Текст книги "Игорь Святославич"

Двух Олеговых гридней умертвили так же быстро.

Когда тела троих убитых выволокли на двор, воевода Судислав, скорбно качая головой, произнёс:

– Не простит нам этого князь черниговский.

Слова эти предназначались для сына воеводы, который гордо вскинул голову:

– Что же, нам следовало терпеть бесчинства этих выродков?

– Сами они преступили дозволенное Богом и людьми и кару понесли заслуженно, – сказал купец Листрат.

Купца шумно поддержали все находившиеся тут куряне.

Олег, когда к нему доставили бездыханные тела его служилых людей, сначала онемел от гнева. Потом приказал готовиться к штурму Курска.

Посланцев Ярослава, желавшего вступить в переговоры с Олегом, воины Олеговы отогнали от черниговского стана стрелами.

Едва черниговцы двинулись на приступ, как дружина Ярослава ринулась на черниговский стан, смяв левое крыло Олегова войска.

Олег сам повёл своих конников туда, где развевался Ярославов стяг.

Битва, разыгравшись у черниговских шатров, постепенно откатывалась к городскому валу.

Видя, что небольшую новгород-северскую дружину всё больше теснят многочисленные черниговские полки, воевода Судислав приказал открыть ворота. Это спасло дружину Ярослава от полного разгрома.

Запертый в Курске Ярослав теперь уповал только на помощь брата Святослава.

Черниговцы под прикрытием своих лучников два дня кряду засыпали землёй и хворостом ров с южной стороны города и одновременно штурмовали Курск с северной стороны.

Наконец, под Курском появились полки киевского князя, при виде которых Олег злобно выругался и повелел воеводам выстраивать войско в поле против Святослава.

Святослав через глашатая вызвал Олега на переговоры.

Олег, понимая, что упрямством ему ничего не добиться, пришёл в шатёр к Святославу. Каково же было его удивление, когда он увидел там своего брата Игоря.

Святослав, не давая Олегу опомниться, встретил его гневными словами:

– Сколь живу на белом свете, а такого не видывал, чтоб из-за беглой рабыни князь на князя войной вставал. Сколь чести безродной чужеземке! И сколь позора на стяги и мечи черниговские!

– Я в твои дела не встреваю, княже киевский, и ты в мои не встревай! – разгорячился Олег. – Ты – господин, но и я господин тоже. Хочу – с погаными воюю, хочу – с братом Ярославом счёты свожу!

– Чем же прогневил тебя Ярослав? – спросил Святослав. – Неужто он позарился на твою фряженку?

– Кто знает? Может и позарился, – сердито промолвил Олег. – Не зря же его воевода людей моих убил, кои выследили сбежавшую Изольду в Курске. Я хотел всего-то: забрать Изольду и домой воротиться. Но воевода Судислав и рабыню мне не вернул, и людей моих, за нею отправленных, убил. А ведь у меня договорённость была с Ярославом. Так кто же из нас бесчестнее: я или он?

– Я тебе отвечу, брат, после того, как выслушаю Ярослава, – сказал Святослав. – Ежели на нём вина, то понесёт он наказание.

– Пусть Ярослав мне Изольду вернёт, – мрачно проговорил Олег.

– Про Изольду тебе Игорь расскажет, – заметил Святослав. – Я за тем и взял его с собой.

Сказав это, Святослав вышел из шатра.

Олег впился глазами в Игоря.

– Где Изольда? Говори!

Игорь печально вздохнул и опустил глаза.

– Нет её больше, брат. Умерла она.

– Лжёшь!

Игорь поднял на Олега укоризненные глаза, затем вынул что-то из походной сумы и протянул брату.

Олег схватил свёрнутый в несколько раз фиолетовый кусок ткани, развернул его. Это было женское платье. Платье Изольды!

– Откуда?.. Где взял?.. – нетерпеливо спросил Олег. Вдруг он заметил на платье тёмные засохшие пятна. – А это что? Чья это кровь?

– Это кровь Изольды, – тихо ответил Игорь.

