Текст книги "Bye-bye, baby!"

Не буди лихо, пока тихо.

Раскосые миндалевидные глаза не могут меня обмануть: оставаясь кошачьими, они тем не менее все больше и больше смахивают на глаза людей, чьи снимки я иногда вижу в богато изданных каталогах «Преступления века», а еще – «Гангстеры и бутлегеры», а еще – «Самые известные серийные убийцы»; ни одну из этих книг мне, по финансовым соображениям, не потянуть, остается млеть от страха у прилавка. Впрочем, серийных убийц я отбросила бы сразу: самые известные из них – настоящие простофили. Просто потому, что дали себя изловить.

Гангстеры и бутлегеры нравятся мне больше: совершенные ими преступления не такие гадкие, хотя и сопряжены с кровопусканием.

Как гангстер Домино был бы неотразим.

Уж не боюсь ли я нежно-абрикосового красавчика с серыми пятнами? Вот уж нисколько! При всей своей необычности он остается котом, полностью зависящим от человека – хотя бы с точки зрения пищи и воды; ведь кран ему не открыть, а холодильник тем более. Дерьмо за котом тоже убираю я. Но дело не в дерьме, а в том, что мы отлично ладим. И в том, что я от него без ума и он, похоже, привязался ко мне.

Нужно проверить это. Немедленно.

– Домино, малыш!.. – позвала я. – Иди сюда, красавчик.

Домино бросился ко мне со всех ног, разом позабыв о Матиссе. Сейчас наступит самый волнующий момент вечера: он прижмется ко мне горячим телом и замурлычет. А стоит почесать ему спинку или шейку, так еще и выпустит когти от удовольствия: я уже проверила это опытным путем.

Все произошло именно так, как и предполагала: Домино податлив, Домино мягок, как расплавленный воск.

– Хочешь посмотреть на свои фотки?

Нет, он вовсе не горел желанием увидеть себя на экране монитора, он демонстративно отвернулся и сделал вид, что просто дремлет у меня на руках. Плюнув на необходимость выбора лучшего снимка, я пристегнула к письму Jay-Jay (скотина Интернет работал!) два первых попавшихся – и подвела стрелку к «отправить».

И на секунду затаила дыхание.

«Ваше письмо отправлено».

Слава богу! В глубине души я вовсе не была уверена, что дело разрешится так быстро и так благополучно. Во вчерашнем зависании Сети не последнюю роль сыграл кот – так мне казалось. Особенно после ночного кошмара и после метаморфоз, произошедших сначала с мадридской фотографией, а потом и с моей внешностью. Достаточно было и суток тесного общения с Домино, чтобы я поверила во что угодно – даже в то, что он тайно руководит моей судьбой.

Не руководит. Он всего лишь кот, не более.

Вот черт, неужели я жалею об этом? Жалею, да. Как любой ленивец и неумеха, мирно сосущий лапу в берлоге своей никчемной жизни. А потом – бац, и появляется нечто: ангел-хранитель, тибетский монах или такой вот кот (желательно – говорящий). Они-то и сообщают ленивцу и неумехе, что он – избранный и обладает потрясающими, даденными запросто так талантами. Способностью к левитации, например. Способностью проходить сквозь стены. Или владеть восточными единоборствами; или воспламенять торгово-развлекательные центры одним взглядом и разваливать небоскребы одним усилием мысли. Вести за собой народные массы и (на десерт) каждое утро находить у себя под подушкой сто долларов США.

Нет, лучше – сто евро.

Нет, лучше – пятьсот.

Домино может говорить только «мау», и никаких пятиста евро у меня под подушкой не наблюдаются.

Так, прокрутив скрипучее философское колесо, я вернулась к тому, с чего начинала: чем же мне заняться в новой жизни? Ни на что другое, кроме корректуры, я не заточена. А вот еще тема: устроиться официанткой в мусикино любимое кафе на Австрийской. Подавать ей слабоалкогольные коктейли без всякой корысти: на чай мусик никогда не оставляет. Из принципа.

Официантка – то-то будет смеху!..

– Так что мы будем делать, мой мальчик? – спросила я у Домино. – Чему мы себя посвятим, чтобы не подохнуть с голоду?

