Текст книги "Мятежный лорд"

Злосчастный коротышка явился тем же вечером.

– Слугу вашего лорда арестовали, – довольным голосом провозгласил он. – Тито повздорил с офицером, ранил его, и теперь лорд выручает слугу из тюрьмы.

– И что? – Алджернон ничего особенного в поступке слуги не видел: мало ли вздорных итальяшек ссорятся на улицах Равенны, особенно в поздний час.

– Слугу выпустят, а лорд уедет отсюда. Его синьора тоже вынуждена уехать. Не находите совпадений? – он ухмыльнулся. – А уж пишет ваш лорд совсем странное произведение. «Каин!» – он перекрестился. – Боже, упаси нас от такого поэта!

Начало лета не предвещало ничего хорошего. Алджернон проводил ненавистного гостя и вернулся к собственным размышлениям. В Равенне ничто не предвещало неожиданных поворотов судьбы. Карбонарии затихли. На их место потихоньку заступали греки в попытках завоевать свободу своей стране. Байрон? Его положение, одновременно такое шаткое и ничем непоколебимое, оставалось устойчивым. Именно таковым – устойчиво-шатким.

– Никто не принимает его всерьез, – размышлял Алджернон. – Он преклоняется перед Вальтером Скоттом. Надо бы почитать этого шотландца. К чему такая жаркая переписка, такая пылкая любовь? Раздобыть бы книжек, но в нынешней ситуации сие дело непростое! Я раздобыл кое-какие стихотворения самого Байрона. Интересно, он написал в день своего рождения – в конце января – следующие строчки:

 
Дорогой жизни, грязной и невзрачной,
До тридцати трех лет добрел я мрачно;
Что ж те года оставили – смотри!
Да ничего: лишь цифру тридцать три[13]13
  Перевод Н. Холодковского.


[Закрыть].
 

Алджернон снова прошелся по комнате.

– Верно сказано! Ничего после нас не остается! – он сел на стул и уставился на чистый лист бумаги. – Здесь и не поужинаешь толком. Говядина жесткая, – Алджернон вздохнул. – Женщины вздорные, чуть что – разводись. Понять лорда можно. Он тоже – между двух огней. Куда девать маленькую дочку, не знает. А я мог бы дать ему совет, но не дал бы… – писать не хотелось, да и слов не находилось.

Что писать: лорд Байрон при хорошей погоде баловал себя ездой на лошадях и стрельбой из пистолетов. Он явно не стремился оставить при себе графиню, но и отпускать ее обратно к мужу не желал. Его разговоры о независимости Италии и революциях были следствием полного отсутствия иных развлечений. Лорд беспокоился о судьбе маленькой дочери, взятой им на попечение, да лучше бы отправил обратно к матери…

– Он сказал мне при случайной встрече в Венеции, что предугадать будущее можно, лишь вспомнив прошлое, – Алджи так и застыл с пером в руке. – Что ж, это верно! Я тут веду никчемный образ жизни. А хоть бы и последовать примеру лорда! – писать совсем расхотелось. – Лень! Если бы не лень, все равно бы написал полную чушь. Впрочем, следует пойти на улицу и посмотреть, чем дышит итальянский народ. Куда там лорды! Просто посмотреть на старушку девяносто пяти лет, просящую подаяние у моего дома. Она не собирается на революцию? – Алджернон отложил дела в сторону и пошел одеваться.

Теплая солнечная погода располагала к прогулкам…

Глава 4

Кефалония, ноябрь 1823 года

– Рочдейл продан! Киньярд сделал это наконец! – Байрон размахивал листком бумаги перед лицами Пьетро и Бруно. – Как же долго на мне висело угольное наследство предков в славном Ланкашире! Вы себе представить не можете, насколько я рад употребить вырученные деньги на благо Греции! – слушатели улыбались в ответ, понимая всю важность данного момента: греческий флот получит необходимые средства.

– А вы посещали Рочдейл когда-нибудь? – спросил Пьетро. – Вам не жаль терять дом в родных местах?