– Что с ней случилось? Где ты её встретил? Отвечай же!

– Помнишь, ты посылал нас со Всеволодом в поход на половцев? – сказал Игорь. – Как тебе известно, мы настигли поганых у города Коснятина и порубили их. Среди русских пленных в половецком стане я неожиданно встретил Вышеслава… Он-то и поведал мне о печальной участи Изольды.

– Они что же, скрывались от меня в Переяславле? – удивился Олег.

– Вышеслав и Изольда не успели добраться до Переяславля, – ответил Игорь. – Они находились в городе Баруч, когда на него напали поганые. Изольда вместе с другими женщинами помогала воинам на стене, сам знаешь, как это бывает. И в неё угодила половецкая стрела. Рана оказалась смертельной.

Олег какое-то время молча смотрел на Игоря, потом тряхнул волосами и упрямо воскликнул:

– Это ложь! Изольда находится в Курске. Мой соглядатай видел её там.

…Ярослав пришёл в стан киевского князя вместе с воеводой Судиславом и дочерью купца Листрата.

В присутствии Святослава, Олега, Игоря и Ярослава Судислав рассказал, из-за чего куряне убили людей черниговского князя. Затем воевода вытолкнул вперёд молодую женщину и промолвил, обращаясь к Олегу:

– Ежели это Изольда, княже, то забирай её, а коли нет, стало быть, твой соглядатай ошибся.

Поскольку Олег в молчании взирал на купеческую дочь и пауза затягивалась, Святослав обратился к нему:

– Что же ты замер, брат? Обними свою Изольду!

– Это не Изольда, – скорбным голосом произнёс Олег.

– Слава Богу! – воскликнул Святослав. – Всё наконец разъяснилось! Поцелуйтесь же, братья, и вложите мечи в ножны. Одного гнезда вы птенцы, негоже вам враждовать из-за сущей ерунды.

Ярослав и Олег обнялись и расцеловались, причём охотнее это сделал Ярослав.

Он же, видя хмурое лицо Олега, шепнул ему:

– А за гридней твоих убиенных я дам тебе откупное, брат.

Глава тринадцатая. Третий сын

Своего третьего сына Игорь назвал в честь отца Святославом.

Манефа недовольно выговаривала Игорю:

– Коль ты второму сыну дал имя деда по отцовской линии, то отчего бы третьего сына не назвать в честь моего отца? Муж мой упрямый ни одному из сыновей не дал имя Изяслав, и сын мой старший тоже этого имени сторонится. Будто проклятое оно!

Желая отвлечь мать, Игорь стал расспрашивать её об Олеге.

– Совсем умом тронулся брат твой, – недовольно молвила Манефа. – Из-под Курска вернулся сам не свой, три дня пьянствовал. На дворе пост, а он скоромное ест. Повелел епископу молебен отслужить за упокой души рабы Божьей Изольды. Судя по всему, прибрал её Господь. По весне собирается Олег с ратью на половцев идти, мстить им хочет за что-то…

– А как Агафья поживает? – поинтересовался Игорь.

– При дурном муже и жена на дурное падкая делается, – туманно ответила Манефа.

Недолго она погостила у Игоря, поехала в Трубчевск к младшему сыну.

Едва припорошило землю первым снегом, в Путивль пожаловала Агафья.

Ефросинья была ей рада. Агафья хоть и была её старше на восемь лет, но понимала Ефросинью как никто другой и общалась с ней, как с лучшей подругой. Две княгини все дни проводили вместе. Лишь изредка Агафье удавалось побыть наедине с Игорем.

В один из таких редких случаев, когда Ефросинья удалилась, чтобы покормить грудью малыша Святослава, Агафья вдруг обняла сзади сидевшего за столом Игоря.

– Что же ты не приголубишь меня, свет мой, – прошептала ему на ухо Агафья. – Ужели подурнела я настолько, что тебе и поцеловать-то меня противно?

Игорь попытался отстраниться.

– Ну, ну, не балуй! Ненароком войдёт кто, что о нас подумают?

