Текст книги "Игорь Святославич"

Кончак вздрогнул.

– Ты хочешь стравить лукоморских половцев с донскими?

– Я хочу, чтобы Кобяк помог тебе остаться великим ханом, – пояснила Хозалчин.

Кончак задумался.

Конечно, Кобяк ему друг и не откажет в помощи, но всё это чревато кровавыми столкновениями с Улашевичами и Токсобичами. И потом, успеет ли Кобяк прийти вовремя с приморских равнин сюда, на берега Тора? У лукоморских половцев тоже должен состояться съезд родов.

– Гонцов нужно слать немедленно, – сказала Хозалчин, словно читая мысли супруга.

– Кого же послать?

– Пошли моего сына – Иштуган сделает всё, как надо! К тому же Кобяк его любит.

– Хорошо, будь по-твоему, – после долгой паузы произнёс Кончак. – Хотел я избежать крови, да, видно, не суждено.

А про себя подумал: «Верно сказано, умная женщина тебя возвысит, глупая – погубит».

Кончак отправил Иштугана в путь тёмной ночью, дав ему в провожатые шестерых верных батыров.

В ту ночь хану не спалось.

Кончак выходил из тёплой юрты на сырой промозглый ветер, прислушивался к шорохам и звукам. Удалось ли Иштугану незаметно миновать дозоры Улашевичей и Отперлюевичей, которые так и рыщут вокруг подобно волкам? Кончак возвращался в юрту, но сна не было. Хозалчин права, думал хан, без поддержки Кобяка ему не усидеть на ханской кошме.

Любимая наложница Кончака красавица Агунда напрасно льнула к нему своим роскошным нагим телом, хану было не до неё.

На рассвете дозорные из рода Ясеня сообщили Кончаку, что ночью было тихо за рекой.

Кончак облегчённо перевёл дух. Значит, Иштуган сумел проскочить мимо становищ Токсобичей, Улашевичей и прочих враждебных родов, обступивших его кочевье со всех сторон.

До того торжественного момента, когда в одном шатре, разбитом посреди голого поля, должны были сойтись ханы, беки и беи донского крыла половцев, оставалось ещё несколько дней. Кончак употребил это время для того, чтобы прощупать настроение своих возможных союзников.

Сначала он встретился с ханом орды Бурновичей – Гзой.

Гза был воином до мозга костей, всё его тело было покрыто шрамами от ран, полученных в сражениях. Своих сыновей Гза назвал именами наиболее доблестных врагов, с которыми он встречался в битвах. Гза был старше Кончака на три года и пользовался неоспоримым авторитетом у ханов. Одни его уважали за смелость и военную смекалку, другие боялись, зная, что в гневе Гза сразу хватается за саблю, которой он владеет, как никто другой. Гза уже был одно время великим ханом. Его сместили только потому, что он одинаково беспощадно наказывал за трусость и неповиновение как простых воинов, так и знатных степняков.

С Кончаком Гза всегда держался настороженно, но явной вражды никогда не выказывал.

– Ты слышал, что Елдечук, Тулунбай и Копти вознамерились сбросить меня с белой кошмы? – заговорил Кончак, протягивая гостю пиалу[57]57
  Пиала – круглая чаша без ножки.


[Закрыть] с кумысом. – Им кажется, что пришло их время. Я только не знаю, кто из них собирается занять моё место.

Кончак разговаривал с Гзой без увёрток и намёков, зная, что тот этого не любит.

Гза отпил из пиалы и с неприязнью в голосе обронил:

– Кто бы ни собирался, любой из них не годится в великие ханы.

Это замечание Гзы понравилось Кончаку. И он спросил напрямик:

– А я, по-твоему, гожусь или нет?

– И ты не годишься, – без раздумий ответил Гза, – но уж лучше ты, чем кто-то из этих. Ястреб – не орёл, но тоже хищная птица.

Кончак чуть заметно улыбнулся. Ему всегда нравилась прямолинейность Гзы.

– Кое-кто из беков хотели бы тебя видеть великим ханом, – неопределённо заметил Кончак.

– Ещё бы! – усмехнулся Гза. – При моём владычестве все почести были у храбрых, а не у богатых и знатных.

– А как, по-твоему, Чилбук годится в великие ханы? – опять спросил Кончак.

– Чилбук ещё молод, – ответил Гза. – Вот когда доживёт до моих лет, тогда сгодится.

