Текст книги "Огненная река"

– Храм-то красивый, но мне не нравится эта статуя. И вообще, здесь слишком много мускулистых монстров.

– Каэ, дорогая, – жалобно произнес Номмо, – не волнуйтесь зря. Мы ведь здесь ненадолго – водой запасемся, едой, и поминай как звали. А в качестве казуса это даже интересно. Давайте осмотрим все как следует, будет потом о чем вспомнить.

К счастью маленького альва, потом, спустя несколько месяцев, Каэ забыла эту его фразу. Иначе несдобровать бы малышу, как бы хорошо она к нему ни относилась...

Единственное, что выгодно отличало Кортегану от стран Варда, – это газеты, которые шустрые, галдящие мальчишки с непомерно развитой мускулатурой предлагали прохожим за мелкую медную монетку. Каэ с радостью приобрела несколько экземпляров, отпечатанных на разноцветных листках, чтобы не путали разные издания. Пробежав их взглядом по диагонали, она установила, что ресторан «Король Барга» приглашает любителей экзотической кухни; что сегодня пройдет турнир рыцарей по случаю празднования пятидесятого дня рождения обожаемого монарха – короля Барги Барипада, семнадцатого представителя этого славного рода. В газете были упомянуты также две публичные казни, скачки, несколько скандалов, но имена замешанных в них лиц ничего не сказали нашим друзьям.

Между тем они вынесли на обсуждение самый важный вопрос: что считать главной достопримечательностью города и как эту достопримечательность поподробнее рассмотреть. Сангасои увлеченно включились в беседу и через несколько минут единодушно пришли к тому, что ресторан «Король Барга» может предоставить пищу как для желудка, так и для наблюдений и размышлений. И потому предпочтительно тут же отправиться в вышеозначенное заведение – пробовать блюда экзотической кухни.

За два медяка один из газетчиков охотно стал проводником, и уже через десять минут шумная компания сидела в прохладном полумраке просторного зала, вчитываясь в меню, которое им подали на серебряном подносе с орнаментом в виде играющих дельфинов.

Штайр был морским портом, и посетителям ресторана не давали об этом забыть. Морская тема присутствовала всюду: в оформлении зала, в картинах, висевших в простенках, в рисунках на блюдах и чашах, в вычурной каменной резьбе. И это могло быть по-своему красиво, если бы гармония сплетенных гибких тел морских тварей не нарушалась грубым вторжением мускулистой плоти. Но человек привыкает ко всему, и спустя еще полчаса приведенные в восторг восхитительным вкусом поданных блюд сангасои и их госпожа перестали обращать внимание на подобные мелочи.

Хозяин ресторана знаком подозвал к себе одного из слуг, обслуживавших огромный стол, за которым разместились десять воинов, Каэ, Рогмо, Магнус и маленький альв.

– Откуда они прибыли?

– Не знаю, Харт. Их судно стоит не в самом порту. Курьер сообщил, что корабль сработан в Хадрамауте, но это не хаанухи, точно. Ребята – вылитые хассасины, но только покрасивее. Половик этот говорящий вообще только мешать будет. Тот парень в черном, – слуга ткнул пальцем в Магнуса, – ни рыба ни мясо. Я бы его спровадил отсюда. Второй – мощный, как зверь. А баба с мечами – это фрукт, изюминка. Вот ее нам и не хватало.

– Ладно, Той, – сказал хозяин. – Никого не впускай, гостей обслуживай по первому классу, а я пока обдумаю, как поступить.

– Время еще есть, они только-только с супом покончили и не нахвалятся, но все же поторопись. Вдруг соберутся уходить.

– Нам бы только этих двоих куда-нибудь деть...

– Порешить, и вся недолга.

– Экий ты, Той, торопыга. Ты бы так почтенных посетителей обслуживал – быстро да с огоньком. Убивать их негоже, тогда начнут доискиваться, а такая компания не иголка в стоге сена. Кто-то что-то видел – толки пойдут.

– Толки всегда куда-то идут, а ничего страшного не случалось.