– А мы за печь схоронимся, – ещё жарче прошептала Агафья. – Истомилась я по тебе, сокол мой!

И она потянула Игоря за руку.

Игорь, изумлённый своей слабостью, поддался Агафье.

Ефросинья после третьих родов неимоверно раздалась в плечах и бёдрах, стала какая-то тяжеловесная и неповоротливая. И хотя её лицо дышало свежестью и юной красотой, Игорь больше не чувствовал былой приязни к жене, не находил прелести в её телесной наготе. Вдобавок Ефросинья всё время с утра до вечера была занята новорождённым сыном, почти не уделяя супругу внимания и ласки. Она даже спала теперь отдельно от Игоря, рядом с колыбелью Святослава.

Агафья же в свои тридцать лет не страдала излишней полнотой, все линии её тела были округлы и приятны для мужского глаза. Телесная гибкость сочеталась в ней с женственностью, которая так и сквозила в каждом повороте плеч, движениях рук, наклоне головы… Уста Агафьи, на первый взгляд невзрачные, преображались в улыбке, а её колдовские зелёные очи могли заворожить кого угодно.

То ли на Игоря вдруг нахлынули воспоминания юности, то ли столь сильно на него подействовал призывный взгляд Агафьи. Отбросив колебания, Игорь увлёк Агафью за печь и заключил её в объятия. Долгий страстный поцелуй и вовсе распалил обоих. Желая большего, Игорь принялся задирать на Агафье сарафан, но шаги за дверью остановили его.

– Ступай в теремную часовню, – шепнул Игорь Агафье.

Ефросинья, накормив сына и укачав его, стала разыскивать Агафью, но нигде не могла её найти.

Наконец челядинцы сказали княгине, что Игорь отправился на верховую прогулку и взял Агафью с собой.

…Игорь и Агафья не спеша ехали по заснеженной дороге. Под Игорем был гнедой жеребец, под Агафьей – белая лошадь.

Агафья, надев штаны, какие носят половчанки, и короткий половецкий кожух, сидела на лошади по-мужски. На ней была отороченная горностаем шапочка и белые варежки.

Дорога уводила к синевшему впереди лесу.

Позади на заснеженной равнине темнели бревенчатые стены и башни Путивля, вознесённые на валах. Над стенами маячили вдалеке на фоне голубых небес маковки церквей с крестами.

Игорь, удерживая рвущегося в галоп коня, поглядывал на Агафью с игривой улыбкой.

– Сколь горяча и необузданна была ты в часовне, Агафьюшка, – молвил он. – Будто все жизненные соки пробудились во мне, когда я возлёг на тебя. Красою телесною не сравнятся с тобою даже греческие богини из языческих времён, а своею неутомимостью ты превзойдёшь любую смертную женщину! Дай я тебя поцелую, ненаглядная моя!

Игорь наклонился к Агафье, которая с готовностью подставила ему свои розовые уста.

Признания Игоря наполняли Агафью упоительной радостью и сладостной истомой.

Разгорячённая поцелуем, Агафья не осталась в долгу.

– Ты тоже был хорош, мой милый, – промолвила она, не пряча счастливых глаз. – Надеюсь, мои стоны не прогневили Бога, ведь то были стоны блаженства. С твоим… – тут Агафья употребила вульгарное словечко, – я бы вовек не расставалась!

У Игоря, польщённого такой похвалой, вспыхнули щёки.

Так, возбуждая друг друга взаимными интимными похвалами, они доехали до леса.

Величавые сосны заслонили своими вечнозелёными ветвями голубое небо у них над головой. В сосновом бору снега было меньше, чем на равнине. И звуки здесь казались более явственными.

Игорь и Агафья, не сговариваясь, понизили голоса.

Свернув с дороги, они долго ехали напрямик через лес, пока не выбрались на опушку. Перед ними расстилалась заснеженная луговина, посреди которой возвышался стог сена. За березняком в низине слышался лай собак – видимо, там была деревня.