Кот как будто услышал меня: он потянулся, привстал на задние лапы, а передние положил мне на лицо. И принялся вылизывать его острым и колючим, как наждак, языком. Я едва не расплакалась от умиления: счастье, что у меня в доме появилось такое чудесное существо, больше и желать нечего.

Почти нечего.

Кроме одного: пусть мадридская фотография примет свой первозданный облик. Кошачья мистика совсем не устраивала меня, она вносила диссонанс в наши с Домино отношения и заставляла во всем ожидать подвоха, а я этого совсем не хочу.

Так уж я устроена, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля: подводные камни мне ни к чему, первое, что я делаю в случае подводных камней, – разбиваю о них голову.

Мир Картье-Брессона распахнул свои объятия аккурат на Мадриде-1933: такое случается с книгами, если долго топтаться на одной странице, у книг своя собственная память. Обшарив фотографию глазами, я с облегчением вздохнула: все вернулось на свои места, включая надпись «Concepcion Jeronima.13». И Домино больше не вышагивал по тротуару, его место снова занял хрестоматийный мужик в фетровой шляпе.

– Вот и отлично! – бросила я в пространство, а потом (черт меня дернул!) шутливо добавила: – И где же искать тебя теперь, малыш?

«Мау!» – отозвался Домино, выглядывая из-за верхней части обложки, на твоем месте я бы не стал успокаиваться, лапуля. Игра только началась!

Пятиминутная медитация над Мадридом к новым открытиям не привела, и я уже готова была закрыть альбом (не буди лихо, пока тихо) – как меня снова дернул черт. Воплотившись в Домино, он начал нашептывать мне в ухо: поищи, лапуля, поищи, поройся.

И я сдалась. Нехотя вернулась на страницу назад, а потом – еще на две: туда, где видела благообразного дедка Матисса в окружении птичьих клеток и голубей.

Новое дело! Количество голубей уменьшилось ровно на одного – того, что престарелый мазила держал в пальцах. Но Матисс не был бы Матиссом – старый хрен! – если бы встретил мое появление с пустыми руками. Они не пустые – в них о, нет Домино!

Изменник Домино ластится к давно почившему в бозе старикашке – так же, как ластился ко мне; именно в таком ракурсе, именно в такой позе я предпочла бы щелкнуться с котом, чтобы впоследствии отправить фотографию Jay-Jay.

Ревность – вот все, что я чувствую.

– Ах ты злодей!..

Несмотря на то что Картье-Брессон обошелся мне в тысячу рублей, я без всякого сожаления запустила им в кота. Он увернулся в самый последний момент и прокричал обиженное «мау!» – ты совсем ополоумела, лапуля! Ведешь себя как конченая невротичка. Попей воды, скушай мойву холодного копчения, а завтра с утра – на прием к психиатру.

Кот прав – мне нужно держать себя в руках и не давать волю воображению: неизвестно, куда оно может меня завести. Картье-Брессона с этой минуты ставим в игнор. А кот… Он всего лишь кот, не больше.

– Не злись, мальчик, в жизни всякое бывает.

Он и слушать меня не стал, вытянул в струнку свой войлочный хвост и гордо удалился из спальни. Я направилась за ним, кроткая и пристыженная.

– А кто купил тебе обновку? – попробовала я подлизаться к Домино, снова устроившегося по соседству с Матиссом. – Кто чешет тебя за ухом? Кто кормит тебя сладко?

«Мау!» – придумай что-нибудь позабористее, лапуля, за чечевичную похлебку я не продаюсь. А лучше просто извиниться, корона с головы не упадет.

– Хорошо, – тут же заканючила я. – Прости меня, пожалуйста. Больше этого не повторится. Обещаю. И кстати… ты позволишь взглянуть на Матисса?..

Что я собиралась найти в ворохе слипшихся от времени страниц? Завещание, по которому мне причиталось поместье в Суссексе и тысяча акров земли в придачу? Грин-кард, выписанную на мое имя? Приглашение на вечеринку в стиле буги? Редкую почтовую марку (аукционная стоимость – мульон баксов)? Цидулку с печатями, провозглашающую меня наследной принцессой Свазиленда?.. Ничего из этого утлого перечня в Матиссе не обнаружилось. Кроме собственно репродукций, хотя я самым внимательным образом изучила альбом и даже потрясла его – в надежде, что хоть какая-то жизненно важная бумажонка возьмет да выпадет.