– А ты знаешь, сколько человек на том корабле? Ну как еще остались такие же бойцы? Захоти они нас прижать к ногтю... пока стража добежит да защитник изыщется. Ты не забывай – все они забавы любят, но если дело всплывет, нам тяжко будет. Все захотят остаться чистенькими, до одного. Так что нам ошибаться нельзя. Слушай, у меня идея...

Когда дело дошло до второго блюда – дымящегося на подносе огромного куска мяса, приправленного какими-то особенными специями, – к Магнусу подошел вежливый стражник и мило улыбнулся:

– Я прошу прощения, что нарушаю вашу трапезу, чужеземцы. Но высокий господин в белых одеждах с золотым поясом дал мне вот эту монету, дабы я разыскал вас в городе и попросил господина Магнуса и господина Номмо прибыть в порт менее чем на час. После чего он обещал отпустить вас к вашим друзьям. Он сказал, что ему нужны именно двое названных мною господ.

Иногда догадка оказывается более блестящей, нежели продуманный и тщательно разработанный план. Хозяин «Короля Барги» уразумел, что белая одежда и золотые наручи и пояс – что-то вроде форменной одежды. А все сангасои были высокими как на подбор. И следовательно, должен был найтись еще хоть один соответствующий подобному описанию. Магнус и Номмо, как, впрочем, и все остальные, были уверены, что просьба исходит от Куланна. И не очень удивились, ибо он просил прибыть только обоих магов. Каэтане следовало бы обеспокоиться, но мало ли какая мелочь могла заставить командира сангасоев обратиться к чародеям? И она со спокойной душой отпустила обоих, не чувствуя никакой опасности.

И она не ошиблась, потому что для Номмо и Магнуса опасности на самом деле не было.

Когда молодой чародей и мохнатый человечек печально зашагали в сторону порта, истекая слюной при одном воспоминании об оставленном на произвол судьбы обильном обеде, из кухни торжественно вынесли третье блюдо. Розово-белое нагромождение аппетитных кусочков различных морских деликатесов и несколько подобающих случаю вин могли удовлетворить самый изысканный вкус. Перед тем как приняться за еду, Каэ обвела глазами пустой зал и слегка забеспокоилась.

– Скажи-ка, милейший, – обратилась она к подошедшему слуге, – почему это больше нет посетителей?

– Во-первых, скачки, ваша милость, – отвечал тот. – Во-вторых, обычно в это время мы делаем перерыв, чтобы приготовиться к вечерним трапезам, но поскольку вы чужие в Штайре, то хозяин не счел возможным пренебречь долгом гостеприимства.

– Ну спасибо. – Каэ вздохнула. Объяснение было правдоподобным и приятно радовало; но что за мерзкий червячок копошится в душе, не давая нормально жить? Она протянула руку за кубком и сделала большой глоток. Вино оказалось изумительным, и она, прикрыв глаза, наслаждалась этим непривычным вкусом и ароматом, ощущая легкое покалывание неба. Но оно лишь усиливало удовольствие.

Очнулась Каэтана только тогда, когда Рогмо слишком бессильно уронил руки вдоль тела и откинулся на спинку стула; глаза у него стали бессмысленными – чересчур бессмысленными, чтобы это было вызвано чувством насыщения, – а затем медленно закрылись. Каэ с тревогой привстала на месте: сангасои, как один, тяжело сползали со своих мест, валясь на пол беспомощно и отрешенно.

– Рогмо! – крикнула она.

Разъяренный голос за спиной прошипел:

– Не действует... ну сильна.

И почти в ту же секунду что-то мягкое, но очень тяжелое со всего размаха обрушилось ей на затылок. И весь мир вокруг погрузился во тьму.

Когда Магнус и Номмо, не найдя Куланна ни на причале, ни вообще на территории порта, отправились, честя его на все лады, к «Астериону», у них только-только зарождались смутные подозрения. Но сознательно или бессознательно они гнали их прочь, не желая думать ни о чем плохом. В конце концов, они оставили госпожу в добром здравии, под охраной десяти могучих воинов и лучшего эльфийского меченосца. И они вообразить себе не могли, кто в состоянии угрожать этой силе. Скорее нужно было пожалеть того безумца, который решился бы напасть на Ингатейя Сангасойю и ее спутников.

