Текст книги "Хочешь выжить – стреляй первым"

– Ну что, так никто ничего не слышал? Как такое могло произойти, парни?! Ведь следующим может оказаться любой из нас!

Тут Меняла как-то нехорошо оживился, заерзал на кресле, тем самым привлек внимание Сержанта:

– Ты что-то хочешь сказать, Меняла?!

– Хочу! Если я правильно понял тебя, Сержант, убийцы могут продолжить свое черное дело?

Тот, не понимая, что за мысли зашевелились в голове у Менялы, осторожно сказал:

– Может и такое случиться.

– Вот-вот! Где трое, там и четверо, – он слегка развернулся в своем кресле к стоящим у стен людям. – Не правда ли, парни?!

– А что?! Вполне! Может, эти убийцы всех приговорили! – вразнобой и довольно вяло ответило ему несколько голосов, и те в основном принадлежали его людям.

После чего Меняла снова повернулся к Сержанту и изрек с глубокомысленным видом:

– Нужна осторожность!

Все молча ждали продолжения, но тот, высказавшись, замолчал. Причем вид у него был… я бы определил его, как довольный, хотя с чего ему быть таким? Пока я пытался сообразить, что может крыться за резкой переменой настроения, Сержант понял, что Меняла больше говорить не будет, снова встал, тем самым подчеркивая важность того, что собирался сказать.

– Теперь мы поговорим о территориях, оставшихся без хозяев. Они не могут долго оставаться без крепкой руки, поэтому ты, Коннорс, будешь пока присматривать за землей Гризли. Тонтон, на тебе хозяйство Щеголя. Землей Малыша займусь я. Но сразу предупреждаю, парни, это все временно, пока не найдем достойную замену.

Обойдя Менялу, Сержант подчеркнул этим, что больше не доверяет ему. Это поняли все, даже тупоголовые громилы-телохранители. Меняла ничего не сказал в ответ, но по нему было видно, что он вне себя от ярости. По лицу Тонтона ничего нельзя было прочитать, зато Коннорс не скрывал своей радости:

– Все будет сделано как надо, босс!

– Теперь мне хотелось бы знать, почему не приехал Том Меррик?

Голос Сержанта был громким и требовательным. Это уже спрашивал признанный всеми главарь банды у своих подчиненных. Ответить должен был Коннорс, так как они с Томом были в приятельских отношениях. Я угадал.

– Меррик пьян как сапожник, – ответил Коннорс. – Хорошо, если к обеду протрезвеет.

– Ладно. С ним я сам разберусь. На этом закончим. С богом, парни!

Когда все ушли, оставив после себя стойкий запах табака и пота, я сразу рухнул в одно из освободившихся кресел, выжатый до предела. Несколько минут так сидел, почти физически ощущая, как из меня выходит напряжение, словно освобождая виток за витком сжатую во мне пружину и только почувствовав себя в норме, встал, поправил револьверы во внутренних карманах сюртука, а затем посмотрел на Сержанта. Тот сидел, поставив локти на стол и прикрыв глаза руками. Почувствовав мой взгляд, поднял голову. Лицо бледное, осунувшееся, усталое.

– Ну, как ты, Джек?

– Как и ты, – я слабо усмехнулся. – Постепенно привыкаю к мысли, что мы все же вышли из этой переделки живыми.

– Ха! Хорошо сказано! Что ты скажешь насчет Менялы?

– Знаешь, Сэм, до меня только сейчас дошло, что хотел сказать Меняла, говоря про убийц. Ты здесь говорил, что следующий может быть любой из нас, вот он и хочет, под видом их, убрать меня и тебя. Ему сейчас терять нечего. Убить нас – это его последний шанс выжить.

– Хм. Может, и так. Так что будь осторожней, Джек. Мы не так крепко стоим на ногах, что бы ты там себе ни думал, – я бросил на него вопросительный взгляд. – Помимо Менялы остались помощники и доверенные люди Гризли, Щеголя и Малыша, каждый из которых имел свою, причем неплохую, долю в доходах. Сейчас им придется расстаться со своими кормушками, а среди них есть парни, которые за лишний доллар готовы своей мамашей торговать. Так что соображай…

Живя в среде, где человек редко доживал до положенного ему срока, я старался быть всегда готовым к опасности. Слишком много было кругом недовольных и врагов, а особенно сейчас, когда шла смена власти, и все же я никак не ожидал, что предупреждение Сержанта получит подтверждение уже сегодня, среди бела дня, на глазах нескольких десятков людей.

