Текст книги "Хочешь выжить – стреляй первым"

– Так это ты нашего парня и бригадира обидел?

«С подходцем, сволочь. Решил в справедливого дядю поиграть. Ну что ж, мы тоже не лыком шиты. Кое-что умеем».

– Так я чего, сэр? – начал я валять дурачка. – Я ему говорю, минутку передохну! А он мне: убирайся! Ты уволен! Вот я и погорячился, сэр. Не хотел! Честное слово, не хотел! Оно само как-то получилось!

– Мне почему-то кажется, что ты сейчас надо мной смеешься. Так мне кажется, или ты все же смеешься?

– Кажется! Ей-богу, кажется! Чтобы я… Да ни в жисть!

Бандит, похожий на скелет, некоторое время пристально смотрел на меня, потом вдруг неожиданно спросил:

– У тебя какой-то странный акцент. Откуда ты?

– Из России.

– Это где Франция?

– Почти рядом.

– Ненавижу лягушатников.

Я неопределенно пожал плечами.

– Ты какой-то не такой, как все. Непуганый. Но ведь из-за чего-то ты бежал из своей России. Значит, страх в тебе должен быть. Хм! Ты недавно приехал?

Бандит оказался какой-то странный, внимательный и к тому же имеющий задатки логического мышления. Я задумался, не зная, что сказать.

– Давно уже. Точно не скажу.

– А до Нью-Йорка, где был?

– На Западе.

Теперь он задумался.

– Что мне теперь с тобой делать?

– Ничего не надо делать. Вы меня лучше к себе возьмите.

Еще до этой беседы, больше похожей на допрос, я решил, что это будет наилучший выход из положения. Сыграть под дурачка, тем самым отвлечь все внимание на себя, отодвинув на задний план Дикки, а уж там действовать по обстоятельствам, но бандитский босс оказался далеко не дурак, что настораживало и интриговало. Он явно приехал разобраться со мной, потому что оставлять все в таком виде – плохой пример для подражания, а вместо этого почему-то затеял этот допрос. К чему все это? Может, я ему интересен? Некоторое время мы прощупывали друг друга взглядами, пока не раздался голос нервного типа:

– Сержант, это же просто наглый бродяга. Может, пощупать его ножичком. Думаю, тогда он по-другому запоет.

«Кличка странная. Сержант. Наверное, служил в армии».

Тот сделал вид, что не обратил внимания на слова своего подручного, но по выражению лица было видно, что он пришел к определенному решению:

– К нам, говоришь, хочешь?

– Ага.

При этом я постарался придать себе простецкий вид.

– Ну, что ж. Можно, но, как при приеме на любую работу, надо пройти испытание. Хочешь?

– Почему бы нет? Сила у меня есть.

– Сила, говоришь? А Быка уложишь?

Тут пришло время мне чесать в затылке.

– Быка? Ну, не знаю. Вот этого быка, – тут я ткнул пальцем в здоровяка, – положу. А вот насчет настоящего…

После моих слов бандиты заржали в голос. Особенно старался Нож. Он сгибался почти пополам от хохота. Отсмеявшись, Сержант сказал:

– Его я и имел в виду. Мы его Быком кличем.

Громила, не говоря ни слова, выдвинулся вперед, демонстративно засучивая рукава. Встав передо мной, он расправил плечи, готовый к схватке. Я уже ожидал сигнала к началу схватки, как Сержант дал отбой:

– Бык, отставить! Нож, ты хотел его пощекотать? Давай!

Видно, Сержант сумел каким-то образом отметить, что я настроен на схватку с верзилой. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Если он воевал и тем более, раз дослужился до звания сержанта, он должен был видеть бойца «изнутри» в момент опасности. Бык, ни слова не говоря, вернулся на свое место. Дерганый бандит, скривив презрительно губы, вышел вперед, встал на его место. Скосив глаза на главаря, спросил:

– Как?

– Как получится.

Нож кивнул, затем бросил на меня оценивающий взгляд, после чего, сплюнув мне под ноги, процедил сквозь зубы:

– Давай деревенщина, нападай.