В свою очередь Куланн, увидя двух друзей, пришел в состояние крайнего волнения и буквально скатился по трапу им навстречу, уже издали требуя объяснений:

– Где госпожа? Что случилось?

– Что у тебя случилось? – спросил Магнус, пытаясь проигнорировать неприятный холодок, медленно взбирающийся между лопаток и холодной иглой проникающий в область сердца.

– У меня ничего. Почему вы пришли вдвоем? – Наконец Куланна осенило, что ничего не должно было произойти плохого, и он перевел дух. – У-уф, как вы меня напугали... Что, надоело бродить по городу?

– Нам-то не надоело, – веско сказал Номмо, немного обиженный тем, что его извлекли из-за стола, но не извиняются при этом, а учиняют строгий допрос. – Это тебе приспичило. И что за проблема такая, что вы без нас не обошлись?

– Постой, – растерянно сказал Куланн. – А откуда ты взял, что у нас проблемы? Лоой занимается закупками. Я наблюдаю за плотниками; дня через два нас приведут в полный порядок, и мы сможем двинуться в путь...

– Послушай, Куланн. – Магнус выступил вперед. Глядя на то, как побледнел молодой чародей, командир сангасоев опять начал терять голову от беспокойства. – Нас попросил выйти из ресторана «Король Барга» какой-то стражник, который сказал, что ты ждешь нас в порту. Именно нас – меня и Номмо. И мы немедленно отправились к тебе. Но в порту никого не обнаружили и только потом пошли сюда, в бухту. Ты никак не можешь это объяснить?

– Чего ж тут объяснять! Конечно, вы никого не нашли в порту, потому что я за вами не посылал никаких стражников. Стоп! Ты хочешь сказать, что вас примитивно выманили из этого, как его... короля?

Когда через полчаса Магнус и Номмо в сопровождении пятидесяти устрашающего вида сангасоев допрашивали побледневшего от страха хозяина «Короля Барги», тот только лепетал нечто маловразумительное.

– Где ее высочество принцесса Коттравей? Она зашла сюда в сопровождении своих телохранителей! – рычал Куланн. – Я из тебя всю душу вытрясу!

– Ее высочество не соизволили сказать, но после ухода этих двух господ все отправились смотреть турнир. Они спрашивали, где проходит турнир и как туда пройти. Я сказал...

– Где?! – рявкнул Магнус.

– Три улицы, каждый раз сворачивать направо, и упретесь прямо в арену.

Воины бегом бросились в указанном направлении, проклиная про себя узкие улочки, на которых было не развернуться их могучим коням.

Нужно ли говорить, что никаких следов Каэтаны, Рогмо и своих товарищей они на турнире не обнаружили?

Ингатейя Сангасойя, князь Энгурры и десять отборных сангасоев словно растворились в пространстве, исчезнув из такого прекрасного, такого гостеприимного Штайра легкими пушинками, которые подхватило страшным вихрем событий.

ЧАСТЬ 2

История Иманы неразрывно связана с историей трех враждующих рыцарских орденов: хассасинов, матариев и унгараттов. Еще в те далекие времена эпохи Древних богов, когда на Варде только-только образовывались такие страны, как Хадрамаут, Курма, Фарра и Сараган; когда гемерты и ромерты еще воевали между собой, а Аллаэлла была слабым государством, которое раздирали на части междоусобные войны, Имана уже переживала период своего расцвета.

Благодатный климат – вечное лето и обильные дожди – делали эту землю не просто пригодной для обитания, но и желанной. Только на юге континента лежала бесплодная пустыня Шайхой, да еще горы Тахо не отличались гостеприимством: крутые серые скалы, где не росло ни единого кустика или деревца. Но зато остальная часть Иманы, казалось, сама заботилась о своих жителях.

