Текст книги "Дарий"

Глава вторая
Брат и сестра

Имя Бардия означает на древнеперсидском языке «сильный, могучий». Это имя как нельзя лучше подходило младшему сыну царя Кира.

Было достаточно одного взгляда на его высокий рост, широкую грудь и могучие плечи, чтобы понять: большая сила таится в этом отпрыске великого царя. Камбиз недолюбливал своего младшего брата, который был не только выше его на целую голову, но и мог дальше пустить стрелу из лука, сделанного из рогов горного козла. Бардия был кумиром бактрийцев, которыми он правил еще при жизни Кира. Женатый на женщине из самого знатного рода этой страны, Бардия при желании мог бы стать царем Бактрии. По одному его слову бактрийцы встали бы все как один.

Потому-то Камбиз после смерти Кира, по совету Арсама, сделал Бардию наместником Мидии, приказав ему покорить соседнее с Мидией сильное и вольнолюбивое племя кадусиев. Камбиз втайне надеялся на то, что мидяне без особого рвения последуют за Бардией на эту войну и поход в страну кадусиев может завершиться не только разгромом войска Бардии, но и смертью его самого.

Однако Бардия обладал удивительной способностью располагать к себе сердца своих подданных. В скором времени мидяне служили ему столь же ревностно, как некогда бактрийцы. А битву с кадусиями Бардия, можно сказать, выиграл в одиночку, вызвав на поединок их царя. В конной схватке на виду у двух войск Бардия уверенно одержал верх, заколов своего соперника копьем.

После этого кадусии покорились добровольно. Они прозвали Бардию Таниоксарком, что на языке кадусиев означает «обладающий могучей силой».

Камбиз был очень обеспокоен таким возвышением Бардии, которому кадусии и мидяне оказывали царские почести. Камбизу также было известно о разговорах среди персидской знати: мол, жаль, что царский трон Ахеменидов достался не Бардии. Во время похода в Египет Бардия командовал мидийской и бактрийской конницей. Все успехи персидского войска неизменно были связаны с его именем. Он отличился и на поле сражения, и при штурме крепостных стен. Камбиз, уходя с войском в Куш, оставил Бардию в Нижнем Египте якобы для надзора за завоеванной страной, а на самом деле чтобы тот не прославился еще больше, побеждая кушитов.

Неудача, постигшая Камбиза в Куше, роковым образом отразилась на его судьбе. Слух о смерти царя подтолкнул Бардию к действию. Он покинул Египет, чтобы по обычаю персов занять царский трон. Известие о том, что Камбиз не погиб, не вызвало у Бардии сожалений в поспешности, с какой он водрузил на свою голову царскую тиару. В окружении Бардии были люди, которые давно внушали ему мысль о захвате власти, поскольку ненависть Камбиза к брату грозила тому смертью.

«Покуда царствует Камбиз, ты будешь ходить по лезвию меча, – твердил Бардии его лучший друг мидиец Гаумата. – Избавиться от Камбиза для тебя единственный способ сохранить жизнь».

И Бардия решил сражаться с Камбизом за трон и за жизнь, благо у него было небольшое, но преданное войско.

Внезапная смерть, постигшая Камбиза на пути из Египта в Персиду, избавила державу Ахеменидов от братоубийственной войны. Бардия стал общепризнанным правителем.

Новый царь по обычаю взял себе гарем своего предшественника, принял присягу войска, объявил место и день сбора знатных вельмож, чтобы в своей тронной речи объявить о принципах своего правления.

Своего любимца Гаумату Бардия почтил особой честью, вознамерившись выдать за него замуж свою сестру Атоссу.

Атоссу, прибывшую в Экбатаны из Пасаргад, о намерении ее брата известили евнухи, приставленные к гарему. Случилось это накануне приема в царском дворце родовой знати персидских и мидийских племен.

