Текст книги "Мятежный лорд"

Байрон вежливо улыбнулся в ответ:

– Конечно, я напишу письма в правительство. Что касаетсяч моего вклада – он ничтожен в сравнении с тем, что необходимо флоту и армии. Без займа дело не сдвинется.

– Выдача займа зависит только от самих греков. В Англии ждут депутатов, а также реальных действий по объединению партий. Я собираюсь на материк и постараюсь уговорить греков прекратить распри в правительстве. Если вы успеете написать письма, то буду рад их собственноручно доставить.

Байрон считал, что заем спасет греков, но настаивать на своей точке зрения не стал. Очевидно, Стенхоуп подозревал его в некоей заинтересованности в данном деле и пытался выяснить, кого конкретно он поддерживает. Вечером Джордж объявил Пьетро об очередной задержке отъезда с Кефалонии.

– В сторону Триполиса мы выезжать не должны. Скорее, как Маврокордато, стремящийся освободить запад страны, нам следует направляться в Месолонгион. Стенхоуп, хоть и несимпатичен мне, рассуждает верно: сначала следует принять меры по объединению партий. Иначе усилия всей Европы пропадут даром – слишком велики противоречия, раздирающие греческих вождей…

В ноябре на материк уехал Финли. Следом отправился и Стенхоуп, взяв письма Байрона к Маврокордато и к расколовшимся фракциям греческого правительства. Изменившаяся погода заставила Байрона в конце месяца сидеть дома. Он разбирал письма и читал книги.

– Затишье перед бурей, – сказал он Пьетро. – Нам следует набраться терпения. Несмотря на заносчивость и самоуверенность, Стенхоуп произвел впечатление человека дела. Плюс он опытный воин. Думается, от его действий на материке будет польза. Маврокордато я отрекомендовал графа наилучшим образом…

Глава 5

Кефалония, декабрь 1823 года

Сведения, поступавшие с материка, порой ввергали Байрона в уныние. Филэллины из Германии, хорошо обученные офицеры, предлагали услуги по организации постоянной, дисциплинированной армии, но греки их помощь отвергали.

– Меня не удивляет, но удручает позиция греческих племен. Захваченных в освобожденных городах богатств османов хватило бы на организацию двадцатитысячной армии только на одной Идре. Конечно, после стольких лет рабства им хочется, как детям, рядиться в меха и золото, любоваться на красоток из захваченных турецких гаремов. Куда там солдатская жизнь, полная опасности и бесконечной рутинной муштры! – Байрон вздохнул.

Перед ним сидели Пьетро и Миллинген. Джулиус собирался в путь – вслед за Финли и Стенхоупом он намеревался ехать в Месолонгион.

– Вы должны полностью осознавать, мой дорогой друг, что та часть правительства, которая сейчас у власти, преследует лишь собственные корыстные интересы, но мы находимся в их стране и вынуждены играть по их правилам, – продолжил Байрон. – А правила таковы: если вас сюда специально никто не приглашал, то вы обязаны иметь средства к существованию. Вас не будут ни кормить, ни платить жалованье. Немецким филэллинам, по слухам, выдают каждый день немного хлеба – вот и все гостеприимство. У многих нет денег на обратный путь домой, они попали в ловушку, находясь в городах, заполненных больными тифом. Не заразиться в царящей там антисанитарии невозможно, а лечить филэллинов никто не собирается…

Тревожная тишина повисла в воздухе. Джулиус и без слов Байрона успел увидеть и услышать изрядно. На остров прибывали беженцы и те самые несчастные филэллины, которые спешили ретироваться обратно домой. Казалось, только рука божья способна навести порядок в разрываемой на части стране, но небесные силы выжидали, то ли оставляя людям возможность справиться самим, то ли продолжая испытывать их характеры на прочность.