Люди здесь жили долго, и население континента быстро росло. Столь же быстро вырастали города и замки, прекрасно укрепленные, безумно красивые, ибо жители Иманы ценили красоту и понимали ее. Древние храмы воздвигались в самом сердце тропического леса, чтобы далеко не всякий мог попасть сюда. Давно забыты имена божеств, которым в них поклонялись.

На заре времен и образовался самый известный Рыцарский орден – орден хассасинов. Их доспехи и выкрашены в красный цвет, а шлемы увенчаны алым плюмажем. Это были выносливые воины, среди которых было много чужеземцев, особенно варваров из земель Тонгатапу; Эти племена славились силой и мастерством своих воинов. Именно они и вознесли орден хассасинов на недосягаемую высоту. Народ их боготворил и любил, враги боялись; потому ничего удивительного не было в том, что однажды орден хассасинов выступил в поход и в короткий срок завоевал всю восточную часть Иманы, образовав огромное государство Эль-Хассасин. А великий магистр Лоллан Нонгакай был провозглашен королем и основателем династии Нонгакаев, которая благополучно правила в течение трехсот лет.

Во время Первой войны с Мелькартом древнейший рыцарский орден Арнемвенда распался на два противоборствующих лагеря. Одна часть хассасинов оставалась верной прежним владыкам Арнемвенда, а другая перешла на сторону врага, которого на Имане с давних пор звали Ишбаалом. И когда великая битва закончилась сокрушительным поражением Повелителя Зла; когда прежние боги, исчерпав свои силы в этой страшной войне, уступили свое место Барахою и его родичам в надежде, что они смогут отстоять этот мир, – на Имане все продолжалось. Сторонники Ишбаала отвоевали громадную территорию и объявили ее новым государством Эль-Хассасин со столицей Аджа-Бал. Это было жуткое место, где в огромном храме Ишбаала на Алом Алтаре ежедневно приносили человеческие жертвы. Во главе отступников стоял потомок великого магистра – Чаршамба Нонгакай.

Сторонники прежних, а потом Древних богов занимали земли нынешних Ронкадора и Доганджи. Их влияние распространялось и на все западное побережье Иманы, однако мир среди них царил недолго. Поставленные охранять великий талисман, спрятанный в храме Нуш-и-Джан, чтили древние обычаи и традиции, не считая Барахоя истинным божеством Арнемвенда, но узурпатором, который воспользовался мимолетной слабостью настоящих владык.

Большинство же поклонялось Тиермесу и Барахою, а позже с легкостью перешло на сторону Новых богов, включив в свой обширный пантеон Джоу Ла-хатала и его братьев. Скорее всего новая война, бушевавшая на Имане в течение долгих шестидесяти лет, разразилась не из-за религиозных убеждений, а исключительно из-за человеческой жадности и нетерпимости. Причины ее уходили корнями в глубину веков, а поводом послужила размолвка между тремя предводителями: Чаршамбой II Нонгакаем – королем Эль-Хассасина, Арлоном Ассинибойном – хранителем талисмана, и Пэтэльвеном Барипадом. Все трое претендовали на титул великого магистра ордена хассасинов.

Сражения не утихали десятилетиями, но война шла с переменным успехом сторон. И победа не доставалась никому. Когда вконец истощенные и обессиленные страны остановились и заключили краткое перемирие, оказалось, что большинство мужского населения давно уничтожено, а огромная территория превратилась в одно сплошное пепелище. Возможно, наступившие голод и эпидемии – вечные спутники войн – окончательно отрезвили новых правителей, и они, сцепив зубы, сели за стол переговоров. Результатом их двухлетних споров, не переходящих, впрочем, в новый вооруженный конфликт, и стала нынешняя карта континента.

