла смерть. Более мне ничего не известно, ведь я не был вхож в круг близких друзей Камбиза. И вообще, я находился в Дамаске, когда все случилось. Камбиз же умер в городе Хамат.[6]6
  Дамаск, Хамат … – города в древней Сирии.


[Закрыть]

– Все это странно и непонятно, – проворчал Арсам, который всегда отличался подозрительностью. – Сначала из Египта примчался Бардия, младший брат Камбиза, и переполошил народ известием о гибели Камбиза в Куше.[7]7
  Так в древности называлась Эфиопия.


[Закрыть]

Жрецы и старейшины совершили над Бардией обряд посвящения на царство, увенчав его прямой тиарой.[8]8
  Прямая тиара – высокая конусовидная войлочная шапка. Прямую тиару мог носить только царь, у прочих персов она слегка придавливалась книзу.


[Закрыть]

Едва Бардия взошел на трон, как в Пасаргадах объявился гонец из Египта, сообщивший, что Камбиз жив и возвращается обратно в Персиду. Старейшины пребывали в замешательстве. Тем временем Бардия со своими приближенными, вскочив на коней, умчались в Сузы. Оттуда вскоре пришло известие, что Бардия убит по приказу Камбиза. Проходит еще немного времени и распространяется слух, что Бардия жив и пребывает в Экбатанах. Мидийцы, приезжавшие в Пасаргады из Экбатан, подтверждают это.

В довершение всего опять приходит весть, что Камбиза нет в живых. Народ и старейшины боятся верить этому, но войско, вернувшееся из Египта, доставляет в обозе тело царя, уже готовое к погребению. Тело Камбиза поспешно замуровывают в недостроенной гробнице, а знать торопится присягнуть на верность Бардии. Только Бардия ли восседает на персидском троне? Ведь Бардию казнили по приказу Камбиза три месяца тому назад…

– Отец, если тебя одолевают сомнения, то поехали завтра со мной в Экбатаны, и ты своими глазами сможешь увидеть Бардию, – сказал Гистасп.

По древнему обычаю новый царь собирал в Экбатанах всю персидскую и мидийскую знать, чтобы заново распределить государственные должности, выбрать себе телохранителей, назначить царских судей для разбора многочисленных тяжб и жалоб, поступающих со всех концов обширной державы.

– Ты сам-то видел Бардию с той поры, как вернулся из Египта? – поинтересовался у сына Арсам.

– Я не видел, поскольку Бардия никуда не выезжает из Экбатан, – ответил Гистасп. – Зато Бардию видели другие, побывавшие в Экбатанах.

– Кто это «другие»?

– Отана, например. Полагаю, Отане можно верить?

– Отане можно, – помедлив, произнес Арсам. – И все же я поеду с тобой в Экбатаны, сын мой. Погляжу, идет ли Бардии царская тиара.

После разговора с отцом Гистасп отправился к своим сыновьям, их у него было трое от разных жен. Любимцем Гистаспа был самый старший – Дарий. К нему-то он и заглянул первым делом.

Дарий точил лезвие акинака[9]9
  Акинак – персидский кинжал.


[Закрыть] бруском из черного камня. Увидев отца, он прервал это занятие и почтительно поднялся с низкой скамьи, на которой сидел.

Гистасп взял акинак из рук сына и попробовал его остроту большим пальцем.

– Ого! Таким клинком можно снести голову одним махом! Похвально, сын мой, что ты сам ухаживаешь за своим оружием, не доверяя это дело слугам. Лучший друг – верный, лучший кинжал – острый.

Гистасп присел на скамью и жестом пригласил сына сесть рядом.

Перед всяким важным разговором Гистасп непременно выдерживал долгую паузу, словно приводя в порядок мысли перед их изложением.

Наконец он заговорил:

– Завтра я отправляюсь в Экбатаны, чтобы услышать повеления из царственных уст Бардии. Ты поедешь со мной, Дарий. Я хочу представить тебя царю в надежде, что Бардия пожелает зачислить тебя в свои телохранители. Будь готов, выступаем очень рано.

– А дед поедет с нами?