– Я знаю, слышал, – промолвил Миллинген, – одному из вождей немецкий комитет передал средства, которые следовало употребить для лечения филэллинов. Но грек утверждал, что никаких денег у него нет. Он сам заболел и умер, а в его доме нашли десять тысяч франков…

– Мне пришло письмо, – снова заговорил Байрон. – Из Германии отправился агент выручать соотечественников. В Месолонгионе осталась пятая часть прибывших туда молодых энтузиастов. Агент немецкого комитета обнаружил их голодными, больными, истощенными до предела. Я отправил туда письмо с гарантией для тех, кто решит остаться. Я беру их под свое покровительство, гарантирую службу в моем отряде и обещаю соответствующую оплату. В данный момент лишь Месолонгион не контролируется приспешниками Колокотрони, поэтому ваш выбор вполне верен. Я свой отъезд на Пелопоннес не откладываю, я его отменяю. Не следует варварам помогать грабить Грецию и поощрять раздувание гражданской войны…

Восьмого декабря Миллинген вместе с Георгием Караскатисом отправился из Аргостолиона в Месолонгион. Караскатис, один из революционных вождей греков, несмотря на плохое состояние здоровья, решился предпринять опасное путешествие на материк. Действия правительства возмущали его не менее, чем Байрона. Дождливая, ветреная погода и курсирующие по морю турецкие корабли не могли остановить его пыл. Намерения грека были не совсем лишены меркантильных интересов: освободив провинцию Аграфа, он полагал эти земли своей собственностью. Однако правительство считало иначе. Не одного Караскатиса лишили отвоеванных у турков территорий, обвиняя вождей в слишком тесных, дружеских отношениях с албанцами.

Байрон, приехавший в Аргостолион, был несказанно удивлен, увидев Караскатиса. До того передвигавшийся по комнате и не выходивший на улицу грек бодро скакал на лошади в сторону порта. Его глубоко посаженные, практически черные глаза блестели из-под намотанного на голову на албанский манер желтого кашемирового платка. После болезни лицо Караскатиса приобрело землистый оттенок, оно выглядело исхудавшим и изможденным. Тем не менее весь внешний вид грека скорее напоминал дьявола во плоти, чем ослабленного человека. Картину дополняли душераздирающие стоны, которые издавали две женщины, оплакивавшие умершего родственника. Они сидели возле дороги, раскачиваясь из стороны в сторону. Время от времени женщины начинали стенать громче обычного, расцарапывая лица ногтями и пытаясь рвать на голове волосы. Они будто приветствовали темного всадника, несущегося во весь опор и не обращавшего ни малейшего внимания на их скорбный ритуал…

Спешившись, Караскатис подошел к Байрону и почтительно его поприветствовал.

– Видите, Пьетро, – сказал Джордж, когда грек удалился, – яркий пример любви этой нации к ярким одеяниям и дорогим драгоценностям. На пальце у вождя сверкает огромное кольцо с бриллиантом. Если его продать, то денег хватит на вооружение целого отряда и еще останется. А меховой плащ был снят с тела некоего паши возле Ларисы – так, по крайней мере, хвастался сам грек. Юность Караскатис провел при дворе Али Паши, обучившись не самым благородным вещам. Сей вождь являет собой пример современного греческого политика, который под свободой понимает анархию.

Беседу прервал подошедший попрощаться Миллинген.

– Сначала мы идем на Итаку, а уже оттуда постараемся переправиться в Месолонгион, – объявил Джулиус. – Туда должны прибыть жена и дочь Караскатиса. Они везут с собой часть награбленных сокровищ. Видимо, Караскатис хочет лично пересчитать богатства, – усмехнулся Миллинген.

Байрон пожелал молодому доктору счастливого пути и напоследок выразил надежду увидеться в многострадальном Месолонгионе.

– Надеюсь прибыть туда в конце декабря, – сказал он. – Дождусь ответа от Стенхоупа и тут же выезжаю…

* * *

Через три дня после отъезда Миллингена в Месолонгион приехал сам Маврокордато. Туда же устремился из Закинфа и Стенхоуп. Из Итаки пришли известия о том, что по пути эскадра Маврокордато столкнулась с турецким патрульным кораблем, на котором находились крупные суммы денег, а также племянник самого Юсуфа Паши, возглавлявшего отряд в Патрах. Четырнадцать греческих кораблей атаковали небольшое двенадцатипушечное судно у самого берега Итаки. Турки сражались отважно, но в итоге корабль напоролся на риф и был разграблен греками.