После обеда я приехал в порт, чтобы дальше вникать в свою работу. По большому счету она пока заключалась в разговорах с людьми, через которых я пытался понять, что собой представляет теневая экономика порта и пути переброски контрабанды. Одновременно пытался разобраться в специфике работы самого порта: кто и чем занимается? Начиная от портового начальства и кончая охраной. От полученных знаний, щедро пересыпанных специфическими и морскими терминами, у меня временами начинала пухнуть голова, после чего я нередко задавался вопросом: а оно мне надо? Но потакать собственным слабостям было не в моих привычках, поэтому я снова принимался за дело. Вот и сейчас, идя вдоль причалов в свой офис, я пытался думать о делах, но люди вокруг меня суетились, шумели, ругались, никак не давая мне сосредоточиться на своих мыслях. Именно поэтому я обратил внимание на грузовую фуру, стоящую рядом с горой мешков. Извозчик дремал, сидя на козлах. Ее неподвижность резко выделялись на фоне всеобщей суеты, словно черное пятно на белом фоне.

«Странно, я-то думал, что девиз американцев «время – деньги», а эти чуть ли не спят на ходу. И куда хозяин смотрит?» – но только начал отводить взгляд от повозки, как край глаза зацепил резкое, а от этого неестественное, пробуждение до сих пор спавшего возчика. Вместо того чтобы потягиваться и зевать во весь рот, возница вдруг резко хлопнул ладонью по деревянному борту, после чего зашарил руками под сиденьем. Пока я пытался понять, что это все значит, на меня уже смотрели три ствола. Два выглядывали из-под полотняного борта фуры, а из третьего ружья в меня целился извозчик. Они все правильно рассчитали. Днем, в месте, где кругом народ, я никак не мог ожидать нападения. Вот только они немного… поспешили.

Стволы винтовок расцвели вспышками. Сначала что-то тупое ударило в области живота, словно кулак двинул под ребра, потом обожгло бок. Боль избавила меня от столбняка и придала прыти. Прыгнул, пытаясь в перекате достичь двух сломанных ящиков, лежащих в пяти шагах от меня, но резкая вспышка боли в боку сломала мою комбинацию, заставив распластаться на земле, корчась от боли. Отгородив свое сознание от боли, я кое-как дополз до обломков. Они меня скрыли, но не настолько, чтобы стать настоящим укрытием. Убийцы, поняв, что их выстрелы оказались не смертельными, открыли по мне бешеную стрельбу. Пули роем свистели у головы, дробя в щепки дерево ящиков. Единственное что меня спасало, это была пороховая дымка, закрывавшая им обзор.

«Суки! Достали! – вжимаясь в землю, я одновременно судорожно пытался вытащить из внутреннего кармана сюртука зацепившийся за что-то револьвер. – Меняла, гад! Найду – живым в землю зарою!»

Осторожно приподняв голову, я вдруг увидел, как под прикрытием выстрелов ко мне сбоку подкрадывался возница.

«Неужели конец?» – мелькнула мысль, и я из последних сил рванул из кармана револьвер, как вдруг откуда-то из-за моей спины ударил револьверный выстрел. Пуля просвистела у головы готовящегося выстрелить в меня бандита, заставив того невольно пригнуться и тем самым подарить мне несколько секунд, которыми я не преминул воспользоваться. Выбросив руку с револьвером в направлении убийцы, я выстрелил. Пуля ударила бандита в грудь. Наемник отшатнулся назад, хрипло крикнул: «Уходим!» – развернулся, сделал шаг, за ним другой, пошатнулся, сделал взмах руками, словно пытался удержать равновесие, после чего рухнул ничком на землю. Бандиты, сидевшие в фуре, перемахнув через борт, в одно мгновение исчезли среди нагромождений из ящиков, кулей и штабелей из досок.