– Конечно. Твой дед, как Ахеменид,[10]10
  Ахемениды – династия древнеперсидских царей, основателем которой был Ахемен, живший в начале VII века до н. э.


[Закрыть] просто обязан находиться близ царского трона в столь важный день. Бардия не обойдет милостями никого из Ахеменидов.

– Я слышал из уст деда нелицеприятные отзывы о Бардии, – смущенно пробормотал Дарий. – Он называет Бардию самозванцем и виновником смерти Камбиза.

– Я только что беседовал с отцом по этому поводу и сумел убедить его, что Бардия не запятнал себя кровью брата, – сказал Гистасп, уверенным движением вгоняя сыновний акинак в позолоченные ножны. – Камбиз сам виноват в своей смерти, упав спьяну с лошади и свернув себе шею. Что ты глядишь на меня такими изумленными глазами, Дарий? Ты же был телохранителем Камбиза и знаешь все не хуже моего.

Дарий опустил глаза.

– Это неправда, отец, – негромко промолвил он. – Камбиз не падал с лошади. Его убили.

– Что?! – Гистасп переменился в лице. – Откуда тебе это известно?

– Я заходил к бальзамировщикам-египтянам в тот момент, когда они сняли с мертвого Камбиза одежды, собираясь извлечь из тела внутренности перед погружением его в щелочной раствор, – так же тихо продолжил Дарий. – На теле Камбиза были видны раны от копья и кинжала. Копьем его ударили сзади, на спине была рана глубокая, но не смертельная. Добивали кинжалом, ударами в живот и сердце. Каждый из этих ударов был смертельным. Поэтому непонятно, зачем Камбиза еще душили, ибо он и без этого был уже трижды мертвец.

– А что, были следы удушения? – поинтересовался Гистасп.

– Да, – кивнул Дарий, – и очень заметные. Бальзамировщики сказали мне, что, скорее всего, петлю на шею царю набросили, чтобы он не смог позвать на помощь. Ведь убийство было совершено под носом у царской стражи.

– Значит, по-твоему, сын мой, Камбиза убили его приближенные. Так?

– Да, отец. Я уверен.

– Кто же именно, по-твоему, мог отважиться на это?

– Не могу сказать точно, отец. Однако убежден, что тут не обошлось без Прексаспа. Только Прексасп имел доступ к царю в любое время дня и ночи.

– Так-так, – хмуро произнес Гистасп.

– Ныне Прексасп – самый доверенный человек у Бардии, это наводит на размышления, отец.

– Вот что, сын мой. – Гистасп решительно взял Дария за руку. – Обещай мне не делиться сказанным теперь больше ни с одним человеком, даже со Статирой. И уж тем более с дедом.

Статира была женой Дария.

Дарий поклялся Митрой и всеми богами-язата[11]11
  Боги-язата – букв. «достойные поклонения»; добрые боги, созданные Ахурамаздой.


[Закрыть] хранить молчание. Он понимал, что знает опасную тайну. Тех египтян-бальзамировщиков убили, когда они управились с телом Камбиза и уложили мумию царя в тяжелый саркофаг. Было убито и несколько царских евнухов, которые либо что-то видели, либо о чем-то догадывались. Кто стоял за всеми этими смертями? Это была другая тайна, не менее опасная.

– В Экбатаны ты, пожалуй, не поедешь, сын мой, – решил Гистасп со вздохом сожаления. – Пока тебе лучше оставаться подальше от царского трона. Почему ты раньше не рассказал мне обо всем?

– В Сирии мы не виделись с тобой, ведь ты двигался с головным отрядом войска, – ответил Дарий. – В Вавилоне наша встреча была слишком краткой, а в Сузах при тебе постоянно находились посторонние люди, я не мог откровенничать при них.

Гистасп понимающе покивал своим тяжелым носом.