– Греки повели себя так, как и ожидалось, – прокомментировал Байрон. – Они высадились на Итаке, нарушив нейтралитет Ионических островов. Желание преследовать турков до конца превалировало над здравым смыслом. Тем не менее лишними пятьдесят тысяч долларов для греков не станут, верно. Однако степень законности преследования турков на территории нейтрального острова еще предстоит выяснить. Интересными оказались и письма, найденные на корабле: деньги предназначались для выплаты гарнизонам, которым не платили уже восемнадцать месяцев! Счета Юсуфа Паши в Константинополе не оплачивали. Бедолагам даже нечем было расплатиться с брадобреями. Бедственное положение турок вызывает жалость, но играет грекам на руку.

Небольшая неурядица у берегов Итаки хоть и вызвала шумиху на острове, но больших последствий не имела. Новости приходили одна за другой, затмевая случившийся инцидент.

– В заливе Лепанто оказалась «заперта» эскадра турков, состоявшая из пятнадцати судов, мелких патрульных кораблей и двух больших фрегатов, – сообщил Пьетро на следующее же утро. – Их сдерживает вдвое меньшая эскадра. Турки проигрывают! По непонятной причине они отступили из-под Месолонгиона, оставив там провиант и боеприпасы. На море грекам также удается сдерживать турецкий флот. Фактически Западная Греция сейчас находится в относительной безопасности.

– Да, в этом году османы практически не делали попыток атаковать Месолонгион, направив основные силы в другие места. Нам надо ехать в Месолонгион, – Байрон засуетился. – Сейчас самое время: именно там сосредоточились силы Маврокордато. Я сейчас же отправлю ему письмо с сообщением о моих намерениях. Также, Пьетро, стоит написать письмо в Англию, Киньярду. Следует поторопить его с организацией всех моих финансовых дел в Англии: рента, процентные бумаги, деньги за имение и за издания. У меня до сих пор нет никаких сведений о публикации «Вернера», «Острова» и одиннадцати новых песен «Дон Жуана». Не исключаю, что они изданы, но деньги мне за них не переданы. В Англии не понимают: на триста фунтов, которые я получу, например, за «Остров», здесь можно содержать отряд из сотни людей в течение трех месяцев! – Джордж распалялся все больше.

Медлительность английских друзей не переставала раздражать Байрона. Он немедленно написал в Лондон. Идея вновь собрать отряд сулиотов не покидала его, а содержать эту «орду», как выражался Джордж, естественно, он собирался самостоятельно.

Вскоре в Англию с отчетом для греческого комитета уехал полковник Напье. На Кефалонии оставалось все меньше тех, кто был постоянным и желанным гостем домика в Метаксате.

В двадцатых числах декабря в порту Аргостолиона один за другим появилось два корабля. «Леонидас» подошел к берегу под флагом специотов. Капитан попросил пополнить в Аргостолионе запасы питьевой воды. Комендант порта позволил бросить якорь на двадцать четыре часа. Писем для Байрона на борту не было, как не было и секретаря Маврокордато, который мог бы передать какие-то новости. Но Джорджу отдали письмо, подписанное капитаном. Он выражал готовность следовать приказам английского лорда. «Леонидас» продолжал стоять на якоре неподалеку от порта…

По прошествии двух дней из домика в Метаксате Пьетро увидел второй бриг. Несмотря на плохую видимость из-за осевшего на остров тумана, можно было разглядеть высокие мачты и развевающиеся флаги. Именно на втором корабле оказался секретарь вместе с письмами к Байрону.

– Итак, – Джордж распечатал конверты. – Маврокордато, Стенхоуп и даже часть греческого правительства, которая стоит на стороне Маврокордато, настоятельно приглашают меня в Месолонгион. Любой из двух кораблей готов нас туда доставить.

– Что вы думаете по этому поводу? – спросил Пьетро. Он был готов выбежать из дома сию минуту и немедля сесть на корабль.

– Почитаем письмо Стенхоупа. В любом случае корабли пусть отправляются в путь без нас. Я зафрахтую корабль для себя сам.

