Текст книги "Загадочная женщина"

– Эгоизм чистой воды, – пояснила она. – Мне хотелось узнать, действительно ли я так необходима тебе.

– По-моему, и так все ясно, – молвила я.

– Беспокоишься обо мне, – упрекнула она меня, – хотя следует беспокоиться больше о самой себе.

Я молчала, а она продолжала:

– Моник сильно изменилась. Она… как бы это сказать… стала грубить. Скоро она окажется дома. У нее будут союзники.

– Ты так говоришь, словно мы собираемся на войну.

– Может произойти нечто похожее. Она то ненавидит капитана, то любит. Типично для нее, естественно. Безрассудная, думает лишь в порыве чувств, а не мозгами, что означает не думать вовсе. Декорации высокой трагедии. Жаркое марево. Оно ведь будет? Тропические ночи. Звезды, сотни звезд. Южный Крест, что всегда звучит более волнующе, чем Большая Медведица, правда? Огромные качающиеся пальмы, бананы, апельсиновые рощи и сахарные плантации. Прекрасное место действия для… драмы.

– И кто же персонажи этой драмы?

– В главной роли Моник, в главной мужской роли – капитан.

– Его там не будет. Через трое суток он уплывет на два месяца.

– Утомительная жизнь у него. Что ж, там будет мамочка и старая нянька. Ты и я. Моя роль окажется маленькой.

– Замолчи, Чантел, ты все драматизируешь.

– Если бы он остался, драма бы состоялась, в этом я уверена. Надо придумать, как его задержать. Может взорвать его корабль в заливе или что-нибудь еще.

Я вздрогнула.

– Анна, бедная, ты все принимаешь всерьез, даже меня. Какой смысл взрывать его корабль? Ему необходимо вернуться в Сидней. Не сомневаюсь, что без отлагательства и ожидания инструкций. Нет, взрыв корабля ничего не даст.

– Даже, если предположить, что ты в силах это совершить.

– Анна, дорогая, разве ты еще не поняла, что я способна на все? Она весело болтала ерунду, тем самым помогая мне, как и после смерти тети Шарлотты. Но ведь это я собиралась утешать ее. В конце концов, она потеряла возлюбленного – а я уверена, что он таковым являлся – не потому, что между ними встало нечто непреодолимое, а лишь потому, что у него не хватило смелости жениться на ней.

Я не смогла сдержать радость от того, что она со мной, но я вела себя как эгоистка. Она была бы намного счастливее, если бы сбежала с Рексом и сейчас находилась бы с ним в Сиднее.

Меня изумляла и восхищала ее способность скрывать свое несчастье – ведь несчастна же она.

Она ни намеком не выдала себя. Она флиртовала с Айвором Грегори, прилежно ухаживала за Моник и в долгие вялые дни сидела со мной на палубе.

Таким образом мы и прибыли на остров.

КОРАЛЛ

Когда я ступила на берег Коралла, то пережила незабываемое чувство. Я навсегда запомнила то впечатление, какое произвели на меня шум, краски и жара. Сильный ливень обрушился на землю, но длился он всего несколько минут, через мгновение выглянуло солнце, и от земли стал подниматься пар. Жара стояла ужасающая, в блузке кремового цвета и юбке цвета морской волны я просто задыхалась.

Воздух был насыщен ароматом цветов. Деревья и кусты цвели алыми, пурпурно-розовыми и белыми цветами. Близ воды на сваях, примерно в футе над землей, стояли дома, вернее, хижины из ила и веток. Несколько островитян вышли на берег посмотреть на корабль. Девушки были одеты в цветастые хлопчатобумажные платья с разрезом до колен, из разрезов выглядывали голые загорелые ноги, в волосах у них торчали красные, белые и пурпурно-розовые цветы, на шеях висели ожерелья и венки. Мужчины носили светлые штаны, драные и в клочьях, и рубашки, такие же яркие, как платья у женщин. Дети были почти раздеты. Они следили за нами огромными удивленными карими глазами.

Из нескольких домов доносилась музыка, необычная навязчивая мелодия, исполнявшаяся на бренчащих инструментах.

Золотой песок, зеленые пальмы, покрытые влагой. На Востоке пальмы совсем другие – пыльные.