В следующую секунду в его руке сверкнул нож. Кто-то из грузчиков, толпившихся поодаль, не выдержал:

– Господи! Он же его…

Послышался звук оплеухи, и взволнованный голос замолк на середине фразы. Я посмотрел в сторону Сержанта. Встретившись глазами, наткнулся на холодно-изучающий взгляд.

«Все еще изучаешь? Ну-ну, изучай. Дальше, еще не то будет».

Глядя в глаза главарю, я спросил его:

– Как?

Тот криво усмехнулся, повторившись:

– Как получится.

Ножу наш короткий диалог не понравился, что выразилось в следующих словах, обращенных ко мне:

– Ты сам, гад, напросился.

– Жалко, а мне думалось, что мы с тобой подружимся, Ножик.

Коротко хохотнул здоровяк. Скривил губы то ли в презрительной, то ли в глумливой усмешке Сержант. Нож зло ощерился, выставив на обозрение желтые зубы, чередующиеся с черными гнилыми пеньками. Правую щеку передернуло судорогой.

«Нервный. Очень хорошо. Будем работать».

Тело привычно приняло боевую стойку. Бандит, разъяренный не на шутку, не стал тратить время на уловки, а просто кинулся на меня. Его действия были не движениями бойца, а обычного уличного хулигана. В следующую секунду я взял на излом его кисть, резко вывернув ее. Взвыв, он выпустил нож. Оттолкнув бандита, нанес ему прямой и резкий удар ногой в живот. Ножа согнуло пополам. Теперь он был мой полностью. Удар снизу в челюсть распрямил его, но последовавший удар в печень свернул его обратно до позы человеческого зародыша, после чего он рухнул на землю, утробно воя. В другой ситуации я бы прикончил его, но сейчас этого было делать нельзя. Выражение необузданной ярости, которое надел на себя специально для окружающих, согласно роли заводного, но отходчивого парня, начало сползать. Некоторое время делал вид, что прихожу в себя. Тяжело дыша, я словно бы с недоумением смотрел на корчащееся на земле тело. Потом обвел глазами окружающих. Потом постарался припустить растерянности в голос, сказал:

– Он сам напросился.

Сержант некоторое время смотрел на тело Ножа, потом развернулся ко мне:

– Тебя как зовут?

После некоторой заминки, я сказал:

– Джон.

– Просто Джон, и все?

Я вспомнил, как меня прозвали зэки в тюрьме:

– Джон Непомнящий Родства.

После моих слов Сержант только что на месте не подпрыгнул от возбуждения:

– Так это ты замочил Виста?!

Я допустил ошибку, но, к сожалению, понял это слишком поздно. Отрицать было бесполезно.

«Если что не так, придется делать ноги».

– Я, – ответил ему я и напрягся, готовый к любому исходу, но, к моему вящему удивлению, мои сомнения развеял не Сержант, а громила по кличке Бык:

– Этот шакал уже давно напрашивался на перо в бок. Так что…

– Бык, – резко перебил его Сержант, – забирай этого дохляка и вези к тетке Молли. Пусть ставит его на ноги.

Громила без особого напряжения вскинул себе на плечо тело Ножа, после чего двинулся в проход между штабелями досок.

– А ты, – Сержант повернулся ко мне, – пойдешь со мной. У меня к тебе разговор есть.

– Хорошо. Эй, Дикки! Я буду вечером. Да не забудь у бригадира забрать мои деньги!

Это было сказано не столько для Дикки, сколько для бригадира, понуро стоявшего у штабеля с досками. Вид у него был как у только что наложившего в штаны человека, впрочем, может, так оно и было.

Некоторое время мы шли молча. Я смотрел по сторонам, все еще играя под простачка. Нетрудно было заметить, что скелетообразного человека, идущего рядом со мной, знают почти все, кто встречался нам по дороге. Если на меня бросали любопытные взгляды, то с ним здоровались с подчеркнутым уважением, а он отвечал только некоторым, да и то, небрежным кивком головы. Из его поведения нетрудно было сделать вывод, что Сержант – одна из шишек в банде Мясника. Не успели мы выйти за ворота порта, как он неожиданно спросил:

– Ты выступал в своей России на ринге?

