Текст книги "Z – значит Зомби (сборник)"

Эпилог

# 0. Балчуг – место старое. Черт-те когда здесь были сады. Они снабжали Кремль отборными фруктами. Потом построили кондитерскую фабрику. Это ту, что потом называлась «Красный Октябрь». В девятнадцатом веке здесь открыли первую гидроэлектростанцию – ГЭС. Потом еще много всего было. Строили и разбирали мосты, открывали новые маршруты речных трамваев, торговые ряды и бани, судили преступников и бились на кулаках, закладывали храмы и рушили их. При советской власти военные квартировали. В бункере на набережной расстреляли Берию…

К чему, собственно, весь этот пафосный загон? А к тому, что мы здесь живем и мы знаем, где это – Здесь. До скорой встречи…

Инспектор Метьюс хотел закрыть дневник, но отчего-то замешкался, еще и еще раз перечитывая последнюю фразу. В комнату постучали. Вошел наладчик в желтом комбинезоне, спросил, можно ли настраивать интернет. Инспектор не возражал. Достал из портфеля ноутбук и приготовился подключиться к сети.

Метьюс ко всем относился ровно. Даже к китайцам и арабам, даже к русским. Конечно, он не мог не реагировать на агитацию в прессе и разнообразные фильмы – уж слишком их было много. Поэтому зачистка острова Балчуг не вызвала у него отрицательных эмоций, как, впрочем, и особой радости. Было ощущение хорошо проделанной работы и понятная честная усталость. Да, с этим сектором проблем в ближайшее время не будет. Но скоро появятся другие сложности. Их нужно будет решать.

Интернет наконец заработал. Так, теперь перво-наперво отправить сообщение в Центр. Жители острова полностью уничтожены. Через месяц можно завозить поселенцев. Кто это будет? Бог знает. Может быть, поляки или прибалты. Он слышал, ЮНЕСКО хочет ангажировать весь центр Москвы под большой музей, но культурологам еще придется потягаться с военными. Мало ли какие тайны хранят недра под бывшей столицей чертовых «комми»? Мысль о засекреченных укрытиях холодком прошлась по спине. Метьюс вдруг осознал, что находится в центре некогда враждебной и могущественной страны. Ему стало не по себе. Включилась старая чикагская паранойя. Он впился в чуждые буквы кириллицы, которые с таким трудом учился разбирать на тренингах. Что-то было не так. Метьюс вскочил, схватился за пистолет. Не успел. Мощный удар обрушился на затылок. Инспектор завалился на спину, едва фиксируя меркнущим сознанием человека в желтом комбинезоне. Наладчик!

Высокий парень в желтом комбинезоне деловито связал Метьюса извлеченной из кармана проволокой. Вместо кляпа плотно прикрепил к лицу инспектора широкий черный намордник. Не без труда оттащил связанного в угол комнаты и застегнул ошейник, ловко привязав его к батарее. Вернулся к столу и сел за ноутбук. Некоторое время что-то настукивал по клавишам, затем включил камеру и микрофон. Помолчал, собираясь с мыслями, поднял голову и пристально посмотрел в обманчиво безразличный зрачок электронного глаза.

– High! My name is Lazarus. I will tell you about Baltschug[22]22
  Привет! Меня зовут Лазарь. Я расскажу вам об острове Балчуг… (англ.)


[Закрыть]…

Наталья Резанова
Хоррор – шоу

1. Крепость Многопущенск

Когда-то на этом месте были густые леса, или, согласно летописи, «бысть пущи многия». Поэтому, когда город вышел за старые пределы и к нему прирос уродливый аппендикс в виде скопления блочных новостроек, район этот назвали Многопущенским. Никаких лесов на тот период там уже не было. Сколь бы ни вопили защитники природы, дешевое жилье где-то строить было надо. Многопущенский район принято было крыть последними словами – ни одной приличной улицы, не дома, а коробки, глазу отдохнуть негде, транспортные развязки – полный писец. Пока до центра доберешься – проклянешь все на свете. Приличные люди по своей воле там жить не будут. Только заведомые лузеры, которых насильно переселяют из сносимых ветхих домов в центре или у которых нету денег, чтобы купить нормальную квартиру.