Стоя на знойной жаре, я вспомнила, что через несколько дней «Безмятежная леди» уйдет, и я останусь здесь… пленницей до ее возвращения. Впереди меня ждала неизвестность. Я даже представить себе не могла, что меня ждет, но мне показалось, что меня, как и тогда, когда я впервые увидела «Дом Королевы», кто-то пытается предостеречь. Берегись!

Взглянув на Чантел, стоящую рядом на золотом берегу, я в который раз возблагодарила судьбу за то, что Чантел всегда со мной. На минуту я попыталась представить, что бы делала, если бы она осталась в Сиднее, и сейчас я стояла здесь бы одна. И тут же повеселела. Мы все-таки вместе.

Моник сошла на берег вместе с нами. Наверное, она хотела, чтобы рядом с ней стоял ее муж, но капитан был занят, а Моник, естественно, жаждала встретиться со своей матерью. Меня удивило, что та не пришла встречать корабль. Нас ждал лишь старый извозчик в драных штанах и в грязной рубахе нараспашку. Широко улыбнувшись, он произнес:

– Вот вы и дома, мисси Моник.

– Жак! – воскликнула она. – Я вернулась. А вот мой малыш Эдвард, и хотя он и вырос с тех пор, как ты видел его, он все равно мой малыш.

Нахмурившись, Эдвард собрался возразить против того, что он малыш, но я стиснула ему плечо, и он, очевидно, от удивления промолчал.

Жак с любопытством разглядывал нас, и Моник объяснила:

– Это моя сиделка и гувернантка Эдварда.

Жак ничего не ответил, тут к нам подбежала девушка и набросила нам на шеи венки. Красные, сильно благоухающие цветы совершенно не сочетались с моими простенькими блузкой и юбкой. Но Чантел с пурпурно-розовым венком на шее выглядела очаровательно. Она скорчила мне гримасу, а я подумала, волнуется ли она так же, как и я.

– Нам следовало одеться во что-нибудь более подходящее, – прошептала она.

Мы сели в открытый экипаж. Он был как раз на четверых. Я заметила, что экипаж поцарапан, обивка пыльная, а две лошади тощие и неухоженные.

– Рады, что дома, мисси Моник? – сказал Жак.

– Я-то не очень рада, – заявила Чантел, – и могу с полной ответственностью поручиться, что мисс Моник тоже. К такой сильной жаре придется долго привыкать.

Жак стегнул кнутом по лошадям, и экипаж с грохотом двинулся в путь. Дети широкими серьезными глазами смотрели нам вслед, а мы поехали по невымощенной дороге, с обеих сторон которой свешивалась блестящая зеленая листва. Вокруг порхали огромные голубые бабочки, а на экипаж время от времени приземлялись стрекозы необычной окраски.

Эдвард с восторгом обратил на них наше внимание.

– Будь осторожней, – предупредила Моник с какой-то радостной злобой. – Москиты и разные ядовитые насекомые так и жаждут напиться твоей английской крови.

– Фи, фо, фам, – издал Эдвард вопль людоеда. – Чую запах англичанина.

– Я говорю правду, – настаивала Моник. – Понимаешь, твоя кровь более густая, приспособленная для холодного климата, а, следовательно, более вкусная.

Эдвард стал с вниманием изучать свою руку, а Чантел сказала:

– Для этого я и существую, чтобы позаботиться об укусах и ожогах. Не забывайте, я все же медсестра.

Мы снова свернули и ехали теперь вдоль моря. Перед нами открылся прекрасный вид – остров в свою натуральную величину, совершенно не походивший на береговую линию, которую портили маленькие хижины из ила и прутьев. Впереди виднелся изгиб залива, коралловый риф, пышные пальмы, прозрачное море голубого цвета с зелеными, словно перидот, вкраплениями.

– Там, где вода зеленая, купаться безопасно, – пояснила Моник. – Говорят, что акулы не заплывают в зеленую воду. Правда, Жак?

– Правда, мисси Моник, – подтвердил Жак.

– Акулы, – закричал Эдвард. – Они откусывают ноги и едят их. Почему им так нравятся ноги?

– Не сомневаюсь, что они находят руки не менее вкусными, – вставила Чантел.