Дудки!

– Наколол меня, прохвост? – пожурила я кота. – Наколол, а я повелась, как ребенок!..

«Мау!» – а ты что ожидала? Не будь алчной, лапуля, прими все как есть и помни – манна небесная на тебя не просыплется.

– Знаю, что не просыплется. Не с моим счастьем, дорогой.

…Наученная горьким опытом предыдущей ночи, я, как могла, старалась оттянуть момент отхода ко сну: зачем-то прибралась в ванной, вымыла прихожую, надраила до европейского блеска унитаз и все до единой кастрюли, перегладила залежи белья, ждавшие своего часа с прошлой осени. А когда отрубилась – то мне приснился вовсе не кошмар, а самый прекрасный сон в жизни.

С легкой натяжкой его можно было назвать даже эротическим.

Притом что в нем не присутствовало ни одного мужчины. Только тачки. Исключительно.

Они были такими, какими я видела их в жизни, – или почти такими. Разница заключалась лишь в обоюдном влечении, которое мы испытывали друг к другу во сне. Мне хотелось обладать ими, а им – мной. Они проплывали мимо по гладкому, безупречно натянутому полотну автобана: капоты надраены до блеска, фары и стекла чисто вымыты, за рулем никого – но это не мешает им вести себя разумно. Притормаживать, поравнявшись со мной; приветственно гудеть клаксонами; приоткрывать дверцы в ожидании, что я запрыгну в салон.

Каждая из тачек представляет собой образец мужественной сдержанности или сдержанной мужественности – она не липнет с непристойным предложением прокатиться с ветерком, не надоедает и не канючит, не впадает в беспричинную ярость, как это сделал бы мужчина, – она ждет моего решения. Терпеливо и смиренно.

Я – королева автобана, вот радость!

Какими будут наши отношения с любой из тачек, зависит только от меня. Флирт без обязательств, пересып с последующим венчанием в церкви Адвентистов Седьмого Дня, пасторальные объятия на лужайке, изматывающий роман в стиле «Девять с половиной недель» – мне хочется не этого. Совсем не этого.

Мне хочется влюбиться по-настоящему.

Как хотелось всегда, но именно теперь все и случится.

Я вижу этот BMW задолго до того, как он сбавляет ход. «Х5» – мужчина (машина) моей мечты! Внедорожник – но не грубый, не забыченный, не «подрочи его, крошка», совсем напротив: интеллектуал, трепетная душа.

Он нафарширован всякими техническими и электронными примочками, как рождественский гусь, и совсем не кичится этим. Такая скромность – одно из проявлений величия. Дрожа от нетерпения, я вскакиваю в «бэху» на ходу и занимаю место за рулем. Сладостнее момента я еще не переживала. Неизвестно, кто и кем управляет – то ли я им, то ли он мной; скорее всего, наше проникновение друг в друга взаимно. Как и положено, если речь идет о настоящей любви.

А именно о ней и идет речь – иначе откуда бы возникнуть ощущению, что я знаю его тысячу лет? Это помогает мне свободно ориентироваться в приборной панели и в автоматической коробке передач, мимоходом считывать показания бортового компьютера; это помогает мне увеличивать скорость до почти запредельных двухсот, то сбрасывать ее до щадяще-романтических ста двадцати.

Я счастлива, счастлива, счастлива.

Два солнца – рассветное и закатное, две луны – полная и ущербная – сопутствуют нам, реальность сна это позволяет. В салоне пахнет сильно нагретой кожей – сидений и моей собственной; освежителем, который может посоперничать с любым (даже самым дорогим) одеколоном; металлом и еще чем-то невыразимо прекрасным.

Я не просто счастлива, я изнемогаю от счастья.

Хр-р. хр-ррр. хрум-хрум. хр-ррррр – звук возникает внезапно, впивается в мозг сверлом от электродрели, он идет извне – со стороны двух солнц, а может быть, двух лун. Проснуться означало бы навсегда отказаться от нагретой кожи, отказаться от только что обретенного счастья. Я ожесточенно сопротивляюсь этому – сколько могу, – но проклятый хр-ррррррррррррррр явно сильнее.