– А Тайдула достоин ли возглавлять донских половцев? – допытывался Кончак.

– За Тайдулу всё решает его жена, – усмехнулся Гза, – и ты знаешь это не хуже меня. Но времена, когда половцами правили ханши, давно миновали.

– Тайдула нерешителен, Чилбук слишком молод, Копти трусоват, Тулунбай изнежен, Елдечук просто не годится в воины из-за своей правой руки, – перечислил Кончак. – Получается, достойных лишь двое: это ты и я.

– И что из этого следует? – Гза пристально взглянул на собеседника.

– Верховная власть должна оставаться у нас, – твёрдо сказал Кончак. – Если ты поможешь мне пересилить моих соперников, я сделаю тебя беклербеком[58]58
  Беклербек (тюрк.) – верховный военачальник.


[Закрыть]. Обещаю!

Гза в раздумье пошевелил чёрной изогнутой бровью.

Он понимал, что донские ханы и беки скорее согласятся видеть великим ханом Кончака, ибо род его древнее. И Кончак не столь крут в обращении с ними. Однако так было в недалёком прошлом, а нынче Кончак тоже стал неугоден.

«Трусость и безволие хотят подмять под себя смелость и решительность, – думал Гза. – Нельзя этого допустить! Донские колена половцев кочуют вблизи от русских рубежей. Если на Руси появится новый Мономах, то такие ханы, как Елдечук и Тулунбай, без боя отдадут свою землю. А Копти ещё и в ноги русичам поклонится! Уж лучше отдать ханский бунчук Кончаку».

Чилбук сразу согласился поддержать Кончака, узнав, что и Гза стоит за него.

Тайдула, также приглашённый Кончаком, был явно настроен против него. Более того, Тайдула принялся убеждать Кончака в том, что ему лучше бы уступить первенство Тулунбаю.

Расставаясь с Тайдулой, Кончак сказал, что подумает над этим. Но сам и не собирался раздумывать. Пусть Тайдула полагает, что его льстивые речи подействовали на него. И пусть расскажет об этом Елдечуку и Тулунбаю, чтобы те от радости утратили бдительность.

Когда наконец была поставлена юрта большого совета и в ней собралась вся знать от всех родов и куреней донских половцев, по обычаю, первое слово предоставлялось великому хану, власть которого продолжалась до захода солнца в случае его смещения.

Кончак не стал говорить долго. Он никого не обвинял во враждебности к себе, не пытался оправдываться за своё поражение у Коснятина. Складывалось впечатление, что Кончак сыт по горло верховной властью и без возражений готов уступить эту власть кому угодно. Но с одной оговоркой: если на то будет воля духов-предков.

– Уж с духами-то мы как-нибудь договоримся! – с еле заметной ухмылкой шепнул Тулунбаю Елдечук.

Затем Кончак пожелал выслушать шамана Есычана, камлание которого продолжалось весь прошлый день и всю прошлую ночь. Что же поведали Есычану духи-предки?

Седой как лунь Есычан вступил в круг, по краям которого сидели, поджав ноги, ханы, беи и беки в шёлковых халатах и расшитых золотыми нитками кафтанах. Все с любопытством уставились на невозмутимого шамана, который заговорил низким утробным голосом, чуть охрипшим от долгих завываний накануне:

– Из мрака, из тёмного-тёмного мрака звучали голоса наших предков, о ханы и беки. Иные голоса были еле различимы, иные можно было разобрать. Духи предрекают нам новые жестокие схватки с русами и хотят, чтобы донских половцев по-прежнему возглавлял Кончак, сын Атрака.

Среди ханов и беков прокатился недовольный ропот, прозвучавший громче там, где находились Елдечук, Тулунбай и Копти.

Копти даже сердито выкрикнул:

– Кончак был разбит на реке Суле горстью русов! Он не умеет воевать!

Старый шаман лишь пожал плечами и отступил в сторону.

– Я не хочу ни с кем спорить, – устало произнёс он. – Моё дело передать волю духов-предков.

Кончак поблагодарил Есычана и отпустил его, пообещав щедро вознаградить.

– Это неслыханная наглость! – завопил Елдечук, едва шаман вышел из шатра. – Кончак, никого не стесняясь, обещает озолотить Есычана за столь выгодные для него предсказания. Наверняка Кончак и перед камланием делал шаману подарки.