И кто мог знать, что, когда мир перевернется, весь город падет, а этот район уцелеет? Как раз то, что кляли его, помогло выстоять в те страшные недели, когда занявшиеся после артиллерийского обстрела центральные кварталы пылали адским огнем. Неизвестно, что тогда причинило больше вреда – мертвяки или посланная на их подавление тяжелая техника. Какой-то доморощенный стратег решил, что по широким проспектам колонны танков и бэтээров как раз пройдут. Пройти-то они прошли, но пожары тушить было некому, а после уж и незачем. Большинство беженцев рвануло в сторону моста и аэропорта – наивные люди, они еще надеялись спастись по воде или по воздуху. Пока мертвяки устремились за ними, жители Многопущенского района – им-то бежать было некуда, да и не успели бы, – воспользовались временем, чтоб возвести заслоны и завалы, используя бесполезные нынче трупы трамваев, автобусов и автомобилей, руша без жалости те строения, которые легко было разломать. Так что массированной атаки мертвяков вглубь района удалось избежать. Конечно, уличные бои были. Но что здешним уличные бои? Здесь шпаны полно, они привычные.

Впрочем, это было давно. И мало осталось тех, кто помнит, как это было.

Нету теперь Многопущенского района, есть крепость Многопущенск, что высится среди окрестных лесов. Да, леса теперь снова есть. Не такие, как прежде. На месте сгоревшего города – его в крепости называют «джунгли», хотя климат в здешних краях, прямо скажем, не тропический. И там, где были дачные поселки, а за ними – деревни, тоже вырос лес – смешанный, мусорный, но достаточно густой, чтоб посторонний мог в нем потеряться. Впрочем, посторонних здесь не бывает. А вокруг самой крепости леса нет – выжигают, вырубают, не подпускают его к стенам, безопасности ради. Рвов здесь не роют, без пользы они против мертвяков, а вот сектор обстрела ничто заслонять не должно.

Стен специально не строили. Они, эти стены, составившие наружную цепь укреплений, формировались прямо из домов на границах квартала, все проемы между домами забиты – землей, каменным крошевом, бетоном. Кто говорил – картонные дома, и десяти лет не простоят? И это в мирное время. Кто говорил – тех давно уж нет, а дома стоят. Верхние этажи соединены переходами, и там ходят, перекликаются часовые.

Жилые дома внутри крепости тоже выдвижными лестницами соединяются. Если вдруг понадобится высунуться по темному времени, лучше дать кругаля, пройдя через дома всего квартала, но не выходить на улицу. Настоящих переходов нет, а лестницы в любой момент можно убрать. И не только из-за мертвяков.

Дальше строения и расчищенные участки местности располагались по принципу «черт ногу сломит». Собственно, так и было задумано – на случай визита если не чертей, то чего-то к ним близкого. Были здесь склады, колодцы, а также огороды и крытые теплицы. Снабжение провизией – это была вторая главная проблема крепости после обороны. А может, и первая. Обитатели вынуждены были вести натуральное хозяйство. Помимо огородов внутри стен, снаружи были участки пахотной земли. Но все равно прокормиться самим было невозможно. И это притом, что Многопущенску еще повезло – город избежал бомбежек, химическое оружие против мертвяков здесь тоже не пытались применять. Земля не была заражена. Но она все равно была скудна и родила плохо. А главное – как бы ни изменилось все вокруг, климат остался прежним, и большую часть года было холодно.

Ближние деревни при первой вспышке мертвячьей чумы все повымерли. Правда, оказалось, что на домашний скот зараза не действует, и скот тот, поодичав, бродил по лесам. Так что охотники пригоняли и приносили добычу в крепость. Но всего этого было недостаточно, и крепость находилась в зависимости от поставок хлеба из губернской столицы. А поставки эти были нерегулярны и редки. Говорят, дальше к северу и востоку деревни сохранились, но до них добираться – себе дороже. Вот губернская на хлебном крючке и держала.

А от прочего зависели не очень. Разные мастерские здесь были, где изготовляли то, что было потребно, – от оружия до обуви. Криво-косо, но гоже. И даже собственную электростанцию для потребностей этих мастерских умудрились построить, благо тут были подземные источники – вода не хлеб, и ее было вдосталь. Но энергию расходовали экономно, только для дела. А если для жилья нужен свет – то в мастерских свечи сальные делают, масло из жира топят. Даже и в штаб не всегда давали свет, только по особым случаям.