Домино – вот кто меня разбудил, вот кто самым бесцеремонным образом ворвался в автодорожную идиллию.

Электронный будильник застрял на «7:44».

До «7:47», под неустанное хр-ррррррррррр, я переживала несанкционированный подъем из глубин сна: технология подъема нарушена, все признаки кессонной болезни налицо.

Для справки: кессонная болезнь – декомпрессионное заболевание, возникающее после водолазных работ при нарушении правил декомпрессии (постепенного перехода от высокого к нормальному атмосферному давлению). Признаки: боль в суставах и мышцах, головокружение, расстройства речи, помрачение сознания.

Я полна решимости размазать Домино по стенке, выкинуть его нежно-абрикосовую тушку на мороз из-за дурацкого эфемерного сна – это ли не помрачение?

Хр-ррр! хрум-хрум! чпок-чпок! тиу-ууу!..

Если в 7.51 я вылезу из постели и на цыпочках прокрадусь в кабинет – у меня будет шанс застать кота на месте преступления.

Так я и поступила и обнаружила Домино в правом, ближнем к окну, углу. Он с увлечением сражался с одной-единственной, отставшей от пола паркетиной. Вот уже и дом стал потихоньку разваливаться – милое дело! А ведь до появления кота паркет выглядел почти идеальным, плашка к плашке; при переезде сюда его даже не пришлось реставрировать и покрывать лаком.

– Что это еще за срань?! – грозно прикрикнула я на Домино. – Что это мы там копаем? Терзает зуд кладоискательства?

Кот и ухом не повел. Напротив, принялся отдирать паркетину с еще большим остервенением.

– Ну-ка, брысь отсюда!..

Как бы не так! Имел он меня в виду с моими немощными угрозами. Да и первая злость прошла, уступив место почти детскому нетерпеливому любопытству: что там могла нарыть божья тварь, какой сюрприз меня ожидает?

Слиток золота, подумала Элина.

Нательный крестик с сапфирами и четки с рубиновыми вставками. И тиара с бриллиантами, подумала блаженная Августа.

Акции, облигации, дарственные, векселя, подумала Магдалена, блистательная, как колумбийская река с одноименным названием.

Драгоценности, подумала Флоранс, цветочек Флоранс.

Все четыре части моего династического имени проявили солидарную и вполне понятную в таких случаях алчность. И разве Ёлка, в непальских карманах которой гуляет ветер, имеет право их осуждать?

Никакого.

Тук-тук, тук-тук-тук, туктуктук – все быстрее выбивало мое сердце по мере приближения к углу.

Хр-ррр! тиу-ууу! – вторил ему Домино.

– Дай-ка я посмотрю, малыш…

Едва я нависла над жарким тельцем кота, как он тотчас же потерял интерес к паркетной плашке. Отошел, галантно уступая мне место в самом эпицентре события, и – как вчера – уселся на альбом Матисса.

Дежавю, да и только.

Пустое пространство под паркетиной годилось для всего – включая тиару из бриллиантов и туго спеленатый сверток акций. Но я вытащила из тайника всего лишь связку ключей. То есть это поначалу мне показалось, что связка – именно с ключами. Они не были облагорожены временем и не годились для того, чтобы толкнуть их на условно-антикварном рынке в окрестностях метро «Удельная» – по 100 рублей за штуку. Их конфигурация не была затейливой, во всяком случае – не более затейливой, чем конфигурация ключей для мебели из магазина «Икеа».

А при повторном – более внимательном – взгляде они и вовсе оказались отмычками. Классическими, хотя и миниатюрного размера, отмычками – как я их себе представляла. Всегда. Отмычка потолще, отмычка потоньше, отмычка со скругленным концом и с концом раздвоенным. Отмычка с насечками и спиралями. Отмычка с затейливой абстракционистской бородкой; отмычка, похожая на рашпиль, и отмычка, похожая на сверло. И кусок сплетенной металлической проволоки в качестве бонуса.

Итого – девять предметов.

