Текст книги "Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938–1945"

Отныне мне запретили распространять «пораженческие» доклады генерала Томаса: они были полнейшей иллюзией, он не потерпит этого и т. д. Он стал критиковать Гальдера все чаще и чаще, поскольку тот был пессимистом, пророчащим гибель, заражающим главнокомандующих своими стенаниями и т. д. И в тот момент я понял, что колесо вновь прокрутилось на полный цикл: опять искали козла отпущения, и кого-то опять отправят в утиль.

Когда Гитлер, в присутствии генерала Шмундта, сообщил мне, что он больше не хочет работать с Гальдером, я вновь нарушил свое твердое решение, принятое после несчастного происшествия с фельдмаршалом Листом, никогда больше никого ни на какую должность не предлагать. Я просто не смог и дальше сидеть сложа руки и закрывать глаза на то, к чему все это в конце концов приведет: я энергично поддержал генерала Манштейна в качестве преемника Гальдера; Гитлер отклонил мое предложение, на этот раз объяснив это тем, что он не может обойтись без него как командующего. После продолжительных обсуждений я более настойчиво предложил генерала Паулюса и получил категоричное «нет». Паулюс, сказал он, займет должность генерала Йодля после битвы за Сталинград; это уже было решено, так как он больше не намерен работать с Йодлем; он уже пришел к этому решению и обсудил этот вопрос со Шмундтом. Последний на следующий день должен был вылететь в Париж и доставить сюда генерала Цейтцлера, начальника штаба «Запад» под командованием фон Рундштедта; он хочет сделать Цейтцлера новым начальником Генерального штаба. Я считал, что Цейтцлер был просто незаменим на западе, и настойчиво предупредил не отзывать его оттуда ввиду сложившейся там ситуации; это не тот человек, которого ищет фюрер, он не подходит ему, сказал я, и добавил, что я могу судить так, потому что я очень хорошо знаю Цейтцлера, хотя я и считаю его выдающимся военным и блестящим начальником штаба группы армий.

Но на мой совет внимания не обратили; было очевидно, что фюрер и Шмундт были заодно, и последний совершил свою миссию в Париже.

В этот же день Гитлер при мне вызвал к себе Гальдера. Фюрер произнес длинную речь, в ходе которой он объяснил, что он больше не может работать с ним и решил найти другого начальника Генерального штаба. Гальдер выслушал эту тираду без единого слова, затем встал и вышел из кабинета, сказав: «Я ухожу».

Через два дня началась эпоха Цейтцлера, в тесном сотрудничестве со Шмундтом, который, следовательно, и стоял за этим выбором. Цейтцлер справедливо привлек к себе внимание фюрера: в польскую кампанию он был начальником штаба группы армий, а в западную кампанию – начальником штаба танковой группы Клейста, во время прорыва через Седан на Абвилль; особенно он проявил себя как организатор атлантической береговой обороны, сыгравшей важную роль в успешной обороне Дьеппа во время британского рейда летом 1942 г. Когда все было закончено, у меня в конечном счете остался более чем академический интерес к тому, кого выберут в начальники Генерального штаба сухопутных войск, поскольку я уже давно хотел увидеть кого-нибудь, кто будет пользоваться доверием фюрера, занимая эту руководящую должность в армии.

Ничто не могло принести мне большего облегчения, чем возможность прекратить эту ежедневную борьбу с недоверием фюрера.

Йодль и я также надеялись в дальнейшем на плодотворное сотрудничество с ним, поскольку Цейтцлер несколько лет был оперативным офицером Йодля и был не только хорошо знаком с основными концепциями объединенного командования вооруженных сил, но и на самом деле был одним из ее самых первых сторонников. Нас ожидало первое и самое печальное разочарование, когда мы увидели в точности обратное тому, на что мы надеялись: Цейтцлер не только сам отделился от нас, но и стремился во что бы то ни стало отстранить нас – и даже более, чем до этого, – от принятия решений по Восточному фронту, посредством частых уединенных совещаний с Гитлером à deux о ситуации на Восточном фронте; без сомнения, он считал, что Йодля интересовали исключительно другие театры военных действий; а что еще более очевидно, он боялся нашего влияния на фюрера – весьма прискорбная и ограниченная точка зрения.