Штаб, а официально – комендатура, располагался в бывшем школьном здании. Во время уличных боев стихийно возникшее ополчение держало здесь последний рубеж обороны, и штаб возник сам собой. А когда первую волну мертвяков выкосили, так и осталось.

На первом этаже, кстати, до сих пор находилась школа. Дети все равно рождались, и надо было их учить, как выживать в этом изменившемся мире. А выше располагался комендант и присные его.

Занятия в школе, независимо от времени года, заканчивались, как только начинало темнеть. Незачем детям в темноте домой добираться, это всякому понятно.

Сейчас была поздняя осень, темнело рано, так что первый этаж тонул в сумраке, был гулок и пуст. А на втором горели масляные лампы. Масло шипело и скворчало, и так же шипел и скворчал комендант крепости Константин Мальков, прочитавши свежую радиограмму из губернского центра. Да, радио теперь снова работало. Скверно, с перебоями, ловило только одну волну, однако и это воспринималось как признак возврата цивилизации. Но иногда коменданту казалось, что лучше бы она, эта цивилизация, не возвращалась. Константин Григорьевич прежние времена, цивилизованные, помнил – перед самой чумой как раз успел отслужить. Оттого-то его позже комендантом и выбрали, когда предыдущий сложился, – мало было людей с армейскими навыками. Был он, что называется, справный мужик средних лет, а что все лицо ожогами изрыто, так не воду с него пить, с того лица.

– Рекрутский набор! – рычал он. – Какой может быть с нас рекрутский набор, когда мы, можно сказать, приравнены к казачеству!

– Ключевое слово тут, Константин, «приравнены», – отвечал его собеседник. – Приравнены, но не являемся. Первый комендант, Илюша… ну ты помнишь… не додумался прошение подать, чтоб нас к казачьему войску приписали. И сдается мне, хорошо, что не додумался.

Он снял очки, тщательно протер их фланелькой, извлеченной из кармана, и вернул очки на место. Плохо он видел без очков – возраст сказывался. Но от дел отойти было никак не возможно. Савелий Миронович Брайнин еще при прежних комендантах был незаменим – и в мастерской рулил, и как советник служил, и в школе работал. Он вообще-то изначально был школьный учитель. А учителя, как ни странно, в нынешнее время внезапно оказались в цене. Не все, а те, кто знали, как что-то сделать своими руками, – после того, как всемирная сеть грохнулась. В цене оказались также и врачи. С этими, правда, не сразу разобрались – были такие, что уверяли, будто лечат от всех хвороб, в том числе и от мертвячьей чумы. А когда стало ясно, что никакого лекарства от этого нет, таких из Многопущенска гнали взашей, а вот тех, кто умел латать раны рваные, колотые, резаные, справляться с ожогами, принимать роды, а также, при отсутствии лекарств, из чего-то изготовлять новые – тех принимали с дорогой душой. Так что больничка в крепости тоже была. А оказывать первую помощь в школе учили, равно как взрывчатку делать из подручных средств и зажигательные смеси.

Савелий Мироныч поэтому был крайне полезный человек – был он учителем химии, а это и школе, и мастерским потребно, да и в больничку его иногда звали разобраться. И комендант с ним советовался.

– И что ж хорошего-то?

– А подумай сам. По нынешним временам, если б мы к казакам были приписаны, не отдельных рекрутов пришлось бы отдавать, а всем в поход выступать. И ладно, если в Бессарабию, а если в Туркестан или к горцам? Ну, положим, кто мертвяков повидал, того горцами не шибко напугаешь, а вот если бабы и дети совсем без защиты останутся – оно нам надо?

– Но нельзя же прямо так сразу соглашаться на этот набор! Пусть взамен дают чего-нибудь! А то хлеба не подвозят, опять же лекарств, соляры, винтовок не допросишься! Попа и того прошу прислать который год!