В письме Стенхоуп описывал, как радушно его встретил Маврокордато, и в деталях пересказывал свою ответную речь.

– Граф меня забавляет! – улыбнулся Байрон. – Послушайте, Пьетро, он начал им рассказывать о силе конституции, о том, что военная структура Англии заимствована у римлян и греков. А вот последние, при всей унаследованной ими у предков отваге, игнорируют необходимость объединиться перед лицом врага. Будто Маврокордато не понимает, что раскол в правительстве не позволяет продвинуться дальше в успешной борьбе с турками. Он заявил им о необходимости появления в Греции свободной газеты, почты, больниц и школ, – Байрон хмыкнул. – Здесь речь идет уже о моих действиях. Стенхоуп договорился об учреждении отряда немецких артиллеристов. Соответственно, от меня требуется выплата трехсот долларов. Граф собирается платить по три доллара каждому ежемесячно. Сам он готов предоставить сто долларов и помочь собрать отряд в Месолонгионе. Школу граф организует, как только приедет учитель, а газету намеревается выпустить через пару недель. В планы Стенхоупа входит посетить Нафплеон, Аргос, Кандию, а затем вернуться в Месолонгион. Под больницу уже выделено здание. С богачей Стенхоуп надеется брать за лечение деньги, которые пойдут на помощь беднякам, – Байрон зашелестел бумажками. – Надеется получить с Мальты книги и Библии для школы.

Несмотря на скептицизм, который, впрочем, был частью характера Байрона, в целом он выразил поддержку действиям Стенхоупа: при помощи артиллерии легче будет взять Патры и Лепанто. В газету Джордж намеревался тут же написать письмо.

– Школ и правда в Греции совсем нет, – продолжал он комментировать письмо. – Когда-то их система образования могла бы стать примером для Европы, но сейчас надо учить их. Здесь царит феодализм, законов не знают и не соблюдают. Кстати, Стенхоуп поражен одним забавным фактом: в Греции никто не говорит по-английски! Какое открытие он сделал, Пьетро! – но улыбка у Байрона вышла грустной. – Одна проблема пока точно не решена. Денег катастрофически не хватает. Стенхоуп, надо отдать ему должное, тоже готов вложить личные средства…

Вскоре стало известно о разногласиях, которые на сей раз случились в лагере османов. Албанцы отказывались подчиняться турецким командующим и фактически вступили с турками в гражданскую войну. Но вместе с этими из Месолонгиона пришли и тревожные новости. Денег на оплату морякам с греческих кораблей не хватало, и они покидали судна, отказываясь продолжать службу. Далее откладывать отъезд Байрон не стал – его деньги смогут удержать флот от развала. К концу декабря Пьетро удалось найти два корабля для путешествия в Месолонгион. Легкий, быстрый «Мистико» предназначался для самого Байрона, слуг и части багажа. На «Бомбарде» намеревался идти Пьетро Гамба, сопровождая оставшуюся часть багажа и лошадей.

– Все готово, – Джордж стоял на пороге домика в Метаксате с грустным выражением лица. Жилище опустело. Хотя оно никогда не выглядело слишком уютным и обжитым, сейчас было видно, насколько за четыре месяца люди успели его обустроить. Без книг, мебели, вороха бумаг на столах дом осиротел и печально смотрел на уезжавших жильцов.

Погода стояла ветреная и дождливая. Яркие краски померкли: на пышную зелень словно плеснули темной краски, солнце спряталось за свинцовыми тучами, а море рычало и сердилось, как разбуженный лев, опасно раскачивая немногие стоявшие в порту корабли. Байрон кутался в теплый плащ, но он не спасал от сырости и залезавшего в каждую щелочку пронизывающего ветра. Повозки давно уехали в сторону Аргостолиона, а Джордж никак не мог покинуть порог дома и сесть на лошадь. Он стоял и стоял в задумчивости, одолеваемый мыслями, с неспокойной душой…

– Сэр! – окликнул его Пьетро, успевший оседлать коня. – Так вы простудитесь ненароком! Дождь усиливается!