Игорь и Агафья спешились возле стога. Их мысли были заняты друг другом, они были одержимы одним-единственным желанием.

Зарывшись в душистое сено с головой, любовники не заметили, как померк короткий ноябрьский день. Стало заметно холоднее.

Прежде чем снова сесть верхом, Игорь и Агафья тщательно оглядели друг друга со всех сторон, стряхивая с одежды приставшие былинки сухой травы.

На обратном пути Игорь заговорил об Олеге:

– Правда ли, что он в поход на половцев собирается?

– Правда, – ответила Агафья. И тут же спросила: – Это ты ему сказал, будто Изольду половцы убили?

Игорь кивнул.

– Ничего другого мне не оставалось, – вздохнул он, – надо же было как-то угомонить Олега.

– На самом деле Изольда жива? – Агафья пытливо взглянула на Игоря.

– Жива, – сказал Игорь, – но об этом молчок!

– Откуда тогда взялось окровавленное Изольдино платье?

Пришлось Игорю поведать Агафье про освобождение Вышеслава и Изольды из половецкого плена. И про то, что одно из своих платьев Изольда отдала на подстилку для раненого дружинника.

– Дружинник тот на возу ехал до самого Путивля, – молвил Игорь, – вот и платье Изольды сюда же приехало вместе с ним.

– Где сейчас Изольда? – опять спросила Агафья.

– Далеко, – нехотя ответил Игорь, – в Переяславле-Залесском.

– И Вышеслав с нею?

– Конечно.

– А Олег думает, что он бежал в Царьград. Это с твоих слов небось?

– С моих, Агафьюшка.

– Какой ты хитрый, Игорь. Ой, какой хитрый! – Агафья засмеялась.

– В народе говорят: «Хитрость – не порок, как и зевота – не болезнь», – усмехнулся Игорь.

До Путивля они добрались уже в сумерках.

Простодушная Ефросинья ни в чём не заподозрила ни супруга, ни Агафью. Она и сама обожала конные прогулки и за ужином сожалела, что из-за новорождённого Святослава вынуждена ограничить себя в этом.

– А как прокатились вы? Где побывали? – расспрашивала Ефросинья Игоря и Агафью.

Изрядно проголодавшийся Игорь был малоразговорчив, налегая на рыбные расстегаи и пироги с капустой.

Ефросинье отвечала в основном Агафья, причём она делала это с такой непосредственностью, с такой невозмутимостью лгала Ефросинье прямо в глаза, что Игорь поражался в душе такому самообладанию Агафьи.

Однако образчик истинного самообладания Агафья явила Игорю на другой день.

Любовники уединились в светёлке рано поутру, полагая, что в этот предрассветный час их никто не потревожит. Игорь уже обнажился, чтобы соединиться с ожидающей его на ложе Агафьей, когда раздался негромкий стук в дверь.

На вопрос Агафьи, кто к ней пожаловал в столь неурочный час, из-за двери прозвучал слегка встревоженный голос Ефросиньи, просившей впустить её.

Растерявшийся Игорь заметался было по комнате, но Агафья спокойно взяла его за руку и спрятала за массивным дубовым столбом, поддерживающим потолочные балки. Свет от светильника, стоявшего на столе, достигал как раз до этого столба.

Игорь замер, прижавшись спиной к этой опоре, на самой границе света и тьмы.

Агафья, набросив на себя тонкую сорочицу и сунув одежду Игоря под скамью, пошла отворять дверь.

Оказалось, что Ефросинья пришла поделиться с подругой каким-то встревожившим её наблюдением за поведением маленького Святослава.

– Не хворь ли это? – вопрошала она. – Не сглаз ли?

Агафья усадила Ефросинью к столу и попыталась её успокоить, мол, и амулеты-обереги над колыбелью висят, и святой водицей малыша кропили, не должен он заболеть.

Игорь слушал их беседу, затаив дыхание.

Вдруг Игорь почувствовал, что Агафья поставила стул рядом с дубовой колонной, за которой он прятался. Не прерывая беседы с Ефросиньей, Агафья делала вид, что поглаживает резные узоры на дубовом столбе, а сама то и дело касалась пальцами то Игорева бедра, то низа его живота.