Это было у коменданта больное место. Нынче из центра требовали, чтоб дети непременно были крещены, ибо праведных чума не берет, а кому крестить? Батюшка Никифор три года назад заразился, ну с ним и поступили соответственно. А нового никак не присылали, и Мальков видел в том происки губернского центра, а не обычное разгильдяйство, – случись что с крепостью, перед государем отвечать не придется, сами виноваты, нехристи.

Такие разговоры можно было вести до бесконечности, Мальков и сам это понимал. Но тут пришлось прерваться. В дверь постучали – без стука в крепости никто никуда не совался, мертвяки так не делают.

– Константин Григорьич, Мироныч у вас?

– Тут я, – отозвался Брайнин. – Тебе чего, Сеня?

В кабинет просунулся лохматый мужик в стеганой куртке.

– Так ведь нашей смене выходить пора…

– А я при чем?

– Так хлопушки у меня закончились… а Танька, стерва такая, не выдает, говорит, от вас разрешение нужно.

– Сеня, ты их что, грызешь? Как семечки боезапас расходуешь, право слово.

– А как иначе? Винтовок не хватает, да оно и сподручнее, хлопушками, если в темноте… Христом богом прошу, Савелий Мироныч, велите выдать! У меня нынче в смене не бойцы, а слезы горькие.

– Напиши ему записку, – вмешался комендант, – пусть на складе выдадут. А ты, Семен, отработаешь, на другой раз не в Мусорку пойдешь, а в джунгли…

– О чем речь, Константин Григорьич!

Брайнин нацарапал распоряжение для кладовщицы на фанерной дощечке – с бумагой в крепости была напряженка, по пустякам не расходовали, пробурчав «вот проверю, куда у тебя их столько уходит», и Семен ушел на склад за самодельными гранатами со вспышкой, в просторечии именуемыми «хлопушками».

Все мужчины Многопущенска в возрасте от 14 до 60 лет должны были по очереди выходить в патруль и нести караульную службу. Исключения делались только для тяжелораненых и увечных. Это было первое правило в уставе крепости, и уклоняться от него никому не пришло бы в голову. Сегодняшний выход был рутиной, и, когда дверь за Семеном закрылась, комендант и его советник вернулись к прежнему разговору.

– Если мы откажемся поставлять рекрутов, Костя, карателей сюда вряд ли пришлют. Себе дороже. Но вот поставки перекрыть могут.

– А я о чем тебе твержу? Как с них слупить эти поставки?

– Молодежь-то не так чтоб против служить. Я же в школе слышу их разговоры. Сказал бы, что это от патриотичного воспитания – да с чего мне тебе врать. Говорят, что у нас тут тоска зеленая, а в Бессарабии тепло, сытно, и девки ласковые, не то что наши. Погоди, дай досказать! С таким настроем они и здесь сложатся, не хуже, чем на Кавказе или где. Кто хочет уйти – пусть уходит, все одно – отрезанный ломоть. Но в центре об этом знать не обязательно. А обязательно им знать вот что. Мы, говоришь, приравнены к казачеству? Значит дело наше – нести пограничную службу. Что мы и делаем добросовестно который год. И пусть они не парят мозги, что здесь граница не настоящая. За Мусоркой – уже тайга, а там что угодно может водиться. Правда, бандитов мы повывели, а немирные туземцы сюда не доходят. Но мертвяки стаями набегают, с этим ничего не поделаешь. Губернатор привык за нами быть как за каменной стеной, потому как стаи до города не добираются. Ну а если какая прорвется ненароком?

Комендант впал в глубокую задумчивость.

– Вообще-то зима скоро… а перед ней чума всегда силу набирает. Самим бы отбиться…

– Вот, улавливаешь. Тут надо обмозговать, как это устроить… и как не затянуть, чтоб до того успеть, как из центра приедут. Тогда-то мы им свои условия и выкатим. А пока, как всегда, – день простоять да ночь продержаться. И все будет хорошо…

На КП караульные проверили по пропускам тех, кто покидал крепость.

Старший группы: Семен Аристов.

Группа: Федор Рябов, Пелагея Олисова, Александр Бряхимов. Направление – Мусорный лес.