Байрон повернулся спиной к дому и быстро пошел прочь. Неожиданно воспоминания нахлынули на него бурным потоком: он опять с горечью вспомнил Шелли, Уильямса, малышку Аллегру и даже мать, чей образ давно остался в памяти смутным видением.

– Я готов, – он пришпорил лошадь, стоявшую, понурив голову, безучастно подчинившись своей скромной судьбе. Пьетро поехал следом…

В порту они сразу поняли: сегодня корабли в море не выйдут.

– Завтра тоже вряд ли, – заявил капитан. – Ветер не меняется и дует слишком сильно. Он тут же отнесет корабль в противоположном от материка направлении, если вообще не выбросит на берег. Здесь очень опасные участки. Лучше переждать. В этих краях подобная погода долго не продержится.

Вещи погрузили на борт, сопротивляющихся лошадей, позабывших первое путешествие по воде, затолкали в трюм. Они возмущенно фыркали, трясли гривой и норовили лягнуть тянувших их за поводья слуг. Во время суматохи в порту объявился слуга банкира Байрона – господина Хэнкока. Чарльз Хэнкок, искренне помогавший Джорджу улаживать финансовые дела на Кефалонии, прослышал о задержке и пригласил своего знатного клиента переночевать у него в доме.

– Поезжайте, сэр, – посоветовал Пьетро. – Я останусь на корабле и прослежу за погрузкой. Вам не следует ночевать в сырой каюте, и так уже промокли до костей.

Джордж спорить не стал. Он чувствовал себя уставшим и впервые после приезда на остров больным, в дурном настроении. Медленно Байрон спустился по трапу.

«Я никак не уеду из этого места, – подумалось ему, – будто меня отсюда не хотят отпускать».

Он оглянулся на темный корабль, качавшийся на воде. Громадина поднималась и опускалась в такт с вздымавшимися к небу волнами. Горы вдали слились с черным небом, и, только сильно напрягая зрение, можно было разглядеть их очертания. Надрывно кричали чайки, пролетая низко над морем. Байрон плотнее закутался в плащ и пошел прочь. За спиной слышались крики матросов на греческом, слуг на итальянском и лай ньюфаундленда, оставшегося на борту. Впереди царила мгла, время от времени озарявшаяся светом факела или отблеском чьего-то окна…

* * *

Два дня Байрон гостил у банкира. Двадцать восьмого декабря в три часа утра он покинул теплый гостеприимный дом и вновь взошел на палубу «Мистико» вместе с доктором Бруно и Тито. Гамба и слуга-негр Трелони обосновались на «Бомбарде». Погода изменилась – ветер чуть стих, небо расчистилось, но по-прежнему было холодно и промозгло. Путь лежал на Закинф, где Самюэль Барф, торговец и банкир, должен был выдать Байрону крупную сумму денег наличными.

Занимался рассвет. Постепенно появившееся на небосклоне зимнее солнце начало согревать воздух. Байрону не сиделось в тесной, грязной каюте, и он встал на палубе, наслаждаясь долгожданным теплом. Наконец-то перед глазами снова появились очертания береговой линии лежащего вдали материка, позади осталась Кефалония, нехотя отпускавшая путников в опасное путешествие.

День прошел спокойно, и назавтра оба судна оказались на Закинфе. Вскоре на борт «Мистико» поднялся Барф улаживать дела с Байроном. Сэр Фредерик Стовин, представитель Англии на Закинфе, и некий доктор Томас, услышав о прибытии кораблей, решили последовать примеру банкира. Стовин настоятельно приглашал соотечественников к себе домой, выказывая чрезмерное и даже назойливое радушие, но Байрон приглашение вежливо отклонил.

– Поверьте, сэр Стовин, мы бы с удовольствием задержались, но наш отъезд с Кефалонии и так откладывался непростительно долго, – объяснил он. – В Месолонгионе ждут меня с нетерпением, хотя я прекрасно понимаю, что выступаю в роли небольшого мешка с деньгами, не более. Тем не менее средства эти действительно помогут и, судя по письмам моих друзей, находящихся сейчас в Месолонгионе, в них сильно нуждаются как флот, так и артиллерия.