В тот вечер Бардия допоздна засиделся со своими ближайшими советниками, обсуждая, кого из бывшего окружения Камбиза приблизить, а с кем держаться настороже. Решали также насущные проблемы огромного царства, коих оказалось такое множество, что у Бардии поначалу голова пошла кругом. Канцелярия Камбиза была полна письменных жалоб на несправедливые притеснения сатрапов[23]23
  Сатрап – наместник провинции в державе Ахеменидов.


[Закрыть] и местных чиновников, доносов на отдельных людей и на целые города, где якобы зрело недовольство властью Ахеменидов. Жаловались царю и сатрапы и сборщики налогов, предупреждая о враждебности к ним населения в Арахоски, Гедросии, Маргиане, Вавилонии и Дрангиане. Царские писцы показывали Бардии длинные списки неоплатных должников со всех частей царства. Налоги в царскую казну давно не выплачивались в полном объеме по причине обнищания свободных земледельцев и ремесленников. Но была и другая причина: сатрапы часто занимались поборами для личного обогащения, заявляя, что действуют от имени царя. Об этом свидетельствовали доносы на сатрапов.

Было уже далеко за полночь, когда Бардия наконец остался один. Он собирался помолиться Великому Творцу[24]24
  Великий Творец – прозвище Ахурамазды.


[Закрыть] перед тем, как лечь спать. Завтра у него будет трудный день. И Бардия хотел попросить Ахурамазду поддержать его в том начинании, какое – Бардия был в этом уверен – придется не по душе многим сатрапам и родовым князьям.

Внезапно стража сообщила о евнухе, который пришел с женской половины дворца и настаивает, чтобы царь его выслушал.

Решив, что это посланец от жены или от дочери, Бардия велел пропустить.

Женоподобные мужчины с безбородыми лицами и тонкими голосами вызывали у Бардии чувство жалостливого отвращения. Выросший среди воинов и гордый своей силой, он считал в душе оскорблением для всей мужской породы существование этих существ.

– Твоя сестра, о царь, желает видеть тебя, – с низким поклоном произнес евнух.

– По какому делу? – спросил Бардия, раздосадованный столь поздним визитом.

Евнух не успел ответить. Появившаяся в дверях Атосса ответила вместо него:

– По важному, мой повелитель.

Повинуясь властному жесту Атоссы, евнух удалился, притворив за собой высокие створчатые двери с закругленным верхом.

Бардия с любопытством смотрел на сестру, которая приблизилась к нему с таким видом, словно собиралась поведать ужасную тайну. Он придвинул Атоссе стул, выражая тем самым готовность внимательно выслушать ее.

Однако Атосса предпочла разговаривать стоя.

– Что я узнаю, брат мой! – раздраженно начала она. – Старший евнух сообщил мне, что ты пожелал уступить меня какому-то мидийцу?

– Не «какому-то мидийцу», сестра, а моему лучшему другу Гаумате, – поправил Бардия. – Гаумата знатен и предан мне, так что…

– Для меня это не имеет значения, – перебила Атосса. – Я – царица! И мое место рядом с тобой.

– Ты была женой Камбиза вопреки обычаям и по его прихоти. Я же не намерен нарушать обычаи предков. К тому же я женат и люблю свою жену.

– Почему ты брезгуешь мною, брат? Разве я нехороша собой?

– Дело не в брезгливости, Атосса. Я не могу делить ложе с родной сестрой, пойми.

– Пойми и ты меня, брат. Я – дочь Кира! И предпочитаю царское ложе любому другому.

Бардия окинул Атоссу внимательным взглядом:

– Ты же сама негодовала, когда Камбиз еще только добивался твоего тела. Ты ненавидела Камбиза, даже став царицей. Помнится, ты говорила мне, что готова своей рукой убить его.

– Камбиз не просто спал со мной, он постоянно унижал меня, и часто в присутствии евнухов и рабынь, – призналась Атосса, опустив глаза. – Горькую цену платила я за свое право называться царицей. Но ведь ты совсем другой. – Атосса нежно взглянула на Бардию. – В тебе нет жестокости Камбиза, хоть вы и родные братья. Именно за это тебя любят твои подданные. И я любила бы тебя не как брата, но как супруга, – негромко добавила Атосса, слегка смутившись, – если бы ты, о царь, смог перебороть в себе глупую неприязнь к кровосмешению. Ведь мое тело способно подарить тебе такое же наслаждение, как тело любой другой женщины. Родство здесь не помеха.