Вопрос меня озадачил, некоторое время я обдумывал ответ, затем сказал:

– Можно сказать и так.

Мой ответ Сержанту не понравился. Рот скривился в злой ухмылке:

– Не крути, парень. Отвечай, как есть.

– Выступал.

Я занимался боксом до армии, потом еще какое-то время, когда служил. Выступал за округ, получал призовые места, но дальше не пошел, хотя мне пророчили неплохое будущее в этом виде спорта.

– Хм. Видно, неплохо, раз сумел отделать Боксера Джима. Тот в свое время даже пробовал выступать в классе профессионалов. Правда, далеко не пошел. Слабоват в коленках оказался, да и пил много. Я тебе, что хотел сказать, парень. Нам нужен боец для выступлений на арене. До этого у нас выступал Джимми, которого ты сегодня хорошо отделал, но он так часто прикладывается к бутылке, что его пора уже менять. Да и сказать честно, приелся он публике. Мы иногда приглашаем бойцов со стороны, но наемники частенько влетают нам в копейку. Ты нам подойдешь. Возражений не принимаю. При другом раскладе ты бы сейчас рыб кормил. Надеюсь, это тебе понятно?!

– Еще бы не понять!

– Мне вот другое интересно. Ты чего не удрал? Время ведь у тебя было.

Я замялся. Незачем было цеплять к себе Дикки. Похоже на то, что наши пути с ним разошлись.

– Ладно. Не хочешь, не говори. Я и так узнаю.

Глава 3

Город в те годы полностью отвечал словам преподобного Тэлмеджа, известного проповедника, который назвал его «современной Гоморрой». Еще он так сказал о Нью-Йорке в своем выступлении в Бруклинской церкви: «Город, став прибежищем для убийц, проституток и аферистов, умирает на наших глазах, корчась в развалинах и вывалявшись в мусорных свалках, помоях и конском навозе».

Крысиные бега, игорные притоны, китайские опиумные курильни, кварталы красных фонарей, салуны и бары, где продавали суррогат виски по десять центов за порцию. Все это было неотъемлемой частью Нью-Йорка второй половины девятнадцатого века. Завсегдатаями подобных заведений в основном были карманники, бандиты, убийцы и аферисты, наводнившие город. Десятки банд держали в страхе целые районы. В ночное время суток в некоторых районах города человеческая жизнь стоила ровно столько, сколько находили у трупа в карманах, и, чтобы выжить на улицах Нью-Йорка, нужно было иметь жесткость, хладнокровие и полное безразличие к своей и чужой жизням, так как здесь жили, придерживаясь только одного правила: «Каждый сам за себя».

* * *

Мне сняли комнату в квартале от клуба Мясника, где предстояло выступать. Темная комнатушка с грязным, мутным окном. Койка, шкаф и умывальник – это все, что составляло меблировку этой дыры, впрочем, ничего другого в нее бы и не поместилось. Единственное, что меня хоть немного радовало, так это то, что за эту дыру мне не приходилось платить. Три раза в неделю я тренировался, а по субботам и воскресеньям выступал на арене. Сначала была заранее объявленная схватка с кем-нибудь из боксеров или борцов, уже заработавших себе имя выступлениями на арене, потом минут через двадцать приглашали всех желающих помериться силами с победителем. Приз победителю – пятьдесят долларов. К моему удивлению, среди зрителей находилось немало любителей помериться силами с профессионалами. К последним, в своем большинстве, относились матросы с кораблей. Дрались они зло и жестко, применяя весь набор запрещенных приемов, которые только мог придумать человек в ущерб своему ближнему.

