Текст книги "Трудно быть другом"

– Пойдем в кухню, Кирилушка…

На кухне Кирилл почувствовал себя увереннее. Но говорила, разумеется, главным образом она. Перебить, прервать беспрерывный поток ее слов невозможно. Так было всегда. И это гипнотизировало, заставляло слушать.

– …Боже мой, как сейчас трудно с публикой! Ты не представляешь! Всем подавай только жареное, клубничку! В театр сейчас идут за развлечением – думать, страдать уже никто не желает. Мы, актеры, превращаемся в стриптизеров или бог знает в кого. И в этом надо существовать каждый день… Чувствуешь полную пустоту, ненужность… К тебе в душу ломятся грязными ногами…

Кирилл достал из холодильника борщ, поставил на плиту, и тот уже благоухает на всю кухню. Алиса всегда обожала борщ. Он как будто знал, что она появится, приготовил вчера. А горох – для пацанов.

– С пылу с жару! – Поставил перед Алисой тарелку. – Как ты любишь!

– Какая прелесть! – Она потушила сигарету и проглотила пару ложек. – Я тут что-то уже пожевала… Но это божественно! На днях приехала из Брянска. Нет, публика там другая… У нас тут не то, не то… Мы слишком всем перекормленные… Я так устала, так устала от всего этого, Кирилушка! В трех спектаклях на главных ролях, и всё на сплошных нервах! Ты же понимаешь… Смотришь в зал, а там кто-то жует…

– Ты ешь, Алисочка, говори и ешь, а то остывает быстро…

– Да-да, очень вкусно! Только дома бывает такая еда… А тут недавно мне закатили дикий скандал. Помнишь Римку? Ну Светлову? Дрянь такая! Бородавка у нее возле губы, вечно вся в перхоти, ноги от ушей, но кривые. Ты же ее фотографировал для какого-то журнала, кажется для рекламы сковородок.

– И не было там никаких сковородок. Это же твоя лучшая подруга.

– Да плевать мне на эту стерву! Закатила мне самый грандиозный скандал! И прямо на репетиции! Будто у меня роман с главным режиссером! Евсеевым! Представляешь?! И потому у меня главные роли! Тупая бездарность! Ведь она даже не понимает, как надо прожить на сцене, когда все твои нервы оголены… Ох, как же я устала!.. И еще эта нелепая погода, это давление… Боже!.. Да, Кирилуш-ка, миленький, извини меня, ты не смог бы одолжить мне? Хоть чуть-чуть! Меня будут вот-вот снимать в большом сериале. «Мыло», жуткая гадость роль, но зато там заплатят хорошие бабки! И я тебе сразу же отдам. Нет, это, конечно, не театр! Ну а в театре что? Бог мой! А что делать?! И хочется рыдать, рыдать… А надо себя держать в форме. Ты же понимаешь? Я не могу себе позволить опускаться.

– Успокойся, Алиса. Ты устала. Тебе давно пора хорошо отдохнуть. – Кирилл достал деньги из кармана. – Тут немного. Последний гонорар.

– О-о-о! И это ты называешь «немного»?! Кир, ты меня выручил! Ты такой… Ты так добр ко мне, а я дура. Да-да, самая последняя… самая-самая. И себя просто ненавижу. Так ненавижу!

– Перестань! Теперь выпей чаю. Свеженький.

– Спасибо. Как хорошо, что ты зашел проведать Ромочку!

– Да… Вернее, нет… Не совсем так. Я тебя жду здесь…

– Ждешь?! Как это – ждешь? Не понимаю зачем, Кирилушка?!

– Но ты же мне обещала. Мы с тобой так много говорили…

– Кир, что я могла обещать?! Хотя не помню: крыша поехала тогда… Но я не могу! Как тебе объяснить? Я не могу рекламировать сковородки! – И тут Алиса словно взорвалась. Чуть чашку с чаем не опрокинула на себя. Вскочила. Снова села. Закурила. – Я актриса! Да! Я не умею и не хочу жить по-другому! И ты это должен понять! Да, ты такой хороший, умный, такой правильный. Бог мой! Я бесконечно виновата перед тобой! Ну ударь меня! Прошу! Умоляю!.. Мне сразу станет легче! Нет, ты не сможешь… Да, ты такой. А я устала… Безумно. Ото всех и ото всего. И никто, никто мне не даст отдохнуть! Все вокруг только накручивают – да-да! – убивают…

– Прости, Алиса… Конечно, ты должна беречь себя! Прости.