Те хассасины, которые по требованию остальных отреклись от Ишбаала, но не желали принимать Новых богов, воцарившихся к тому времени на Арнемвенде, удержали за собой территорию нового, значительно меньшего королевства Эль-Хассасин, царство Тонгатапу, коренными жителями которого были темнокожие варвары, ведущие кочевой образ жизни, а также княжество Цаган и графство Ятгу. А также получили имя Безумных Хассасинов. Их репутация была настолько ужасной, что одно имя Безумных Хассасинов повергало прочих жителей Иманы в ужас. И хотя кровавые жертвы прекратились, храмы Ишбаала всегда были полны верующих. Но никто не хотел знать, какие обряды там исполняют.

Хассасины-хранители заняли земли Хартума, королевства Игуэй и Ронкадор, однако вскоре сошли с политической арены, и в народе распространились слухи, что храм Нуш-и-Джан пал, а талисман бесследно исчез. Многие не верили этим россказням; многие впали в отчаяние. Большинству это было безразлично, потому что за давностью лет все легенды о храме Нуш-и-Джан и его талисмане потеряли свое значение. Вскоре в Ронкадоре и Догандже набрал силу воинственный орден рыцарей-матариев, исповедовавших аскезу и бескорыстную помощь всем нуждающимся. Только вот помощь эту они понимали несколько необычно, всякий раз направляя мощную, прекрасно вооруженную армию туда, где народ особенно страдал. Чаще всего после оказания такой помощи страдать было уже некому.

А западная часть Иманы, которую составляли королевство Кортегана, царство Тиладуматти и княжество Хандар, полностью подчинилась ордену унгараттов – возлюбленных Смерти, как они себя сами называли. Унгаратты ценили две вещи: безупречных а убийц и красивую, с их точки зрения, смерть.

Воевали унгаратгы неохотно, потому что война – это смерть некрасивая и отвратительная. Грубая. Жестокая. Тупая, а не изысканная и изощренная. На войне некогда наслаждаться гибелью противника, потому что убьют тебя. И тоже некрасиво, как не должен умирать ни один унгаррат. Зато всевозможные гладиаторские бои, ритуальные убийства и турниры, где дрались до смерти, были в почете. Особенно в царстве Тиладуматти, где все это происходило в открытую. Кортегана в этом отношении была стыдливее, сохраняя видимость порядка и наличия правосудия и законности.

А вообще Имана была очень красивым континентом.

Клетка была просторная. В этом отношении жаловаться на хозяев не приходилось. Так же исправно поставляли обильную пищу и свежую воду, слегка закрашенную вином. В еде преобладали мясо и овощи. В углу были набросаны мягкие шкуры, на которых можно было вполне сносно выспаться. Вечерами выводили на прогулки; два или три раза в неделю полагалось купание в каком-то подземном водоеме, но в кандалах и под охраной пятерых дюжих воинов. И все же Каэтана с удовольствием этой возможностью пользовалась.

Пришла в себя она позже остальных. Рогмо и воины, на которых подействовал дурман наркотика, подсыпанного в пищу добрым Хартом – хозяином гостеприимного «Короля Барги», очнулись уже через часа полтора, скованные по рукам и ногам. А Каэ, получившая серьезный удар по голове, зашевелилась только поздним вечером. Похоже, Той немного перестарался, когда увидел, что женщину-меченосца проверенное снадобье не берет.

Сангасои стоили дорого. Таких воинов в Кортегане, где все были помешаны на мужской силе, встречали не часто. И великий магистр ордена унгараттов, Катарман Керсеб, прозванный Непобедимым, щедро заплатил за них своему постоянному поставщику. Еще больше денег он дал за эльфа-меченосца, владевшего мечом Древней расы, который должен был быть прекрасным бойцом. Но когда Харт выложил свой последний козырь. Непобедимый утратил на какое-то время дар речи.