За каждый такой вечер я получал пятнадцать долларов. В дни, свободные от тренировок и выступлений, работал в заведении, принадлежавшем Мяснику, охранником и вышибалой. Кабак представлял собой смесь бара и танцевальной площадки. Столиков как таковых здесь не было. Вдоль двух стен стояли длинные скамьи, а захотелось выпить – иди к стойке. Внутри заведение Мясника представляло собой, если можно так выразиться, дешевую пышность. Бумазейные занавеси, грубая лепнина и вперемешку развешанные по стенам картины и литографии на фривольные и морские темы. Назывался кабак «Путеводная звезда», а ниже названия на огромных железных крюках перед входом болталась вывеска «Большие вечерние танцы». Женщин в него пускали бесплатно, а вот мужчинам приходилось платить за право потанцевать и выпить – двадцать пять центов.

Днем в заведении было относительно тихо и спокойно, но ближе к ночи посетители, напиваясь, становились все более дерзкими и неуправляемыми. Танцы под музыку писклявой скрипки, бухающего контрабаса и дребезжащего пианино были такими же буйными, как и сами танцоры. К началу ночи веселье становилось таким диким, что кабак временами мне начинал напоминать сумасшедший дом. Тут и начиналась работа вышибалы. Хотя нас было трое, все здоровые мужики, крепкие на кулак и вооруженные тяжелыми дубинками, но работы хватало на всех, даже с излишком. Наши клиенты, львиную долю которых представляли мастеровые, матросы, иммигранты, воры, сутенеры и их шлюхи, не задумываясь, пускали в ход как кулаки, так кастеты и ножи. Женщины мало в чем уступали мужчинам в своих проявлениях злобы и неистовства. Ударить коленом в причинное место мужчине или ткнуть пальцем в глаз сопернице, а потом, схватив за волосы, бить ее лицом о стену – этого сколько хочешь! Хотя, что говорить про шлюх, когда в двух кварталах от нашего кабака было точно такое же заведение, где одной из двух вышибал была женщина. Звали ее Подтяжка Мэгги, из-за того что она носила юбку на подтяжках. Здоровенная, под метр девяносто, англичанка, а злая, как клубок разъяренных змей. После того как хорошенько изобьет нарушителя дубинкой, она хватала его за ухо зубами и таким образом волокла гуляку до дверей, под неистовый хохот и улюлюканье клиентов. Как мне говорили, иногда, когда жертва пыталась вырваться или оказать сопротивление, ухо оставалось в ее зубах.

К трем часам утра, когда заведение закрывалось, начиналась завершающая часть нашей работы, заключавшаяся в выкидывании на улицу последних гуляк, затем мы вытаскивали пьяных, предварительно очистив их карманы. Закончив, становились у стойки и делили добычу, после чего кто-нибудь из барменов доставал бутылку и пускал ее по кругу. Как только бутылка пустела, мы начинали расходиться по домам. Выходя на улицу, я всегда стоял несколько минут на свежем воздухе, наслаждаясь ночной тишиной и покоем после сцен дикого разгула и буйного веселья. Мне нравились эти минуты, приносившие в душу спокойствие и умиротворенность. Они стали для меня своеобразным ритуалом, даже в те дни, когда было холодно и сыро или шел проливной дождь. Идя домой, я привычно оглядывался по сторонам, держа наготове револьвер, лежащий в кармане сюртука. Шансы быть ограбленным и убитым были достаточно реальны, особенно в районах, где проживали бедняки. Где жил я. Этот суррогат жизни был не для меня, причем это был не гонор человека с высокими запросами, а простое понимание ситуации: подобная жизнь могла удовлетворить только громилу со здоровыми кулаками и куриными мозгами. Приглядываясь к местной жизни и людям, я искал любую возможность подняться наверх, но пока даже не смог стать равноправным членом банды, так как был для них «человеком со стороны», не имевшим ни серьезных связей, ни поддержки среди главарей банд. Просто кулачный боец, выступавший на потеху публике. Конечно, можно было скопить денег и уехать из Нью-Йорка, только что бы это мне дало? Везде все то же самое. Но решать надо было быстро, и толкала меня к этому специфика моей работы. Выступления на арене и работа вышибалы. Но если на арене противник у меня был перед глазами, то в кабаке, пьяный или одурманенный клиент мог запросто ударить ножом в спину или проломить голову кистенем, как моему предшественнику, чье место я занял.