– О, нет! Мало того что двоюродный дед оставил мне в наследство кроме поместья судебный иск, так еще и приезжал я туда всего один раз, пытаясь осмотреть то, чем владею. Получается, я всегда хотел так или иначе покончить с судебным разбирательством, а с самим местом меня ничего не связывало, – Байрон задумался. – Ездил я туда сразу после смерти матери. Я вернулся из долгого путешествия – именно тогда я посетил Грецию – и собирался, навестив мать, поехать в Рочдейл. Доход, скажу вам, поместье давало неплохой. Наше семейство отхватило себе хороший кусок! Титул давал нам множество прав. Мы получали деньги за добычу угля и с каменоломен, плату за проведение ярмарок, пошлины за охоту на куропаток. Отличный ежегодный доход! Правда, он уменьшался с годами. Да, так вот, – Джордж закинул ногу за ногу и откинулся на спинку кресла, – матушка умерла, когда мне исполнилось двадцать три. Соответственно, именно тогда, в начале осени, я двинулся в путь. Ранее не получилось, так как матушка умерла совершенно неожиданно и запланированный отъезд пришлось отложить, что естественно. Помню, погода, как обычно бывает в Англии, стояла отвратительная. Я проехал примерно пятьдесят миль по ухабистой дороге. Может, и меньше. Но точно помню, примерно к обеду я прибыл в Рочдейл. В основном доме никто не жил несколько лет, поэтому меня принял у себя управляющий. Он же потом показал мне окрестности и город. Ничего особенно впечатляющего. Однако основной дом при надлежащем уходе выглядел бы красиво. Двухэтажный, из красного кирпича, он выходил на небольшое озеро, возле которого располагались солнечные часы, а вокруг – сады. Все здание было обвито диким виноградом.

– Кто в итоге купил поместье? – Пьетро не отставал с расспросами.

– Человек, с которым я судился много лет. Я и ранее пытался склонить его к мирному решению нашего разбирательства, но дело было в руках Киньярда. Господина зовут Джеймс Дирден. Он является арендатором угольных шахт. В этом году в ответном письме ко мне Дирден предлагал встретиться в Англии для урегулирования дел. Как видите, я туда не поехал, так как отправился в Грецию…

Деньги Байрон собирался отдать на снаряжение флота, и ничто другое не занимало его мысли. Рочдейлская эпопея закончилась.

– Байроны более не связаны с этим местом, и это к лучшему, – заключил он. – В Англии у меня ничего не осталось. Два человека пробуждают воспоминания и способствуют моему порыву когда-нибудь съездить на родину – сестра и дочь. Даже друзья не влекут меня обратно. Приезд Хобхауса в Италию окончательно убедил: мы стали разными, нам не о чем говорить. Судьба развела нас в разные стороны. Теперь только Греция дает пищу для нашего общения…

Продажа поместья позволила Джорджу надеяться на собственный скорый отъезд с Кефалонии. Он не желал медлить, но выбор по-прежнему было сделать сложно.

– Конечно, моей помощи очень ждут в Месолонгионе, – рассуждал он в тот же вечер, получив в качестве слушателя еще и доктора Кеннеди, которому хотелось склонить разговор в сторону обсуждения Библии, но Джордж был увлечен иной темой. – Имея средства для греческого флота, есть смысл ехать на Идру, откуда должны отправиться корабли.

– Путь неблизкий, – вмешался Бруно. – Месолонгион куда ближе расположен. Хотя я в принципе против вашего отъезда отсюда.

– Спасибо, что вы печетесь о моем здоровье, дорогой доктор. Но, как видите, чувствую я себя прекрасно! Путь, вы правы, не столь долгий, но опасный. Нам предстоит пересечь страну и, возможно, встретить на пути османов. Я думал об этой опасности. Скорее всего, я вновь соберу отряд сулиотов. Они обращались ко мне с подобным предложением, клянясь, что не станут меня обирать и клянчить деньги. Врут, конечно. Но сулиоты будут преданы мне после всей той помощи, которую я оказал и оказываю им и их семьям. С отрядом мы попытаемся прорваться к Идре. Как меня раздражает разобщенность греков! Приходится приноравливаться к обстоятельствам. Настроения в Европе все больше на их стороне. Если бы не постоянные распри между греческими вождями, они бы продвинулись куда дальше, и разгром османов случился бы в ближайшее время…

Утром следующего дня Байрон отдал распоряжения готовиться к отъезду. Он твердо решил двигаться в сторону Идры через Пиргос, Триполис и Нафплион.