– Если я сделаю тебя своей женой, Атосса, то тем самым уподоблюсь Камбизу, – промолвил Бардия. – Я этого не хочу.

– А я не хочу делить ложе с мидийцем! – гордо бросила Атосса. – Наш отец сокрушил величие Мидии и лишил мидян права иметь своих царей. Ему бы совсем не понравилось твое намерение, брат, сделать меня женой мидийца, пусть и самого знатного.

– Не забывай, сестра, наш отец сам был наполовину мидийцем, – напомнил Бардия. – И в его царствование мидяне наравне с персами пользовались всеми привилегиями.

– Ты, как видно, решил в привилегиях мидянам превзойти нашего отца. – Атосса недобро усмехнулась. – А ты не боишься, брат, что Гаумата, получив в супруги дочь Великого Кира, возгордится настолько, что возжелает большего.

– Чего именно?

– Например, возродить царскую династию в Мидии.

– Нет, Атосса, не боюсь. Я знаю Гаумату и вполне доверяю ему.

– Доверять – не значит знать человека до конца.

– Вот ты и узнаешь Гаумату до конца, став его супругой, – улыбнулся Бардия. – Поверь, Атосса, Гаумата хороший человек.

– Это твое окончательное решение, царь?

– Да.

– Позволь мне хотя бы остаться во дворце.

– Конечно. Ты и Гаумата всегда будете рядом со мной. А теперь прости, я очень устал и хочу спать.

Бардия хотел было запечатлеть на щеке сестры прощальный поцелуй, но Атосса уклонилась и вышла с гордо поднятой головой.

Глядя на прямой стан удаляющейся Атоссы, на ее гибкую талию и широкие покачивающиеся бедра, Бардия невольно подумал: «Не будь ты моей сестрой, Атосса, я с удовольствием вкусил бы твоих прелестей на ложе любви!»

Глава третья
Воцарение Бардии

В тронном зале древнего дворца мидийских царей было многолюдно.

Из узких окон под самым потолком лились яркие потоки солнечных лучей. Под этим ослепительным дождем полуденного света вспыхивали и переливались россыпи драгоценных камней на богатых одеждах множества знатных гостей, толпившихся в ожидании выхода царя. Здесь были представители родовой знати всех двенадцати персидских племен и шести племен мидийцев.

Персы были немного смущены тем, что дворцовая стража сплошь состоит из мидян и кадусиев. А конные телохранители Бардии, встречавшие всех приглашенных на широкой дворцовой площади, – в основном бактрийцы. Жрецы, освящавшие молитвами и жертвоприношениями торжественное собрание, тоже были из мидийского племени магов.

– Одно утешает: хотя бы часть евнухов в этом дворце – персы, – усмехнулся Гистасп, переглянувшись со своим другом Интаферном.

– Слабое утешение, – негромко обронил тот.

Наконец глашатай возвестил о выходе царя.

По огромному залу будто прокатилась волна: сотни вельмож все как один опустились на колени, коснувшись лбом гладких мраморных плит пола.

Бардия вступил в тронный зал, облаченный в длинный кандий[25]25
  Кандий – персидская верхняя одежда с длинными рукавами.


[Закрыть] пурпурного цвета с вышитым на груди золотыми нитками изображением солнца. Высокий стоячий воротник кандия и широкие рукава были обшиты жемчугом. На ногах царя были сафьяновые башмаки красного цвета, на голове – высокая тиара из белого мягкого войлока. Тиара была повязана фиолетовой лентой, длинные концы которой свешивались на спину.

Царя сопровождала свита из гладколицых евнухов, дворцовых служителей и мальчиков. Шествие замыкали плечистые телохранители с короткими копьями в руках.