– А ты сам, Елдечук, разве не расщедрился бы, если бы Есычан устами предков выдвинул тебя на первое место? – нимало не смущаясь, сказал Кончак. – Подкупить Есычана накануне камлания я не мог, он занимался гаданьями в присутствии людей хана Гзы. Всем присутствующим, думаю, известно, как относится Гза к таким поступкам, как подкуп. Вы же сами пожелали, чтобы именно приближённые Гзы оберегали Есычана. Значит, обвиняя меня в подкупе, Елдечук также обвиняет в этом и хана Гзу. Так, Елдечук?

Елдечук видел, как нахмурился Гза, и стал оправдываться:

– Гзу я не обвиняю. Кому придёт в голову обвинять в подкупе честнейшего человека! Я веду речь о тебе, Кончак. Ссылаться на духов-предков там, где решение зависит от волеизъявления присутствующих здесь, по-моему, неуместно.

– И неблагородно, – вставил Тулунбай.

– К тому же шаман ясно сказал, что не все голоса предков можно было расслышать, – продолжил Елдечук. – Мне кажется, что Есычан разобрал голоса предков Кончака, но никак не моих или, скажем, Тулунбая. Вот что настораживает.

Большинство беков и беев согласились с Елдечуком.

Кончак не стал спорить. Он неожиданно предложил выбрать великим ханом Тайдулу.

Кончака поддержал в этом хан Чилбук.

– Действительно, уж если кто и достоин быть нашим предводителем, так это Тайдула, – заявил он.

То, что Чилбук выступил на совете раньше Гзы, которого он уважал, как отца, не понравилось Елдечуку. И насторожило Тулунбая: раньше такого не бывало! Копти тоже недоумевал: почему молчит Гза? Может, ждёт, что назовут его имя?

Кто-то из беков стал расхваливать Тулунбая, предлагая его в великие ханы.

С этим согласился Елдечук, который многозначительным взглядом старался убедить Тайдулу сделать то же самое. Но Тайдула не откликнулся на молчаливый призыв Елдечука. По его самодовольному лицу с чёрными усиками было видно, как он горд тем, что именно Кончак замолвил за него слово. Тайдула внимал репликам тех беков и беев, которые выступали за него, а на Елдечука даже не смотрел.

Вдруг заговорил Гза и ошарашил всех, предложив в великие ханы Копти.

– Копти всегда был в тени, пора ему выйти на свет, – сказал Гза.

Копти, услышав это, приосанился.

Чилбук немедленно согласился с Гзой, заявив, что Копти более достоин ханской кошмы, нежели Тайдула.

Однако Кончак продолжал отстаивать Тайдулу, выдвигая всё новые доводы. Он даже сказал, что жена Тайдулы имеет право присутствовать в юрте совета, так как у неё в роду старшинство передаётся по женской линии.

– Каскулдуз не просто умна, она отлично стреляет из лука и ездит верхом, – добавил Кончак. – Вдобавок Каскулдуз решительнее многих из нас. От мужчины её отличает только строение тела и умение рожать детей, в остальном же она прирождённый предводитель.

– Так может, отдадим бразды правления в руки Каскулдуз? – усмехнулся Елдечук. – Она неплохо управляет своим мужем и сыновьями, так пускай командует и нами!

Копти захихикал. Тайдула набычился.

– Во всяком случае, Каскулдуз не отличается уродством и будет красиво смотреться во главе половецких дружин, – сказал Кончак.

Елдечук понял намёк.

У него с детства правая рука сильно отставала в развитии от левой. Став взрослым мужчиной, Елдечук научился держать саблю и поводья коня левой рукой. Правой он не мог удержать даже чашу, поскольку она была у него маленькая, как у пятилетнего ребёнка.

– Кое-кто трусливо бежал от русичей, хотя имеет здоровые руки и ноги, – уязвлённо заметил Елдечук. – Интересно, как этот горе-воитель смотрелся со стороны, унося ноги от русичей. Наверно, не очень красиво, а?

На этот раз загоготал Тулунбай. Его смех подхватили несколько беков.

Даже хмурый Гза улыбнулся.

В препирательствах, колкостях и намёках прошло полдня.

Наступило время полуденной трапезы. Ханы, беки и беи разъехались по своим становищам, чтобы через два часа собраться вновь.