* * *

Статира с нетерпением ожидала Дария на женской половине большого дома. Три года она не виделась с любимым мужем из-за затянувшегося египетского похода, который в конце концов закончился смертью царя Камбиза и гибелью большей части персидского войска. На женской половине прочно укоренилась ненависть к Камбизу, погубившему так много персов в угоду своему честолюбию. Кроме того, поход надолго оторвал мужей от жен, многие из персов обзавелись в Египте молодыми наложницами, к которым привязались настолько, что, возвращаясь домой, взяли египтянок с собой. Дети, рожденные этими женщинами, зачастую плохо говорящими по-персидски, были причислены к законорожденным детям, дожидавшимся своих отцов в Нереиде и Мидии. Соседство с ливийками и египтянками было совсем не в радость женам персидских и мидийских вельмож, которые видели, что женщины с берегов Нила не уступают им в красоте, а ростом и статью даже превосходят.

Жены Гистаспа, и без того жившие не очень дружно, при виде стройной египтянки, потеснившей их в эндеруне,[12]12
  Эндерун – женская половина дома.


[Закрыть] совсем потеряли покой. Но приходилось терпеть, ибо Гистасп явно благоволил к своей молодой наложнице с глазами пантеры.

Привез наложницу-египтянку и Дарий.

Статира редко видела ее, поскольку Дарий делал все, чтобы женщины не завязали близкое знакомство. Дарий не скрывал, что оставляет первенство за Статирой, которая уже родила ему двух сыновей. Однако он не забывал и про египтянку. По мнению ревнивой Статиры, ее супруг слишком часто задерживался по вечерам у своей наложницы.

Вот и сегодня, Статира не находила себе места, мучаясь от ревности. Она украсила цветами и драпировкой просторную опочивальню, застелила ложе свежими простынями, набросала в курильницу благовонных зерен ладана, чтобы мягкий полумрак спальни пропитался ароматным дымком. А Дария все не было и не было.

«Наверно, опять пошел к своей египтянке!» – думала Статира, нервно ломая пальцы.

Измученная долгим ожиданием, она вызвала к себе служанку и повелела разыскать Дария.

– Если ты застанешь моего супруга у этой египетской потаскухи, то напомни ему, что его жена из славного рода Патейхореев, который в свое время породил не меньше царей, чем Ахемениды, – молвила Статира голосом жестким и непреклонным. – И еще, скажи, что твоя госпожа не намерена довольствоваться объедками ни за столом, ни на ложе. Если Дарию нравится раздвигать ноги у какой-то египтянки, пусть он занимается этим перед рассветом, а не на закате дня, забывая про свои обязанности супруга. Так и скажи, Варина.

Рабыня, которая была чуть постарше двадцатилетней Статиры, попробовала было возразить, опасаясь гнева Дария после столь резких слов.

– Твой супруг, милая госпожа, может рассердиться и не пожаловать к тебе вовсе, – пробормотала она. – Ведь мужчинам более по сердцу превосходство над женами, а не равенство с ними. Я осмелюсь дать тебе совет, госпожа. Супруга легче привязать к себе, завлекая лаской и угодливостью, нежели попрекая его.

– Оставь свои советы при себе, ничтожная, – возмутилась Статира. – Я никогда не опущусь до унижений перед мужем, которому я равна знатностью. Делай, что велено!

Рабыня низко поклонилась и выскользнула из опочивальни.

Воспитанная с ранних лет в духе превосходства над окружающими ее людьми не только рабами и низкорожденными, но и носящими тиары, Статиpa была убеждена: она достойна самой высокой доли. Это ей внушали мать, отец и прочие родственники, поскольку род Патейхореев хоть и утратил царскую власть после возвышения Ахеменидов, зато выторговал себе право поставлять невест царям-ахеменидам либо царским родственникам, могущество которых подкреплялось их постоянной близостью к царствующей особе.

Статира стала женой Дария, сына Гистаспа, едва ей исполнилось двенадцать лет. Гобрий, отец Статиры, был в тесной дружбе с Гистаспом. Эта дружба со временем переросла в родство, когда Гистасп выдал замуж за Гобрия свою старшую дочь. Случилось это еще в царствование великого царя Кира, покорившего всю Азию от Срединного моря[13]13
  Срединное море – Средиземное море.


[Закрыть] до Гирканского.[14]14
  Гирканское море – Каспийское море.