Летом 1942 г. в Северной Африке триумфальная кампания Роммеля с одной лишь легкой пехотной и двумя танковыми дивизиями, с помощью участвующих в операции итальянских частей и при великолепной поддержке воздушной группы Кессельринга привела к неожиданной победе. И теперь сам Роммель, организовавший оборону завоеванного сектора, западнее Александрии, и всего лишь за год поднявшийся от генерал-лейтенанта до фельдмаршала, срочно нуждался в возвращении в Германию, чтобы восстановить свое здоровье, сильно подорванное тропическим климатом. Невозможно даже предположить, чего этот храбрый и пользующийся высоким покровительством танковый полководец мог бы достичь, сражайся он своими войсками на том театре войны, где должна было решиться судьба Германии.

Новый начальник Генерального штаба сухопутных войск получил тяжелое наследие: вдоль северных отрогов Кавказских гор велись горячие и бесплодные бои, неустойчивая обстановка сложилась вдоль слабого участка фронта в степях между этими горами и Сталинградом, тяжелейшие бои под Сталинградом и в самом городе, серьезнейшая опасность нависла над нашими союзниками, удерживающими фронт вдоль Дона. И самым важным из всех был тревожный вопрос: где русские собираются начать свое контрнаступление? И где их стратегические резервы?

Битва за Сталинград поглощала одну дивизию за другой, притягивая их, как мотыльков на пламя свечи: хотя и удалось достичь Волги с севера и юга от Сталинграда и в самом городе, жесточайшие и яростные бои за каждый дом велись по всему городу и его многочисленным промышленным районам. Мучительно достигнутое продвижение, блестящие оборонительные победы на севере города между петлями Волги и Дона укрепили нашу решимость захватить Сталинград – цель, которая временами казалась такой близкой. Естественно, к этому стремился каждый офицер и каждый солдат армии Паулюса – завершить их кампанию абсолютной победой. Я не буду утверждать, способствовало ли наше Верховное главнокомандование [т. е. Гитлер] и до какой степени последовавшей за этим катастрофе.

В ноябре началось контрнаступление [русских] с превосходного, со стратегической точки зрения, положения, сначала опрокинувшее [3-ю] румынскую армию и таким образом вышедшее глубоко во фланг 6-й армии. Все шло к окружению армии Паулюса в Сталинграде. Только одно решение могло предотвратить катастрофу: оставить Сталинград и использовать всю Сталинградскую армию для прорыва с боями на запад.

Все ужасающие события, что последовали в результате полного окружения армии Паулюса в Сталинграде в январе 1943 г. – запрет на прорыв, для которого было уже слишком поздно, тщетная попытка обеспечить снабжение этой армии с воздуха, запоздалое контрнаступление с совершенно недостаточными силами, чтобы освободить 6-ю армию, – глубоко врезались в мою память. Я не могу обрисовать эту драму во всех ее красках: для этого мне не хватает материалов...[47]47
  Далее в рукописи следует неполное и обрывочное предложение на тему Сталинграда, которое не удалось восстановить и которое было опущено редактором.


[Закрыть]

Сдача Сталинграда была тяжелым ударом для нашего авторитета; истребление целой армии и сложившаяся в результате этой потери обстановка означали неудачу, созвучную с крушением нашей кампании 1942-1943 гг., несмотря на всю гениальность, с которой она была задумана и рождена. Совершенно неудивительно, что наши критики раскричались еще больше, и русские получили громаднейший стимул для ведения своей войны; мы разыграли наш последний козырь и проиграли.

Какой бы ни был итог попытки спасти из Сталинграда армию Паулюса, на мой взгляд, был только единственный способ предотвратить тотальное поражение, ожидавшее нас в восточной кампании: санкционировать стратегическое отступление всех наших войск до наикратчайшего фронта: на линию от Черного моря или Карпатских гор до Чудского озера. Отстроить и укрепить линию фронта, как линию обороны, и удерживать ее всеми доступными силами, соразмерно укрепляя прибывающими резервами, – это, по-моему, не было невыполнимо.

К. 29 сентября [1946 г.].

На этом месте ранние воспоминания фельдмаршала Кейтеля прерываются. Двумя днями позже фельдмаршалу Кейтелю был вынесен смертный приговор, и все последующие десять дней он лихорадочно описывал события, происходившие в штаб-квартире фюрера в апреле 1945 г. после начала окончательного краха Германии, – последние восемнадцать дней Третьего рейха. Сам Кейтель был повешен 16 октября 1946 г., до того, как он успел проверить свою рукопись.