Только в этот миг, глядя на раболепное приветствие первых людей Персидского царства, Бардия до конца уверовал в то, что стал повелителем гигантской империи, созданной его воинственным отцом и жестоким братом.

Когда царь сел на трон, к которому вели застеленные коврами ступени, огромная толпа, блистающая золотом украшений, поднялась с колен. Наступила торжественная минута: Бардия должен был объявить о новом распределении государственных должностей и о составе своей ближайшей свиты.

Глашатай зычным голосом повторил сказанное Бардией, называя имена персидских и мидийских вельмож. Кто-то становился сатрапом, кто-то царским судьей, кто-то хранителем царских сокровищ… Рядом с троном стоял писец с папирусным свитком в руках, на котором был составленный вчера вечером список людей, облеченных царским доверием. Поскольку Бардия не умел читать, имена и должности в списке оглашал писец тихим, но внятным голосом. А Бардия повторял специально для глашатая, который находился на две ступеньки ниже трона.

Всякий удостоившийся назначения, либо оставленный в прежней должности, приближался к трону, отвешивал почтительный поклон, получал царский поцелуй и возвращался в зал на свое место. Процедура была долгой. Прошло больше двух часов, прежде чем были перечислены все назначения.

Затем Бардия опять-таки устами глашатая объявил, как он намерен управлять царством. Сказанное им несказанно изумило большинство из собравшихся в зале: столь необычного царского обращения к своим подданным здесь еще не звучало.

Бардия заявил, что намерен распустить половину войска, поскольку в ближайшие три года не будет никаких войн. Было также объявлено о прощении недоимок за все прошлые годы, и все угодившие в долговое рабство должны были вновь обрести свободу. Произвольные поборы сатрапов и сборщиков налогов отныне заменялись упорядоченной системой выплат в царскую казну каждым городом и селением. Были перечислены льготы тем, кто получил телесное увечье на войне или на общественных работах, женщинам, потерявшим мужа либо всех сыновей, работникам царских усадеб и земледельцам, проживающим на священных участках. Сатрапы и чиновники, обвиненные в вымогательствах, подлежали царскому суду в присутствии обвинителей. И в довершение всего было объявлено об освобождении от податей на три года всех народов Персидского царства.

На этом торжественный прием был закончен. Царь поднялся с трона и удалился вместе со всей свитой, которая значительно увеличилась за счет вельмож, получивших придворные должности.

Знать проводила своего нового царя в подавленном настроении.

* * *

Вечером того же дня состоялся пир, на который было приглашено более трехсот гостей. Однако особого веселья не получилось, несмотря на все старания музыкантов, танцовщиц и акробатов. Вино пьянило, но не радовало душу пирующим, пребывавшим в удрученном состоянии духа после тронной речи царя. Одни пили заздравные чаши только из вежливости, другие и вовсе не прикасались к вину.

За столами тут и там звучали недовольные приглушенные голоса:

– Ты слышал, Отана, в ближайшие три года не будет ни войн, ни походов. Так что своим боевым топором можешь колоть дрова!

– С таким царем персы разучатся владеть оружием!

– Клянусь Митрой, не ожидал я услышать такое из уст Бардии.

– Слышал бы Кир речь своего сына…

– Вот и задумаешься теперь, стоило ли убивать Камбиза.

– Тише, Интаферн. Придержи язык!

Находившийся неподалеку Каргуш расслышал реплику подвыпившего Интаферна и узнал того, кто старался заткнуть ему рот. Это был знатный перс Мегабиз.

До окончания застолья внимание Каргуша было приковано к этим двоим.

Арсам, хоть и был в числе приглашенных, но, возмущенный тронной речью Бардии, предпочел дворцовому пиршеству скромный ужин в доме своего друга, у которого он остановился, приехав в Экбатаны. Гистасп же посчитал неблагоразумным пренебрегать царским приглашением, тем более что милостью Бардии он был назначен сатрапом Парфии и Гиркании. Это означало, что Бардия ему доверяет. Парфия и Гиркания граничат с Мидией и землями кадусиев.