[Закрыть]

Статира страстно любила Дария: благодаря ему она стала матерью и познала наслаждение на супружеском ложе. Она всегда была уверена, что у нее имеется неоспоримое преимущество перед любой женщиной, поскольку Дарий и она как бы составляют одно целое. Пока не появилась эта египтянка!

«Вполне возможно, что Дарий старается подражать отцу, ведь он так его уважает, почти боготворит, – размышляла Статира. – Видя, что отец выбрал себе наложницу из царственных египтянок, Дарий не захотел отставать от него. Тем более что тогда других женщин рядом попросту не было. Мой похотливый свекор, покидая Египет, потащил свою наложницу за собой. И сын его сделал то же самое: он часто поступает по отцовскому примеру.

Слабоволие и желание подражать другим были основными недостатками характера Дария, по мнению Статиры.

Она мысленно перебирала возможные способы избавления от ненавистной египтянки, когда появилась вернувшаяся служанка.

– Что-то ты слишком быстро вернулась, Вари– на, – удивилась Статира, очнувшись от разду– мий. – Где мой супруг? Ты разыскала его?

– Разыскала, госпожа, – ответила служанка, лицо которой излучало радость.

– Ну и где же он? – холодно поинтересовалась Статира.

– Твой супруг, милая госпожа, пребывает на верхушке угловой башни.

– Вот как? – Статира была удивлена и обескуражена. – Что он там делает?

– Любуется звездами, – прозвучал ответ.

– Я иду к нему, – решительно произнесла Статира. – Дай мне покрывало.

– Сопровождать ли мне тебя, госпожа? – робко спросила Варина.

– Не надо.

Торопливо набросив на голову тонкое белое покрывало, Статира отогнула циновку, закрывающую дверной проем, и покинула спальню. Она не взяла светильник, хотя в переходах огромного дома было довольно темно в это время суток: в отличие от многих женщин Статира не боялась темноты.

Усадьба Арсама круглыми пузатыми башнями и толстой глинобитной стеной, замыкающей жилые постройки в неправильный пятиугольник, больше напоминала крепость. Все здесь было древним: и фундамент, осевший глубоко в землю, и истрескавшиеся от былых землетрясений стены, и даже развесистый корявый карагач, росший во дворе, словно безмолвный свидетель ушедших времен. Говорят, дерево посадили еще при прадеде Гистаспа.

Одна из башен примыкала непосредственно к мужской половине дома.

Внутри башни была темница для провинившихся слуг.

Статире и самой нравилось иногда полюбоваться с высоты башни протекающей под холмом рекой и тополиной рощей в низине. По вечерам за рекой в селении маспиев[15]15
  Маспии – одно из персидских племен.


[Закрыть] можно было видеть отсветы кузнечных горнов, расположенных под открытым небом. Однако стука молотов по наковальням слышно не было: слишком велико расстояние.

По витым каменным ступеням Статира уверенно поднялась наверх. Дарий стоял у бойниц спиной к входу, но обернулся, услышав торопливые шаги.

Верхняя площадка башни была невелика: здесь могло поместиться не более шести человек. Зато высота равнялась семи человеческим ростам. Вознесенная на гребень холма, угловая башня усадьбы являлась самой высокой точкой во всей округе.

– Я не помешала тебе? – спросила Статира, подходя к мужу и сбрасывая с головы покрывало.

Женщина с наслаждением подставила лицо прохладному дыханию ветерка.

– Ничуть, – промолвил Дарий, в подтверждение слов поцеловав жену в разрумянившуюся щеку.

Вершины гор, замыкающие кромку горизонта на западе, были окрашены желто-оранжевыми отблесками заката. В небе цвета ирисов уже показалась полная луна.

Статира не могла отвести глаз от погасшего светила, плывущего по серебрившемуся небосводу.

Дарий был не меньше ее восхищен красками наступающей ночи. Он обнял Статиру сзади, прижавшись щекой к ее распущенным по плечам мягким волосам. Молчание не тяготило их, а скорее наоборот, способствовало нежному единению супругов.

Вскоре последний солнечный луч погас за горными хребтами. Красный круг луны спрятался за бледные тучи. Со всех сторон надвинулась чудесная успокаивающая тишина.