Глава 6
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ВОЕННЫХ ПИСЕМ КЕЙТЕЛЯ ЕГО ЖЕНЕ

ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКТОРА. По словам подполковника К.Х. Кейтеля, Лиза Кейтель (урожденная Фонтайн), вдова фельдмаршала, сожгла все письма, полученные ею от мужа. Но среди бумаг д-ра Нельте, адвоката Кейтеля, находится семь писем Кейтеля к его жене, написанные в 1943 – 1944 гг., некоторые из них написаны карандашом. Все эти письма хранились вместе с другими, написанными во время Нюрнбергского процесса. Нужно отметить, что по-военному правильное воспитание фельдмаршала не позволило ему вдаваться в служебные детали в этих личных письмах.

Штаб-квартира фюрера, 3 августа 1943 г.

Я не считаю телефон достаточно безопасным для меня средством, чтобы обсуждать по нему войну и опасность воздушных атак на наши города. Гамбург стал для нас катастрофой, и прошлой ночью его все еще очень сильно бомбили. То же самое в скором времени ожидает и Берлин, поскольку ночи стали достаточно длинными для продолжительных полетов. Поэтому я хочу, чтобы ты уехала из Берлина как можно быстрее ввиду огромной опасности возникновения пожаров; пожары более опасны, чем взрывчатка. [Далее Кейтель добавляет несколько личных инструкций для своей жены, которым она не подчинилась; она осталась в Берлине, несмотря на жалобы на больное сердце, и даже после того, как в ноябре 1943-го разбомбили ее дом, № 6 по Кильганштрассе.] Я боюсь больших разрушительных пожаров, уничтожающих целые районы, реки горящего керосина, заливающие подвалы и укрытия, фосфор и т. п. Тогда убежать из укрытия будет весьма трудно, и возникнет угроза выделения огромного количества тепла. Это не будет трусостью, это ясное понимание, что перед таким явлением бессилен всякий; в центре города ты будешь совершенно беспомощна...

Кроме этого, сообщить больше нечего: все в постоянном движении, и мы можем только ждать и смотреть, что же произойдет после недавних событий в Италии. Бадольо заверил нас, что они будут сражаться и дальше и что только при этом условии он согласился принять эту должность. Где находится Муссолини, никто не знает.

Штаб-квартира фюрера, 29 августа 1943 г.

Когда же в нашей жизни наступит хоть какая-нибудь передышка для мирных раздумий, никто сказать не может; на данный момент мы вынуждены воевать – мы воюем уже четыре года! Никто так и не знает, когда же большевики, наконец, встанут на колени, а до этого ни о каком мире не может быть и речи! В любом случае у тебя теперь больше свободного времени, чтобы поразмышлять об этом, тогда как я оглушен свалившейся на меня неподъемной работой, но еще больше тревогами и раздражением. Кроме того, вновь приближается зима, о чем довольно ясно напоминает нам сегодняшний холод и дождь. В настоящий момент на Восточном фронте разверзся настоящий ад, но я рассчитываю на передышку, когда начнется сезон распутицы, вероятно, через четыре – шесть недель самое раннее, в середине октября. И когда это произойдет, я надеюсь, что мы вновь перенесем лагерь на юг [т. е. в Бергхоф в Берхтесгадене]. В середине этой недели состоятся государственные похороны в Софии; я буду представлять германские вооруженные силы, и, вероятно, придется лететь туда...

На Восточном фронте в этот период происходило отступление с отчаянными боями по всему южному флангу германских войск группы армий «Юг», включая также войска под командованием фельдмаршала фон Манштейна и фон Клюге, которые отступали на линию Днепра. 28 августа болгарский царь Борис II – сторонник самого тесного сотрудничества с державами оси на Балканах – скончался в Софии при загадочных обстоятельствах; официально было объявлено, что он умер в результате апоплексии мозга; но более вероятно, смерть была вызвана отравлением: естественно, что его смерть была весьма удобна для Советского Союза! Правление взял на себя регент, так как король Симеон II, наследник своего отца, был еще несовершеннолетним. 22 сентября 1943 г. фельдмаршал Кейтель отпраздновал свое 61-летие.

Штаб-квартира фюрера, 25 сентября 1943 г.