Кирилл незаметно вышел из кухни.

Алиса допила остаток уже остывшего чая. Закурила. И только сейчас заметила, что Кирилла нет в кухне.

– Ушел… Ну конечно, обиделся. Да-да. А что я ему сделала?

Она обожала сидеть вот так, среди плавающих клубов дыма. Мгновение – и она уже не здесь, а видит себя на сцене. Занавес! Поклоны! Вспышки фотокамер, взрывы аплодисментов. Она стоит ослепительно красивая, переполненная счастьем. Все смотрят на нее, протягивают цветы.

Господи, как здесь все серо, скучно! И зачем только она приперлась в этом дом… чужой, совсем чужой для нее.

И еще этот Кирилл! Думала, что уже никогда не увидит его, ведь всё, всё прошло. Ведет себя совсем как сопливый мальчишка! На что обиделся?! Ну почему никто не понимает ее?! И никогда не понимал! И получается почему-то, что она всех обижает. Только она! Кругом она виновата! Перед всеми! А разве ее не обижают?! И никто не заглянет ей в душу… Не протянет руку…

Она встала и подошла к окну. За ним было уже темно. Кто-то где-то тусуется. А она здесь одна. Совсем одна! Никому не нужная! Но ничего, ничего! Она еще не выдохлась! Она еще докажет, кто есть кто!

Затянулась. Цветным коготком столкнула пепел с сигареты в горшок с безобразным уродцем кактусом.

Да, фиалки здесь, конечно, не ночевали. Это был совсем другой подоконник. Главный режиссер пригласил к себе на дачу. Лауреат! Безобразный жирный старикашка! Главную роль решила заработать. А старый кривляка через пару дней даже забыл ее имя и фамилию. Козел!

За спиной стукнула дверь.

– A-а, Ромочка! А я тут совсем одна страдаю… Сейчас ела божественные щи… Только в нашем доме они такие необыкновенные!

– Это был борщ, мадам.

– Да-да, конечно. Я всегда все путаю… Ромочка, у тебя скоро день рождения… – Алиса положила на стол деньги. – Возьми эти ничтожные бумажки и купи себе что хочешь. Я получила хороший аванс – буду сниматься в кино! В главной роли! Да! Глядишь, и в Канны на фестиваль смотаюсь.

– Поздравляю. Но эти бабки ты отдай кому должна. А то можешь и до Мытищ не доехать – про Канны молчу! – долги тебе не простят.

– Ой, Ромочка, к чему такие страсти? Это все чушь собачья!

– Чушь, но не собачья. А где Кир?

– Где-то здесь… Мы с ним славно так разговаривали…

Ромка прислушался. Не понравилась ему тишина в квартире.

Вышел из кухни. Постоял и сразу в прихожую. Туфли и плащ Циркуля исчезли с вешалки. Он метнулся обратно в кухню.

– Где Кир?!

– Откуда мне знать? – развела ручками Алиса.

– Что ты ему сказала?! – закричал Ромка. – Что сказала?!

– Ничего особенного. Что ты так разволновался? Кто он тебе?!

– Ду-ра! – Ромка сорвался с тормозов. – Ты… Ты знаешь, кто ты?! Ты же… Черт побери, ну почему ты такая?! Откуда ты такая взялась?!

Выскочил из кухни. Выхватил из кармана мобильник. В груди все клокотало.

– Рома, я тебя слушаю.

– Куда ты пропал, Кир?! Мы же шашлык хотели!

– Я не пропал. А шашлык в другой раз.

– Почему в другой?

– Почему голос у тебя такой?

– Вдохнул не той ноздрёй. Сейчас выдохну.

– Выдохни, пожалуйста. Я сейчас должен съездить по делам в одно место. У меня их сегодня выше…

– Кир… Обожди, Кир! Хочу сказать кое-что. Я сейчас спущусь!

– Давай. Жду.

«Лада» стоит недалеко от подъезда.

Ромка плюхнулся на переднее сиденье. Циркуль – рядом. На панели перед носом огоньки перемигиваются.