На пиру Гистасп сидел за одним столом с Отаной и Гобрием. Гобрий остался наместником Вавилонии. Отана из начальника конницы возвысился в сатрапы, ему Бардия доверил богатую провинцию – Сузиану.

Гистасп пошутил по этому поводу:

– Полагаю, друг Отана, своим назначением ты обязан красивым очам Фейдимы, которая досталась Бардии вместе с гаремом Камбиза. Ни для кого не тайна, что твоя дочь – самый прекрасный цветок в царском гареме.

– Я не видел бактрианку, жену Бардии, но, говорят, ей далеко до Фейдимы, – вставил Гобрий.

– Я буду рад, если Фейдиме посчастливится завладеть сердцем Бардии, – вздохнул Отана. – Может, тогда появится возможность как-то воздействовать на него. После сегодняшней тронной речи мне кажется, что у Бардии плохо с рассудком либо он находится под чьим-то сильным влиянием.

– Молчи, Отана! – предостерег Гобрий. – Рядом могут быть «уши» царя.

Вокруг и впрямь было немало мидян, кадусиев и бактрийцев. Это были сторонники Бардии, с восторгом принявшие столь широкий жест царя. Для бактрийцев и их соседей маргианцев, на чьи цветущие земли из года в год подобно саранче слетались сотни сборщиков налогов, новые указы сулили трехлетнюю передышку от налогового гнета, что не могло не радовать. Мидяне, жившие в плодородных долинах, тоже задыхались от налогового бремени. Вдобавок мидяне были обязаны наравне с персами участвовать во всех походах, выставляя пехоту и конницу. Их потери на войне были гораздо более ощутимы, нежели у тех же бактрийцев, которые выставляли только конницу да и то не во всех случаях. Трехлетний мир, обещанный Бардией, был для мидян подобен дару богов!

Радовались обещанной передышке и кадусии, потрясенные тяжелейшими потерями в Египте и Куше. Никогда еще воины этого горного племени не забирались так далеко от своей страны. Вождям кадусиев казалось бессмысленным завоевывать далекие земли, почти целиком состоящие из песка и камня. Еще более бессмысленным кадусиям казалось пытаться удержать в повиновении многочисленных вольнолюбивых египтян, которым покровительствуют их страшные боги с птичье-звериными головами и с фигурами людей.

– Будет лучше, если Бардия выведет гарнизоны из Египта, пока египтяне их не истребили, – разглагольствовал какой-то знатный кадусий, весь увешанный золотыми амулетами. – Держава Ахеменидов достаточно велика и без Египта. Не лучше ли отправиться на завоевание Индии, там живут племена, родственные нам, и нет такой жары, как в Египте.

– За рекой Индом тоже лежит большая пустыня, и жара там не слабее, чем в Египте, – возразил кадусию кто-то из персов.

– Зато в Инде наверняка не водятся те зубастые твари, которых так много в Ниле, – сказал кадусий. – Одному из моих воинов это чудовище откусило ногу, когда он забрел на мелководье.

– Ты имеешь в виду крокодилов, друг мой, – заговорил с кадусием Гистасп. – Уверяю тебя, крокодилы водятся и в Инде. Тамошние племена делают панцири из крокодиловой кожи.

– Если инды убивают крокодилов, значит, они не поклоняются им, как египтяне, – проворчал кадусий. К тому же Индия ближе, чем Египет.

– Оставьте эти разговоры, друзья, – громко обратился к гостям Прексасп, назначенный «оком царя»[26]26
  «Око царя» – так назывался ближайший советник царя, визирь.


[Закрыть] и восседающий за одним столом с Бардией. – В ближайшие три года все народы Персидской державы будут наслаждаться миром и покоем по воле мудрого царя. Мечи и копья будут спать. У всех нас появится больше времени для охоты, воспитания молодежи и общения с любимыми женщинами. Не лучше ли поговорить о женской красоте, нежели о дальних странах с вонючими крокодилами.

Вокруг засмеялись.