Эдвард с восхищением глядел на голубую воду. Но я заметила, что он придвинулся ко мне поближе. Неужели он тоже ощущал то же раздражение, что постепенно охватывало меня? Меня тронуло, что именно ко мне он инстинктивно потянулся за защитой.

Моник наклонилась вперед, у нее блестели глаза.

– Вам будет здесь интересно.

В ее голосе звучала истеричная нотка. Чантел это заметила. Взяв ее за руку, она посадила ее прямо. Чантел вела себя, как опытная сиделка, помнившая о своих обязанностях даже тогда, когда ехала по неровной дороге: в ситуации, которая даже ей может показаться трудной.

Дорога свернула, и мы въехали через стальные ворота в заросли, сквозь которые вела тропинка, такая узкая, что ветки царапали экипаж. За следующим поворотом оказался дом. Длинный, трехэтажный, сделанный из какой-то штукатурки, весь заросший вьющимися растениями. На первом этаже была открытая терраса с крыльцом, у нескольких верхних окон были балконы, штукатурка обветшала и осыпалась.

Перед домом тянулась полоса травы, которую можно было бы назвать газоном, если бы она так не заросла. Два огромных дерева почти полностью закрывали дом. Но мое внимание привлекла женщина, стоящая на крыльце. Толстая, такими, вероятно, становятся к старости все жители острова. Высокая, в цветастом платье, по-видимому, национальном, на шее в несколько рядов ожерелье из раковин каури, из них же были сделаны и покачивающиеся серьги.

Она завопила:

– Жак! Ты привез ее. Ты привез мисс Моник.

– Я приехала, Сула, – возвестила Моник.

Мы с Чантел сошли и помогли спуститься Эдварду.

– А вот мой малыш, – сообщила Моник.

Большие черные глаза Сулы, слегка налитые кровью, остановились на Эдварде. Схватив его на руки, она заорала:

– Дитятко моего дитятки.

– Я не дитятко, – возмутился Эдвард. – Мы с капитаном Стреттоном бороздим океаны.

– Ну, ну, – отреагировала Сула.

Мы с Чантел, очевидно, не существовали, а когда я заметила озорной взгляд Моник, я поняла, что она этого и добивается. Здесь она хозяйка. Мы слуги. Я гадала, что думает Чантел, и вскоре узнала. Она сказала:

– Нам следует представиться. Мисс Анна Бретт и сестра Ломан.

– Гувернантка и сиделка, – пояснила Моник.

Сула кивнула и тут же перевела взгляд своих огромных черных глаз на нас. Их выражение говорило о том, что мы не очень-то стоим ее внимания.

– Ступай к маме! – велела Сула Моник. – Она ждет тебя.

– Нам можно войти? – язвительно поинтересовалась Чантел. – Или нам проследовать через черный ход.

– Входите, – ухмыльнувшись, разрешила Моник.

Как только мы ступили на крыльцо, я заметила, как между ступенями что-то юркнуло, похожее на ящерицу, и до меня дошло, что дома стоят примерно в футе над землей, чтобы в них не проникли насекомые.

Мы вошли в холл. Перепад в температуре был очевиден, она, должно быть, упала на двадцать градусов. В нашем нынешнем состоянии это должно нас только радовать. Там было очень темно. Потребовались секунды две, чтобы мои глаза привыкли к темноте. Единственное окно было закрыто зелеными ставнями, по-видимому, тоже от насекомых, но из-за этого в холле царил мрак. На полу, который требовал срочной полировки, лежали яркие ковры, вероятно, национальные. Пол был неровный, некоторые половицы были сломаны.

На противоположном конце холла вместо двери висела занавеска из бусин, на столе стояла бронзовая фигурка с невероятно уродливым лицом, в набедренной повязке, рядом с ней палка, то ли бронзовая, то ли медная. Я догадалась, что это обеденный гонг.

Нас провели вверх по лестнице, устланной красной дорожкой, по обеим сторонам которой виднелись ступеньки. Их давно не красили и не полировали, а дорожка была вся в пыли.

На лестничной площадке оказалась дверь, которую Сула распахнула.

– Мисси Моник приехала, – возвестила она и вошла в комнату. И вновь темнота, но мои глаза уже привыкли к ней, Эдвард схватил меня за руку, и я пожала ее в ответ.