Вряд ли они принадлежали бабке, сгинувшей где-то на полпути между катарактой и ишемической болезнью сердца.

Тогда кому?

Отцу. Папе. Папуле. Папсику.

Мой отец – домушник? Вот так новость, вот так-так!

Я засмеялась в голос и тут же подумала: это слишком романтично, чтобы быть правдой. И еще: пора бы мне перестать впадать в первородный грех идеализации мужчин.

– Как думаешь, что это за инвентарь? – спросила я у Домино.

«Мау!» – разве ты сама не видишь, лапуля? Ключи от рая, я бы так это назвал.

– Наверное, лучше избавиться от них. Или оставить там, где они лежали. Вряд ли связка пригодится нам в обозримом будущем.

«Мау!» – на твоем месте я бы не стал пороть горячку. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

Не знаешь… найдешь… потеряешь… – Мне пришлось потрясти связкой, чтобы заглушить эту мгновенно отпечатавшуюся в мозгах немудреную фольклорную истину. Что можно найти в альбоме с Матиссом?

Самого Матисса.

Взяв кота на руки, я снова углубилась в альбом. Я больше не искала инородных тел и вложений, которые сделали до меня. Просто внимательно рассмотрела каждую репродукцию – только и всего. Домино поощрял и направлял меня урчанием – и это больше всего напоминало детскую игру «Горячо – холодно». На странице с картинкой «Красные рыбки. 1911. Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина» мой нежный абрикос заходил ходуном – с чего бы это?

Так: столик, на столике – аквариум, в аквариуме – рыбки, за аквариумом – листья и цветы. Назвать столик столиком, а аквариум – аквариумом можно лишь с известной долей условности, но рыбки сомнений не вызывают. Отравиться приготовленной из них ухой или заработать описторхоз – как два пальца об асфальт, ага, вот оно – искомое.

На теле одной из красных рыб-убийц мелким, но вполне каллиграфическим почерком был начертан номер телефона. Только номер, без всякой поясняющей подписи. Вряд ли написавший преследовал цель скрыть его от посторонних глаз, скорее – он просто воспользовался первой подвернувшейся под руку бумажкой: Матисс так Матисс, подотремся и Матиссом. Я почувствовала прилив симпатии к неизвестному каллиграфу. Вот только номер ни о чем мне не говорил.

Он начинался с 530, что означало как минимум Гражданку и как максимум – проспект Просвещения вкупе с Северным проспектом и проспектом Науки. Не самые близкие к центру районы, к тому же на Науке проживала Милка, у которой я не бывала последние лет пять. После того как в ста метрах от Милкиного подъезда двое прыщавых наркоманов вырвали у меня сумку из рук. Ничего существенного в сумке не было, кроме кошелька с тремя сотнями рублей, но сам факт и сами наркоманские рожи… Они преследовали меня во снах целый месяц, потому и возникло оптимальное решение: на Науку я больше не ездец.

И все немногочисленные Милкины приглашения заканчивались хрестоматийным: «Уж лучше вы к нам».

Вот было бы смеху, если бы рыбий номер принадлежал кому-то из двух наркоманов! И… что?.. А то, что мне совершенно безразлично, кто может откликнуться на том конце провода.

С этой – весьма здравой – мыслью я запустила компьютер и скоренько обновила диск с телефонной базой данных, купленный в подземном переходе. Ни одному из физических лиц телефон не принадлежал – вот и верь после этого городскому УВД! Оставался еще один путь простукивания номера: Интернет. Пройдя пару ссылок, я попала на сайт «Yellow pages of Saint Petersburg»[8]8
  «Желтые страницы Санкт-Петербурга» – справочник фирм и организаций.


[Закрыть], где посредством нескольких нехитрых манипуляций вычислила наконец-то владельцев номера. До недавнего времени – держись крепче, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля! – он принадлежал фирме «Красные рыбки».

Это было сильно.

Так сильно и неожиданно, что я издала победный вопль, хотя вопрос, к чему приложить вновь полученные знания, повис в воздухе. Мне не оставалось ничего другого, как переадресовать его Домино.

– И что нам делать с этой хренью, милый?

«Мау!» – сними трубку и позвони, лапуля, чего еще?