– Отлично сказано, Прексасп! – воскликнул Гаумата, сидевший справа от царя, как и полагалось на пирах сидеть хазарапату.[27]27
  Хазарапат – букв. «тысяченачальник»: начальник личной охраны царя и государственной канцелярии.


[Закрыть]

Гаумата был в приподнятом настроении еще и потому, что в отведенных для него покоях дворца его дожидалась Атосса. Она сама пожелала еще до свадьбы разделить с ним ложе. Этому не стал противиться и Бардия, переселив сестру из гарема в покои друга. Гаумата был благодарен Бардии не столько за самую высокую должность в государстве, сколько за желание породниться с ним.

Тем самым Бардия хотел показать, что Гаумата и его брат Смердис происходят из древнего рода мидийских царей, хотя на самом деле это было не так. Предки Гауматы находились в свите последнего мидийского царя Астиага,[28]28
  Астиаг – мидийский царь, сын Киаксара. Царствовал в 585–550 гг. до н. э.


[Закрыть] который в знак особого расположения подарил одному из них красавицу из своего гарема. Впоследствии распространился слух, будто эта наложница являлась внебрачной дочерью Астиага.

Гаумата не верил в эту легенду, однако и не опровергал ее на людях, так как это выделяло их с братом из всей мидийской знати, давно утратившей свои царственные корни.

* * *

Гаумата шел глухими коридорами дворца, следуя за рабом, который нес в руке масляный светильник. Черный мрак, наползая из всех углов, заполнял огромные помещения, и робкий огонек светильника казался мотыльком, затерявшимся в темной зловещей безбрежности. Когда был поворот либо ступени, раб замедлял шаг, чтобы захмелевший Гаумата мог опереться на его плечо.

Пир еще продолжался, но Бардия отпустил Гаумату, видя, что тому не терпится уединиться с Атоссой.

Впрочем, пустота и мрак царских чертогов были обманчивы. Вот впереди мелькнул желтый свет. Еще один поворот – и взору Гауматы предстал широкий проем дверей, массивные створки которых были гостеприимно распахнуты. У дверей стояли два евнуха, склонившиеся в низком поклоне.

Гаумата позволил рабу удалиться: дальше он доберется сам.

Светильники на высоких изящных подставках озаряли спальный покой неверным подрагивающим сиянием, в котором расползалась тончайшая благовонная дымка, рождавшаяся в небольшой бронзовой курильнице. Низкий овальный стол, уставленный яствами, занимал середину комнаты. В глубине, за кисейными занавесками, виднелось широкое ложе, ножки которого в виде львиных лап утопали в густом ворсе пушистого ковра. На стенах тоже висели пестрые ковры с преобладанием малиново-красных оттенков.

Из-за ширмы, украшенной гирляндами из цветов, вышла молодая женщина. Это была Атосса.

Гаумата при виде нее слегка поклонился. Он впервые видел Атоссу так близко, да еще с распущенными волосами и в легком одеянии, сквозь которое просвечивало голое тело. То, что дочь великого Кира будет принадлежать ему, вдруг наполнило Гаумату непонятной робостью, словно дух грозного царя витал в благовонном полумраке, пристально наблюдая за происходящим.

От волнения Гаумата не расслышал, что сказала ему Атосса. Лишь по жесту ее обнаженной руки он догадался, что она приглашает его сесть к столу.

Гаумата опустился на мягкие подушки, поджав под себя ноги. Атосса устроилась напротив на низкой скамеечке.

У Гауматы появилась возможность получше рассмотреть дочь Кира.

У нее были серо-зеленые глаза овальной формы, уголки которых были чуть опущены книзу. Низкие изогнутые брови были близки по цвету светлым волосам с золотистым отливом. Прямой нос у своего окончания заметно изгибался подобно клюву хищной птицы. Бледные губы имели красивый росчерк, что придавало чувственности лицу Атоссы, особенно когда она улыбалась. Ее чуть смуглая кожа отливала теплым матовым блеском, а соски чуть вздернутых округлых грудей дерзко выпирали сквозь тонкую белую ткань длинного безрукавного платья с разрезами на бедрах.