Семен не соврал Миронычу насчет группы. По большому счету рассчитывать можно было на себя и на Федора. Рябов, конечно, мужик уже не молодой, но с опытом изрядным, единственную на группу винтовку не зря ему доверили. А вот Сашка – пацан еще совсем. Выход у него не первый, правда, а лучше бы был первый. Тогда мелкота осторожность соблюдает и старших слушается. А на третий-четвертый раз, если уцелеют, начинают думать, что им море по колено, тогда-то и жди беды.

Ну и Пелагея. Это мужикам нужно было дозор нести в обязательном порядке. Бабам – только добровольно. И немного таких доброволок находилось, у них полно своих отработок было – на огородах, в мастерских, а летом в поле. Но все ж некоторые вызывались, и таким Семен всегда относился с подозрением. С Пелагеей же случай вышел особо печальный. У нее муж невесть где подхватил заразу, и проявилось это прямо у него дома. В таких случаях обычно никто не выживает. Бабы – они ведь как? Ни за что не возьмут в толк, что зараженный – это уже не их любимый-дорогой, а мертвяк, хоть и выглядит как человек, и ходит. Одни, вместо того чтоб бежать, какие-то бабкины зелья пытаются применить, чтоб вылечить, другие голосят – мол, Петечка-Васечка, вспомни, родимый, это ж я, это наши детушки, – и так пока поздно не станет. А вот здесь не так вышло. Детишек-то он порвать успел, а самого мертвяка Пелагея завалила. Печку-буржуйку на него опрокинула и сожгла. Удивительно, как решилась, хорошо ведь жили. Только после этого у нее в голове что-то перемкнуло, и стала она проситься в патрули, охоты и облавы. Может, кому такое и без разницы, а Семену, когда он с ней был в одной смене, становилось как-то не по себе. Кто их знает, психованных. С огнеметом она, однако, обращаться научилась неплохо, ей огнемет и выдали.

А с Сашкой старшой поделился гранатами, выданными на складе. Себя тоже не обидел, и топор еще у Семена был, но это уж на крайний случай. Лучше всего мертвяков жечь, пока поближе не присунулись. И только если хлопушки кончились и горючка вышла, притормозить из винта. Убить пулей мертвяков сложно, а вот замедлить можно. Тогда и башку снести удастся. Все это Семен пытался втолковать малому, чтоб не геройствовал раньше времени со своим тесаком.

– Это я знаю, дядька Семен, – жизнерадостно отвечал тот, – этому нас в школе учили. А вот как, если топором или тесаком его завалишь, не заразиться?

– Это уж как бог на душу положит. Ты, главное, в рот после этого ничего не тяни, погоди, как вернетесь и тебя в больничке обработают. А так, может, и не придется нынче никого встретить…

Тут он не кривил душой. Вспышка активности пока не началась, особых бед ожидать не приходилось. А как позже, перед спячкой, мертвяки пойдут стаями, так против них не такие группы будут высылать, а числом не менее дюжины. Да и маршрут до Мусорки не сулил неожиданностей. Поэтому больше того, что ожидало впереди, Семен опасался событий, которые могли произойти в крепости, пока он будет в отсутствии. Как и всегда. Впрочем, он сумел подготовиться.

Пустошь, разделявшую лес и крепость, они пересекли, оставив за спиной огни на стенах. А вот в лесу предстояло продвигаться в темноте. Ни фонарей, ни факелов не брали. Хотя с мертвяками лучше всего бороться огнем, на огонь же эти твари и идут, чуют живое. Хоть доктора в больничке и говорили, что мертвяки чуять не могут – нечем, им не верили.

В прежние времена здесь пролегало несколько дорог, сейчас почти все они заросли, осталась только одна, связывавшая Многопущенск с центром. Без нее никак было не обойтись – грузы с провиантом и оружием иначе пройти не могли, собственным вертолетным парком губернский центр не располагал. Поэтому летом, помимо прочего, приходилось еще и дорогу расчищать. А сейчас в задачу дозорных входило дойти до трассы, проверить ее безопасность и вернуться. Безопасность не столько от мертвяков – тем не в лом и через чащу двинуться, – сколько от вражеских шпионов либо шаек дезертиров. Вступать ли в бой – старший группы должен был решать по обстановке.