* * *

В лагере греков вновь случился раскол. Оптимизм по поводу отправки флота из Идры начал потихоньку улетучиваться: условия, которые ставили идриоты и специоты, были отвергнуты Колокотрони.

– Как глупо! – возмущался Байрон. – Моряки хотят разместить свои семьи в Нафплионе, дабы обеспечить им безопасность во время их похода против турков. Правильно – оба острова, Идра и Спеце, останутся в этот момент без защиты.

– Почему? – спросил Пьетро. Молодой горячий итальянец вообще не понимал хитросплетений греческой политики, постоянно путаясь в сложных именах и фамилиях, названиях городов и островов.

– Думаю, из-за противостояния с Маврокордато. В Нафплионе располагается временное греческое правительство. Нынче это столица Греции. Если туда придут люди Маврокордато, а на Идре большая часть населения поддерживает именно его, то для Колокотрони такая ситуация не самая лучшая.

Чуть позже новости пришли из первых рук: на Кефалонию наконец прибыли Браун и оба делегата от греческого правительства, направлявшиеся в Англию для получения займа.

– Маврокордато удалось уговорить идриотов поднять паруса, – рассказывал Браун. – Они вышли в море и даже потопили пять или шесть турецких кораблей. Маврокордато сейчас возвратился в Морею. По вашему совету, Байрон, он настоял, чтобы делегаты немедленно отправлялись в Англию. На сегодняшний день, однако, остается решить немало вопросов, – Браун вздохнул и покачал головой: – Несогласованность действий проявляется не только среди греческих вождей. Следует согласовать действия капитанов, организовать подчинение единому правительству, а не разрозненным кликам.

– То, о чем я постоянно говорю! – согласился Джордж, хмурясь.

– Ходят слухи, скажу по секрету, – понизил голос Браун, – англичане хотят посадить на греческий трон короля! – сказал он громким шепотом. – Это бы решило все проблемы. Прекрасным кандидатом считают Леопольда, мужа принцессы Шарлоты, к несчастью, умершей при родах. Ныне Леопольд не у дел и мог бы возглавить Грецию.

– Но почему выбрали именно его? – удивился Байрон. – Мало ли вдовствующих принцев на свете?

– Таких вообще нет, – продолжал шептать Браун. – Леопольд долгое время служил в русской армии и даже вместе с русскими вошел в Париж. Принцессе Шарлоте его представила сама русская императрица. Таким образом, учитывая влияние русских на греков, скорее всего, они примут подобное назначение. А с другой стороны, Леопольд будет действовать в интересах Англии. Если он действительно любит Россию, то вполне способен принять их веру, которая распространена в Греции. А если не примет, то убедит греков изменить свою. Все равно тут часть населения уже обращена в мусульманство, – он рассмеялся, но Байрон хмурился все сильнее.

– Сложный вопрос, – наконец вымолвил он. – Разве не следует оставить греков свободными? Оставить им право выбирать себе короля самостоятельно. Но смогут ли воинственные, не умеющие договориться между собой люди действовать во благо всей нации? Не должны ли они стремиться к свободной республике? Пример Америки доказывает, насколько эффективнее работает республика, а не монархия! – Джордж задумался. – Европейские монархи будут мягче относиться к свободной Греции, если революция не приведет к очередной вспышке антимонархических настроений.