Гаумата успел заметить в разрезе платья колено и часть голени Атоссы, когда она подходила к столу. В нем все сильнее пробуждалась похоть. Особенно когда его взгляд упирался в соблазнительную грудь. Атосса часто встряхивала своими пышными вьющимися волосами, не догадываясь, что эти небрежные движения действуют возбуждающе на ее собеседника, поскольку открывают ему нежную линию ее шеи и разрез платья, уходящий в ложбинку меж грудей.

Атосса спросила Гаумату о том, кому из вельмож повезло больше на милости нового царя, кому меньше, кому не повезло совсем. Гаумата рассеянно отвечал на вопросы, поскольку мысли его были заняты другим. Атоссе приходилось иной раз проявлять настойчивость, чтобы добиться ответа.

– Так ты говоришь, что Арсам, отец Гистаспа, не получил сатрапию. Почему? Ведь он Ахеменид, как и Бардия. Ты слышишь меня? – Атосса отщипнула от грозди винограда крупную ягоду и бросила ею в Гаумату. – Ответь же. Или ты уже засыпаешь?

– Как я могу заснуть, когда передо мной сидит такая красавица! – Гаумата похотливо улыбнулся, скользнув взглядом по телу Атоссы. – Я немало слышал о твоей красоте, но увидев тебя воочию…

– Мы говорим об Арсаме, – мягко напомнила Атосса. – Почему мой брат не доверил ему провинцию?

– Арсам слишком стар, чтобы управлять сатрапией, – нехотя ответил Гаумата. – Вдобавок он недолюбливает Бардию. Арсам пользуется уважением в народе, поэтому судейское кресло подходит ему больше, чем жезл сатрапа. По-моему, это справедливо.

– А почему Бардия отдал Карманию в управление Интаферну? – Атосса надкусила персик.

– Интаферн сам хотел этого – ведь он из рода Артахеев, который когда-то царствовал над племенем карманиев.

– Вот и я о том же, – заметила Атосса, жуя сочную мякоть. – Как бы Интаферну не захотелось возродить величие своего рода. Мне известно, что Интаферн обладает редкостным честолюбием.

– Бардия ценит честолюбивых мужей. И у него есть все основания доверять Интаферну, – многозначительно добавил Гаумата.

Атосса посмотрела на Гаумату так, словно хотела прочесть его потаенные мысли.

– Еще будут вопросы, Божественная? – спросил Гаумата.

– Будут, – прозвучал быстрый ответ. – Это правда, что ты из рода мидийских царей?

Гаумата позволил себе небрежную ухмылку, видя, что Атосса не смотрит на него. Гордая дочь Кира хочет подарить себя лишь человеку царской крови!

Однако ухмылка мигом исчезла, едва Атосса подняла свои проницательные глаза.

– Да или нет?

– Да, – коротко вымолвил Гаумата.

Атосса поощрительно улыбнулась.

Гаумате показалось, что взгляд ее потеплел. Он торопливо вскочил на ноги, увидев, что Атосса встала из-за стола.

– Уже поздно, пора спать, – как бы извиняясь, проговорила она. – Продолжим нашу беседу завтра.

Атосса направилась к ложу, покачивая бедрами.

Гаумата догнал ее и схватил за руку, унизанную браслетами. Видимо, это получилось у него грубо и бесцеремонно, так как на лице у обернувшейся Атоссы появилась неприязнь. Она с проворством высвободила руку из пальцев Гауматы и надменным голосом произнесла:

– Сначала протрезвей, а там будет видно, возжелаю ли я тебя как мужчину. Покойной ночи!

Сделав несколько шагов, Атосса вновь обернулась и насмешливо добавила:

– Можешь воспользоваться какой-нибудь из моих рабынь. Любая из них будет рада провести ночь с пьяным потомком мидийских царей.

И Атосса небрежно указала рукой на двери, ведущие в комнаты служанок.

Гаумата оскорбленно вскинул голову и, резко повернувшись, удалился.