Дарий взглянул на лицо жены. Яркие белки глаз Статиры маняще поблескивали в темноте, ласковые руки обвили его шею. Тень от распущенных волос придавала чертам любимой женщины какую-то особенную обворожительность. Весь переполненный сладостным волнением, Дарий наклонился, чтобы поцеловать Статиру.

Та с готовностью подставила мужу губы.

* * *

В незапамятные времена, еще задолго до господства мидян, персидские племена, жившие в предгорьях Загроса,[16]16
  Загрос – горный массив на юго-западе Иранского нагорья.


[Закрыть] стали объединяться вокруг племени аншан, чтобы противостоять набегам ассирийцев. На горном плато был построен город Аншан, ставший столицей нового царства. Спустя какое-то время племена персов-кочевников, обитавшие на равнинах между горами и морем, тоже объединились в союз, во главе которого стояли цари из племени парсуаш. Так образовалось другое царство – Парсуа.

Вольнолюбивые персы сумели отстоять свою независимость от ассирийцев. Не подчинились они и эламским царям.

Полчища скифов, ворвавшиеся в загросские долины с Великих восточных равнин, разрушили город Аншан. Династия царей Аншана прервалась, но осталось название горной страны – Аншан. После нашествия скифов там наступил хаос, больше десятка местных князей непрерывно воевали между собой, деля горные пастбища и стада скота. Этим воспользовались правители соседнего царства Парсуа и после нескольких успешных походов подчинили Аншан.

Первым царем объединенного царства стал Ахемен. По имени этого царя все его потомки стали именоваться Ахеменидами.

При внуках Ахемена вновь возрожденный Аншан отделился от царства Парсуа. Там воцарились правители из рода Патейхореев. Тогда же из союза персидских племен выделилось сильное племя карманиев, образовав собственное царство со столицей в городе Кармана. Вслед за карманиями образовали свои небольшие царства марафии и панфиалеи.

Когда Мидия возвысилась при царе Киаксаре,[17]17
  Киаксар – мидийский царь, сын Каштарити. Правил в 625–585 гг. до н. э.


[Закрыть] разбившем скифов и сокрушившем могучую Ассирию, раздробленные персидские племена стали данниками мидян. Город Аншан, сопротивлявшийся особенно упорно, был до основания разрушен мидянами.

Первый раз персы попытались сбросить владычество мидян при царе Ариарамне,[18]18
  Ариарамна – прадед царя персов Дария Первого по боковой линии династии Ахеменидов, сын царя Теиспа. Жил в VI веке до н. э.


[Закрыть] сыне Камбиза и праправнуке Ахемена. Мидянам удалось подавить это восстание. Ариарамна был казнен. Царем над персами стал сын Ариарамны Арсам, отец Гистаспа. Однако мидянам был более по сердцу дядя Арсама, Кир, рожденный от мидянки. Поэтому Арсам был низложен, и трон Ахеменидов занял Кир, сын Камбиза.

Мидяне и представить не могли, что именно Кир сокрушит их господство в Азии и создаст державу еще более обширную, чем мидийская.

Арсам никогда не держал зла на Кира, лишившись царской власти. Во-первых, он понимал, что Кир стал царем персов волею мидян. Во-вторых, Кир показал себя мудрым правителем и талантливым полководцем. Арсам сознавал, что ему при всем желании было не по силам тягаться с Киром. И в-третьих, Кир не обделил почестями ни Арсама, ни его сына Гистаспа.

Вот почему, когда Кир пал в битве с массагетами[19]19
  Массагеты – одно из скифских племен, обитавшее в междуречье Сырдарьи и Амударьи.


[Закрыть] и кое у кого из персидской знати возникло желание вручить царскую тиару Арсаму в обход сыновей Кира, Арсам первый воспротивился этому. По его мнению, старший из сыновей Кира имел все задатки великого правителя. И если Кир назначил Камбиза своим преемником, значит, так и должно быть. Арсам оправдывал любые жестокости Камбиза по отношению к персидской знати, так как понимал, только страхом Камбиз мог удержать в повиновении родовитых князей, которые не могли забыть, что их деды когда-то были независимыми царями.