– К чему говорить о противостоянии России? – продолжил он. – Их флот не пройдет сюда, потому что гораздо слабее английского и даже греческого. По суше им придется идти через турецкие территории. Да, они бы с радостью подчинили себе греков, но давайте не будем обсуждать невозможное. В любом случае греческому флоту надо помочь. Это факт. Он представляет для османов угрозу, а если англичане снарядят греков, то угроза станет реальностью. Им не хватает боеприпасов, мудрого, опытного командования, провианта и денег на оплату матросам, в конце концов. Я готов вложить свои средства, но их будет явно недостаточно для снаряжения всего греческого флота. Их с избытком хватит на снаряжение очередного отряда сулиотов, что я в любом случае собираюсь сделать.

Байрон достал карту Греции и расстелил на столе.

– Посмотрите, мой дорогой Браун. Пьетро, идите поближе. Коринф, отрезанный от других занятых османами городов, взять не составит сложности. Город соединяет Морею и Среднюю Грецию. Освободить его очень важно. Далее, – Байрон провел пальцем по карте чуть выше и левее, – Патры тоже долго не продержатся. Там нет казематов, в которых могли бы укрыться османы, а сам город переполнен людьми. Таким образом, Нафплеон будет находиться вне опасности, а залив освобожден от турков.

Браун показал правее:

– Здесь, на Митилини, около трехсот тысяч греков и всего тридцать тысяч османов. На острове готовится восстание. Его захват позволит перекрыть доступ к Дарданеллам!

В комнате повисло молчание: глаза мужчин были устремлены на карту. Каждый чувствовал себя генералом на поле боя. Города рассыпались по карте мелкими точками – голубым Байрон отметил те, что заняты турками, красным – занятые греками. Было очевидно: ни одна часть страны не занята ни теми, ни другими полностью. Поверхность карты словно посыпали разноцветным горохом без всякой системы…

* * *

Пьетро раздобыл несколько лодок, которые должны были доставить компанию в Пиргос. Там уже ожидал Байрона Николас Гавелла, возглавлявший отряд из пятидесяти сулиотов, согласившихся служить ему верой и правдой. Оставалось предпринять последние шаги и уладить дела, касавшиеся выдачи наличных денег. Как всегда, с банкирами беседы велись долго, и отъезд затягивался.

В который раз на Кефалонии появились новые люди. Из лондонского комитета прислали молодого врача, Джулиуса Миллингена. Несмотря на свои двадцать три года, он выглядел вполне солидно: худощав, подтянут, на узком, аристократическом лице – бородка. Джулиус имел к Байрону рекомендательные письма, которые он не преминул предъявить Пьетро Гамбе сразу по прибытии на Кефалонию.

– Вас желает видеть некий молодой человек, приехавший из Англии, – докладывал Пьетро, выполнявший функции секретаря при Джордже. – Корабль, на котором он путешествовал, причалил в Асосе.

– Небольшая деревушка тут неподалеку? – спросил Джордж, вспоминая прекрасный замок в Асосе, поразивший в свое время его воображение.

– Точно! – воскликнул Пьетро. – Они не смогли причалить в Аргостолионе из-за шторма, но вчера уже приехали в наши края. Господин Миллинген привез к вам рекомендательные письма и просит о встрече. Вместе с ним – два немецких джентльмена, оставивших службу в Пруссии ради участия в борьбе за освобождение Греции.

Байрон приветствовал любое разнообразие, которое вносили в его жизнь приезжие, в особенности бывшие соотечественники. Он мгновенно согласился принять Миллингена, и на следующий день гости объявились на пороге домика в Метаксате.

– Итак, вы, мой друг, стремитесь действовать на благо Греции, – обратился Байрон к Джулиусу. – Что вас заставило покинуть родные пенаты? Расскажите, какие нынче в Англии настроения? Неужели все храбро, как вы, готовы ехать спасать чужую страну?

Гости восхищенно смотрели на Байрона, казалось, даже не совсем вникая в смысл напыщенно произносимых им слов. Но через мгновение Миллинген опомнился и ответил:

– Греческий комитет, сэр, сразу призвал врачей ехать в Грецию помогать раненым и заболевшим. Окончив университет, я счел своим долгом записаться в кандидаты. Член парламента от Норвича, друг моих родителей, просил комитет отправить меня сюда. Одно из рекомендательных писем я имею к вам, сэр, второе – к греческому правительству. Также я привез с собой медикаменты и хирургические инструменты. В конце августа, благодарение Богу, мы вышли в море на «Надежде».