Идея сама по себе неплохая, но телефонные звонки предполагают диалог между абонентами. Даже если я прокрякаю «Фирма «Красные рыбки?» и мне ответят «Да», о чем говорить впоследствии? Можно, конечно, опроститься донельзя и снова идти на поклон к коту – вразуми, батюшка!

Но по опыту предыдущего общения с Домино я знала: конкретных ответов на вопросы кот не дает, предпочитая расплывчатые философские сентенции.

Вопреки логике, телефон под вывеской «Красные рыбки» мучил меня. Временами даже казалось: стоит напрячься – и я тут же пойму его тайный смысл. А может – просто вспомню его. И все станет на свои места. Но как я ни напрягалась, ничего путного из этого не вышло. А проверка почты (ну, как Jay-Jay уже отреагировал на фотографии Домино?) вообще привела к неожиданным результатам: моего почтового ящика больше не существовало!

Вернее, он существовал, но был абсолютно недосягаем. Сколько я ни вводила пароль, не менявшийся последние три года, в доступе мне раз за разом отказывали. Это было хуже, много хуже засбоившей намедни Сети.

Это был умысел. Всемирный заговор.

Мистика. Козни. Происки врага или врагов, которых я даже не сподобилась завести. Но можно завести новый ящик, временно наплевав на старый, и отправить письмо Jay-Jay уже с него. Воспрять духом получилось ровно на две минуты. Третья же ознаменовалась скорбным фактом: я не помню адреса электронной почты Jay-Jay. Вещь еще более невероятная, чем нежданная потеря шкатулочки, в которой хранилась вся наша переписка с пенфрендом из Норвегии. Три года я исправно отправляла письма и могла процитировать адрес с любого места, справа налево, слева направо, а также – снизу вверх. И сверху вниз. И вот теперь я не помню ни одной буквы, и ни одной, пусть приблизительной, ассоциации не приходит на ум – ну разве это не жопа?

Как есть задница.

– Жопа полная! – заорала я. – Что происходит, в конце концов?

«Мау!» – откликнулся Домино, как мне показалось – в самом издевательском регистре. – Где-то в середине должна быть @, хоть я и не люблю собак. Да и зачем нам собаки, лапуля, нам и вдвоем неплохо, ты не находишь?

– Нет, – я все еще не теряла надежды переломить ситуацию, – нет, зверюга, так просто я не сдамся.

«Rеальные знакомства в Норвегии» – вот что мне поможет. Я зайду на сайт, как в дом родной, пороюсь в архиве и извлеку на свет божий адрес Jay-Jay. Он должен сохраниться, в Норвегии ничто не пропадает бесследно. Он должен сохраниться, и я найду его. Узнаю. И все станет на свои места.

Я не нашла не только координаты Jay-Jay, но и самого сайта. Нет, он не был закрыт на ремонт – все справки по адресу… и никуда не переехал – его как будто никогда не существовало. Я не обнаружила его следов ни в своем «Избранном», ни в журнале интернет-посещений.

– У меня крыша поехала, что ли? – обратилась я за консультацией к коту.

На этот раз мой четвероногий психоаналитик ответил мне молчанием.

Некоторое время я внимательно рассматривала его: душегрейка с шестью пуговицами, купленная мной в «Тридцати восьми попугаях», удивительно шла Домино. Из вязаного ворота торчала беззащитная морщинистая шея, венчавшаяся треугольной головой с огромными, широко расставленными ушами. В уголках пасти (лучше сказать – рта) тоже застыли морщинки, что придавало его морде (лучше сказать – лицу) выражение легкой грусти.

Домино сожалел о несовершенстве мира.

Домино жаждал любви.

Я растянулась на полу, закинула одну руку за голову, а второй постучала по паркету, подзывая кота к себе:

– Иди сюда, красавчик.

На этот раз Домино обошелся без разглагольствований. Он с готовностью прыгнул мне на грудь и уткнулся мордой в подбородок. От него исходил едва заметный и довольно необычный запах, впрочем, уже прочувствованный мной когда-то. Определенно я сталкивалась с этим запахом, и не единожды – иногда он приводил меня в восхищение, иногда казался жутко сексуальным, но чаще – раздражал. Перебрав в уме все возможные варианты, я остановилась на одном: мой кот потел!