Схватившись за ящик, я приподнялся, затем сел. Вокруг меня осторожно, с опаской, стала собираться толпа, при этом люди, видя в моей руке револьвер, держались на расстоянии. При попытке встать земля неожиданно подо мной качнулась, и мне пришлось сесть снова. На брусчатке с проросшей травой, где я только что лежал, остались размазанные кровавые потеки. Нащупав, зажал рану, после чего поднял глаза на толпу, окружившую меня. Докеры, матросы, портовые чиновники, рабочие из доков, несколько конторских служащих.

– Эй, мистер, что случилось? Вы ранены? – этот вопрос мне задал седоусый мужчина, похожий на рабочего из корабельных доков.

– А что не видно? – огрызнулся я. – Может, кто-нибудь поможет мне?

– Сейчас, мистер, сейчас! Обопритесь на меня. Осторожно, вот сюда! Присядьте здесь. И уберите, пожалуйста, револьвер.

Я присел на тюк, сморщившись от боли. В этот момент рабочий, помогавший мне, придержал меня рукой за грудь. Меня словно током ударило, даже ойкнул от неожиданности.

– Вы что, в грудь ранены? – удивился мастеровой. – А крови вроде нет.

Осторожно коснувшись места удара, нащупал лежащие в жилетном кармане серебряные часы – луковицу. Они были разбиты вдребезги. Я криво усмехнулся:

– Вот уж действительно… повезло, так повезло.

Поднял голову. Толпа стала плотнее и гуще.

– Врача хоть догадались позвать? – этот вопрос я задал не кому-то лично, а всем. – Или вы тут собрались пари заключать, сколько времени я продержусь, пока не протяну ноги.

В толпе раздался смех. В следующий миг народ подался в разные стороны, пропустив трех человек. Один из троих был врач, который занялся моей раной. Двое других были моими работниками. Один из них конторский служащий, которого я нанял два дня назад для работы с бумагами в офисе, а второй был бандитом, исполняющим обязанности моего телохранителя и охранника в офисе. Его мне порекомендовал Сержант. Как видно не зря. Ведь это он, поддержав огнем, спас мне жизнь.

– Спасибо, Карл! А теперь займись типом, которого я подстрелил. Ты меня понял?

В ответ он только покачал головой:

– Мертв. Врач его осмотрел первым.

Я сделал все что мог. Откинувшись, закрыл глаза и сразу провалился во тьму беспамятства. Через восемь часов, после того как из меня вынули пулю, меня навестил Сержант.

– Ну, как ты?

– Пока живой. Спасибо за Карла. Он неплохо показал себя.

– У меня плохих парней нет.

– Кто на меня напал?

– Пока не знаю. Но, похоже, с подачи Менялы. Сам он исчез. Его нет ни дома, ни у любовницы, ни в одном из мест, где он обычно бывает. За ним должны были следить, но от моего человека пока нет вестей.

– Вот даже как.

– Ладно, я пошел. Новости будут, сообщу.

Спустя неделю после выхода из больницы меня вызвал к себе Сержант. Не успел я войти к нему, как он без всяких предисловий сообщил новость:

– Меняла в «Креморне».

– Где это? – не менее лаконично спросил его я.

– Этот гадюшник находится на Тридцать второй улице, чуть западнее Шестой авеню.

– Кто с ним?

– Из тех, кого узнали, Длинный Ричард и Зеленщик Джим. Помимо них за столом еще пара человек, но кто они, неизвестно. В баре, напротив кабака, сидят четыре моих человека во главе с Быком.

– Еду.