– Спешу вас предупредить, джентльмены, – Байрон оглядел присутствовавших серьезным взглядом, – греческое правительство, скорее всего, не оценит вашего порыва в должной степени, – он помолчал, – а то и вовсе не оценит. Однако я дам вам рекомендательные письма. Если они помогут хоть в чем-то, я рад буду их выдать. Внутренние распри раздирают Грецию, и, к сожалению, здесь помимо войны против османов идет гражданская война за власть. В стране царит анархия. Большинство филэллинов возвращаются с материка разочарованными. Если вы готовы служить Греции вопреки действиям самих греков, во славу свободы как таковой и только, то поезжайте дальше. Если вы ищете признания своих заслуг, громких приветственных гимнов и, самое важное, хоть какой-то помощи со стороны греков, то вам следует возвратиться домой, пока не поздно. Умереть разочарованным, сражаясь за чужую идею, – судьбы хуже нет.

Гости были поражены услышанным. Они явно ожидали иного приема. Речи Байрона расходились с романтическими призывами, которые они постоянно слышали у себя на родине.

– Вам, Джулиус, я бы посоветовал остаться на Кефалонии, – продолжил Джордж после паузы, – пока я не соберусь на материк. Ваши услуги будут востребованы с куда большей пользой. Я намереваюсь возглавить отряд сулиотов, и врач нам будет необходим. В Греции не хватает людей вашей благородной профессии. Приезжайте сюда завтра. Мы поговорим о сложившейся ситуации более подробно, а вы будете иметь возможность немного подумать о моем предложении.

Джулиус Миллинген не мог отказать Байрону, да и причин для отказа не находилось. Поутру доктор подъехал к уже знакомому дому и обнаружил Джорджа на балконе второго этажа. На нем был клетчатый шотландский плащ и кепи. Руки были затянуты в перчатки тончайшей кожи. Он смотрел вдаль, не замечая прибывшего к нему гостя.

– Доброе утро, сэр! – окликнул Байрона Миллинген. – Как поживаете?

Джордж посмотрел вниз и кивнул доктору:

– Доброе утро, мой друг! Поднимайтесь, покажу вам захватывающие виды. Вчера я позабыл о законах гостеприимства и не пригласил вас сюда, наверх. Лестница снаружи, – он махнул рукой в сторону.

Джулиус ловко поднялся по ступенькам и встал рядом с Байроном.

– Смотрите: отсюда открывается вид на Этолию и Акарнанию. Вон там вдали – горы, подернутые синей дымкой. Именно там находится Месолонгион, – Джордж вытянул руку вперед и походил на полководца, осматривающего поле сражения.

Несмотря на осень, все вокруг было покрыто зеленью: оливковые деревья, лимонные, кипарисы, мирты, казалось, заполонили собой пространство до самых гор. Солнце играло лучами на толстой, мясистой листве. Его мягкое осеннее тепло распространялось в воздухе и ласково касалось кожи…

– Не верится, что здесь идет война, – тихо промолвил Джулиус. – Это так же нелепо, как если бы война велась в раю.

– О, вы еще не видели беженцев с материка! – воскликнул Байрон. – Война идет и чувствуется даже на Кефалонии! Скоро вы столкнетесь с ее отвратительными проявлениями. Противоборствующие стороны порой соревнуются в кровожадности: города вырезают полностью. Греки режут османов, османы – греков. Даже если греки приняли мусульманскую веру, их все равно беспощадно убивают. Логика османов проста и довольно-таки логична: греки-мусульмане встанут на сторону соотечественников, наплевав на принятую ими веру. Люди бегут от смерти на острова, находящиеся под управлением Англии и сохраняющие в связи с этим нейтралитет.