Как самый настоящий маленький мужичок!

И это оказалось самым трогательным в нем, самым потрясающим. Глаза мои увлажнились, и я неистово прижала кота к себе:

– Никому тебя не отдам, козлик мой, кролик мой, крошка-енот! Раз уж нам так хорошо вдвоем… И в общем, ты прав. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

…Около одиннадцати утра я решилась.

И набрала номер, считанный с рыбьего тела.

– Автосервис! – гаркнули мне в ухо с того конца провода.

– Мне нужна э-э… фирма «Красные рыбки».

Сказав это, я почувствовала облегчение: даже в страшном сне нельзя было представить, чтобы какое-то голимое сообщество авторемонтных боксов сбилось в кучу под претенциозной хоругвью «Красные рыбки». Следовательно – эту версию можно считать отработанной, и я никогда больше не вернусь к ней, сколько бы Домино ни высиживал на альбоме Матисса.

Коты тоже ошибаются, как ни прискорбно это признать. И лучше бы им пересесть на какой-нибудь другой альбом – к примеру, «TRANSPARENTE» португальской певицы Маризы.

– «Красные рыбки»?

– Да. Именно красные. Такая вот нелепость. – Я подпустила в голос изрядную порцию иронии: на случай, если невидимый собеседник решит посмеяться над глупейшим – с коммерческой точки зрения – названием.

Посмеемся вместе.

– Значит, нелепость?

– Ну… Я не знаю…

– Вообще-то наш автосервис и есть фирма «Красные рыбки».

Н-да… Вот тебе и… Здрасьте – манду подкрасьте, как любил выражаться высокохудожественный поэт Ларик. Я и представить не могла, что эта подметная присказка окажется столь уместной. А пока раздумывала над ее многовариантностью (не забыть бы процитировать фразу потерявшемуся Jay-Jay), на другом конце раздались короткие гудки.

Ладно. В следующий раз я буду умнее.

Прокашлявшись, попив водички и пропев первый куплет бессмертного хита А.Б. Пугачевой «Старинные часы», перешедший в «ми-ма-моооо», я снова взялась за телефон.

– Автосервис? – заорала я, как только в «Красных рыбках» сняли трубку.

– Автосервис.

– Вы до которого часа работаете?

– До восьми, но сегодня все мастера заняты.

– А завтра? Мне нужно машину продиагностировать…

Последний раз я употребляла слово «продиагностировать» больше года назад, в контексте вора Никиты: кажется, это звучало как «не мешало бы продиагностировать его на предмет клептомании».

– А что с ней?

– Э-э… э-э-лектрика…

Трубка молчала – неужели я ляпнула что-то не то? Но ведь и ребенок знает, что в любой машине существует электрика!

– Вы меня слышите?

– Не кричите, девушка. Просто думаю, куда бы вас запихнуть. Завтра в шестнадцать тридцать устроит?

– Вполне, – выдохнула я. – Как вас найти?

– А вы не знаете?

– Нет. Мне просто вас порекомендовали. Или вам нужны еще имя и координаты рекомендовавшего?

– Гы-гы-гы, а вы веселая…

Что же это за автосервис такой диковинный, если воткнуться в него сложнее, чем попасть на прием к не в меру демократичной английской королеве?

– …Координаты не нужны, а наши мы вам оставим.

Пересечение Северного и улицы Софьи Ковалевской, запоминала я; рядом с гаражным кооперативом «Альбатрос», запоминала я; спросить у местного охранника, и он вам объяснит, куда двигаться дальше, запоминала я.

– Всё ясно?

– Более-менее.

– Какая у вас марка машины?

Нет. Я не должна этого произносить, нет! Пусть лучше мой язык отсохнет и отвалится, но я не долж…

– БэЭмВэ. Икс 5.

– Хорошо. Значит, завтра, в половине пятого.

– Буду.

После столь внезапного и столь делового разговора я довольно долго бродила по квартире как неприкаянная. Домино не отставал от меня ни на шаг, пытаясь заглянуть в глаза, а потом исхитрился и запрыгнул на плечо.