Шли тихо, но уверенно. Маршруты вокруг крепости были изученные, здесь даже пацанов водили во время учебы, поэтому группа могла бы пройти здесь с завязанными глазами. Только, как Семен и предполагал, мелкий в пути не унимался. К мужикам приставать с разговорами опасался, выспрашивал Пелагею.

– Тетя Поль, а тетя Поль! А ты в джунглях была?

Ну, еще бы, ему интересно. Туда школьников, в отличие от Мусорки, учиться не водят. Только взрослых, и желательно таких, у кого уже дети есть. Чтоб успели свой долг исполнить, на случай, если заразятся.

– Была.

– А правда, говорят, там до сих пор Чумной поезд стоит? На котором зараза в город приехала.

Насчет Чумного поезда Семен слышал страшилку, когда сам был не старше Сашки. В самый разгар эпидемии. Говорили, будто чуму завезли сюда узкоглазые, которые ехали в старый город на заработки. Будто бы эпидемия началась в дороге, и когда открыли дверь вагона, оттуда поперли сплошь мертвяки. Правда это или нет, Семен знать не мог, мелкий был. Зато знал, что неправда то, что нынче в школе дети балакают – он от своих слышал. Будто бы стоит там на заржавелых путях то самый поезд, черный-пречерный, и весь забит скелетами. Мертвяки тогда людей тащили, а по поезду со всех сторон из огнеметов вдарили. Не, неправда это. Может, когда-то что и стояло, а только на памяти Семена все, что на развалинах вокзала можно было разобрать, в том числе и вагоны, разобрали и перетащили в Многопущенск, металл же нужен, а больше добывать его негде.

Пелагея только мотнула готовой, словно муху отгоняла, хотя какие сейчас мухи.

– Тетя Поль, а правду говорят…

Федор внезапно остановился, скинул винтовку с плеча. Семен сделал знак «стоять» и остальным. Если Рябов взялся за винтовку, вряд ли поблизости мертвяки. Тех бы Семен и сам услышал. Значит, либо зверье какое, либо вражьи засланцы. Булгарские сепаратисты, хоть и придавили их, все ж совершали набеги на верные императору селения. Оголодавшие дезертиры из полков, замирявших мордву и эрзян. А то и самые настоящие шпионы, с воздуха заброшенные. Семен таких не видал, но из центра передавали – ловят таких иногда по лесам.

Группа была наготове, даже Сашка заткнулся и под руку не лез.

Чужаки двигались тихо, сторожко, но патрульные привыкли к темноте, и Семен мог их разглядеть. Пятеро… нет, шестеро… Телогрейки хорошие, надо бы взять… не похоже, что дезертиры. Наверное, все-таки булгары. Бригада «Акбарс», а по-нормальному так «белая кошка». Вообще-то Семен тех булгар в деле не видал, он и кошек-то сто лет не видал. Но то, что не мирные туземцы, сразу видно. У них же ружья у всех, даже в крепости такой роскоши не позволено. Нет, вчетвером с одной винтовкой против этих не справиться. Затаиться и уходить спешно, чтоб успеть к своим…

В тот же миг он услышал, как хрустят ветки. Еще кто-то продирался сквозь лес.

Прошли те времена, когда мертвяки атаковали большими ордами. Возрожденная империя не зря кормила свою армию. Поскольку зараза вспыхивала то здесь, то там, мертвяки могли оказаться в окрестностях крепости в любое время. Заразился кто-то в деревне, прибить вовремя не успели, отогнали только, и вот бродят оголодавшие. Разве что перед зимой в стаи сбиваются… Оттого и говорят – осеннее обострение.

Будь оно все проклято. С самого начала этот патруль по сердцу не пришелся. Мало того, что бабу и мальчишку навязали, так теперь между мертвяками и булгарами оказались.

А ведь могло быть и наоборот. Очень даже могло.

Семен оглянулся на Пелагею. Одними губами произнес: «Ступай, шумни там». Она кивнула и скрылась в темноте.

Не могут, говорите, мертвяки, чуять? Но вот на шум они идут, на живой шум. А если подпалить тех булгар из огнемета, не обязательно убивать, а так, чтоб они стрелять начали, еще как набегут. Их выстрелы не пугают, боль им нипочем, мертвяки же.

Он сделал остальным знак затаиться и стал ждать.