В шесть вечера, не откладывая выход в море ни на минуту, корабли снялись с якоря.

– Надеюсь, нас встретят возле Месолонгиона, – сказал Байрон доктору. – Они должны курсировать неподалеку от берега, ожидая наше появление. Турецкие суда, по последним слухам, сняли блокаду Месолонгиона с моря, а значит, в любом случае нам навстречу могут попасться лишь греческие корабли.

Услышавший последние слова капитан подошел ближе.

– Я не так оптимистичен, сэр, – встрял он в беседу. – К сожалению, в этих водах может курсировать кто угодно. К тому же побережье возле Месолонгиона – сплошь камни, рифы и утесы, выступающие из-под воды, порой совсем незаметные. Подойти к берегу крупному кораблю сложно. Нам в любом случае понадобится помощь.

До десяти все шло хорошо. «Мистико» шел куда быстрее своего собрата, и, чтобы лучше ориентироваться в наступившей темноте и не терять друг друга из вида, греческие матросы начали петь песни. Монотонные звуки долетали до ушей товарищей с другого корабля, и те подхватывали песню с неменьшим воодушевлением.

– Странное ощущение, – поделился Байрон с доктором, – словно сирены превратились в матросов и напевают свои жуткие мелодии.

На небе сверкали звезды. Луна, которую периодически закрывали облака, прочертила по поверхности воды узкую дорожку. Но ни песни, ни тусклый лунный свет не позволяли различить второй корабль, все сильнее отстававший от прыткого «Мистико». Напоследок большой, но медлительный «брат» послал сигналы при помощи карабинов.

– Встретимся в Месолонгионе, – прокомментировал выстрелы капитан. – Надеюсь, все обойдется…

– Конечно, как иначе? – настроение у Байрона улучшалось с каждой милей, пройденной в сторону материка. Он обернулся – второй корабль полностью скрылся в ночной мгле. Не было больше слышно ни песен, ни выстрелов, ни криков капитана, во всю глотку отдававшего приказы. В полночь «Мистико» остался в море один на один с неизвестностью.

Спать Джордж не ложился. Он продолжал вглядываться в темноту, надеясь вскоре увидеть очертания города. Но в три часа утра поднялся сильный ветер.

– Следует остановиться, – к Байрону подошел капитан. – Иначе можем налететь на мель или на рифы. Когда рассветет, пойдем дальше.

Байрон с неохотой кивнул. Он понимал, что капитан прав и торопиться не следует.

– Надеюсь, второе судно тоже остановится, – ответил он капитану.

– Думаю, да. Вальсамаки – опытный моряк. Вряд ли он пойдет в темноте и при сильном ветре на мелководье и камни, которых не разглядеть…

Вдали показались маленькие огоньки факелов. Байрону хотелось разглядеть корабль получше, но тот, видимо, тоже остановился и не приближался. К шести утра стало совсем светло. «Мистико» продолжил путь к берегу. Буквально через полчаса капитан заметил большой фрегат, маячивший на горизонте, а рядом виднелся корабль, походивший на тот, где находился Гамба.

– Турки, – процедил капитан.

– Откуда они здесь взялись? – Байрон помнил о сообщениях, что турецкий флот покинул эти воды.

– Я говорил вам: предсказывать ничего нельзя. Вчера их не было, сегодня пришли. Мы должны быстро убираться отсюда, – он внимательно вглядывался вдаль. – Там появились другие корабли. Три.

– Пьетро идет под нейтральным флагом, к тому же сопроводительные бумаги выправлены для путешествия на Каламос[14]14
  Каламос – один из самых маленьких Ионических островов.


[Закрыть], – задумчиво произнес Байрон. – Турки не должны брать его на абордаж.

– Каламос мы прошли, – заметил капитан.

– Ночью маленький остров немудрено проскочить. Если греки не будут горячиться, будут сохранять спокойствие, то корабль отпустят. Документы оформлены наилучшим образом, ближайший греческий порт куда дальше, чем оставшийся чуть позади Каламос.

Рядом возник Бруно.