В этом мире никому были не нужны мои исчерпывающие знания о марках и тактических данных оружия будущего, так же как мастерское вождение техники, от мотоцикла до вертолета. Единственное, что осталось при мне и не только не потеряло своей ценности, а еще больше набрало вес, это искусство убивать человека.

Попытки вытащить из своей памяти исторические факты, знание которых сделало бы меня ценным для науки и техники этого времени, натыкались на общие знания, имевшие довольно расплывчатый характер. Я знал, что был Генри Форд, изобретатель автомобиля, но это было все, что я знал об этом человеке. Мне также было известно, что на Аляске, которую два года тому назад купила Америка, нашли золото и алмазы, но где их искать, не имел ни малейшего понятия. То же самое касалось моих знаний о различных событиях и находках в России. Они были отрывочными и бессистемными, почерпнутыми не из академических изданий с четким перечислением дат, событий и имен, а по большей части из художественной литературы, поэтому даже то, что знал, представлялось мне весьма сомнительным знанием. Пока мне оставалось терпеливо ждать в ожидании счастливого случая. И он пришел, правда, в несколько странном виде, в образе одноногого попрошайки. Все началось со случайно подслушанного обрывка разговора одноногого нищего с уличным проповедником.

– …нельзя жить во грехе, предаваясь блуду и пьянству, сын мой.

На эту отповедь нищий, с отрезанной по колено левой ногой и в наброшенной на плечи голубой шинели северян, со смешком ответил:

– На фига мне такая жизнь, где нет баб и виски! Оставь ее себе, божий угодник!

Услышанный ответ мне понравился, и я решил, что, когда буду возвращаться после выступления на арене, обязательно дам безногому полдоллара. Уже отдаляясь, я успел услышать продолжение разговора.

– Гореть тебе в аду!..

– Думаешь испугать меня адом?! Не надейся! Я и так уже живу в аду, кочерыжка чертова!! – Эти его слова говорили о силе духа и неукротимом характере.

«Настоящий боец!»

Возвращаясь обратно, я остановился рядом с ним. Некоторое время мы мерили друг друга взглядами, пока тот не разозлился:

– Эй, ты! Я за показ деньги беру! Кидай монету и смотри, нет – проваливай!

Я кинул в кепи военного образца монету, все так же продолжая стоять. Он посмотрел на меня уже более внимательно:

– Ты от меня что-то хочешь?

Ничего конкретного от него мне не нужно было, может быть, только выговориться. Или просто поговорить с человеком, в котором чувствовалась внутренняя сила, несмотря на его незавидное положение.

– Воевал? – я кивнул на шинель.

– Прошел всю Гражданскую и только один раз был легко ранен, зато на мексиканской границе получил с лихвой, – он похлопал ладонью по обрубку ноги. – Теперь приходится сидеть здесь и клянчить милостыню.

– А что, пенсии по инвалидности не получаешь?

– Ты как-то странно говоришь, парень. Слова какие-то ученые. Впрочем, какая разница! Государство за потерю ноги заплатило мне сто девяносто восемь долларов и выкинуло на помойку. Вот такая мне благодарность за восемь лет службы!

– А что на мексиканской границе делал?

– Бандитов ловил. С индейцами воевал. Почти три года. Мне есть что вспомнить!

При этих словах его глаза загорелись, лицо преобразилось, помолодело, и я вдруг понял, что этому обросшему щетиной с опухшим лицом мужчине никак не больше тридцати пяти лет. Рассказ о войне на мексиканской границе был для меня не интересен, а вот рейнджеры как род войск меня очень сильно заинтересовали. Из рассказа Джеймса Богарта, так назвал себя ветеран, я понял, что рейнджеры – это люди, не теряющие головы в опасных ситуациях, умеющие обращаться с оружием, а главное, знающие, что такое дисциплина.