Странная это была комната, вся заставлена тяжелой мебелью. В комнате были оловянные безделушки, оловянный столик, тяжелые стулья, картины на стенах. И здесь за зелеными ставнями прятались от жары и насекомых.

В кресле сидела мадам де Лодэ, мать Моник.

– Моник, дорогая! – воскликнула она.

Подбежав к ней, Моник опустилась на колени и уткнулась лицом ей в колени. Я поняла, что мать Моник – инвалид и, вероятно, поэтому не встречала свою дочь.

– Мама… я приехала. Наконец, я дома.

– Дай-ка мне взглянуть на тебя, моя маленькая. Как хорошо, что ты дома. А Эдвард?

Она протянула тонкую с синими венами руку, унизанную кольцами и увешанную браслетами.

Эдвард неуверенно шагнул вперед и, в свою очередь, смутился.

– Как долго, – сказала она. – Как долго. Она подняла глаза на меня и Чантел.

– Вы – гувернантка и сиделка. И кто же из вас кто?

– Я – сестра Ломан, – представилась Чантел. – А это мисс Анна Бретт.

– Я слышала, что вы хорошо заботились о моих дочери и внуке. Добро пожаловать в «Поместье Каррмант». Надеюсь, вы будете счастливы здесь. Вы немножко устали. Я прикажу, чтобы вам подали мятный чай. Он освежит вас, а после мы увидимся.

Она взяла медную фигурку девушки в длинном одеянии, которая оказалась колокольчиком. Слабым жестом покачала его, и тут же появилась девушка. По-моему, ей было не больше пятнадцати, но этот возраст считался зрелым на острове. Она была босиком, в длинном пестром платье, не очень чистом, похожем на платья, которые носили большинство женщин на острове.

– Перо, – распорядилась мадам, – проведи сестру Ломан и мисс Бретт в их комнаты и приготовь им мятный чай. Увидимся попозже, – сказала она нам и улыбнулась почти виновато. – Сначала я хочу поговорить с дочерью и внуком.

Когда мы двинулись вслед за Перо, Эдвард побежал за нами и схватил меня за юбку.

– Эдвард останется, – приказала мадам де Лодэ.

Эдвард собрался протестовать, но я быстро подтолкнула его к ним.

– Послушай, Эдвард, – обратилась к нему Моник. – Мы хотим, чтобы ты остался.

Он неохотно повиновался.

Мы прошли по скрипучему коридору и поднялись вверх по лестнице с красивыми резными перилами, но покрытыми пылью.

Наши с Чантел комнаты оказались в одном коридоре, чему мы обрадовались. Нам обеим не хотелось жить далеко друг от друга в этом доме. У меня была большая комната, пол которой выглядел так, словно его изъел древесный жучок или какой-нибудь другой паразит. Неизменно закрытые окна – на этот раз два. На кровати лежало покрывало в ярких тонах; сидение резного кресла было обито золотой камчатной тканью, оно определенно относилось к стилю Людовика XV. Очаровательный позолоченный пристенный столик относился к стилю рококо, с присущим этому стилю орнаментом. Его мраморная крышка покоилась на фризе, украшенном листьями плюща. Восхитительный столик был подлинным. Остальные стулья были грубыми, сделанными из неполированного дерева: похоже, что их сколотил какой-то неопытный столяр.

Я удивилась тому, что кто-то допустил, чтобы кресло и пристенный столик находились в одной комнате с остальной мебелью. Чантел, осмотрев свою комнату, явилась ко мне.

– Ну? – спросила она.

– Очень здесь странно.

– Согласна, Анна, и как тебе все это? Очень необычное место. И это ее дом! Не удивлюсь, если при первой же буре он обрушится нам на головы. Как тебе дом?

– Ему бы не помешала генеральная уборка.

– Его годами не убирали, наверное потому, что он тут же развалится. Как мы выдержим здесь два месяца?

– С тобой я выдержу, – я вздрогнула. – Стоит мне только представить, что ты могла остаться в Сиднее. Именно об этом я и думала, когда не могла тебя нигде найти.

– Я все время была на борту, так что твои страхи не имели основания. Но сейчас мы здесь, и нам предстоит пробыть в этом месте два месяца.

– Разумеется, мы делаем поспешные выводы, высказалась я.

– А насколько мне известно, тебе это несвойственно. Поспешные выводы делаю я.