Байрон замолчал, но в следующее мгновение неожиданно предложил Джулиусу проехаться верхом. Во время прогулки беседа продолжилась – Джордж перешел на обсуждение действий лондонского греческого комитета.

– К сожалению, действия комитета, мой друг, не имеют того успеха, на который рассчитаны, – Байрон ехал медленно, выпрямив спину, словно под плащ положили доску. К удивлению Миллингена, под левой рукой, согнутой в локте, Джордж держал трость, казалось бы, совершенно ненужную в данной ситуации. Другой рукой он держал поводья.

– Почему? – Джулиуса накрывали с головой новые впечатления, и на более длинные фразы он пока не был способен.

– Мне сложно отсюда судить. Но основной ошибкой комитета я считаю нетерпение. Уважаемые мной члены комитета торопятся со своей помощью, не получив достоверной информации о реальном положении дел. Например, недавно сюда прислали кавалерию и офицеров пехоты, а это является пустым разбазариванием собранных средств. Куда важнее выдать грекам заем и позволить агентам на местах распределять вырученные деньги, а не тратить их на то, что подсказывает членам комитета воображение, – Байрон нахмурился и чуть пришпорил коня.

Джулиус поотстал, вертя головой по сторонам: маленькие белые домишки рассыпались по вершине холма, а внизу, прямо под ними, блестело на солнце лазурное море. По дороге в ту и другую сторону брели греки, кто-то ехал на мулах с притороченными по бокам животного корзинами. Одежда их не отличалась изысканностью, но была сшита из более светлых тканей, чем в Англии, и отличалась более яркой вышивкой. А вот лица крестьян выражали то же, что и на родине, – обреченность и покорность судьбе, не давшей им иного жребия…

– Вы приуныли, друг мой? – окликнул Миллингена Байрон. – Не принимайте мои слова близко к сердцу! Я давно знаю греков, внимательно изучал эту нацию еще в свой первый приезд. А в Англии, да и в других странах, строят впечатления по легендам, по вдохновению, которое заложили в наши души древние греческие философы. Но с древних времен греки превратились чуть не в самую испортившуюся нацию на земле. К их собственным недостаткам прибавились наихудшие черты османов. Кроме того, из-за длительного пребывания под турецким гнетом греки привыкли к рабскому существованию и забыли, как живут свободные люди!

Мимо проходили те, чьи характеры так подробно и нелицеприятно описывал Джордж, даже не подозревая о смысле беседы, которую вели два английских джентльмена.

– Скинув оковы, – продолжил Байрон, устремив взор вдаль, – греки во время революции демонстрируют свою полную бесполезность. Даже при самом мудром правительстве люди не скоро улучшатся. Это дело времени и отнюдь не короткого отрезка.

– Зачем же вы ехали сюда? Что заставило вас помогать столь запущенным в моральном отношении людям? – удивленно спросил Джулиус.

– Признаюсь вам, дорогой Джулиус. Первой и главной причиной сейчас, оглядываясь назад, я считаю эгоистический порыв оставить монотонную, скучную жизнь в Италии. Дни, ничем не заполненные, кроме написания надоевших мне более чем читателю стихотворений, кроме сна до обеда, кроме бесцельных прогулок и бессмысленных бесед, изменили в итоге ход моих мыслей. Не скрою, думал об отъезде в Латинскую Америку, затем о переезде в Испанию. Но в Испании хуже, чем в Греции, и чаша весов склонилась в эту сторону. Не знаю, преуспею ли я здесь, сумею ли успешно участвовать в борьбе. Тем не менее уверен, что прославлюсь не только поэмами и слухами, распускаемыми о моем жутком характере женщинами. Обо мне вспомнят и как о человеке, бескорыстно пытавшемся изменить историю Греции…

По возвращении Джулиуса пригласили к обеду. На столе лежали овощи, сыр, свежайший хлеб, источавший запах, способный вызвать аппетит у любого вошедшего в комнату. Кроме того, в центр водрузили блюдо с жареным каплуном. Впрочем, сам Байрон к еде едва притронулся.