Елдечук, единственный из всех ханов до конца распознавший хитрый замысел Кончака, навестил сначала Тайдулу, потом – Копти. Он обвинял обоих в слепоте и корил их недомыслием.

– Кончак прознал, что большинство в совете против него, поэтому он сумел привлечь на свою сторону Гзу, благо у того зуб на многих из нас. Гза повлиял на Чилбука, и тот тоже стал на сторону Кончака. А то, что Гза и Чилбук выступают за Копти, а Кончак – за Тайдулу, так это уловка, чтобы перессорить нас. Ведь все мы по договорённости должны стоять за Тулунбая. Вместо этого наше единство распалось, часть беков и беев готовы поддержать Копти, часть – Тайдулу. Те же, кто стоит за Тулунбая, оказались в меньшинстве.

Елдечук убеждал Копти и Тайдулу не поддаваться на хитрость Кончака.

– Если этот человек сумеет нас перессорить, тогда он сохранит за собой ханский бунчук, – говорил Елдечук. – Наше прозрение будет поздним и горьким!

Елдечуку удалось убедить в своей правоте Копти.

Но Тайдула, честолюбие которого подогревала его не менее честолюбивая жена, не желал ничего слушать. Ему казалось, что Кончак искренен в своём намерении сделать его великим ханом, ведь старший сын Кончака женат на дочери Тайдулы. Кончаку выгоднее видеть своим преемником родственника, нежели враждебного ему Тулунбая.

Во второй половине дня споры в юрте совета продолжились.

Благодаря стараниям Елдечука половина беков и беев были готовы отдать ханский бунчук Тулунбаю. Другая половина стояла за Тайдулу. Назревал момент, когда спор могли разрешить только духи-предки, но такой развязки не желал ни Тулунбай, ни Елдечук: оба были уверены в пристрастности шамана Есычана. Елдечук предложил перенести обсуждение на следующий день, лелея надежду за ночь уговорить Тайдулу. На этом же настаивали Тулунбай и Копти.

К удивлению всех троих, Кончак согласился с этим.

– Приятно ещё сутки побыть великим ханом, – сказал он, распуская совет знати.

Желая любой ценой вырвать Тайдулу из-под влияния Кончака, Тулунбай пригласил его в свой шатёр, где вместе с Копти и Елдечуком принялся обхаживать слабовольного Тайдулу лестью и кумысом.

Елдечук подарил Тайдуле сорок кобылиц. Копти подарил Тайдуле десяток верблюдов.

Упившегося кумысом Тайдулу уложили на повозку и отвезли в его становище.

На рассвете, едва собравшиеся в юрте совета ханы и беки расселись по своим местам, степь вдруг огласилась тяжёлым топотом множества копыт. В юрту вбежал воин и сообщил, что прибыл великий хан Кобяк с пятью тысячами своих батыров.

– Скажи хану, что я буду рад видеть его в юрте совета, – сказал Кончак.

Воин с поклоном удалился.

Если Тулунбай и Копти ещё ни о чём не догадывались, как и многие беки, то Елдечук сразу всё понял. Кобяк не зря прибыл сюда со своими воинами: это поддержка Кончаку.

Едва Кобяк занял почётное место гостя, как тон Кончака резко переменился. Он заявил, что остаётся великим ханом, исполняя волю духов-предков, но из уважения к традиции готов провести голосование.

Из присутствующих лишь половина отдали свои голоса за Кончака, для решающего перевеса не хватало всего одного голоса.

– Клянусь небом, я появился вовремя! – с улыбкой заметил Кобяк. И проголосовал за Кончака.

Никто из беков не осмелился выказать недовольство таким нарушением обычая: хан из другого колена половцев не имеет права голоса на таком съезде знати. Промолчали и ханы, видя, что Гза и Чилбук с одобрением восприняли поступок Кобяка.

Елдечук покраснел от негодования, но тоже смолчал: сила Кобяка была известна! Словами тут не помочь, а столько сабель, сколько имеется у Кончака и лукоморского хана, не наберётся ни у Тулунбая, ни у Копти, ни у Елдечука вместе взятых.

Так хан Кончак сумел продлить свою власть над донскими половцами.