Ефросинья распространялась про детские хвори и бабок-знахарок, а внимающая ей Агафья тем временем стиснула в кулаке Игорев мужской орган, да так, что тот едва не вскрикнул.

Своими притворными зеваньями Агафье наконец удалось выдворить незваную гостью за дверь. Ещё не стихли шаги Ефросиньи, а проказница уже тащила Игоря в постель, подшучивая при этом над его бледным лицом.

В другой раз Агафья пробралась в спальню к Игорю, зная, что он последнее время ночует отдельно от супруги. Любовники только-только испытали первую сладострастную волну и лежали в счастливом утомлении, прижавшись друг к другу, когда в дверь осторожно постучали. Так стучала лишь Ефросинья.

И опять Агафья первая сообразила, что надо делать. Собрав в охапку свою одежду, она юркнула под кровать, молчаливым жестом велев Игорю впустить жену.

Игорь, открывший дверь, был несказанно удивлён и раздосадован, когда Ефросинья, обняв его за шею, шёпотом сообщила, чего она хочет от него.

Уложив супругу на ложе, ещё тёплое от тела Агафьи, Игорь старательно делал вид, будто страстно вожделеет к ней. Ефросинья, истомившаяся по телесной усладе, не замечала ни торопливой суеты мужа, ни даже его неловкой грубости. В ней вдруг пробудились совершенно новые сладостные ощущения, и она, растворяясь в них, исходила охами и томными стонами, умоляя Игоря продолжать и продолжать.

Измученный Игорь заснул как убитый, едва его голова коснулась подушки.

Ефросинья какое-то время лежала с открытыми глазами, почти не чувствуя своего тела и заново переживая пролетевшие минуты блаженства. Потом задремала и она. В обволакивающие её дремотные грёзы неожиданно вклинился тонкий скрип открываемой двери. Ефросинья слегка приоткрыла глаза и в жёлтом свете одинокой свечи увидела обнажённый женский силуэт с распущенными по плечам светлыми волосами, исчезающий в тёмном проёме дверей. Ефросинья вновь закрыла глаза, погружаясь в сон, но в её заторможенном сознании всё же появился вопрос: что это было? сон или явь?

Ефросинья встрепенулась и уже осмысленно огляделась вокруг.

Ложница была пуста и дверь плотно затворена. Не было слышно ни шагов, ни звуков.

Рядом похрапывал Игорь.

«Приснилось», – подумала Ефросинья, опять засыпая.

Утром за завтраком Ефросинья с улыбкой поделилась с Игорем своим ночным впечатлением.

– Представляешь, мне приснилось вчера, будто из твоей ложницы выходила нагая женщина, похожая на русалку. Вот до чего ты укатал меня ночью, милый!

Игорь слегка поперхнулся медовой сытой и подозрительно посмотрел на жену. Уж не намёк ли это на то, что Ефросинье известно, кто скрывался у них под ложем? Игорь сам не мог понять, как Агафье удалось выбраться незамеченной из его спальни! Стало быть, Ефросинья видела Агафью, но не узнала её спросонья.

Между тем Ефросинья обратилась к служанке:

– А где Агафья? Почему её нет за столом?

– Она ещё не вставала, – ответила служанка.

– Неправда, – промолвила возникшая на пороге трапезной Агафья. – Я давно на ногах. Просто нынче утром я молилась дольше обычного.

Агафья приблизилась к Ефросинье и поцеловала её в щеку.

– Хорошо выглядишь, – с улыбкой заметила она. – С чего бы это?

– От мужниных ласк, вот с чего, – зардевшись, ответила Ефросинья.

Протянув руку над столом, она взъерошила Игорю волосы.

– А мне долго не спалось, – грустно вздохнула Агафья, – затем снилась какая-то чушь…

– Знаешь ли, что мне нынче приснилось?! – с жаром воскликнула Ефросинья, усадив Агафью рядом с собой.