Спору нет, на Имане слышали о том, что иногда женщины владеют боевыми искусствами и иногда даже нанимаются в регулярную армию в качестве солдат. Особенно широко эта практика распространена в Таоре и Сарагане. Однако в Кортегану только раз или два попадали такие. Они разочаровали Великого магистра: слабые, беспомощные перед лицом настоящих воинов, вооруженные дрянными клинками. Поэтому Харт и не предлагал купить Каэ до последнего. Он просто предъявил Катарману Керсебу женщину-воина, одетую как мужчина, в боевых шипастых наручах, с метательными кинжалами за голенищем сапог на шнуровке, и, главное, владелицу двух мечей удивительной работы. Взяв в руки Такахай и Тайяскарон, унгаратт ощутил трепет. Он сразу понял что клинки такой красоты и прочности не могут быть делом рук смертного. И уже одно то, что они находятся у женщины, говорит о ее высоком мастерстве. Если хозяин недостоин таких мечей, то его убивают быстро и безжалостно.

Катарман Керсеб был человеком умным и образованным. И он с детства грезил мечами Гоффаннона. Правда, он знал только часть легенды – ту, что касалась рыцаря, нашедшего клинки, похороненные в каменной гробнице в заброшенном храме Джоу Лахатала, – но не знал, кому они принадлежали до и после того. Однако узнать мечи Гоффаннона настоящий воин мог даже на ощупь. Слишком заметное было оружие.

Женщина, владеющая мечами Гоффаннона, могла стать жемчужиной в его коллекции.

Коллекции убийц. Коллекции гладиаторов. Тех, кто проливает свою или чужую кровь во имя веры унгаратгов. Ибо унгаратты верят только в Смерть. Всепобеждающую! Неуничтожимую! Вечную! Прекрасную...

Ее выбросили на арену довольно бесцеремонно – так, что она полетела лицом вперед. Хорошо, что всюду был щедро насыпан песок. Он смягчил удар от падения, но ноги в нем увязали довольно глубоко, затрудняя движения.

Такахай и Тайяскарон положили на арену гораздо бережнее, с почтением. Их даже несли двое воинов на вытянутых руках.

Унгаратты не уважали женщин, но боготворили прекрасные мечи. Сжав мгновенно потеплевшие рукояти в ладонях, Каэ почувствовала себя уверенней. Она ни минуты не сомневалась в том, что ее используют в качестве гладиатора. Никакого возмущения она в этот миг не испытывала – это было бы непростительным расточительством. То, что она сражается на потеху толпе, было второстепенно, первостепенным было – выбраться отсюда живой и отплатить звонкой монетой.

Время не просто течет как река. На протяжении долгого времени, очень долгого – сколько стоит мир, – полыхают войны, горят города; сжигают на кострах непокорных; испепеленные горем души мечутся по земле, не находя себе ни пристанища, ни утешения. Время – это Огненная река.

Противник вышел почти сразу. Это был огромный детина, в отличие от нее не носивший рабского ошейника. Убийца-профессионал. Знаток своего дела. Он был мускулистый и ужасно кого-то напомнил ей. Каэ наморщила лоб, судорожно соображая. А когда вспомнила, расхохоталась. Ее противник был точной копией статуи А-Лахатала в Штайре, а значит, символом здешнего красавца мужчины.

Никто не понял, отчего она смеется. Но воина ее смех разозлил. Она была такая маленькая, так небрежно держала свои клинки – прекрасные клинки, достойные лучшей участи, – что это могло сойти за неловкость. Кстати, Катарман Керсеб обещал эти мечи в качестве награды победителю. Накануне они были выставлены на общее обозрение и вызвали настоящую сенсацию. Никого не смутил даже тот факт, что восхитительные клинки вели себя как-то странно. Их явная одушевленность, тихий звон, который они периодически издавали, только увеличивали и без того баснословную ценность.

Ни один уважающий себя унгаратт не стал бы не только драться с женщиной, но даже приходить на поединок, где слабая и хрупкая особь принимает участие. Да они на нее и не смотрели. Все эти толпы восторженных людей, занимающих бесконечные кольца амфитеатра, возведенного вокруг арены, пришли увидеть Такахай и Тайяскарон. И Каэ решила про себя: а зачем лишать их этого маленького удовольствия?..

Перед началом боя на балконах расставили лучников, чтобы прояснить серьезность предстоящего момента.