Глава двенадцатая. Поход на Курск

Миновал год с той поры, как сбежала Изольда из Чернигова вместе с Вышеславом, но не пришло к Олегу успокоение. Одержимый одной целью, одним жгучим желанием, он продолжал науськивать своих людей, веля им повсюду отыскивать следы беглецов, рассылал по городам и сёлам соглядатаев. Бренка Олег отстранил от поисков, видя, что тот плохо справляется с его поручением.

Опальный воевода теперь жил в своём загородном тереме среди лесов и пустошей.

Однажды Олег получил известие от верного человека, который будто бы заприметил сбежавшую Изольду в Курске.

Олег заперся с соглядатаем в своих покоях и выспрашивал у него: где он видел беглянку? как она была одета? был ли с нею Вышеслав?

Соглядатай, которого звали Мерец, старательно отвечал на вопросы князя, которому служил не за страх, а за совесть.

– Как одета была? В платье была одета, длинное до пят. На голове повой. А Вышеслава рядом с ней не было.

– Какое на ней было платье? – допытывался Олег.

– Обычное, – пожал плечами Мерец, – в таких небогатые горожанки ходят.

– Цветом какое?

– Белое с голубыми узорами на рукавах.

– И повой был белый?

– Нет, голубой.

– Что ещё ты заметил на ней?

– Бусы на ней были в два ряда красного цвета, княже.

– Волосы разглядел?

– Нет, княже. Из-под повоя волос было не видать. Зато я лицо разглядел.

– И что? Думаешь, она?

– Она, княже! Другой такой на всём белом свете нет!

– Это верно. – Олег вздохнул. – Другой такой нигде не сыщешь.

– Я проследил, княже, откель она вышла и куда зашла, – продолжил Мерец. – Может, в том доме и Вышеслав обретается. Дом на отшибе стоит, почти у самой городской стены.

– Коль твоя правда, Мерец, отсыплю тебе серебра, не пожалею! – обрадовался Олег. – Нынче же отправлю дружинников в Курск.

Отряд из Чернигова, в котором находился и Мерец, живо домчался верхом на конях до Курска.

Однако воевода, посаженный в Курске новгород-северским князем, не впустил Олеговых дружинников в город.

– Сей град принадлежит господину моему Ярославу Всеволодовичу, и гридни черниговского князя не имеют права шастать здесь, как у себя дома! – заявил воевода.

Дружинники ни с чем воротились в Чернигов.

Взбешённый Олег послал боярина в Новгород-Северский, наказав ему пристращать князя Ярослава.

– Я выше твоего сижу, а потому умерь свою гордыню, брат. Я за своим в Курск людей посылал, твоего мне не надо. Не захочешь добром со мной разойтись, так я возьму Курск силой, а воеводу твоего на воротах повешу! – пригрозил черниговский князь устами своего боярина.

Ярослав Всеволодович ответил двоюродному брату письменно.

«Уж и не знаю, в какую сторонушку бежать мне от гнева твоего, любезный брат! – было написано в послании. – Уж так-то высоко вознёсся ты надо мной, что мне, наверно, надо бы в ноги тебе пасть и о прощении молить. Да вот незадача! Хоть ты и черниговский князь, и сидишь выше моего, ноги твои, как и мои, тоже по грешной земле ступают. И думается мне, брате, что лучше бы тебе гоняться за честью воинской и за богатством, нежели за какой-то беглой рабыней.

Ведь Иисус сказал: кто с женой не разведён и жаждет тела другой женщины, тот прелюбодействует. Задумайся над этим, брат. И не позорь свою княжескую шапку постыдной страстью!»

Олег, прочитав грамоту Ярослава, разорвал её в клочки. Он тут же написал ответ и отправил с гонцом в Новгород-Северский.

Ярослав, развернув послание Олега, прочёл там всего одну строку:

«Иисус сказал также: я принёс не мир, но меч!»

Манефа, видя, что Олег собрался в поход на Ярослава, укоряла его:

– Из-за чего свару затеваешь? Из-за беглой рабыни! Постыдился бы, князь черниговский!

Но Олег не послушал её.

Черниговские полки скорым маршем устремились на Курск.

Ярослав не мешкая послал гонцов в Киев к брату Святославу.

«Поспешай ко мне на подмогу, брат, – писал в грамоте Ярослав. – Коль братья Олеговы выступят против меня вкупе с ним, мне их не перемочь».

Покуда Ярослав собирал войско, черниговцы уже обступили Курск.

Воевода Судислав, сидевший в Курске, затворил ворота.