«Собрать из таких бы парней команду…» – не успел я так подумать, как Джеймс возьми и скажи:

– Знаешь, парень, ты мне понравился. Хочешь, я тебя познакомлю с моими парнями. Мы воевали вместе в одной роте на мексиканской границе. Нас тут двенадцать человек. Своего рода братство по оружию. Ты, я вижу, чужой в этом городе, как и мы. Может быть, если найдем общий язык, мы сможем держаться вместе.

– Согласен.

Через несколько дней встреча состоялась. Пришло шестеро мужчин. Крепкие, сильные, неудовлетворенные своим нынешним положением, эти парни были готовы, а главное, способны на многое, лишь бы нашелся человек, сумевший повести их за собой. Наш разговор стал своего рода разведкой боем. Беседуя, мы одновременно прощупывали друг друга, пытаясь понять, кто чего стоит. Судя по тому, что мы договорились о новой встрече, я не разочаровал их, впрочем, как и они меня.

Банды, делившие город, представляли собой дикую, своенравную и жестокую вольницу, а границы их владений были расплывчатыми и неопределенными. Стоило только в пределах подобной границы появиться новому заведению, вроде лавки или бара, как тут же появлялись сборщики дани от соперничающих банд, после чего следовали выяснения отношений, начиная от мелких стычек, а иной раз доходя до настоящих войн, длящихся неделями, с баррикадами на улицах и перестрелками. На время подобных военных действий организовывались так называемые штабы, где заседали главари со своими подручными. Обычно штабы располагались в задних комнатах лавок или магазинов, владельцами которых часто являлись сами главари. Обычные проблемы главари банд, так делал и Мясник, разрешались в облюбованном кабаке, в кругу ближайших подручных. Было удивительно смотреть на простоту и безалаберность подобных сборищ, но потом я понял, что банда – просто сборище головорезов, управляемое сильной личностью. Точь-в-точь, как волчья стая под управлением вожака. Во время таких собраний Мясник не забывал поддерживать боевой дух бандитов, бросая в толпу воинственные лозунги, типа: «Пора бы дать по паре хороших пинков Ирландцу и Дикому Джиму Мортону!» – на что толпа бандитов в ответ ревела в пьяном азарте: «Мы их в бараний рог скрутим! Только скажи!»

Но это были только слова. Уже почти полтора года между бандой Мясника и его ближайшими соседями Ирландцем и Диким Джимом Мортоном не было серьезных конфликтов. Из подслушанных разговоров мне стало известно, что некоторые приближенные Мясника винят его в трусости, дескать, разжирел, сидя на одном месте, и теперь боится потерять то, что имеет, но мне казалось, что он не так прост, как кажется, и наверняка просто выжидает подходящего момента для удара. Обдумав все это, я решил создать ему этот момент, который затем должен был стать моей ступенькой наверх. Мой план был простым – убийство главаря одной из группировок, чтобы затем, когда начнутся схватки внутри банды за место главаря, можно будет оттягать кусок их территории, а чтобы их освоить и удержать, понадобятся новые люди. Мне подумалось, что в этом случае Мясник меня не должен забыть. Главари банд в то время еще не научились прятаться от всего мира в личных апартаментах, отделенные от всего мира пуленепробиваемыми стеклами и армиями телохранителей, поэтому вычислить их не представлялось сложной задачей. Единственный вопрос, который я сразу не мог решить: ставить Мясника в известность или нет о своем плане, но потом решил: не стоит. Как говорится, победителей не судят. Не откладывая, я начал собирать информацию об Ирландце Патрике Салливане. Главарь не сильно отличался от своих подчиненных. Не боялся крови, не чурался предательства и громко смеялся, забивая до смерти поверженного врага ногами. У Ирландца, как мне удалось узнать, был телохранитель – большой двухметровый жирный верзила по имени Кабан Донни. Насколько я мог судить по его манерам, из Кабана был такой же телохранитель, как из обычной свиньи.

«И визжать они будут одинаково, когда их будут резать», – подвел я итог профессионализму телохранителя главаря.