Но, как видно, родовая знать не простила Камбизу его беспощадности. Царские приближенные и предводители войска, по-видимому, избавились от Камбиза, чтобы возвести на трон его брата Бардию, отличающегося более мягким нравом. А может, Бардия сам подстроил убийство Камбиза?

Подобными мыслями терзался старый Арсам перед тем, как лечь спать.

Наконец он вызвал к себе верного человека по имени Каргуш.

Каргуш являлся для Арсама и телохранителем, и лекарем, и предсказателем, и личным секретарем. За свою жизнь, а Каргушу было без малого пятьдесят, он был воином и учеником жреца, писцом и сборщиком налогов. В ведении Каргуша был особый налог на лекарственные травы, впервые учрежденный Киром. Тогда-то Каргуш и поднаторел в искусстве врачевания, по долгу службы общаясь с врачами, коих немало было при царском дворе.

После смерти Кира Каргуш угодил в немилость к Камбизу, и только заступничество Арсама спасло ему жизнь. С той поры Каргуш был неразлучен со своим спасителем: его семья жила в доме Арсама.

Каргуш, полагая, что Арсам вызвал его, мучаясь очередным приступом болей в пояснице, пришел в опочивальню с целебными мазями. К его удивлению, Арсам заговорил совсем о другом.

– Завтра поутру я отправляюсь в Экбатаны: Бардия желает согласно обычаю произнести перед знатью тронную речь. Ты поедешь со мной, мой верный Каргуш. Тебе я хочу поручить дело трудное и опасное. Нужно втихомолку вызнать у людей, которые находились с царским войском в Египте, истинную причину смерти Камбиза. В слух о том, что Камбиз упал с лошади и сломал себе позвоночник, я не верю.

Каргуш стоял перед Арсамом, сложив руки на груди, в позе подобострастного внимания. Его бородатое лицо с прямым точеным носом было невозмутимо.

– Действуй, как подскажет тебе разум, – продолжил Арсам, – но будь очень осторожен. Открывай лицо истине, когда она будет спать, и делай это чужими руками. Если вдруг почувствуешь опасность, сразу дай мне знать, ибо в таком деле прав тот, кто первым нанесет удар.

Каргуш склонил голову в знак того, что он все понял.

– И еще, – добавил Арсам перед тем, как отпустить Каргуша. – Не доверяй Гистаспу. Последнее время он разговаривает со мной чужим языком.

* * *

Младшие сыновья Гистаспа, Ариасп и Артафрен, были огорчены тем, что отец не взял их с собой в Экбатаны. Особенно негодовал Ариасп, которому недавно исполнилось восемнадцать лет. Ариасп мечтал начать свою военную службу в числе царских телохранителей. Однако Гистасп полагал, что для царского телохранителя Ариасп недостаточно ловко владеет копьем и плохо стреляет из лука.

«Ты не пройдешь испытание и тем опозоришь меня, – заявил Гистасп сыну. – Сиди уж дома!»

Пятнадцатилетний Артафрен, зайдя в покои к Дарию, спросил брата:

– А ты почему остался?

– Так пожелал отец, – пожал плечами Дарий.

– Странно, – пробормотал Артафрен. – Отец сам не раз говорил, что хотел бы сделать тебя телохранителем Бардии, и вдруг внезапно поменял свое намерение. С чем это связано?

– Не знаю, – Дарий вздохнул. – Признаться, я рад этому. Быть царским телохранителем не такая уж легкая доля. Бессонные ночи в караулах, строгие начальники, постоянные упражнения с оружием – все это выматывает и надоедает. А сопровождать царя во время его выездов такое мучение! Солнце печет нещадно, а ты в двойном льняном панцире, в войлочном кидарисе[20]20
  Кидарис – персидский головной убор из мягкого войлока, напоминавший петушиный гребень.


[Закрыть] и штанах, весь увешанный оружием, истекая потом, должен сдерживать толпу. В Египте мы просто сходили с ума от тамошней жары!