Она подошла к окну и распахнула ставни. В оконной раме возник вид, настолько прекрасный, словно картина на стене: темно-синее море, пальмы, золотой песок и изящная кривая залива.

Чантел взглянула на свои руки, они были черными от грязи.

– Здесь что, нет слуг? – вопросила она.

– Жак, Перо.

– Еще и нянька, которая, вышла поприветствовать мисс Моник.

– У Жака на попечении карета и лошади. Вероятно, он ухаживает за садом.

Чантел фыркнула.

– Непохоже, что он переусердствует. Или же что он ни посадит, то за ночь вырастает на несколько футов.

– Возможно, это благодаря солнцу и влажному климату.

– Хорошо, предположим, он работает в саду. В доме остается Перо, и чем же она занимается целый день, когда нет мисс Моник, чтобы сюсюкать над ней?

– Климат не способствует тяжелому труду.

– Должна заметить, что с этим я согласна. Я такая вялая.

– Мятный чай должен нас возродить, если он вообще появится.

Он появился почти в ту же минуту. Девушка очень робко подала его на металлическом подносе, примитивно расписанном красными и цвета берлинской лазури цветами. Чай был налит в высокие стаканы с длинными ложками, ручки которых кончались копытами. Я сразу поняла, что они ценные. Тетя Шарлотта как-то раз покупала похожие, они называются Pied Biche.

И снова несоответствие поразило меня. Ценные образцы мебели стояли бок о бок с мебелью, которая не только ничего не стоила, но была еще безвкусной и грубой.

– Надеюсь, вам понравится чай, – сказала Перо.

Она была застенчивой и юной, и украдкой разглядывала нас, особенно Чантел, на которую всегда было приятнее смотреть.

Я подумала, что мы можем разузнать чего-нибудь от девушки и увидела, что Чантел придерживается того же мнения.

Чантел обратилась к ней:

– Вы ждали нас?

– Да, – ответила она, по-английски она говорила, запинаясь. – Мы знали, слышали, что идет корабль и везет двух леди… одну для мисси Моник, одну для мастера Эдварда.

– Против нашего приезда никто не возражал? – полюбопытствовала я. – Я хочу сказать, думали ли они, что существуют люди, которые занимаются тем, чем мы?

У девушки было грустное лицо.

– О, но леди за морем… она послала вас. Вы ее. Мадам так бедна. А леди за морем очень богатая, и мисси Моник тоже будет богатая, потому что она – жена капитана.

Она крепко сжала губы, явно испугавшись, что сказала лишнее.

Мы попробовали чай. Он был чуть теплым, но мята освежала.

В коридоре послышались шаги, и в дверях возник старый Жак. Он сурово взглянул на Перо, она тут же исчезла, тогда он предъявил нам чемоданы.

– Вот эти мои, – показала я. – Спасибо.

Он молча внес их внутрь, а затем понес чемоданы Чантел в ее комнату.

Чантел села на кровать, я на кресло Людовика XV – благоговейно, надо признать, – и мы переглянулись.

– В странную компанию мы попали, – заметила Чантел.

– А чего ты ожидала?

– Ну, не настолько странную. Они, кажется, возмущаются нами.

– Старая нянька, думаю, да. В конце концов, ты присматриваешь за ее дорогой мисси, а у меня Эдвард. Она считает, что они ее собственность.

– У нее такой вид, словно в любую минуту она может наложить на нас чары.

– Вероятно, сделает наши фигурки из воска и проткнет их булавками.

Мы расхохотались. Когда мы вместе, мы в состоянии шутить, но мы обе ощущали воздействие этого странного дома.

Чантел ушла разбирать чемоданы, и я занялась тем же. В чулане я обнаружила воду, сидячую ванну, таз и кувшин. Я умылась, переоделась в легкое льняное платье и почувствовала себя лучше.

Когда я причесывалась, в дверь раздался тихий стук. Я открыла ее, за дверью стояла Перо.

Она сообщила, что мадам де Лодэ желает меня видеть. Она хотела бы видеть и сестру Ломан, но не вместе. Если я готова, она отведет меня к ней, так как сестра Ломан еще не готова.

Быстро заколов волосы, я пошла за ней вниз. Я поняла, что она с большим почтением относится к своей хозяйке.