Как ни легко было наблюдать за передвижениями Ирландца, все это потребовало намного больше времени, если бы у меня к этому моменту не появился помощник. Джек Крыса. Он появился в моей жизни совершенно случайно, по непонятной прихоти судьбы. Большинство из посетителей кабака, где я работал вышибалой, пили, снимали шлюх, а затем исчезали в ночи, чтобы больше никогда не появиться, и лишь небольшая часть из них являлись своего рода завсегдатаями. Появлялись, если не каждый день, то пару раз в неделю обязательно. Одним из таких посетителей был Джек Крыса, невысокий тщедушный человечек с худым и бледным лицом, развлекавший посетителей тем, что за десять центов откусывал голову живой мыши, а за двадцать пять – крысе. Его представления, как и он сам, вызывали у меня только отвращение и брезгливость. Мне и в голову не приходило, что нас что-либо может связать вместе, не случись в один из вечеров происшествие, которое переплело наши судьбы самым странным образом. Трое загулявших мастеровых стали требовать от Джека, чтобы тот съел мышь, которой только что откусил голову, предлагая ему за это доллар. Когда тот наотрез отказался, двое из них схватили его за руки, а третий стал пихать трупик мыши ему в рот. Пьяным посетителям кабака представление понравилось, а мне – нет. Несколькими ударами деревянной дубинки я вбил свое неудовольствие в головы разошедшихся мастеровых. Толпа, лишенная спектакля, недовольно зашумела. Я думал, что Крыса, улучив момент, сбежит, но вместо этого тот стал пинать сапогами одного из сбитых с ног мастеровых.

Народ снова оживился, принявшись подбадривать его криками, но Крысе не пришлось долго торжествовать. Он был схвачен за шиворот одним из моих коллег и выброшен на улицу. Вслед за ним в темноту вылетела и троица пьяных мастеровых. Крысы потом долго не было, я уже подумал, что после этого случая его ноги здесь не будет, но через неделю он появился снова. Правда, теперь у него из-за голенища сапога торчала рукоять ножа, а в глазах появился странный блеск. Как оказалось, появившиеся в нем перемены этим не ограничились. Этой же ночью, возвращаясь с работы, я услышал чьи-то негромкие шаги за своей спиной и резко обернулся. За мной шел Крыса. После короткого и странного разговора с ним я понял, что он считает себя должником по отношению ко мне. После пары попыток объяснить ему, что он мне ничего не должен, я решил оставить все как есть. Единственное, что я для себя уяснил после пары разговоров с ним, так это то, что с головой у Джека далеко не все в порядке. Впрочем, решил я, это не мое дело: пусть живет, как считает нужным, но когда мне понадобилась помощь, первым делом он пришел мне на ум. Ведь доверить такое дело можно было не каждому. За исключением Крысы.

Этот маленький невзрачный человечек, к моему удивлению, оказался отличным агентом по наружной слежке. Правда, ему не хватало воображения, но зато он обладал цепкой памятью и был отличным исполнителем, выполняя мои инструкции четко и неукоснительно, вплоть до мельчайших деталей. Именно благодаря Крысе, я знал распорядок дня Ирландца и выбрал место нападения. Местом покушения должен был стать отдельный кабинет ресторана под названием «Последний приют», который главарь ирландской группировки регулярно посещал раз в неделю. Если судить по итогам наблюдений за две недели, Ирландец в течение двух-трех часов будет ужинать, в компании с кем-нибудь из ближайших подручных, а затем, ближе к полуночи закажет девочек. За ужином главарь обычно здорово надирался со своим собутыльником, что давало мне шанс убрать их быстро и без помех. Наконец, этот день настал. Проследив Ирландца, я с радостью узнал, что его собутыльником на этот раз будет Зуб Майкл, первый претендент на «трон» после смерти Ирландца. Отсюда можно было сделать приятный вывод: разборок в ирландской банде будет на порядок выше, а значит, войны банд может и не быть. Просто из-за внутренних разборок ирландцы могут и не собрать все силы воедино, чтобы дать отпор захватчикам.

Жирная свинья по имени Кабан Донни даже не смогла взвизгнуть, когда широкое лезвие ножа перерезало ему горло. Укладывать эту тушу на пол помог мне Джек Крыса, который увязался со мной. После двух попыток его отослать я решил, что дальше с ним спорить – только время терять, но при этом предупредил, что в кабинет к Ирландцу я пойду один.