– Почему ты ничего не рассказываешь про египетский поход, – обиженно заметил Артафрен, присаживаясь рядом с братом. – Разве там не было ничего интересного?

– Я же рассказывал тебе и Ариаспу про битву с египтянами в Синайской пустыне, про взятие Мемфиса.

– Это было начало войны, но ты не говорил о том, что было дальше, – сказал Артафрен. – От отца я узнал, что захватив Египет, царь Камбиз двинул часть войска в Ливию, а сам с другой частью пошел в страну Куш, цари которой, по слухам, отличаются поразительным долголетием.

– Да, так и было, – кивнул головой Дарий, – только эти походы были неудачны для персидского войска. Отряд, ушедший в Ливийскую пустыню к оазису Сива, угодил в песчаную бурю и погиб весь целиком. Ни один человек не спасся. Было в том отряде тридцать тысяч воинов.

Артафрен изумленно присвистнул.

– B стране кушитов царь Камбиз не взял ни одной крепости и не выиграл ни одного сражения, но потерял от голода треть войска, – продолжил Дарий жестким голосом. – У нас кончилось продовольствие, и воины были вынуждены питаться мясом лошадей и вьючных животных, ели змей и ящериц. Особенно трудно пришлось на обратном пути. Были съедены все животные кроме лошадей царских телохранителей, а вокруг была пустыня, где не было ни травы, ни деревьев, ни воды. Воинам приходилось по жребию убивать друг друга и есть человеческое мясо. В свите царя убивали по ночам евнухов и рабынь, которых потом съедали, так чтобы никто не видел.

– Что ты такое говоришь, брат! – с нескрываемым отвращением воскликнул пораженный Артафрен. – И ты тоже ел человечину?!

– А что мне оставалось делать, – усмехнулся Дарий.

– И отец ел?

– Да.

– Какой ужас! За такое кощунство боги могут покарать вас.

– Могут, – согласился Дарий. – Поэтому по возвращении в Египет жрецы устроили очистительную церемонию для всего войска. Видимо, Ахурамазда[21]21
  Ахурамазда – верховное божество зороастризма, творец всего благого.


[Закрыть] смиловистился над нами, раз ни отец, ни я до сих пор не ослепли, не оглохли и ничем не заболели.

– Ахурамазда, вероятно, решил наказать за все случившееся главного виновника – царя Камбиза, – мрачно проговорил Артафрен.

Дарий непроизвольным жестом слегка ударил кончиками пальцев брата по губам.

– Тсс! – тихо произнес он. – Не говори этого вслух. Нигде и никогда!

Артафрен непонимающе захлопал глазами.

В этот момент в комнату вошла Статира в длинном сиреневом платье, облегающем фигуру, и белой накидке, длинные бахромчатые концы которой ниспадали ей на грудь. Пышные светлые волосы молодой женщины были уложены в замысловатую прическу, украшенную диадемой, с которой свешивались золотые подвески на лоб и виски. Большие продолговатые глаза, подведенные сурьмой, были необычайно красивы и выразительны.

– Вот ты где! А я ищу тебя по всему дому, – лукаво сказала мужу Статира. Она взглянула на Артафрена. – Дружок, ты не мог бы нас оставить ненадолго. Дарий нужен мне по важному делу.

– Знаю я ваши важные дела, – с ехидцей промолвил Артафрен, по лицу которого было видно, что ему давно известна интимная сторона взаимоотношений мужчины и женщины. – Для этих «дел» существует ночь. Или вам ночи мало?

– Проваливай! – беззлобно отрезала Статира, подталкивая Артафрена к выходу. – И не вздумай подглядывать, иначе Богиня Вод[22]22
  Богиня Вод – Арэдви-Сура, она же – Анахита. Зороастрийская богиня плодородия, любви и войны.


[Закрыть] нашлет на тебя глазную болезнь.

– Очень надо! – Артафрен скрылся за циновкой, служившей вместо двери.

Дарий смотрел на все это с добродушной улыбкой.

– Разве я виновата в том, что мне действительно мало ночи, – прошептала Статира, положив руки Дария на плечи и призывно глядя ему в глаза.