– И что? – меланхолично спросила я. – Что нам это дало? Не думаешь же ты, что я завтра отправлюсь на какой-то Северный, чтобы заглянуть под жабры «Красным рыбкам»?

«Мау!» – почему нет, лапуля? Съезди, проветрись, подыши свежим воздухом.

– Я и здесь могу подышать. И вообще, там полно наркуш…

«Мау!» – наркуш везде хватает, что же теперь, по улицам не ходить?

– Да нет, это глупо. Бессмысленно. Никому не нужно. Что я там забыла и что скажу? Никаких поводов появляться в автосервисе у меня нет. И машины, кстати, тоже…

Воспоминание о «бэхе» – не той, гипотетической, с такими же гипотетическими проблемами в электроцепях, а той, которую я видела во сне, – преследовало меня. Галогеновые фары, кожаный салон, сверкающая приборная панель, отделанная деревом рукоятка коробки передач – м-м-м… все это заставляло сердце искать выход из грудной клетки. Я последовательно обнаруживала его то в горле, то в обоих висках, а один раз оно даже свалилось вниз живота – и добропорядочный И.И. Комашко не вызывал у меня таких эмоций.

Но кажется, я была влюблена в кого-то еще. Теперь и не вспомнить – в кого.

* * *

…Ближней к «Красным рыбкам» станцией метро числилась «Академическая».

Именно сюда я приезжала, чтобы впоследствии пройти еще пять кварталов и оказаться во дворе Милкиной девятиэтажки. На пути следования значилась и улица Софьи Ковалевской, идущая перпендикулярно Науке. А основанием ее (открытие вчерашнего дня!) служил тот самый Северный проспект, куда я напросилась с моим собственным, никогда не существовавшим в природе «BMW X5».

За то время, что я не была на Академке, в ее окрестностях вырос угрожающих размеров торговый комплекс с уймой магазинов, ресторанчиков, центром продажи мебели и кинотеатром. Плюс пункты обмена валюты, плюс наскоро сляпанные залы игровых автоматов, плюс ларьки по продаже блинов, шаурмы и хот-догов – словом, наркоманам есть где разгуляться, смотри в оба, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля!..

Памятуя о разбойном нападении пятилетней давности, я не взяла с собой ни сумки, ни рюкзака: все, что могло пригодиться мне на тернистом пути к автосервису, было рассовано по карманам куртки и комбинезона. О да, комбинезон! – сегодня состоялся его первый выход в свет. Довольно удачный, если учесть, что на пути от дома до метро я получила два предложения посетить клубную вечеринку, одно – посетить выставку авангарда в Русском музее и еще одно – пожертвовать сколько можете на собачий приют.

Собачьему приюту я отвалила полтинник. Остальные предложения даже не рассматривались, поскольку исходили от клонов Ларика, Никиты и забубенного сирийца Зияуддина, когда же вы уйметесь, парни?..

Больше всего я жалела, что со мной нет Домино: как было бы славно прогуляться, сунув его за пазуху или поместив в крошечный кенгурятник, в котором носят младенцев! Вряд ли бы Домино заартачился – я точно знала, что нет. Но сейчас стояла зима, и морозить кота (тем более – голого) – безрассудство и преступление.

А я не способна – ни на преступление, ни на безрассудство.

Домино был нужен мне вовсе не для антуража. И не для эпатажа или общего утепления сюжета. И без него (опять же – открытие вчерашнего дня!) я не просто скучала. Я чувствовала себя совершенно пустой. Неизвестно, что он сделал со мной и когда и в какую щель провалилась моя пусть квелая, но все же имеющая место самостоятельность поступков и суждений. Я полностью зависела от кота – вот так новость! Вот так-так!

По уму это должно было повергнуть меня в долгоиграющий шок, уныние и отчаяние, но ничего подобного я не ощущала. Совсем напротив, впору вести разговор о душевном подъеме. О пелене, упавшей с глаз. О вновь открывшихся горизонтах и перспективах, захватывающих дух. Главное, чтобы на этих горизонтах и в этих перспективах не нарисовались наркоманы, готовые пришпилить любого за пять копеек, а со всем остальным я справлюсь играючи.