– Остаешься здесь – сам разберусь, – тихо приказал я ему и, только дождавшись его кивка головой, откинул плотную штору и вошел в кабинет. Не знаю, за кого они меня приняли, но ни один, ни другой не выказали ни малейшей тревоги до того момента, пока нож не ушел почти по самую рукоятку в горло Зуба, только тогда стул Ирландца отлетел в сторону, а сам он кинулся на меня, схватив со стола нож. Но он понятия не имел, что такое ножевой бой, и поэтому результат схватки был предрешен заранее. Не успел я шагнуть к выходу, как в проеме двери появилась фигура Крысы. Тот молча оглядел кабинет, после шагнул к трупу Ирландца.

– Куда ты лезешь, урод! – зашипел я на него. – Нам уходить надо!

– Уходи, Джон.

Был субботний вечер, и ресторан был полон, поэтому в любой момент могли появиться люди, и тогда… Мне нужно было прямо сейчас принимать решение. Убить Крысу или…

Несколько секунд колебался, а потом решил: будь, что будет.

– Жду тебя у черного хода.

Он появился с объемистой сумкой в руках. Где он ее взял, я не стал спрашивать, только бросил злой и недовольный взгляд на Крысу, после чего развернулся и шагнул в темноту узкой и грязной улочки.

Когда наемный экипаж скрылся за углом, мы обошли дом, где на втором этаже жил Мясник, и зашли с черного хода. Дверь никогда не запиралась, но за ней незваного гостя ждал сюрприз в виде парочки головорезов, но мы были как бы свои, поэтому нас пустили без лишних вопросов. Не успели мы подняться до середины лестницы, как Джек Крыса схватил меня за руку и остановил. Я вопросительно посмотрел на него, и он, без всякого предисловия, вдруг сказал, что лежит у него в кофре. Будничным, спокойным тоном. Я замер, глядя ему в глаза. Они были пусты и холодны. Его сумасшествие явно прогрессировало. Если до этого я был просто напряжен, то сейчас мои нервы натянулись до предела. Теперь я просто не мог себе позволить идти ему за мной.

– Иди вперед, Крыса. Я за тобой.

Кабинет Мясника отражал суть своего хозяина. Набор тяжеловесной, украшенной грубою резьбою мебели: письменный стол, массивное бюро, буфет и два стула. Не успел я перешагнуть порог, как меня встретили два взгляда. Мясника – настороженно-любопытный и Быка Сэма, стоявшего у кресла хозяина, – цепко-внимательный.

– Чего надо? – грубо поинтересовался хозяин кабинета.

Откинувшись на спинку стула и положив руки на край стола, он неожиданно напомнил мне гориллу, своей широкой грудью и длинными мускулистыми руками, поросшими черным жестким волосом. Отвечать на его вопрос я не стал, а вместо этого сказал:

– Крыса, достань.

Тот, шагнув вперед, поставил свой кофр на стол, затем его открыл и достал из него человеческую голову. Он сделал это так же равнодушно, как доставал изо рта откусанные мышиные или крысиные головы, без малейшего намека на отвращение или брезгливость. Что Бык, что Мясник, не веря своим глазам, ошарашенно уставились на голову Ирландца, которую держал за волосы Джек. Это длилось несколько секунд, пока не прошел шок при виде страшного подарка. Первым нарушил тишину Бык Сэм:

– Кто еще в кофре, кроме Ирландца?

Я бросил взгляд на Крысу. Тот понял мой взгляд правильно и, аккуратно опустив голову в кофр, ответил:

– Зуб Майкл. Голова Кабана Донни не влезла.

Я в очередной раз поразился холодному равнодушию в его голосе. Сэм тоже особого волнения по поводу отрезанных голов не показывал, зато у Мясника был такой вид, словно его сейчас удар хватит. Он еще какое-то время переводил взгляд с кофра на нас, а затем резко вскочил, да так, что тяжелый стул отлетел к стене.