– Я практически не ем мяса, – объяснил он гостю, положив себе на тарелку помидор и кусок хрустящего хлеба. – Две вещи меня беспокоят: я боюсь растолстеть и сойти с ума. К тому же если есть умеренно, то и ум остается ясным. От частой и обильной пищи мысли путаются и теряют четкость. Вино и джин в определенных количествах также проясняют ум, – и с этими словами Джордж наполнил бокал красным вином. – Если заставят выбирать между сумасшествием и полнотой, – продолжил он тему, – то я буду не в силах сделать подобный выбор! Помрачение рассудка мне знакомо – я представляю, как вдруг, из ниоткуда, возникнут странные образы, обуяет страх; люди, и так часто кажущиеся животными, приобретут уж совсем устрашающие черты… Полнота также мне известна. К сожалению, я склонен к полноте, и это беспокоит меня с юности. Тело расплывается и теряет прежние очертания. Зеркало становится ненавистным. Помимо жесткой диеты следует принимать специальные пилюли для полной очистки организма, – Байрон рассуждал вслух, не обращая внимания на компанию вокруг него, с завидным аппетитом поедавшую каплуна, истекавшего соком.

– Пилюли? – отвлекся от еды Миллинген, для которого происходившее в доме Байрона являлось поистине мистерией.

– Да, конечно! Экстракт арбуза, сок тропических растений, вьюнок. Плюс к тому известное слабительное – английская горькая соль.

– Для вашего организма сие разрушительно! – Джулиус перестал жевать. – Вам не следует постоянно принимать эти пилюли и соли. Вы мало едите, пьете много вина. Желудок не справится с подобной нагрузкой. Заявляю вам как врач.

На гостя с неодобрением посмотрел Гамба, привыкший не осуждать своего старшего друга и принимать как должное его поступки и образ жизни. Браун просто покачал головой, зная, что Джордж любую критику воспринимает в штыки. Но Джулиус не заметил реакции сотрапезников.

– Постоянное расстройство желудка – вот угроза, посильнее полноты, – продолжил он. – Вам следовало бы изменить свой рацион.

Байрон усмехнулся. Подняв бокал, Джордж промолвил:

– Юности свойственно ошибаться. А врачам это свойственно вдвойне. Не обижайтесь, дорогой Джулиус, но правда далеко не всегда лежит на поверхности и не так очевидна, как вам кажется. Мое тело в любом случае разрушится окончательно и исчезнет. Мне было бы радостно умереть стройным, – тут он рассмеялся, а затем резко встал из-за стола и пошел наверх, в свою комнату…

* * *

Очередные новости о действиях греков и османов на материке принес полковник Напье. Он частенько заглядывал к Байрону в гости, и каждый раз его визит приводил Джорджа в благостное расположение духа.

– Итак, два основных отряда действуют сейчас со стороны османов, – провозгласил Напье, усаживаясь за стол. – Первый отряд идет из Ларисы. Он направляется к Фермопилам – опаснейшему проходу возле залива Малиакос. Говорят, греки заставили отряд уйти в Зейтонион, давно и прочно занятый турками. Второй отряд под командованием Скутари Паши прошел к Месолонгиону. Хорошей новостью является то, что турки несут большие потери. На море также продолжаются стычки. Те десять греческих кораблей, которые направлялись к Месолонгиону, попали под обстрел шести турецких фрегатов. Обе стороны понесли потери…

– Сколько сейчас кораблей насчитывает греческий флот? – поинтересовался Байрон.

– Пятьдесят два. Надеюсь, цифры точны, – ответил Напье. – Точно сказать сложно – информация до нас доходит с опозданием. Основные силы сосредоточены возле острова Скиатос, на котором скопилось огромное количество беженцев, бежавших от османов из ближайших поселений. Основной турецкий флот стоит у островов Лемнос и Митилини, что довольно далеко от материка. На материке самым укрепленным городом у осман остаются Патры. Но, заметьте, Байрон, греческое правительство после революции владеет большими наделами земли. Интересно, как оно собирается ими распоряжаться? Это отличный источник дохода!