Вскоре туда же подошла дружина Ярослава.

Два князя, одетые в кольчуги и шлемы, сошлись для разговора на виду у своих войск.

Олег в свои тридцать восемь лет был грузен и неповоротлив, отцовская порода с годами всё больше брала в нём верх. Его огромные руки могли разогнуть подкову без особых усилий. От матери-половчанки Олег унаследовал жёлтые, как солома, волосы. От отца-русича – голубые глаза и мясистый нос. Его широкое лицо казалось ещё шире благодаря густым усам и кудрявой бороде. Шлем на нём сверкал позолотой.

От этого шлема Ярослав не мог отвести жадных глаз, так приглянулись ему чеканные львы на нём и заворожило сверкание благородного металла, коим было украшено очелье с глазницами и заострённый верх. До злата был охоч князь Ярослав.

Был он всего на год моложе Олега. Но не было в нём грузности и дородности, и ростом Ярослав был повыше, и сложён стройнее. Длинные русые волосы и узенькая бородка при впалых щеках и тонком прямом носе придавали Ярославу облик схимника, чуждого мирских утех. Но в душе не таков был князь Ярослав, падкий на вино и женщин, ценящий богатство выше людских добродетелей.

«Люди умрут, а богатство останется», – любил говаривать он.

– Несправедливо исполчился ты на меня, брат, – первым заговорил Ярослав. – Иль забыл, что на зачинающего сам Бог ропщет…

– Не прикрывайся Богом, брат, – прервал его Олег. – Я сразу сказал тебе через боярина своего, что твоего мне не надо, а не хочешь добром вернуть мне Изольду, так я отниму её силой.

– Помилуй, брат, разве я похищал у тебя эту фряженку?! – изобразил изумление Ярослав. – С чего ты взял, что она в Курске?!

– Мой человек выследил её там, – холодно ответил Олег. – Не вставай у меня на дороге, брат. Добром прошу, не вставай! Коль войду я в Курск силой…

– Давай договоримся, брат, – постарался смягчить Олега Ярослав. – Пусть твой соглядатай с двумя гриднями войдёт в город и укажет моему воеводе, где скрывается Изольда. Ежели выяснится, что это и впрямь она, я велю Судиславу выдать её тебе.

– Вместе с Вышеславом, – тотчас вставил Олег.

– Будь по-твоему.

На том и порешили.

Олег призвал к себе двух преданных воинов, Данилу и Михея.

Поведал, с кем и зачем пойдут они в осаждённый город.

Затем Олег переговорил с соглядатаем:

– Всё от тебя зависит, Мерец. Сыщешь Изольду – озолочу! Не сыщешь – придётся Курск штурмом брать, а ты злата своего лишишься.

В глазах соглядатая появилась решимость.

– Без Изольды не ворочусь, княже, – произнёс он твёрдо.

Был разгар жатвы. Смерды из ближних деревень пришли к князьям, прося их не начинать битву на нескошенных хлебных нивах.

Ярослав заверил крестьянских старост, что вовсе не горит желанием сражаться с братом своим из-за беглой рабыни.

Олег же сказал смердам так:

– У вас есть по крайней мере один день. Вот и косите свои хлеба.

Мерец и сопровождавшие его гридни въехали в Курск верхом на конях. Мерец был безоружен, оба его спутника были с мечами.

Их встретил воевода Судислав и знатные куряне.

– Князь мой велел мне пособлять вам в поисках беглой рабыни… – начал было Судислав.

Мерец дерзко прервал его:

– Мы и сами с глазами, воевода. А посему не мешайте нам!

– Что ж, ищите! – промолвил Судислав. – Город перед вами.

Горожане, шедшие по делам и стоявшие у ворот жилищ, с любопытством взирали на троих всадников, с азартом мчащихся куда-то по улицам.

Судислав отрядил несколько конных воинов во главе со своим сыном, чтобы проследить за людьми черниговского князя.

Мерец спешился возле неказистого домика с обветшалой изгородью и начал ломиться в дверь. Олеговы гридни наблюдали за происходящим со стороны.

– Знахарка тут живёт, – сказал кто-то из соседей. – Чем же прогневила она черниговского князя?

Мерец, не отвечая на вопросы, ворвался в дом.

В нём оказалась старуха, которая, решив, что к ней лезут грабители, встретила непрошеного гостя с топором в руках.