Покуда Ефросинья рассказывала свой «сон», Агафья делала удивлённые глаза и задавала уточняющие вопросы: «Какого роста была та незнакомка? Какое у неё было лицо? Какие волосы?»

– Лицо я не разглядела, поскольку она спиной ко мне была, – отвечала Ефросинья. И добавила, глядя на Агафью: – Ростом же она была с тебя. И волосы у ней были цветом, как твои.

– Это ж надо! – усмехнулась Агафья. – Может, это и была я?

Игорь чуть не подавился куском.

Ефросинья засмеялась:

– Женская нагота к прибыли снится, а ты это была иль не ты – сие не важно.

Глава четырнадцатая. Степной поход

Конные и пешие рати выступили из Чернигова, Трубчевска, Путивля и Новгорода-Северского, едва дороги подсушило после апрельской ростепели.

Ярослав, не охочий до трудов воинских, укорял Олега, затеявшего этот поход:

– Не будил бы ты лихо, брат. Поганые покуда земли черниговские не трогают, а ты их раздразнить хочешь! Ладно бы, причина стоящая была, а то из-за какой-то беглой рабыни такую распрю с ханами затевать!

– В стародавние времена греки десять лет воевали под Троей из-за одной похищенной женщины, – ответил на это Олег. – Пращур наш Владимир Святой не погнушался на Полоцк войной пойти, дабы заполучить себе в жёны гордую дочь полоцкого князя.

– Дурость это – воевать из-за женщины, – поморщился Ярослав. – Сражаться следует токмо за земли и богатства!

– Разве в кочевьях половецких взять нечего? Я тебя за богатством в степи веду, брат, а ты брови хмуришь. Взгляни на Игоря со Всеволодом, они будто на праздник собрались, так и светятся от радости!

– В их-то годы любая война праздником кажется, – проворчал Ярослав. – Не думают о том, что где-то сейчас степняки по их душу сабли точат и стрелы вострят.

Полки двигались скорыми переходами.

За рекой Ворсклой конные сторожи русичей заметили ползущие по степи кибитки. Какой-то половецкий курень перекочёвывал с зимних пастбищ на летние, что находились южнее.

Русские дружины обрушились на половцев, как лавина.

Степняки даже не стали сражаться. Стреляя на всём скаку из луков, половецкие воины галопом уносились в сиреневую даль, бросая свои семьи, скарб и скот. Было пленено несколько знатных вельмож, которые испуганно твердили, что приходятся роднёй хану Осолуку.

– Из приднепровских половцев хан Осолук самый богатый, – ухмыляясь, промолвил Олег. – Стрясём мы с него серебра и коней в обмен на пленённых родичей!

– Надеюсь, теперь твоя душа довольна, брат? – спросил Ярослав. – Можно домой поворачивать?

– Ещё чего! – воспротивился Олег. – До самого Лукоморья пойдём, туда, где кочует главный злодей – хан Кобяк.

– Может, лучше к Дону пойдём, – предложил Ярослав, – на хана Кончака?

– И до Кончака доберёмся! – пригрозил Олег.

Слышавшие это Игорь и Всеволод были в восторге. Взятая с налёту богатая добыча в самом начале похода вскружила им голову.

И только Ярослав не скрывал своих опасений.

– Владимир Мономах с гораздо большей силой ходил на лукоморских половцев и то еле одолел их в битве, – говорил он. – А у нас войско гораздо меньше Мономахова, где уж нам с Кобяком тягаться! Верное слово говорю, лучше назад воротиться.

Не убедил Ярослав ни Олега, ни Игоря со Всеволодом: решили они продолжать поход. Пленных половцев и захваченный скот князья отправили к Сейму под надёжной охраной.

Чем ближе к Дону, тем больше на пути русичей попадалось разлившихся в весеннем половодье речушек и ручьёв. Низины, залитые талой водой, представляли собой мелководные озёра. Дружины продвигались на юг, преодолевая вброд водные преграды, обходя топи и крутые берега рек.