– А выглядит подозрительно, – пробурчал он. – На корабле множество слуг и моряков, лошади, оружие и деньги.

– У Пьетро моя переписка с греческими вождями, – вздохнул Джордж. – Вы правы, Бруно, если турки наберутся наглости и обыщут корабль, они найдут много интересного. Лишь малая часть писем и денег при мне – того, что есть у Пьетро, хватит с лихвой. Надеюсь, он догадается выбросить письма за борт…

– Нам надо спрятаться, – вмешался капитан. – Наш корабль представляет для османов куда больший интерес. Впереди – залив, закрытый скалами, высоко выступающими над водой. Если мы не хотим попасть к османам, нам следует поторопиться, пока ветер дует в нужном направлении.

Байрон согласился. Доводы капитана казались разумными, а желание выручить друга, хоть и благородное, представлялось не вполне уместным в данных обстоятельствах.

– Мы бросаем Пьетро на произвол судьбы, – покачал головой Джордж, когда капитан удалился отдавать приказы команде. – Нас ждут в Месолонгионе, и приходится сначала думать о долге перед Грецией.

– Пьетро – храбрый человек, – попытался успокоить Байрона доктор. – Он справится, уверен. Когда мы доберемся до берега, думаю, известия о судьбе корабля достигнут наших ушей.

При попутном ветре «Мистико» быстро скрылся за скалами в небольшом заливе. Оставалось немного выждать и продолжать путь. Оптимизм команды поубавился: все понимали, что турецкие корабли продолжают курсировать вблизи Месолонгиона.

– Предлагаю идти в Драгоместри, – капитан подошел к Байрону. – Это старинное укрепление совсем неподалеку. В Месолонгион идти слишком опасно. Если турки возобновили блокаду, они будут поджидать нас на подступах к городу. Из Драгоместри можно будет отправить в Месолонгион сообщение о том, где мы находимся. Пока мы не встретили ни одного греческого корабля, и следует подождать охрану, которая бы сопроводила нас до города.

«Мистико» осторожно подошел к скалистому берегу. Со стороны моря корабль было заметить сложно. Расстояние от Драгоместри до Месолонгиона, по словам капитана, составляло примерно двадцать миль.

– За день наш посыльный доберется до Маврокордато, – сообщил капитан.

– Передам с ним письма Маврокордато и Стенхоупу. Пусть сообщит о нашем расположении, – отдал распоряжение Байрон. – Кого вы отправите?

– Одного из моряков. Он хорошо знает эти места.

– Лука пойдет с ним. Не хочу оставлять мальчонку с нами, в опасности.

Греческого мальчика Байрон вывез с Кефалонии, желая устроить его судьбу на материке, и считал себя за него в ответе.

На берег никто, кроме отправленных в Месолонгион греков, не выходил. На поросшей зеленью возвышенности виднелись стены древнего укрепления, но красивые виды команду не привлекали. Все устремили взоры на море. Паруса были убраны, в небе реял флаг Ионических островов…

1821 год, Равенна

Время летело стремительно. Алджернон не успел и глазом моргнуть, как наступила осень, а вот уж и она заканчивается. Лорд уехал из Равенны, и теперь оставалось ждать указаний, следовать ли за ним. Намерения Байрона вначале были совершенно запутанны и пониманию неподвластны. Он явно не жаждал покинуть Равенну, но слезы графини заставили его передумать. Так, по крайней мере, лорд писал в письме на родину, вскрытом, прочитанном, вновь запечатанном и отправленном адресату. Забавно, однако: Байрон чуть ли не в каждом послании утверждал, что его письма вскрывают. Это ему, впрочем, не мешало рассуждать в них на всяческие политические темы, мешая в одну кучу указания по поводу публикации своих произведений, суету, связанную с отъездом графини Гвиччиоли, и планы по освобождению Италии и Греции.