Ромка ткнул пальцем в кнопку – ожил радиоприемник, зазвучала тоскливая восточная мелодия. Выключил. И сразу стало тихо, как в консервной банке. Надо сейчас сказать Циркулю… Хотя бы самое-самое главное сказать…

– Погодка сегодня была отличная, – нарушил тишину сам Циркуль. – Как прошла тренировка? С ногой все нормально?

– Нормально. Волны никакой, и байдарка летит, как по воздуху. Хорошо погоняли…

– Ваш тренер, наверно, выдумал что-нибудь хитрое, как выжать из вас побольше пота, чтоб жирком не заросли?

– Да, насчет этого Борис Борисыч не дремлет! Включил меня в команду на соревнования. И конечно, сразу предупредил: инвалидов там не будет. И что я могу отказаться, если не хочу рисковать. Но я сказал: «Поборемся! Лодки и весла у всех одинаковые! И вода в канале для всех одна»!

– Все правильно сказал! А о ноге вообще должен думать как можно меньше. Но только чтобы она была всегда в полном порядке. Это самое важное. Я тут на днях познакомился с большим специалистом по протезам. Рассказал ему про твою ногу, что ты спортом занимаешься. Он очень заинтересовался. И ждет, когда мы к нему приедем. Ты ему уже конкретно все расскажешь.

– А Важен прислал нам фильм о соревнованиях в Голландии. Он там победил! И сам еще пару слов сказал. Я думал, посмотрим вечером этот фильм.

– В другой раз посмотрим. Обязательно. Насчет Тумагана Сергей Федорович сказал, что разговаривал с тобой.

– Ага! Тумагану я передал – рад! Кир… – начал Ромка, но тут же сбился, во рту пересохло, язык совсем не ворочается.

– Что замолчал? Ты хотел что-то сказать?

– Кир, я про Алису… Понимаешь, эти красивые женщины все какие-то трёхнутые… Не знаю почему… Ну прямо все! А чего улыбаешься? Разве я не прав? Я Алису сто лет знаю, и она всегда такая, с разными выкрутасами! И всегда, что ни сделает, все получается не как у нормальных людей… Ты на нее не обижайся… Она вот сейчас ела твой борщ, а сама говорит: «Ах, какие божественные щи!» Ну что тут с ней сделаешь?! У нее с мозгами как-то не совсем… У этих артисток все шиворот-навыворот. Мы если даже очень захотим, у нас так не получится.

– Ты прав: у нас ни черта не получится. Она же актриса, Рома!

– Вот я и говорю: полный барабан! Я уже все роли выучил, в которых она играет. Весь ее репертуар знаю! Как начнет перед моим носом кулачками трясти, как начнет глазки закатывать, я сразу: «Спокойно! Алиса Петровна, нажмите на тормоза! Этот монолог из трагедии Шекспира я слышал уже двадцать раз в вашем исполнении! И могу сам его продолжить, если желаете!» Такая вот она у нас долбанутая…

– Рома, все очень сложно… Все мы по-своему долбанутые. И каждый по-своему прав и не прав. А у нее сложная жизнь. Особенно сейчас. Театр – это такой… такой необычный организм… очень…

– Вшивый организм! Когда у нас здесь бывает тусовка, как же они друг перед другом выпендриваются! «Только я! Я самый-самый гениальный!» А кто с ними рядом, не видят и не слышат! И если надо, так с потрохами могут слопать своего, и запросто! Нет, Алиса, конечно, на такое не способна, она другая… И что на нее обижаться? Разве не так?

– А я не обижаюсь, Рома. Да на нее и невозможно обидеться. Мы с ней останемся друзьями, я буду приходить к вам… А ты не забыл, что звал меня на рыбалку, когда вы с дядей Серегой соберетесь в ваши заветные места на озере? Вот и я прицеплюсь – возьму спиннинг. Купил сто лет назад в Канаде, и еще ни разу он не понюхал воду. А тут закину – и какая-нибудь дуреха щука ухватит мою блесну… Кстати, у вас какие блёсны, сударь? А то у меня импорт! Высший класс! Мне про эти блёсны, когда покупал, целую лекцию прочитали.

– Наша щука чихала на импорт. Дядя Серега такие классные блёсны мастачит – закачаешься! Рыбаки всей Москвы в очередь к нему записываются.

– Значит, с рыбалкой будет полный порядок! – Кирилл замолчал, а потом негромко так, как бы про себя, добавил: – Ром, ты только ничего плохого не вбивай себе в голову… и все будет нормально… И прошу тебя: будь немного помягче с Алисой… Надо помочь ей.