Мерец, как ошпаренный, выскочил из домишка и сердито крикнул Олеговым гридням:

– Чего стоите, как неживые? Ищите Изольду, тут она где-то!

Гридни вбежали в дом, отняли у хозяйки топор и принялись шарить по всем углам.

Мерец проверил на чердаке и в подвале. Изольды нигде не было.

Зато Мерец увидел в берестяном туеске среди прочих драгоценностей красные бусы.

– Ага! – торжествующе воскликнул Мерец, тряся бусами перед носом оторопевшей хозяйки. – Не ошибся я. Была здесь Изольда! Была. Бог свидетель! Откель у тебя эти бусы? Отвечай подобру-поздорову.

– Это плата мне за труды от женщины одной, – пролепетала знахарка, – бесплодная она… Вот и лечится моими снадобьями. Никакого зла я ей не делала.

– Волосы у той женщины тёмные и вьющиеся, как плющ? – допытывался Мерец.

– Да, – кивала хозяйка, – такие у неё волосы.

– Нос прямой и лицо овальное, так?

– Так, молодец.

– Очи у неё большие и красивые, как у лани?

– Да.

– Брови тёмные, тонкие, вразлёт?

– Ага, – испуганно кивала знахарка.

– Станом она стройна и величава походкой, так?

– Так, так.

– Белокожа и белозуба? Ну?

– Ну да.

– А зовут её как?

– Имён я не спрашиваю, младень. Мне это ни к чему.

– А живёт она где?

– В Курске живёт.

– Где в Курске?

– Про то я её не спрашивала. Мне ведь всё равно, где она живёт.

Мерец задумался, пытливо глядя на сидящую перед ним знахарку. Похоже, старуха не лжёт.

– А чисто ли по-русски та женщина с тобой разговаривала? – опять спросил он.

– Говорила без изъяну, – ответила знахарка.

– Давно ли она замужем?

– Четвёртый год.

– Сама сказала?

– Да.

– Муж у неё кто?

– Имени не знаю, но человек знатный.

– Молод ли он?

– Молод.

– Сколь раз та женщина к тебе приходила?

– Ой, не знаю, милый. Трижды, а может, больше…

– Как же ты лечишь, коль не ведаешь, сколь раз к тебе человек приходил?

– Так ведь ко мне много людей ходит: и мужей и жён. Всех не упомнишь!

– Чем ещё та женщина с тобой расплачивалась?

– Серебряную монету дала.

– Где монета? Покажи!

Знахарка порылась в сундуке и выложила монету на стол.

Мерец схватил монету. Так и есть: серебряный фряжский солид!

– Ну, братцы, птичка у нас в руках! – весело промолвил Мерец, подмигнув своим помощникам. – Это вам за труды.

Мерец высыпал на стол драгоценности из берестяного туеска.

Гридни не стали отказываться: оба были жадны до чужого добра, у обоих были долги. Покуда они делили серебряные колты, кольца и подвески, Мерец продолжил свой допрос.

– Вот эта монета лишний раз доказывает, что женщина, которую ты врачуешь, есть беглая рабыня моего князя, – произнёс Мерец, глядя знахарке в глаза. – Либо помоги мне отыскать её, либо не сносить тебе головы. Выбирай!

– Думается мне, что это дочка купца Листрата Дементьевича, – опустив голову, пробормотала знахарка. – Где живёт она с мужем своим, не знаю, но отец её живёт на Торговой улице, второй дом слева от переулка. По резным воротам тот дом узнать можно.

– Вот это другое дело, – улыбнулся Мерец, – а монету я забираю, уж не обессудь.

Вскочив на коней, Мерец и оба гридня поскакали к дому купца. Отыскали его довольно быстро.

Купец изумлённо вытаращил глаза, когда представший перед ним богато одетый княжеский слуга властно потребовал указать, где живёт его замужняя дочь.

– Живёт недалече отсюда, – ответил купец, – токмо с утра пришла она к нам в гости и теперь пребывает здесь.

– Вели позвать её сюда!

Купец повиновался с тревожным сердцем, заметив, как один из гридней приготовил верёвку.

Мерец расхаживал по просторной светлице, разглядывая богатую обстановку купеческого жилища, снедаемый нетерпением от предстоящей встречи с той, за которую князь обещал ему щедрую плату.

– А ежели купчишка поможет Изольде скрыться? – высказал опасение Михей.