Войдя с улицы в «Креморн», мы сразу наткнулись на барную стойку, покрытую красивой резьбой, за которой стоял огромный, несколько напыщенный человек с огромными, как у моржа, усами и роскошной бородой. Ему хватило одного взгляда, чтобы сообразить, что эти парни пришли сюда не за виски и девочками, после чего он отвел глаза в сторону и сделал вид, что его вообще не существует. Обойдя стойку, мы вошли в большой зал, ярко украшенный картинами и статуями, привлекавшими внимание не столько своей художественной ценностью, сколько обнаженностью моделей; в нем за столами сидели и пили под музыку мужчины и женщины. Пробежав глазами по сидевшим за столиками людям, я почти сразу заметил Менялу, сидевшего в глубине зала в компании своих дружков. Посетители, при виде решительно шагающей группы людей с руками, засунутыми в оттопыренные карманы, сразу прятали взгляды в стаканах с виски. Пьяный шум в зале постепенно стал стихать. Когда до столика оставалось три шага, Меняла наконец заметил нас. Он был прилично пьян, но не до такой степени, чтобы не понять, что сейчас должно произойти. Кровь отлила от его лица, глаза забегали. Он явно был не готов к подобной встрече, зато один из собутыльников, коренастый парень с жестким лицом, сидевший по правую руку от Менялы, продемонстрировал нам свою реакцию, резко вскочив на ноги. Я даже не понял, что он хотел сделать: убежать или схватиться за оружие, как из-за моей спины прогремели два выстрела. Вместе с серым облачком в воздухе поплыл резкий запах пороха. Бандит, схватившись за грудь, где на белом фоне его рубашки быстро расплывалось кровавое пятно, отпрянул назад, но, наткнувшись на стул, зацепился и упал вместе с ним на пол. Меняла Дик, до этого тупо пялящий на меня глаза, вздрогнул и словно очнулся.

– Джон, тебе чего?!

«Похоже, он еще и обкуренный. Все никак в себя не придет».

Вместо ответа я вытащил из-за пояса револьвер, взвел курок и стал медленно поднимать оружие, в ожидании его ответной реакции. Некоторое время он продолжал сидеть и смотреть на меня мутными и красными глазами, пока ствол не стал на уровень его лба. Только тут его прорвало:

– Это не я! Мне надо поговорить с Сержантом! Я все ему объясню!

– Если это все, что ты хотел сказать…

Последняя надежда, искоркой тлевшая в подлой и грязной душе Менялы, затухла. В глазах вспыхнула ненависть, а рука метнулась под полу сюртука.

– Гореть тебе в аду, сучий выкормыш!!

– Только после тебя! – и чтобы не прослыть человеком, дающим пустые обещания, выстрелил ему в голову.

Конечно, убить отступника мог Бык или Сиплый, но, вступив в банду, я должен подчиняться обычаям уголовного мира. Один из них гласил: «Кровь за кровь». Меняла покушался на мою жизнь, значит, в свою очередь, я должен был сам его убить.

Глава 6

Никогда не думал, что существует столько разновидностей портовых воров. В самом низу воровской иерархии стояли «бродяги» и «грузчики». «Бродяги», по ночам бесшумно шныряли между рядами судов в порту, после чего забирались на нос и прислушивались к храпу капитана или его помощника. Услышав храп, «бродяга» спускался в капитанскую каюту, хватал одежду вместе с часами, деньгами, подтяжками, сапогами и всем прочим, а затем потихоньку убирался прочь. «Грузчики» имеют просторные брезентовые куртки с широким рубцом внизу, вроде большого кругового кармана, куда прячут украденный товар. Выше их стоят «перевозчики». Это не мелкое жулье, как грузчики; их дело переправлять на сушу более громоздкие кипы товара. Они продают матросам бакалею и прочие товары, для прикрытия своего истинного ремесла, а также для того, чтобы попадать на корабль беспрепятственно. На самом верху стоит особая порода воров. Закидывая на борт крюк, они забираются на корабль, глушат, а случается, что и убивают, вахтенных матросов, после чего грабят содержимое трюмов, перекидывая товар в лодки.

* * *

В первое же воскресенье, после того, как меня выписали из больницы св. Агнессы, я отправился в приют, где жила Луиза Доббинс, а чтобы не терять впустую время в поисках этого заведения, нанял наемный кэб. Минут двадцать мы колесили по городу, пока не попали в лабиринт узких и грязных улиц, одна из которых вскоре привела нас к цели. Двухэтажный дом с фальшивыми колоннами, стоявшими по бокам от парадного входа, стоял в окружении таких же, как и он, унылых старых зданий. Открыв тяжелую дверь с большим бронзовым кольцом, я вошел в фойе. Несмотря на теплый летний день, здесь был сумрачно и прохладно. Не успел осмотреться, как ко мне подошла молоденькая девушка в сером платье. Ее волосы были убраны под косынку такого же мышиного цвета. Судя по ее дежурной улыбке, именно она занималась приемом посетителей.