– Помочь?! – Вот этого Ромка уже совсем не понял.

– Да, помочь, – все так же негромко продолжал Кирилл. – Ей сейчас трудно. Даже очень. А ты сможешь… Между прочим, мы с тобой планировали провести капитальный ремонт кухни. Не забыл? Появится у нас время, настроение – и приведем ее в достойное состояние. Договорились? У меня тут мамахен что-то прихворнула, звонила. Давление у нее, атроз и еще куча всяких болячек. Сестра крутится на работе, и дети у нее. Мамахен одна дома. А я все в разъездах, так сказать, свободный художник. Запечатлеваю чужую жизнь на пленку. А своя, родная, совсем рядом. И вот уже не помню, когда последний раз дома вбил гвоздь в стенку. Представляешь! Это вообще-то не дело. Я рассказывал мамахен про тебя, как ты серьезно относишься к спорту, к байдарке. Она сама когда-то занималась плаванием и будет рада, если ты придешь к ней. Я уверен: у вас найдется о чем поговорить. И покажем ей фильм, что прислал Вася Важен. Ну а ты помоги Алисе… Не подкачай, Ром… Я на тебя надеюсь. Уверен, у тебя все получится!

«Лада» скрылась за углом дома.

Уехал Кир. Ромка все еще ощущал сильное пожатие его руки. И голос его еще был где-то совсем рядом.

Задрал голову: окна «пещеры» ярко освещены. Надо шлепать домой – там ждет Тумаган. И еще там Алиса, эта актрисуля…

Ромка тряхнул головой. Почему все так уверены, что у него должно получиться? Что он не подкачает? С одной этой артисточкой можно запросто вывихнуть мозги. «Помоги»… Как ей помогать? Она же никогда никого не слушала. И у нее три четверга на неделе. Одно думает – другое делает. А если попробовать? Только надо…

И Ромка снова тряхнул головой. Кажется, созрело у него в голове кое-что. И теперь надо побыстрее доскакать до «пещеры».

И застучал костылем – цок-цок… Быстрей, Культяпка! Жми!

Трудно быть другом
Повесть о большой дружбе

1

За деревьями торчит, упираясь в небо, большой серый ящик – дом. Если на него долго смотреть, от такого унылого зрелища под ложечкой засосет. Зато на девятом этаже пылает на солнце ярким желтым лепестком штора. За этим окном живет Денис. Все зовут его Дэн – так проще и короче. А сам он не возражает.

Послышался какой-то непонятный шум. Нет, это не отец. Две женщины о чем-то спорили, шагая по скверу.

Отца нет. Уже довольно долго Денис ждет его здесь. Обычно по этой дорожке он рулит домой. Но не слышно, не видно товарища Пожарникова Ф. А. Куда-то завалился. Уже третий день нет. Бывает такое с ним.

Подумал об отце, и даже заскрипело внутри от ярости. Давай, Дэн, скрип запрячем поглубже и сожмем свои нервишки в кулак. Сейчас дыши носом и любуйся шторой, за ней сидит твоя сестрица и работает над концертом Моцарта – готовится к конкурсу. Это она сама так выражается: «Я должна поработать».

Крутой человечек Мышонок! Вообще-то она – Маша Пожарникова. В четвертый класс ходит. Денис считает, что она на Мышонка здорово похожа, точнее, – ушастая, шныряет туда-сюда, пищит, и ничем ее никогда не прищемить. А всего от горшка два вершка. На музыке просто помешана. Целый день готова не расставаться со скрипкой – на обед не дозовешься! Нет, никакая она не «чмокнутая» и не «сдвинутая»: в куклы играет, в Деда Мороза верит, сказки разные слушает, от мультиков не оторвать. Но вот насчет скрипки – тут уж не троньте, господа синьоры!

Опять где-то глубоко-глубоко внутри, где, наверно, живет так называемая душа, стало нехорошо – кисло сделалось.

Препаршивое настроение. И этому есть объяснение: уже третий день как отец «ушел в штопор». Он сам так называет подобное состояние. Короче, в запое. Но от того, как называть это состояние, никому не легче, потому что Пожарников Ф. А. может возникнуть здесь в любую минуту и, «как последняя скотина», – это тоже из словаря отца, – начнет дико материться, орать, рваться в дом «к любимой дочке», а вот это уже крайне нежелательно.