Мадам де Лодэ сказала:

– Прошу вас, садитесь, мисс Бретт. Извините, что слишком поспешно отпустила вас. Я так давно не виделась со своими дочерью и внуком. Они сейчас со своей нянькой, так что за Эдварда можете не волноваться. Я кивнула.

– По сравнению с Англией вам, вероятно, все кажется необычным. Я согласилась.

– Я никогда не была в Англии, хотя сама англичанка. Мой муж был французом. В этом доме я живу с тех пор, как вышла замуж. Прежде я жила на другом конце острова. Когда муж был жив, мы были богаты, очень богаты по меркам острова, но он уже двадцать лет как умер, а я заболела. Вы, наверное, удивлены, что я рассказываю вам все это, ведь вы приехали давать уроки Эдварду и можете посчитать, что вас это не касается, но мне кажется, что вам лучше знать, как обстоят дела.

– Вы очень любезны, что обрисовали положение вещей.

Она кивнула.

– Вас наняла не я. Вам это известно. Вас наняла леди Кредитон.

– Да, мне это известно.

– Я не в состоянии вас нанять. Времена изменились. Раньше все было иначе. Тогда нас, людей, приехавших на остров из Франции, Англии, принимали щедро. Мой муж был известным джентльменом, и сахарная плантация процветала. Но теперь ее нет, и мы обеднели. Нам приходится экономить. Мы не тратим деньги на содержание дома. Мы не в состоянии этого делать. Мы бедны, очень бедны.

Мне показалось, что разговаривать о подобных вещах довольно странно с человеком в моем положении, но поняла, что она хочет предупредить меня, чтобы я не рассчитывала на обслугу. Несомненно, мне придется обслуживать себя самой и убирать свою комнату. Так как я любила разговаривать откровенно, я спросила ее, не это ли она имеет в виду.

Она улыбнулась. Да. Меня это нисколько не раздражало. Я в любом случае собиралась сама убирать свою комнату, и теперь я могу делать это, не опасаясь кого-либо оскорбить.

– Дом большой. Тридцать комнат. Он квадратный, во всяком случае, был таким, когда мой муж его построил, теперь он надстроен. Поэтому он называется «Каррмант», то есть квадрат. На тридцать комнат всего лишь трое слуг. Этого мало. Жак, Сула и Перо. К тому же Перо молода и неопытна, да жители острова и не кипят энергией. Климат. Кто может винить их? Ах, этот климат! Для чего только он не вреден. Из-за него рушится дом. Из-за него плодятся насекомые. Повсюду кусты и сорняки. Климат, вечно климат. Я прожила здесь всю жизнь и привыкла, но другим тут приходится трудно.

– Я понимаю, мадам.

– Я рада. Теперь мне надо поговорить с сестрой Ломан. Ах да, питаться мы будем вместе. Меньше забот, да и намного дешевле готовить одно блюдо на всех. Жак с Сулой готовят, а Перо подает. Теперь вам известны наши домочадцы. Едим мы в восемь часов. Сегодня к нам присоединится капитан. Он хочет как можно чаще проводить время с женой и сыном.

Я испугалась, что она заметит, как я вспыхнула.

– А теперь, – добавила она, – если сестра Ломан готова, я побеседую с ней.

Я пошла к Чантел. В ее комнате было два образца прекрасной мебели, французской. Я сообщила:

– У меня была разъяснительная беседа с мадам. Теперь твоя очередь. Мы действительно попали в странный дом.

На острове быстро темнело. Сумерек не существовало. Только что светило солнце, а через минуту наступала ночь.

Без пятнадцати восемь ко мне пришла Чантел. Она переоделась в черное кружевное платье, которое идеально подчеркивало ее прекрасный цвет лица. При виде меня она прищелкнула языком. Я тоже была в черном.

– Это платье не идет тебе, Анна, – заявила она. – Я всегда терпеть не могла это платье. По правде говоря, оно тусклое!

– Я не собираюсь присутствовать на банкете.

В глазах у нее появилось мечтательное выражение.

– Анна, – произнесла она, – капитан сегодня обедает с нами. Может быть, завтра он еще раз пообедает, а потом уедет. Он запомнит тебя такой, какой ты будешь сегодня, так пусть ты останешься в его памяти не в этом старом, не идущим тебе тряпье.