«Совсем молоденькая. Наверно, воспитанница старших классов. Только почему она такая холодная и отстраненная?»

– Что вам угодно, сэр?

Когда я объяснил ей, кого ищу, она позвонила в маленький бронзовый колокольчик, стоявший на тумбочке, рядом с Библией. Несколько минут спустя к нам подошла еще одна девушка-девочка в таком же мышином наряде. Услышав имя и фамилию, она, не сказав ни слова, ушла. В ожидании я стал рассматривать литографии на божественные темы, развешанные на стенах. Между ними висели надписи – лозунги, подобные этим: «Любите друг друга», «Бог помнит и о самом малом из своих созданий». Прошло минут двадцать, пока из-за угла коридора не появилась худенькая фигурка девочки, которую вела за руку служительница. Я невольно напрягся при появлении ребенка. По дороге сюда я попытался напрячь свою память, но так ничего и не нашел, но стоило мне только бросить на нее взгляд, как сразу ее узнал. Увидев перед собой хорошо одетого мужчину, она испуганно застыла, еще не понимая, кто к ней пришел, но только стоило меня узнать, она рванулась ко мне, словно маленькая птичка, выпущенная на свободу. Служительница ничего не стала у меня уточнять, а просто развернулась и ушла. Девочка, со всего размаха уткнувшись лицом мне в сюртук, горько заплакала. Неожиданное проявление столь резких эмоций от ребенка, который до этой секунды был в моем сознании абстрактной фигурой, заставило меня замереть в напряжении. Не имея опыта, не зная, что говорить и делать в таких делах, я только осмелился положить одну руку ей на плечо, а другой осторожно погладить ее по голове. Постепенно всхлипы становились реже, среди них уже можно было различать слова:

– Пришел… папочка умер… Джон… ты один у меня… Как мне было плохо…

Выбрав момент, когда она, всхлипнув очередной раз, замолчала, сказал заранее заготовленную фразу:

– Очень рад тебя видеть, маленькая леди.

По инерции она еще пару раз всхлипнула, потом замерла на секунду, вдруг резко оторвавшись от меня, отступила на шаг и, резко вскинув головку, стала вглядываться в мое лицо.

– Ты… ты… говоришь, Джон? Ты одет… так хорошо, – в ее голосе сквозили испуг и неуверенность. – И все-таки… это ты.

Только тут я рассмотрел ее личико. Жестокий удар кастета с острыми шипами не только сломал нос девочке, он нанес глубокую рану, которую местные костоправы, даже не удосужились хорошо зашить. Кривой и безобразный шрам шел от переносицы до верхней губы, разом перечеркивая миловидность и детское очарование. Хотя я постарался скрыть свое внимание к этому страшному украшению, но не успел отвести взгляд, как ее большие карие глаза снова заполнились слезами. С трудом, сдерживая слезы, она тихо спросила:

– Я уродина, Джон? На всю жизнь? Да? – В голосе было столько недетской боли, что у меня перехватило дыхание, словно неожиданно получил удар в солнечное сплетение.

Пока я собирался с духом, девочка по-детски закрыла шрам ладошками, готовая снова зарыдать. Этого я допустить не мог.

– Нет, маленькая. Нет. Для меня ты всегда будешь красивой маленькой леди, – поспешил я ее успокоить.

– Джон, ты так говоришь, потому что любишь меня, а девочки не хотят со мной дружить, только дразнятся и обзываются. У меня ни одной подружки нет.

– Послушай, малышка, я же приехал…

– Джон, Джон, а как ты стал говорить? И ты какой-то не такой… Ой, Джон, как ты красиво одет! Какие у тебя красивые пуговицы! – с детской непосредственностью она перескакивала с одной темы к другой. – Цепочка на самом деле золотая? А как ты меня нашел?!

Еще минуту назад ее глаза были полны горя, теперь снова стали живыми и любопытными, а голосок звенел веселым колокольчиком.

– Послушай, маленькая, ты меня совсем засыпала вопросами. Я тебе на все отвечу, только сначала задам один вопрос тебе.