Денис уже обошел всех его дружков с синими носами, так называемых бутыльников, кто-то Конструктора видел, даже общался, но ничего конкретного. Дружки сами пребывают не в лучшем состоянии. Информация от них на уровне пробки. И поэтому остается только ждать появления Федора Андреевича. Так раньше все называли отца, а сейчас он просто Конструктор. И не более. Прозвище такое дал ему народ. Он на самом деле был когда-то конструктором. И даже главным. А сейчас знакомые отворачиваются. Да он и сам старается проскользнуть незаметно. Но это лишь в том случае, если в мозгах еще теплится какая-то мысль. А то начинает всех учить жить, да так учить, что уши вянут.

До конкурса осталось два дня и две ночи. Никто и ничто не должно помешать Мышонку готовиться к выступлению.

Денис чувствует, как она напряжена. Искры сыплются во все стороны. Как на уроке физики во время опытов.

Обычно мама всегда помогала ей. Но сейчас мамы нет дома – заболела. Уже больше недели лежит в больнице, в неврологическом отделении.

Самый главный человек для Мышонка – Надежда Арнольдовна. Она возглавляет Музыкальный центр для особо одаренных детей и заботится о них день и ночь. А как проходят родительские собрания – настоящий цирк! Денис любит бывать на таких представлениях.

Родители сидят в зале, где обычно выступают ученики. Арнольдовна солдатским шагом марширует по сцене между роялем и столом. Высоченная, худющая, как телеграфный столб. И на «столбе» все развевается: она всегда носит длинные платья с разными оборками, кружевами и прочими штуками. Седые волосы на голове все в завитушках, и те подпрыгивают, трясутся в такт четким шагом – умора! Но в зале никто даже не чихнет. Все не сводят с нее глаз. Даже в кресла вжимаются, когда она начинает потрясать дневниками. «Ребятки! Я довожу до вашего сведения…» «Ребятками» она называет родителей учеников. «Ребятки, умоляю, не смейте пережимать педали: дети наши очень чувствительны!..» И ей наплевать, кто родители – продавщица мороженого или крутой директор ресторана. Ей главное, чтобы скрипачка или пианист, которые учатся в центре, были всегда в хорошей форме.

Строгая – жуть! У Мышонка даже кончики ушей белеют, когда рассказывает, как Арнольдовна отчитывает за опоздание на занятие. Не занимался, дурака валял – сразу такие фокусы замечает! И тут только держись. Но ученики обожают ее. Зато «ребятки» дрожат. С ними она строго разговаривает. Никого не щадит. «Ребятки, – говорит Арнольдовна, – занятия музыкой – это вам не цветочки собирать с детками на даче. И не песику хвостик причесывать. Это ежедневный тяжелый физический труд! Душа ваших деток в постоянном напряжении! Такое не каждому дано вынести. И вы, уважаемые, должны помнить это! Талант ваших деток – дар Божий, и сегодня он в ваших руках…»

Кого в центре только нет – со всей России народ! И татары, и чуваши, чеченцы. Из Якутии два брата-близнеца на трубах играют. Мышонка Арнольдовна зацепила на утреннике в школе, где та пиликала на скрипке, и взяла к себе, сразу определила к учительнице.

А один пацан у них есть, ну совершенно слепой, так бацает на фоно! Все зовут его Алеша-Музыка. С концертами Рахманинова и Чайковского уже выступает. И джаз рубит здорово! Денис в этом разбирается: отец с пеленок привил ему любовь к классическому джазу.

Под пальцами Алеши фоно точно оживает. Сама Арнольдовна приходит его слушать и замирает у двери, незаметно слёзы вытирает. Она услышала его выступление в детдоме для слепых, под Мурманском, и никаких вопросов: сразу на самолет – и в Москву.

Денис даже сначала не поверил, что Алеша слепой. Глаза как у всех. И вроде смотрит на тебя. Решил – лапша! Но оказалось, Алеша ни разу в жизни не видел синее небо и как плывут розовые облака по нему. Обалдеть можно!

Алеша чувствует цвет. «Только я, – говорит он, – не могу это объяснить словами. У тебя на голове волосы черные, а у твоей Марии светлые. Я и звуки так же чувствую, как цвет. Аккорды для меня как цветные мазки. А твоя Мария ужасно талантлива, и мне кажется, что она тоже не только слышит, но и видит звуки, чувствует их, почти как я… Мы с ней играем Шуберта, Моцарта. Это такое наслаждение, Дэн, я даже не могу передать словами!..»