– Чантел, прошу тебя…

Засмеявшись, она стала расстегивать мне платье.

– Кажется, ты забыла, что у него жена, – упрекнула я ее.

– Она не даст мне забыть. Капитан должен уехать с приятными воспоминаниями о тебе.

– Нет, будет лучше…

– Чтобы ты выглядела уродиной? До чего же ты неромантична!

– Как можно быть романтичной, когда дело касается чужого мужа?

– Романтичной нужно быть всегда, а любовь, которая неосуществима, всегда романтична.

– Чантел, умоляю тебя, прекрати шутить.

– А я и не шучу. Если бы ты только знала, как я хочу, чтобы ты была счастлива. И ты будешь счастливой пусть даже не с капитаном, а с капитаном ты счастлива не будешь, Анна.

У нее загорелись глаза, и она стала похожа на прорицательницу. Я ответила:

– Пожалуйста, прекратим этот разговор.

– А я хочу продолжать этот разговор, – настаивала она. – Он не для тебя. Я всегда говорила, что он недостаточно хорош для тебя, Анна. Все равно, тебе необходимо надеть что-нибудь красивое сегодня, – вытащив голубое шелковое платье, она приложила его к себе. – Вот. Твое лучшее. Пожалуйста, Анна.

Я сняла платье и надела голубое. Что бы я не говорила, сегодня я должна выглядеть превосходно.

Я посмотрелась в зеркало. В голубом платье и с румянцем на щеках я казалась привлекательной.

Чантел внимательно следила за мной, и я, переменив тему, сказала:

– Перо принесла эти свечи. Сказала, что зажечь их можно только тогда, когда станет совсем темно. Свечи на острове очень дорогие.

– Скорее всего не такие они и бедные. Подозреваю, что у нашей мадам мания экономии. Теперь ты хорошенькая, Анна.

– Это благодаря дорогостоящему освещению от свечей. Оно скрывает недостатки. Всем известно, что оно смягчает черты лица и делает яркими глаза.

– Удивляюсь, что нам, всего лишь сиделке и гувернантке, разрешено обедать вместе со всеми.

– Она сказала, что так дешевле.

– Мне тоже сказала.

Чантел начала хохотать.

– Ох, Анна, кажется, мы попали в сумасшедший дом.

– Поживем – увидим.

Подойдя к окну, она раскрыла ставни.

– Испачкаешься, – напомнила я.

– Иди сюда. Отсюда виден корабль.

Он стоял в бухте, и когда-то там стояла «Загадочная женщина».

– Его вид вселяет чувство безопасности, – проговорила я.

– Что ты будешь чувствовать, когда его не будет, Анна?

Я вздрогнула.

– Посмотрим, – ответила я.

– Все равно, всего два месяца.

– Ты уверена?

– Просто чувствую, – объяснила она. – Дольше я не останусь.

– Прорицаешь!

– Пусть так.

– Одна я здесь не останусь.

– «Я пойду за Тобой, куда бы Ты ни пошел». На этой библейской цитате отправимся обедать.

Чантел раскрыла дверь, чтобы масляная лампа в коридоре освещала нам путь. Я закрыла ставни и задула свечи. В темноте комната казалась жуткой.

Но сквозь ставни виднелся корабль в заливе, и я знала, что там Редверс. Я радовалась тому, что он будет в доме в первый день нашего пребывания здесь.

На столе стоял канделябр ослепительной красоты. Несмотря на необычность обстановки, я тут же заметила его: молодая богиня поддерживала торшер со свечами. Бесценный, думала я. И французский, как и большинство дорогих предметов в доме. Он мог бы стоять на столе в Версале. Неровный свет свечи освещал комнату. Сегодня нас было много. Интересно, как будет выглядеть столовая, когда мы останемся лишь вчетвером.

Во главе стола сидела мадам де Лодэ. Редверс сидел по правую руку от нее, на противоположном конце стола сидела Моник, дышала она на удивление легко, справа от нее был Айвор Грегори, а слева Дик Каллум, мы с Чантел сидели друг против друга.

Перо и Жак прислуживали. Сула, как я поняла, была на кухне.

Подали рыбу, которую я не могла опознать – возможно, ее поймали в заливе – и блюдо с бобами и овощами, на десерт вкусный свежий ананас. Пили мы французское вино, и хотя я не знаток вин, я поняла, что оно прекрасное.