Дозоры сообщали Олегу, что всюду видны следы половецких зимовищ, но самих степняков нигде нет.

– Откочевали поганые за Дон, – говорили дозорные.

Однажды в полдень русичи наткнулись на большую орду, разбившую стан на плоской возвышенности. Судя по количеству юрт и кибиток, поставленных в круг, в лагере было не меньше пятнадцати тысяч человек.

– Удача улыбается нам! – обрадовался Олег, решив, что это кочевье Кончака, и повелел готовиться к битве.

Русичи с трёх сторон ударили на половцев, опять рассчитывая на лёгкую победу.

Однако степняки решили сражаться. Около четырёх тысяч выехало их из стана верхом на поджарых разномастных лошадях. Половецкие стрелы дождём посыпались на головы русичей.

Дружины Игоря и Всеволода были объединены в один полк и сражались в самом центре.

Покуда сохранялась дистанция для стрельбы из лука и метания лёгкого копья, степняки стояли крепко. Но едва русские дружинники приблизились к ним вплотную и взялись за мечи, половцы не выдержали натиска и стали откатываться под защиту своих крытых кожами повозок.

Загнав половцев за возы, Всеволод был готов вести своих воинов на штурм половецкого стана, но Игорь остановил его.

– Слышишь? Ярослав ещё бьётся с погаными справа от нас. И Олег покуда верх ещё не взял. Надо бы подсобить им!

Всеволод не стал спорить и повёл свою дружину на помощь Олегу.

Игорь со своими ратниками двинулся поддержать Ярослава.

Между тем половецкие сотни, загнанные было в лагерь, снова вылетели на простор и опять напали на русичей. Битва разгорелась с новой силой.

Игорь увидел, как упал на землю Ярославов стяг. Расстроенная новгородская дружина обратилась в бегство, гоня коней вниз по склону холма. Впереди всех мчался прочь сам Ярослав. Половцы с гиканьем летели следом, но их ослабевшие от зимней бескормицы лошади не могли угнаться за сильными конями русичей. Поэтому всё больше степняков поворачивали обратно и устремлялись на Игоревых дружинников, которые продолжали сражаться, хотя и были окружены со всех сторон.

Игорь был ранен стрелой в бок. Получил рану от копья и его конь.

Половцы наседали, размахивая кривыми саблями. Несколько раз их арканы едва не захлестнули шею Игорю.

Заметив предводителя степняков, Игорь стал пробиваться к нему.

Боль от раны, гнев на трусливого Ярослава, ожесточение при виде своих мёртвых дружинников смешались в нём. Одержимый яростью, Игорь рубил мечом направо и налево. Его крепких ударов не выдерживали ни шлемы, ни панцири. Всё ближе к Игорю знатный половчин в аварском островерхом шлеме и красном плаще. Ещё немного, и до него можно будет достать мечом! Знатный половец что-то кричит своим батырам, кривя в гневе рот, обрамлённый чёрными усиками и небольшой бородкой, глаза его сверкают, как сапфиры.

Игорь рвётся к вражескому князю, но того окружают могучие воины, которые грудью защищают своего повелителя. Игорь сам едва головы не лишился, да вовремя успел щитом прикрыться. Если бы не рана, Игорь, конечно, был бы половчее. Где же Олег со Всеволодом? Неужели не подоспеют на помощь?

Сразив двух крепких батыров, Игорь наконец оказался лицом к лицу с предводителем степняков. Тот ловко орудовал саблей и сумел не только выбить меч из уставшей руки Игоря, но и его самого сбить с коня наземь.

Скрежеща зубами от боли, Игорь нащупал среди убитых свой меч и с трудом взобрался на коня. Кто-то из гридней поддержал его за руку. Двое других прикрывали щитами. Стрелы степняков так и свистели вокруг.

Неожиданно битва прекратилась.

Игорь видел, что вокруг скачут дружинники Олега и Всеволода, а половцы дружно удирают, отстреливаясь из луков.