– Вы сражаетесь насмерть! – возвестил герольд обращаясь к ней. – Захочешь удрать, тебя подстрелят как куропатку.

Лучшего сравнения он не нашел.

– Хочешь что-нибудь сказать на прощание? – спросил насмешливо ее противник.

Она скривилась, как от зубной боли. Сказать было что, но говорить вслух, при этой публике, – это уже вопрос достоинства. И она промолчала.

В боковой ложе, отгороженной от прочего амфитеатра рядами черных колонн, окруженной двойным кольцом унгараттов, встал сам великий магистр Катарман Керсеб и махнул платком, возвещая начало сражения.

А сражения не получилось. Хотя Каэ старалась, как могла.

Но ее соперник оказался настолько неуклюжим, он настолько пренебрежительно отнесся к ней, что даже момент, когда она коснулась концом Такахая его незащищенного горла и тут же отпрянула назад, показывая ему, сколь близка гибель, решил считать чистой случайностью.

На трибунах ревели и бесновались зрители, глядя, как легко скользит по сыпучему песку странная женщина с двумя мечами, как хищной кошкой обходит своего врага. А он, тяжелый, страшный, рычащий, думал, что этого достаточно, чтобы ее одолеть. Он махал громадным мечом у нее перед носом, раздражая Каэтану своей нелепостью. Воин оказался никаким. И то, что ее заставили отбиваться от никакого воина, что ее стукнули по голове, похитили и теперь крадут ее время, которого и так не хватает самой, да еще и целому миру в придачу, обозлило ее окончательно. Она сама не заметила, как взмахнула руками, подобно бабочкиным крыльям, – и косой крест лег на лицо ее противника.

Кажется, он все-таки успел закричать...

Убежать она не могла. Так, как унгаратгы стерегли свое новое приобретение, они не охраняли ни своего великого магистра, ни короля Кортеганы – Баргу Барипада. Правда, ни тот ни другой не пытались выломать прутья решетки или перебить своих стражников. Да и не изъявляли никакого желания покинуть свою благословенную страну.

А с Каэтаной все обстояло с точностью до наоборот. Она нанесла унгараттам серьезный ущерб в живой силе – изувечила двоих стражников и прикончила еще пятерых, пытаясь вырваться на волю. Другую рабыню на ее месте ждала бы участь во сто крат страшнее смерти, но когда Катарману Керсебу доложили о том, что натворила Каэтана, он только довольно расхохотался и заметил, что стражники, позволяющие себя убивать, унгараттам не нужны.

Каждый вечер ее выпускали на арену, чтобы она демонстрировала свое незаурядное мастерство, и всякий раз рыцари ставили на ее соперника, втайне надеясь, что женщина не может выстоять в поединке с мужчиной. Не должна. Просто обязана умереть.

Амфитеатр находился глубоко под землей. Каэтана с восхищением рассматривала место своего заточения, потому что нужно было отдать должное тем, кто его возводил. Это был целый город под городом: солдатские казармы, гимнастические залы, бассейны, площадка для прогулок; поодаль располагались помещения для гладиаторов-рабов, захваченных в плен, купленных или выкраденных. Ее тоже поселили в этой части подземелья, в клетке, которая находилась внутри каменного мешка, по сравнению с которым тюремная камера показалась бы жалкой и ненадежной хибарой.

Сама же арена, на которой проходили все поединки, была круглой площадкой семидесяти пяти шагов в диаметре – Каэ специально измерила ее как-то. Вверх, расходясь воронкой, поднимались бесконечные ряды. Невероятно высокие, мощные колонны, возведенные не иначе как титанами, поддерживали свод этого необъятного подземного мира. Каменные стены, выложенные черным мрамором, были украшены военными трофеями: оружием, черепами и доспехами побежденных; иногда тускло поблескивал среди прочего хлама царский венец или диадема. В простенках висели старинные портреты в тяжеленных золотых рамах. Они изображали самых известных правителей и Великих магистров Кортеганы, начиная от Пэтэльвена Барипада и кончая нынешним королем Баргой.