– А мы его в мечи! – с угрозой бросил Данила.

– Пустое, – махнул рукой Мерец. – Куда ей бежать? Курск окружён со всех сторон черниговскими полками. Коль она в городе попытается схорониться, так нам это токмо на руку. Олег возьмёт Курск приступом и отдаст на разграбление своим ратникам. А тут есть что взять…

Мерец постукал носком сапога по окованному медью сундуку.

Оба гридня понимающе осклабились.

Услышав приближающиеся шаги, Мерец живо скомандовал:

– Как токмо Изольда войдёт, сразу вяжите её!

Гридни так и сделали, грубо отпихнув в сторону купца и его жену, которая, заголосив, бросилась вон из светлицы. В доме начался переполох. Купца пришлось оглушить рукоятью меча, чтобы он не цеплялся за руки. Гридни вязали руки молодой женщине с такой бесцеремонностью, что разодрали на ней платье, повалив несчастную на пол.

– Поставьте её на ноги, – приказал Мерец.

Данила и Михей исполнили приказание. Они удивлённо воззрились на соглядатая, лицо которого вдруг вытянулось и приняло мрачное выражение.

Мерец шагнул к пленнице и сорвал повой с её головы. Затем, к ещё большему удивлению гридней, он принялся расплетать дрожащими руками её тёмные косы.

Молодица с ненавистью глядела на позорящего её человека, который поворачивал ей голову и так и эдак, чуть слышно бормоча:

– Не она!.. Нет, не она…

– Что-то не так? – осторожно спросил Данила.

– Всё не так! – раздражённо ответил Мерец. – И волосы у неё не такие тёмные, и родинки за ухом нет, и глаза серые, а не карие…

Мерец рванул на пленнице платье, обнажив ей плечи.

– И следа от ожога на левом плече нету, – убитым голосом произнёс он. – Не Изольда это. Вот беда-то!

– Почему беда? – пожал плечами Михей. – Вручим князю эту, чай, она не хуже той будет. Лицом-то она с Изольдой схожа.

Мерец показал пленнице красные бусы.

– Твои?

Молодица молча кивнула.

– И монету ты знахарке оставила? – Мерец вынул из кошеля фряжский солид.

Молодица опять кивнула, не понимая, что происходит и чего от неё хотят.

– Не возьмёт князь эту, – хмуро промолвил Мерец, пряча солид обратно в кошель. – Не видать мне награды, как своих ушей.

– А мы и сами обогатимся, – подмигнул ему Данила. – А ну, ломай сундук!

– Верно! – воскликнул Михей. – Мы ведь не в гости пришли.

Обнажив мечи, гридни принялись взламывать сундук.

– Не теряй время попусту, Мерец, – с усмешкой бросил Михей. – Ежели эта пава князю не годится, то тебе от неё отказываться резону нет. Займись с нею покуда.

– Давай, Мерец, не теряйся! – подхватил Данила. – Мы тебе подсобим, как только с сундуком управимся. Втроём-то мы эту красотку от бесплодия излечим, видит Бог.

И оба загоготали.

Мерец с вожделением взглянул на купеческую дочь. Она задрожала под его взглядом и попятилась.

Кто-то из слуг попытался было вступиться за женщину, но два сверкающих меча заставили челядинцев отступить.

Молодица, лишённая одежд и прижатая к полу, продолжала сопротивляться. Забравшийся на неё Мерец, рассвирепев, принялся хлестать её по щекам. Гридни, рывшиеся в сундуке, отпускали сальные остроты по поводу его неумения.

Внезапно дверь распахнулась, и в светлицу влетели вооружённые люди.

Мерец, уже занёсший руку для очередного удара, вдруг почувствовал сильный толчок в спину. В голове у него помутилось, рот наполнился тёплой кровью, его кровью! Осознание этого привело соглядатая в ужас. С неменьшим ужасом взирала на него распростёртая на полу купеческая дочь в ореоле разметавшихся по полу тёмных волос. Мерец, не в силах удержать свою потяжелевшую голову, стал валиться на неё. Изо рта у него красной струйкой полилась кровь прямо на белую женскую грудь и нежную шею с серебряным крестиком на тонкой цепочке.

Мерец так и умер с открытыми испуганными глазами, повалившись на ту, чьё сходство с Изольдой в конечном счёте довело его до греха и оборвало его жизненный путь.