Игорь выхватил лук и стрелу из рук своего дружинника и ударил коня пятками. Он видел далеко впереди развевающийся красный плащ в гуще отступающих половецких всадников и поскакал за ним, горя местью.

Половцы, не сдерживая коней, устремились в узкие проходы между кибитками, стоявшими заслоном. Ещё немного, и половчин в позолоченном шлеме скроется в одном из проходов.

Игорь остановил коня и поднял лук.

Вот ещё раз мелькнул позолоченный шлем среди множества других шлемов.

Пропела спущенная тетива лука, и половец в красном плаще вывалился из седла прямо под копыта мчавшихся лошадей.

«Теперь мы квиты!» – с мрачным злорадством подумал Игорь.

После отчаянного штурма, в котором особенно отличился юный Всеволод, русичи прорвали заслон из повозок и учинили жестокое побоище в стане степняков.

Вернувшийся Ярослав со своей дружиной принял в этом участие.

Через час всё было кончено.

Множество половецких воинов пало в сече, немало их угодило и в плен. Лишь немногие спаслись бегством.

Жёны и дети половецкие также угодили в полон.

При дележе добычи возникла ссора между Олегом и Ярославом.

Олег не желал делиться с Ярославом по чести, виня того в малодушии. Он был готов уступить Ярославу лишь малую долю из всего захваченного в стане врага.

– Разве я с умыслом спину поганым показал? – оправдывался Ярослав. – В сече всякое может случиться. Я ведь воротился обратно и вежи половецкие наравне с вами приступом брал. Несправедливо ты поступаешь, брат.

Олег, которого в битве сильно поранили саблей, был непреклонен:

– Мы тут кровь проливали, сойдясь с погаными грудь в грудь, покуда ты в бегах отдыхивался. Назад он воротился! Мог бы не возвращаться, и без тебя бы обошлись! Получишь то, что заслужил.

– Ах, так! – вскипятился Ярослав. – Ну и чёрт с тобой! Воюй-ка ты сам, боров толстозадый! А я домой возвращаюсь.

– Скатертью дорога! – презрительно бросил Олег.

Не дожидаясь рассвета, Ярослав поднял свою дружину и растворился в ночи.

Утром и Олег повелел выступать в обратный путь. Он был бледен от потери крови и с трудом сидел на коне.

Игорь, отлично выспавшийся и туго перебинтованный, чувствовал себя бодро, но скакать на коне рысью и тем более галопом не мог: рана начинала болеть.

Обратно полки двигались медленно, обременённые захваченным скотом, пленниками и кибитками степняков, гружёнными всевозможным добром. Пока добрались до черниговских владений, наступил июнь.

Близ Путивля тысяцкий Олега, с пятьюстами воинами охранявший родичей хана Осолука со всеми их богатствами, поведал Олегу, что весь полонённый половецкий курень князь Ярослав угнал к себе в Новгород-Северский.

Олег пришёл в бешенство.

«Ярослав сказал, что на то была твоя воля, княже, – оправдывался тысяцкий. – С его слов выходило, будто он забирает принадлежащее ему».

– Ну, я покажу Ярославу, где хвост, а где рыло! – прорычал Олег.

И повернул войско к Новгороду-Северскому.

Взятый в осаду Ярослав отказался вернуть захваченное, заявляя, что это его доля.

Тогда Олег приказал своим ратникам жечь сёла и усадьбы Ярославовы, но этому воспротивился Игорь.

– Вспомни, брат, – говорил он, – сколько лет Новгород-Северский был нам вотчиной. Здесь сын у тебя родился, а мы со Всеволодом возмужали. Сюда доставили мне невесту из Галича, с которой я повенчался в каменном храме, выстроенном по твоему повелению, брат. Все сёла княжеские в округе некогда были нашими сёлами. Коль тебе имения Ярославова не жаль, то смердов и семьи их пожалей, ведь многие из них со слезами провожали тебя в Чернигов.

Олег нахмурился, что-то дрогнуло у него в лице. Не стал он зорить волость Ярослава и увёл полки в Чернигов.

Вернулись в свои уделы и Всеволод с Игорем.