– Только один?! – при этом она лукаво улыбнулась. – Неужели тебе неинтересно, как я тут живу?

В этот момент мне показалось, что сквозь черты маленькой девочки проступили черты юной женщины. Я улыбнулся ей в ответ.

– Ой, Джон, какой ты хороший! – она радостно всплеснула ладошками. – Я так рада, что ты приехал! Так какой вопрос? Джон, говори быстрее!

– Маленькая, тебе тут нравится?

На ее лицо словно тень набежала. Взгляд опустился в пол, маленькие губки плотно сжались. Нетрудно было догадаться, что ее предупредили, как отвечать, когда зададут подобный вопрос.

– Тебе по-честному, Джон? – голос ее стал опять тихим и глухим.

– Мы с тобой друзья, Луиза, не правда ли? Если это так, то мы ничего не должны скрывать друг от друга, – я говорил это спокойно, но нехорошие предчувствия уже охватили меня.

– Мне здесь плохо, Джон. Очень плохо, – это было сказано так тихо, что я едва расслышал.

Я испугался, что она снова расплачется и попросит, чтобы я забрал ее отсюда. Подобный вариант мне приходил в голову, но только как исключительный, когда не будет другого выхода. Но она молчала. Я почувствовал облегчение и одновременно злость. На нее. Она только что, сама не сознавая этого, переложила на мои плечи принятие решения. С одной стороны, я был наслышан о жестоких нравах подобных приютов и не сомневался в ее словах, а с другой стороны – в мой образ жизни никак не вписывалась маленькая девочка.

«Мать твою! Да я понятия не имею, как обращаться с детьми! Ее же, наверное, надо кормить по распорядку, спать укладывать вовремя, а я… – Мысли заметались, как стая испуганных птиц, но моя растерянность продолжалась недолго, с минуту. – Черт возьми! Чем я только думаю! Да она несколько дней побудет со мной, пока не удастся устроить ее в нормальное место. Ты же не забыл, парень, что именно эта девочка спасла тебе жизнь». – Подобным доводом я пытался оправдать решение, к которому уже подошел, но все еще никак не мог окончательно решиться.

– Все плохое уже позади, малышка. Я забираю тебя отсюда.

– Ой! Я не верю! – ее личико осветилось таким счастьем, что на какое-то мгновение стало прекрасным, несмотря на уродливый шрам. – Это правда, Джон?! Правда?!

– Правда. Иди, собирайся, малышка.

– Джон, я быстро, – она, крутнувшись на месте, уже сорвалась на бег, как неожиданно резко затормозила и снова развернулась в мою сторону. – Джон, ты же не уйдешь? Не бросишь меня здесь, правда?

– Клянусь тебе в этом, маленькая леди! – я говорил бодро и весело, а самого душила злость на подонков, которые могли плохо обращаться с этой милой девочкой. – Кстати, кого тут надо поблагодарить за заботу о тебе?

Она замялась, не зная, что сказать. Врать ей не хотелось.

– Может, твою воспитательницу?

– Нет. Она… плохая! – при этом она прикрыла ладошкой рот и чисто рефлексивно оглянулась по сторонам. – И ее муж. Мистер Твин. Он наказывает нас.

– Наказывает? За что?

– За плохое поведение. Мы ничего плохого не делаем, а он все равно нас бьет розгами. Говорит, что делает так исключительно в воспитательных целях.

– Хорошо, маленькая. Теперь еще один вопрос: наверное, мне надо подписать какие-нибудь бумаги, чтобы тебя забрать?

– Управляет нашим приютом миссис Агнесса Фридман.

– Будешь ждать меня у кабинета миссис Фридман. Договорились?

– Обязательно, Джон! – это она выкрикнула уже на бегу.

Выждав минуту, я отправился за ней следом. Мимо меня прошла группа девочек, одетых во все серое, а оттого смахивающих на маленьких мышек, во главе с сухопарой особой в лиловом платье. Лицо у воспитательницы было довольно приятным, но все портили брезгливо поджатые губы и надменно вздернутый подбородок. Весь ее вид говорил миру о том, какую тяжелую ношу она взвалила на свои хрупкие плечи, пока другие словно мотыльки порхают по жизни. Похоже, она была из тех людей, чей девиз звучит так: «Я страдаю за вас, люди!» Не люблю таких людей и не обратился бы к ней, но никого другого просто не было. Остановившись, я вежливо кивнул, прикоснувшись рукой к полям шляпы, после чего спросил:

– Извините меня, мисс, но вы не могли бы мне подсказать, где можно найти мистера Твина.