– В первую очередь землю следует оценить, – заявил Джордж. – Потом участки надо продать, причем позволив участвовать в аукционе как грекам, так и иностранцам. Филэллины, приехавшие бороться за свободу Греции, получат прекрасную возможность помочь стране, выкупив землю, а затем получая с нее доход.

– Вы правы. Но греческие вожди сейчас более заняты личным обогащением. Как я понимаю, они стараются работать на собственное благо. Ходят слухи, Колокотрони уже неслыханно обогатился, выручив состояние на миллион долларов.

– Неплохо! Теперь вы понимаете, почему я не тороплюсь на материк! Следует очень внимательно отнестись к вопросу, кому оказывать помощь, – Байрон покачал головой. – Личное обогащение некоторыми людьми здесь ставится превыше всего.

– Кстати, на острова послали своих представителей немецкий и швейцарский греческие комитеты. На вашем прекрасном примере люди начинают осознавать, что только агенты, работающие на месте, способны направить помощь в нужное русло.

Уходя, полковник Напье сообщил, что на Корфу прибыл очередной представитель лондонского комитета господин Стенхоуп, вместе с которым находятся три француза и пятнадцать греческих беженцев из России.

– Будьте со Стенхоупом осмотрительны, – предупредил Напье. – Он, скорее всего, шпионит, а в чью пользу – неясно…

* * *

На Кефалонии Лестер Стенхоуп очутился двадцать второго ноября. Пятый граф Харрингтон представлял собой интересную личность. Байрон помнил его отца, третьего графа Харрингтона, воевавшего в Америке, и мать – фрейлину королевы Шарлоты. Все Стенхоупы служили в армии, и пятый граф не стал исключением, повоевав в Южной Америке и Ост-Индии как минимум. Быстро выяснилось, что лондонский комитет отправил Лестера Стенхоупа в Грецию в том же качестве, в каком там пребывал Байрон, то есть в качестве официального агента комитета.

– А Напье прав, – прокомментировал Джордж новости, – с этим джентльменом надо разговаривать аккуратно и вежливо. С чего бы комитету присылать сюда еще одного представителя? Посмотрим, – Байрон обращался к Пьетро, – приглашайте, мой друг, Стенхоупа сюда, если возникнет в том необходимость. Уверен, он захочет навестить меня.

Действительно, буквально на следующий же день Стенхоуп объявился в Метаксате.

– Что вы думаете о греках? – сразу спросил Лестер. Кучерявые волосы, круглое лицо и пухлые щеки придавали ему сходство скорее с ребенком, чем с бывалым воякой тридцати девяти лет. К тому же Стенхоуп не обладал крупной фигурой или хотя бы высоким ростом. Однако держался он спокойно и уверенно.

– Несмотря на разобщенность, необразованность и отсутствие понятий о чести, греки успешно бьются с османами, – спокойно ответил Байрон. – Каковы ваши планы, если позволите узнать?

– Я собираюсь ехать в Месолонгион. С собой я везу три типографии и собираюсь издавать газету, свободную от цензуры. Насколько я в курсе дел, в Греции нет своего издания, отражавшего правду о происходящих событиях. Газета необходима в любом государстве, а уж в государстве, обретающем независимость, тем паче. Состояние нынешнего правительства Греции пока не позволяет Англии выделить им заем. Им следует навести сначала порядок в управлении страной. Здесь царит анархия. Судя по письму секретаря Маврокордато, исполнительные и законодательные органы власти раскололись на два лагеря и даже разъехались по разным городам. Поэтому смею обратиться к вам, лорд Байрон, с просьбой написать обеим сторонам, что усилия по получению займа будут напрасны, если они не смогут объединиться ради общего дела. Судя по всему, греческий флот появился у Каламаты. Он огибает Морею и при благоприятных условиях вскоре будет возле Месолонгиона. Я слышал, вы щедро предоставили средства для вооружения этих кораблей. Думаю, вскоре мы услышим добрые вести о снятии блокады с этого города.