Каэтана часто останавливалась перед портретом Пэтэльвена, пытаясь понять, что же это был за человек. Умное, тонкое лицо, маленькие изящные уши, точеный нос и алебастровые веки над серыми глазами. Глаза у Пэтэльвена были особенные – холодные, стальные и прекрасные. Человек с такими глазами должен быть способен на многое. Первый король Кортеганы и основатель династии был запечатлен в момент отдыха, с книгой в руках. Оттого и наряд его был скромен: что-то неразборчиво-черное, непонятное, особенно при таком освещении, с единственным золотым украшением на груди.

Когда Каэтана, звеня своими цепями, возвращалась с прогулки, она любила заворачивать в этот коридор и проводить здесь часок-другой, бродя среди картин и трофеев. Стражники уныло ходили следом за рабыней, не смея ей перечить.

Похоже, унгаратты ее побаивались. Она была им непонятна.

Каэтана убивала своих врагов легко и очень просто.

Слишком легко и слишком просто, чтобы зрители успевали заметить, как сложно это сделать обычному человеку. Потому что ни одного из рыцарей ордена не тренировал несколько сотен лет Вечный Воин – Траэтаона. А поскольку Каэ предпочитала не распространяться о своей биографии, унгаратты постепенно пришли к выводу, что причиной ее невероятного успеха являются сами клинки.

Катарман Керсеб буквально помешался на мечте овладеть этими божественными мечами. Но он не торопился, внимательно наблюдая за ними и изучая их повадки. Просто ему не пришло в голову понаблюдать еще и за хозяйкой. Великий магистр не видел истинного мастерства, потому что был ослеплен жаждой бессмысленных убийств. И потому единственной истиной для него и членов ордена могла быть смерть. Не та, которую они так превозносили, а настоящая, их собственная, жестокая и вовсе не красивая. Каэтана была воплощенной Истиной, и это поневоле сделало ее воплощенной Смертью Кортеганы.

Решив, что его пленница вполне способна истребить добрую половину ордена, и, потеряв за неполный месяц более тридцати человек (несколько раз ее заставляли драться сразу с двумя противниками), не считая угробленных за здорово живешь стражников, Катарман Керсеб приказал доставить в замок пленных матариев и хассасинов, которых берегли для большого сражения.

Ни те ни другие не показались Каэтане более опасными противниками, нежели унгаратты. Ей было жаль приканчивать их, потому что в некотором роде они являлись товарищами по несчастью. Но когда во время первого же боя она попыталась сохранить жизнь гладиатору-матарию, не доведя до конца смертельный выпад, тот воспользовался ее милосердием, чтобы нанести предательский удар. Она уже успела повернуться спиной к поверженному гладиатору, не обращая внимания на несшиеся со всех сторон крики и требования прикончить его, как Такахай нетерпеливо задрожал в ее руке, и, опустив голову, чтобы посмотреть, в чем, собственно, дело, она увидела тень, скользящую к ней по песку. И тогда она спокойно обернулась, посмотрела в глаза тому, кто уже занес над ее головой широкий кривой клинок, и пронзила его насквозь – это было совсем нетрудно.

Несколько дней подряд после этого случая она пыталась дать шанс гладиаторам, стараясь не убивать их. Она думала, что они попытаются осознать, осмыслить происходящее, но сила унгараттов заключалась в том, что сами рабы были их верными союзниками. Увидев на арене слабую и хрупкую женщину, воины не стыдились бросаться на нее, чтобы убить, уничтожить и тем самым заработать еще день-другой жизни.

После поединка оружие у гладиаторов отбирали, бережно складывая его в своеобразную клетку, запертую на огромный замок. Если постараться, оружие можно было бы вытянуть прямо через прутья, но такой возможности пленникам не давали. Мечи Гоффаннона хранились отдельно, в каком-то другом месте, возможно даже наверху. Но очень часто, проходя мимо клетки с оружием, Каэ видела клинок Аэдоны и несколько мечей, сработанных кузнецами Сонандана.