Она обежала меня строгим взглядом, после чего, решив, что я все-таки достоин ее внимания, сказала:

– В конце коридора. Дверь с медной ручкой, в форме головы льва.

Я ожидал увидеть дюжего мужика со злобной физиономией, а в кабинете оказался полный мужчина в хорошо сшитом сюртуке, что-то увлеченно пишущий. Не успел я перешагнуть порог, как он резко поднял голову. Если бы не нос в красных прожилках, играть бы ему роль отца благородного семейства в дешевых спектаклях. Грива седых волос, правильные черты лица, четко очерченный подбородок, вот только глаза были под стать носу – мутные и невыразительные.

– Что вам угодно?!. – он успел сказать членораздельно только начало фразы, как в следующую секунду его лицо с противным хрустом врезалось в столешницу. – А-а-у-у!!

Пока он жалобно выл, размазывая по лицу кровь и чернила, я обошел массивный стол и остановился в двух шагах. При моем приближении тот лихорадочными движениями попытался отодвинуть массивное кресло и вскочить, но резкий удар ноги опрокинул кресло вместе с его хозяином, отправив воспитателя в дальний угол. Новый вопль не успел набрать обороты, как сразу стих, стоило мне подойти к нему. Он вжался в угол, закрыл голову руками, шмыгая носом и тихонько подвывая. Размахнувшись, я расчетливо ударил его ногой по ребрам. Тот охнул, содрогнувшись всем телом, и неожиданно для меня заплакал:

– У-у-у! Не надо… больше. Я боюсь… боли. У-у-у! Пожалуйста, сэр!

Следующий удар ногой пришелся по рукам Твина, прижатым к лицу. Хозяин кабинета взвыл от вспышки острый боли в сломанном носу, после чего попытался отвернуться от меня к стенке, но вместо этого сполз на пол, сжавшись в комок и трясясь всем телом.

– Ты знаешь, почему я тебя бью?

– Не-е-т, сэ-эр, – гнусавил Твин, растягивая слова.

– В воспитательных целях. Согласно твоей исключительной методике.

– Спа-сибо, сэ-э-эр.

– Будем считать, что ты урок усвоил. Я здесь буду еще некоторое время. Если ты попадешься мне на глаза – добавлю еще. Все понял?

– Да-да, сэр. Все-все понял, сэр, – в его голосе чувствовалась такая угодливость и раболепие, что мне стало противно, будто я только что вступил ботинком в кучу дерьма. – Спасибо за урок, сэр!

Не успел я выйти, как из-за угла вылетела Луиза. Не глядя на меня, она хотела обогнуть меня словно препятствие, но я успел схватить ее за руку. Она выглядела расстроенной, испуганной и злой одновременно.

– Ой! Отпусти… Джон! А я… – она не договорила, как послышался тяжелый топот ног и из-за угла быстрым шагом вышла служительница с лицом, более подходящим суровому фельдфебелю, чем женщине. Глаза ее зло сверкали.

– Вот ты где, негодница! Как ты посмела!

– В чем дело, миссис? – холодно спросил я ее.

Она обожгла меня злым взглядом, потом медленно процедила:

– Кто вы такой, мистер? И что…

– Луиза, кто это? – я бесцеремонно перебил служительницу.

– Джон, это миссис Твин. Джон, я ничего не делала, только сказала, что ухожу и хочу забрать свои вещи. А она как закричит, как затопает ногами…

– Молчать, мерзавка! Она еще смеет врать тут!

Я заметил, что во время нашего разговора то дети, то взрослые, привлеченные громкими голосами, появлялись, кто из-за угла, кто выглядывал из дверей, но, увидев крепко сбитую фигуру миссис Твин, сразу прятались обратно.