Беседа протекала гладко. Мы рассказывали о плавании и пассажирах. Время от времени я ловила на себе взгляд Реда, а повернув голову, я встречалась с глазами Дика Каллума. Чантел флиртовала с Айвором Грегори. Моник бесконечно говорила. Мне показалось, что мать смотрит на нее с одобрением.

Мадам де Лодэ держалась с огромным достоинством, и я поверила, что в прошлом она часто устраивала приемы. Я представила, как собирались гости в этой комнате, а вокруг стола размещалась великолепная мебель, подобная канделябру, который зажигался специально для таких случаев.

– Как вы считаете, капитан, – обратилась она к нему, – сестре Ломан и мисс Бретт понравится у нас?

– Надеюсь, – неуверенно ответил он.

– Наш остров покажется им совершенно отличным от Англии. Действительно ли здесь все не так?

– Здесь немного теплее, – весело произнес Редверс.

– Я с нетерпением их ждала, когда узнала, что леди Кредитон наняла их. Я слышала, как они оказались кстати… во время плавания. Надеюсь, что они согласятся остаться.

– Они были очень кстати, – вставила Моник. – Сестра Ломан жестоко обращается со мной.

– Мадам де Лодэ понимает, что все что я делала, шло вам только на пользу, – отозвалась Чантел.

Моник надула губы.

– Она заставляла меня сидеть на диете и глотать отвратительное лекарство.

– Предписание врача, – проговорила Чантел. – Подтвержденное доктором Грегори, здесь присутствующим.

– Я считаю, мадам, – вмешался доктор Грегори, – что миссис Стреттон крайне повезло, что за ней ухаживает столь опытная сиделка.

– Сестра Ломан ухаживала за мной, а мисс Бретт за Эдвардом. Эдвард постоянно находился в компании своего отца, а следовательно, и мисс Бретт.

Я услышала свой равнодушный голос:

– Эдварду редко позволялось подниматься на мостик, но когда ему это удавалось, он, естественно, стремился узнать как можно больше.

Моник перевела взгляд с меня на Чантел. Она явно была в озорном настроении. Интересно, что она успела рассказать матери.

– Мне кажется, что по общему мнению долг капитана состоит в том, чтобы развлекать пассажиров, заметил Ред. – Увы, это не так. Не сомневаюсь, что это очень приятно. Но работа капитана – вести корабль. Разве не так, Каллум?

Дик Каллум подтвердил его слова. Корабль является наиглавнейшей заботой и первых помощников.

– Но вы можете проводить время в обществе? – поинтересовалась мадам.

– Бывают минуты, когда мы можем проводить время в компании пассажиров, но не так часто, как бы нам хотелось.

– Таким образом, жена капитана часто остается одна, – высказалась Моник. – Правда, грустно?

– Полагаю, да, – допустил Айвор Грегори.

– Перед отъездом вам следует дать совет нашему доктору. К несчастью, он очень старый… на пенсии. Но лучшего нет. Скоро у нас будет молодой, один из жителей острова. Сейчас он в Англии, получает квалификацию в лондонском госпитале.

– Я зайду к нему завтра, – пообещал Айвор, – и передам ему досье миссис Стреттон.

– Досье! – воскликнула Моник. – Будто я преступница.

Все вежливо засмеялись, а мадам сообщила, что кофе будет подан в салон. Не будем ли мы так любезны перейти туда?

Салон оказался длинной комнатой, двери которой выходили на террасу. Сквозь двери была видна неухоженная лужайка, на террасе стояли кресло-качалка, стол и два плетеных стула. Пол был покрыт великолепными национальными коврами, между ними проглядывал потертый паркет. Мое внимание тут же привлек стол, по-видимому, работы Жоржа Жакоба. Красивый, с крышкой эбенового дерева с зубчатым орнаментом по краям. Я не удержалась и провела пальцем по дереву. Стол был весь в пыли. Просто кощунство обращаться с такой вещью подобным образом. Стулья относились к более раннему периоду, у них были извилистые ножки, обиты они были парчой в пятнах, которые легко можно очистить; их красивая форма и орнамент из маргариток свидетельствовали, что они очень дорогие.