Коротышка, прибежав, по обыкновению, неожиданно, еще в июле сообщал:

– Ваш лорд намеревается ехать в Швейцарию и прихватить с собой всех Гамба. Ищет там себе жилье. Жалуется на проведенные аресты и высылку друзей из Романии. А чего жаловаться? Сами виноваты…

В итоге в Швейцарию Байрон не поехал – друг ему нашел виллу в Пизе. Туда он вроде и направился, как минимум на зиму. Друг этот, поэт Шелли, – тот еще безбожник и развратный тип. Алджернон старался нос в подобные дела, если не просят, не совать: какое ему дело до подробностей семейной жизни поэта. Но велели и за поэтом на всякий случай следить. Жил Шелли с двумя женщинами, одна из которых была его супругой, а вторая, мало того что сводной сестрой супруги, так еще и матерью дочери Байрона. Не запутаться бы! Поэт проживал под одной крышей с обеими, разделяя с ними, видимо, не только еду и кров. А больше ничего интересного сказать про поэта нельзя.

В начале осени лорд отправил в Англию драму «Каин». Аж три пакета выслал с рукописью. Шума книжка наделает большого, если ее, конечно, позволят напечатать. Безбожная вещь, хотя, казалось, лорд отчасти верующий. Но с безбожником подружишься, сам начнешь писать странные вещи. Алджернон покачал головой. Иногда приходилось признавать правоту коротышки: лорд писал частенько непонятно и вызывающе.

Слежка в последнее время была скучна. В доме лорда собирали вещи: пыль, шум и беготня. В Равенне не осталось ни стула. Он увозил всю мебель, какой скопилось немало, а также животных и птиц. Это также удивляло Алджернона: держать у себя ворона, сокола, обезьян, собак, кошек и павлинов? Он оглянулся. Нет уж! Увольте!

С оружием, конечно, вышло совсем смешно. Сначала лорд закупил его для своих друзей-карбонариев. Выдал им полный комплект: для французской революции мало, но для беспорядков в Равенне вполне достаточно. Потом вышел указ об арестах всех, у кого обнаружат оружие. Так дружки лорда отнесли все это оружие к нему домой. Милая услуга! Коротышка следил тогда за домом и прибежал вечером довольный:

– У вашего лорда дома целый склад! Можно арестовывать хоть сейчас!

Но никто арестовывать Байрона не стал. Даже домой к нему не нагрянули проверить наличие оружия или прочих свидетельств несоответствующего поведения. Лишний раз Алджернон убеждался, что лорд особенно не интересовал ни английские власти, ни итальянские, ни австрийские. Так, следили проформы ради. Правда, через лорда можно было спокойно выходить на более интересные связи, но сам он загадочным образом оставался в тени, не представляя угрозы. Стук в дверь прервал размышления:

– Господин Витингем желает вас видеть, – объявил слуга, мгновенно растворившись в темноте.

Алджернон со вздохом принялся одеваться. Идти было недолго, и вскоре показалось знакомое палаццо. Почти во всех окнах было светло от горевших внутри многочисленных свечей. Мелькали тени. Точно, собрались гости. Куда тут вызывать Алджи для разговора, но он привык к подобным несуразицам – вызвали, значит, так надо. Витингем вышел в сад, не пригласив Алджернона в дом.

– Простите, дорогой друг, – счел он нужным принести извинения. – Гости! Супруга устроила прием в масках. Если бы ваш знакомец не уехал в Пизу, уверяю вас, позвала бы и его. Модная персона. Его стишки любят леди.

– Какие будут распоряжения, сэр? – спросил Алджернон, не зная толком, какой ответ ему хотелось бы услышать.

– Полагаю, вам следует отправиться за лордом. За некоторыми людьми следует приглядывать, как за непоседливыми детьми: чего бы ни натворили случайно, по недомыслию, – он протянул Алджи конверт. – Здесь деньги на переезд и первые расходы. Снимите там квартирку неподалеку. Я с вами свяжусь и передам дальнейшие указания. Посмотрите, кто станет захаживать в гости. Приглядите на всякий случай за его другом Шелли. За Гамба, конечно, тоже. Нам выгоден интерес лорда к Греции, пусть лучше в ту сторону смотрит. Сюда и направьте основное внимание. Возвращаться в Англию ему не следует. В Италии его действия уже ограничены. Короче говоря, действуйте, как обычно, Алджернон.