Денис, приводя Мышонка на занятия, всегда старается встретиться с Алешей. У центра есть общежитие, где он живет. Денис приносит ему что-нибудь пожевать вкусненькое: яблоки он любит.

Разговаривать с Алешей очень интересно. Он так много знает обо всем, что просто удивительно. Честно! С двумя глазами такого не нахватаешься!

Уже неделя прошла, как его увезли на концерты в Польшу. Обещал позвонить. Арнольдовна приучает его к выступлениям. Она гордится Алешей. «Наш бриллиант!» – называет она его. А ему бывает трудно в таких поездках. «Хорошо, – говорит, – что рояль всегда рядом, а то с тоски по ребятам, что остались в центре, буквально подыхаю». Так прямо и говорит. Ему можно верить: он никогда не врет.

Дэн, штора, кажется, сдвинулась с места!

Ага, Мышонок высунула нос из-за занавески. Как она выражается, «у меня пауза на тридцать шесть тактов». С куклами начинает играть – чего только не выдумывает: обучает нотам, стихи разучивает, физкультурой занимается…

Раздался свист – и тишина.

Похоже, Гольд подал голос. Хотя и Косой почти так же свистит, иногда под Гольда мозги морочит, чтобы потом похохотать.

Из своего укрытия Денис не хотел вылезать: за кустами у него пункт наблюдения, отсюда сразу обе дорожки видны, что ведут к дому, отец только здесь может появиться.

Даже если дома Мышонок, и то опасно оставлять квартиру без присмотра. Отец однажды затолкал ее в ванную и унес несколько книг, нужных маме. Ему же наплевать на всех и на всё! Лишь бы бутылем с водярой отовариться.

За спиной хрустнуло. Обернулся – Гольд! Только он умеет возникать так неожиданно.

– Ну как? – выдохнул Гольд, переводя дыхание после бега.

– Пока никак.

– И у меня пусто: никто не видел дядю Федю.

– Зря бегал. Их благородие сейчас, наверно, залегли где-нибудь в вонючем подвале и расслабляются.

– Да, наверное, спит дядя Федя. – Гольд печально качнул длиннющими руками-рубильниками. Он любит отца Дениса и очень переживает, когда тот уходит в очередной «штопор». – А ты, Дэн, пока расслабься. Мышонок знает, как действовать с отцом, если тот появится без тебя.

– Да, она все знает. Инструктаж проведен.

Яша Гольдштейн – друг Дэна. Еще в детском саду сидели рядом на горшках. В школе всегда вместе. У Яши родители погибли в аварии, и воспитывает его сестра матери, тетя Зина. Гольд ее любит. Тетя Зина болеет часто, и Гольд помогает ей по хозяйству.

А еще он великий «экспериментатор» – принимает участие во всяких опытах на уроках физики и химии. И всегда что-нибудь происходит, когда он начинает активничать.

В прошлом году отмечали окончание восьмого класса, и Гольд решил продемонстрировать свое знание физики. Приволок в школу какую-то штуковину. «Я, – говорит, – хочу показать вам в действии прибор, над которым втайне от всего человечества бился дома целых два месяца. Много специальной литературы изучил».

Директорша и учительница по физике возражать не стали.

Физичка говорит: «Яша у нас очень способный, – но сама ему шепчет: – Может, Яша, в другой раз покажешь свой опыт?»

Гольд будто оглох.

На всякий случай отвели директоршу в сторону, подальше от странного прибора.

Гольд достал из рюкзака стабилизатор, кучу разных проводов. Никого даже близко не подпускает. Бывает у него такой «сход с резьбы». И шипит на всех, как удав: «Не трожьте! Сам налажу! Не подходи близко!» Покрутил, повертел и наконец залез на стул, чтоб сделать объявление.

Это потрясное выступление весь класс надолго запомнил.

«Мой прибор, как и знаменитая люстра Чижевского, вырабатывает целебные ионы, нужные человеческому организму. Свой прибор я довел, можно сказать, до совершенства. И вы сейчас лично убедитесь в этом…»

Конечно, еще что-то говорил, а потом приступил к действию.