– Луиза, иди, собирай свои вещи, а я пока поговорю с этой… миссис Твин. Встретимся у кабинета миссис Фридман, минут через… десять. Все, беги, маленькая!

– Стоять, Луиза Доббинс!! Ты не смеешь идти без разрешения своей воспитательницы! Сейчас же иди к мистеру Твину!

Девочка вздрогнула, будто ее кнутом хлестнули. Плечи поникли, а в глазах застыли слезы и страдание. Тут я уже не выдержал:

– Луиза, иди, собирай вещи, а вместо тебя к мистеру Твину пойдет эта женщина!

– Вы что себе…

Не успела мадам фельдфебель договорить, как ее физиономия оказалась впечатана в дверь кабинета своего мужа, затем я повернул ручку и с силой втолкнул ее внутрь. Сделав шаг вслед за ней, остановился на пороге и оглянулся на замершую девочку. У нее были такие большие изумленные глаза и широко открытый рот, что я не смог сдержать улыбку, несмотря на ситуацию.

– Иди! – повторил я еще раз.

Затем перешагнул через порог и захлопнул за собой дверь. У стены стояла бледная, как смерть, миссис Твин с отвисшей челюстью. Одной рукой она зажимала свой разбитый нос, а другая была протянута в сторону мужа. Я усмехнулся при виде этой картины.

– Что, дуреха, мужа своего не узнаешь?

Если говорить честно, то сидевшего в кресле мужчину я тоже не сразу узнал. Твин вставил в нос бумажные фитили, и перемазанная кровью и чернилами физиономия, начавшая опухать, окончательно превратила его лицо в страшную морду чудовища.

– Он… он…

– Он это. Он, – подтвердил я ее догадку. – Это я приложил руку… к его воспитанию. А теперь, мегера, пришла твоя очередь.

Хозяин кабинета, до этого пребывавший в шоке от неожиданного появления своей супруги с разбитым носом, как только услышал мои слова, попытался спрятаться под столом, но получалось это у него плохо, так как, в страхе и спешке, он забыл отодвинуть тяжелое кресло. Пока я с интересом наблюдал за телодвижениями Твина, его супруга пришла в себя и бросилась на меня. Легко уйдя от ее широкого замаха, я ударил ее кулаком в солнечное сплетение с такой силой, что удар не только согнул ее пополам, но и отбросил к стене. Быстрый шаг вперед и новый удар, в печень. Она, как подрубленная, рухнула на пол и теперь лежала в позе человеческого зародыша с широко раскрытым ртом и белыми от съедающей ее боли глазами. Я повернулся к ее мужу. Тот сумел спрятаться только наполовину и теперь остановившимся взглядом смотрел на свою супругу, лежавшую на полу.

– Эй, Твин!

Он с трудом, плохо понимая, что от него хотят, повернул ко мне свое изуродованное лицо.

– Передай своей жене, что когда я приду сюда в следующий раз и услышу хоть одну жалобу, то больше жалеть вас не буду. Ты все хорошо понял?

Некоторое время он тупо пялился на меня, пока до него дошел смысл слов.

– Не будете… жалеть? Вы хотите сказать, что сейчас… не сильно били?

– Дурак дураком, а соображаешь! – с этими словами я толкнул дверь и вышел.

Директор приюта являла собой крайне худосочную особу, напоминая своей фигурой стиральную доску. Ее умные и злые глаза некоторое время внимательно изучали меня после изложения моей просьбы, после чего последовал отказ, и только после того как я начал во второй раз повторять свои доводы, меня вдруг неожиданно осенило. Достал бумажку в двадцать долларов и положил на стол перед ней. Она посмотрела на банкноту, потом на меня, после чего замерла, выжидающе глядя на меня, но мне уже ясно, какой здесь разыгрывается спектакль, поэтому подыграть было несложно.

– Думаю, приют не откажется взять эти деньги на нужды бедных сироток.

Улыбка тронула ее маленький, почти безгубый рот:

– Приют весьма нуждается в благотворительности. Если бы вы знали, сколько всего нашим маленьким девочкам не хватает.

Я достал еще одну двадцатидолларовую банкноту и положил рядом с первой, после чего пристально посмотрел ей в глаза.

«Больше не получишь, старая вешалка!»