Прибор заработал. Лампочки замигали, в воздухе запахло чем-то… «Чувствуете?! – орет не своим голосом Гольд. – Ионы уже полетели!»

И тут зашипело что-то, а потом так рвануло, что в классе в нескольких окнах стекла – вдрызг! Конечно, электричество на первом этаже школы сразу вырубилось, ко всем чертям. Короче, народ получил кайф по полной программе.

Гольд в темноте начал лапшу вешать: мол, это сопротивление полетело, напряжение в школе не то. И обещал повторить опыт…

А вообще-то Денис и Гольд не могут спокойно жить, если им нечего паять или клеить. Всему этому они обязаны в первую очередь отцу Дениса, который работал главным конструктором в «почтовом ящике», как раньше называли разные военные предприятия. Сколько себя помнит Денис, вечерами отец колдовал над моделями вертолетов, самолетов, яхт, и все это, точно живое, двигалось, взлетало, комната была заполнена запахами канифоли, столярного клея. Денису и передалась страсть создавать модели, оживлять их. И рядом – всегда Гольд. Дружище Гольд.

Когда «ящик» закрыли, отец очень переживал. Мама успокаивала его, убеждала, что он обязательно найдет работу по специальности. Но тот ничего не нашел. Куда-то устраивался и увольнялся, устраивался и увольнялся… Последнее время отец работает сторожем в пивном баре. Каждую ночь мама плакала. Хоть и закрывала дверь в спальню, но Денис все слышал. И вот уже вторую неделю мама лежит в больнице – не может поднять руку. Боль страшная. Доктора сказали, что это на почве стресса. Денис знает: все самые страшные болезни от нервов, от проклятых стрессов.

Конечно, он тоже немало принес огорчений маме. Помнит, как она плакала…

– Дэн, надо поговорить… – Гольд поморщился, отвел глаза в сторону. Когда он так морщится, наверняка выдаст что-то паршивое.

– Я насчет Муравья…

– Отчудил что-нибудь?

– Не совсем… У нас в школе всё дыбом.

– Не понял?

– Всю неделю было нормально, а вчера какие-то хмыри припилили на большой перемене – я тебе не успел рассказать – и стали совать всем таблетки: «Витаминчики! Бесплатно! Хавайте, чуваки, любимые сосульки Пинка Флойда! Сладость и отпад!» И народ попер на халяву! Я руками махал, пацаны из класса помогали, врезали кому-то. Но все словно чумовые сделались! А на последнем уроке директорша вызвала «Скорую»: из шестого класса два сопляка задергались – блевота и крыша поехала. Пережрали «витаминчиков». Менты, конечно, прикатили. А толку… Никто не знает, никто не видел… Теперь понял?

– Ну а что Муравей? Опять рванул из дома?

– Не знаю пока… – Гольд виновато переминался с ноги на ногу.

– Он эти дни какой-то замороченный был. Сидит в классе и в одну точку пялится и молчит, молчит. Я с ним хочу потолковать, а он не врубается. Понес полную дурь: «Зачем гитара, зачем музыка? Дерьмо одно кругом…» Хотел с ним поглубже рассмотреть эти вопросы, а его опять заклинило. И тут эти «витамины» возникли! Я видел, как Муравей ухватил пару штук. Говорю: «Выкини – пришибу!» Он как дернул от меня.

– Что за хмыри с «витаминами»?

– Одного я видел в метро, когда в спортшколу ехал. И еще разок столкнулся с ним у «трех вокзалов», он с Веркой-Ярославкой о чем-то очень задушевно толковал.

– Надо его засечь, Гольд.

– И еще там девица была незнакомая, коротенькая и жиряга, как пончик, волосы белые-белые, и очень разговорчивая. Вплотную занималась этими «витаминами», прямо пихала в карманы к пацанам.

– И шугануть некому было?

– Знаешь, все как-то очень быстро произошло. Я даже растерялся. Похоже, отработано все у них, как часы. Распихали «витаминки» и сразу смылись на тачке.

– Номер запомнил?

– Ха! Они же ученые – грязью залепили! Синий «жигуль».

– А Косой где был? Видел его?

– Он в сторонке ошивался: вроде начхать на всё. Но я не об этом хочу сказать. Муравей как рванул от меня, так и кранты! Нет дома – звонил. Мать, конечно, орет. Ты знаешь ее. Уже целую ночь пропадает Муравей.

– В «замочной скважине» с Веркой разговаривал?

– Нет нигде Верки. В «замочную скважину» залез, проверил – пусто. И никто не знает, никто не видел. Короче – туман.

– Это уже плохой туман… Что-то тут не то… Я сейчас никак не могу уйти отсюда, Гольд. Я Верку выкопал бы из-под земли!

– Дэн, остынь! Я же ищу Муравья. Найдем – уши оборвем.

Яша отвалил.

С Муравьем, конечно, надо разобраться и подлечить ему мозги.

Голова Гольда исчезла за разноцветными осенними кустами.

Денис сжал кулаки.

Вот тебе, Дэн, и прокол! Не был в школе какую-то неделю – и уже ля-ля! Да, есть староста в классе – Звонариха. С пятого класса она староста, но что толку? Всем эта должность до большой лампочки. А Звонарихе даже нравится. Нет, если честно, без дураков, она делает все, что положено. Но ведь самое главное – держать класс в руках! А в этом она совершенная слабачка.

Тут уже вроде твои полномочия, Дэн. Правда, сопливые. Кто тебя выбирал? Кто назначал? Да никто.

Все началось с заварухи. Поперли пацаны из соседнего класса, хотели надавать по шее Гольду, Муравью и еще кое-кому. Гольд еще не занимался боксом и был ростом куда ниже Дениса. Короче, в классе тогда наступила какая-то болотная тишина: мол, лупите нас, а мы будем сопатки подставлять. И Денис тут понял, что кто-то должен взять все на себя, чтоб организовать всех и дать хороший отпор. Решился – взял на себя. И утерли сопатки. Не отступили. С тех пор Денис стал в классе негласным лидером.

Будто сто лет прошло. Гольд давно уже серьезно занимается боксом и вымахал выше всех в классе. Денису не лег на душу бокс. Увлекся йогой и может выполнить такие мудреные позы, что Мышонок пищит от восторга.

У Муравья отличный музыкальный слух – стал на гитаре бацать. И еще как! Ни один вечер в школе без него не обходится. Организовал группу и назвал ее «Ветер». Теперь почти в каждом классе есть своя музыкальная группа. Но, конечно, Муравей на всю школу только один. И группа такая крутая только одна.

Последнее время Денис тоже чувствовал: Муравья заносит. Говорит, а глаза куда-то в сторону плывут… И вот – будьте здоровы! – «оторвался»! Пока не поздно, надо остановить. Денис знает, что случается, когда не выдерживают тормоза.

Чаще всего он ищет отца вблизи знаменитой «площади трех вокзалов» – Ярославского, Ленинградского и Казанского.

Свернул в сторону от ментов, таксистов, проституток и остального криминала, что светится на плешке, и ты в дремучих дебрях, где даже днем ходить надо с оглядкой: котелок могут запросто пробить ради интереса или сам залетишь в такую вонючую щель, что потом три года искать будут. Развеселая житуха в тех местах! Под ногами хруст от использованных шприцов, крысы шныряют, зыркают остренько глазенками. Всех здешних они знают и не боятся, дружат даже, особенно с бомжихами-пацанками.

Верка-Ярославка самый знаменитый кадр там. Денис давно знает ее. Она рванула от предков и ошивается в столице. А эти вокзалы для нее дом родной! Сколько раз в детдом отводили, отвозили, а она опять тут как тут. Как начнет выступать – держись только! Ее только заведи! «Здесь мне никто не капает на мозги. Никакие детдомовские подушки не променяю на эту свободную житуху!»

Две здоровенные крысы, Муся и Буся, приходят ночью к Верке, в ее «спальню». Пацаны притаранили с помойки матрац, обили его весь кружевами, загородку сделали из картона и фанеры. «Спальня у меня как у маркизы парижской! – смеется Верка. – А Муся и Буся охраняют от разной двуногой твари». Короче, с Веркой не заскучаешь! А сколько раз выводила она Дениса на отца, когда тот уходил в очередной «штопор» и залегал где-нибудь, а Верка затаскивала его в свой угол, подальше от разной мрази.

«Замочной скважиной» называет Верка этот потайной угол, где обосновалась с несколькими пацанками и тремя пацанами. Туда никого из взрослых мужиков не подпускают близко, и только дяде Феде-Конструктору разрешают откидывать мослы.