Несмотря на то что 22-го недостатка в письмах и поздравлениях у меня не было и нюансы в них были небезынтересны, вынужден сообщить, что некоторые, в действительности могу сказать, что большинство из них, были чрезвычайно сердечными и приятными, в противоположность тем, которые удовлетворились простой формальностью... Сначала я позавтракал со своими адъютантами и комендантом поезда яйцами, жарким из утки и холодным мясным салатом, все это было просто великолепно. В одиннадцать часов меня вызвал фюрер, чтобы лично поздравить меня с днем рождения; он пригласил меня отобедать с ним этим вечером, когда я вернусь с охоты. В одиннадцать тридцать я на машине выехал в Пфайль, через Вейхлау, в лесничество восточнее Кенигсберга, в районе Лабиау. После я выглядел просто замечательно: главный охотничий Шерпинг [из лесной рейсхкомиссии и лесного департамента земли Пруссия] встретил меня там, на самом деле это он передал мне приглашение от Геринга на эту лосиную охоту. После получасовой беседы мы отправились в охотничьи угодья и примерно девяносто минут ехали к Тильзиту.

Наша охота была довольно волнующей. Там было два лося, и это было честной игрой в охотничьем угодье Тавелленбрюк в Ибенхорсте. Я не мог подойти близко к лосю, которого я заметил вскоре после начала нашего похода. Ничего не было видно среди гигантских гидроцеле, густых зарослей ольхи и на пастбище, и идти было очень тяжело. Наконец я выстрелил наугад с тысячи футов и, конечно, промахнулся с такого расстояния. Мы продолжили терпеливое продвижение, и через два часа лось показался всего в пятистах футах и получил от меня первую пулю; я немедленно выстрелил снова, и лось просто упал на землю. Это было огромное животное, около семи футов в высоту и весом около 900 фунтов; так или иначе, мое предприятие было успешным. Хозяин был очень мил, а хозяйка – очаровательна. Я вернулся сюда только поздно вечером и успел быстро переодеться в мундир для ужина с фюрером.

26 сентября 1943 г.

Я и подумать не мог, что на меня может свалиться столько работы, как в эти последние несколько недель и особенно дней, даже мои адъютанты считают ее неподъемной и изумляются, как мне удается прогрызться через все это. Каждый вечер я засиживаюсь допоздна или даже до самого утра, расчищая все это. Но пока мой сон от этого не страдает, хотя и стал теперь короче, но разницы нет. Феликс Бюркнер [бывший инспектор по верховой езде и вождению автомобилей, который потерял работу по причине его неарийского происхождения] написал мне очень длинное письмо! Он пишет о совершенно необъяснимом сопротивлении со стороны Шмундта, который отказывается дать ему работу ни при каких обстоятельствах. А заявить фюреру свой протест по этому поводу для меня невозможно.

Без сомнения, Кейтель был весьма нагружен работой в последующие недели после 8 сентября 1943 г., когда Италия вышла из пакта оси, что привлекло к значительномуизменению обстановки в Италии и на Балканах. В 1942 – 1943 гг. Кейтель начал страдать от проблем с кровообращением, что было результатом перенапряжения, а также предыдущего нарушения режима.

17 июля 1944 г. фельдмаршал Эрвин Роммель, главнокомандующий группой армий «Б» на фронте вторжения в Нормандию, был тяжело ранен при бомбовой атаке на его машину во время возвращения из инспекционной поездки на фронт. Он участвовал в заговоре 20 июля, и 14 октября 1944 г. его вызвал к себе начальник управления кадров генерал Бюргдорф и в присутствии своего официального эксперта по должностным вопросам, подполковника Майселя, вынудил его совершить самоубийство, проглотив яд. Гитлер предложил ему на выбор либо самоубийство, либо публичный народный суд. К моменту написания следующего письма, косвенно касающегося Роммеля, ситуация на Восточном фронте была относительно спокойной, велась только осенняя оборонительная кампания в областях Восточной Пруссии Гумбинен и Голдап, и 4-я армия (генерала Хоссбаха) отражала возобновившиеся атаки 2-го Белорусского фронта.

Штаб-квартира фюрера, 24 октября 1944 г.

Смогу ли я дописать это письмо до конца, предсказывать не могу, но, по крайней мере, я должен его начать. Все, что я могу сообщить, что мое здоровье в порядке, и начальник медицинской службы, д-р Либерле, вчера был доволен моим кровяным давлением, а сделать что-либо с моим напряжением и нервозным сердцем он не в состоянии, поскольку, по сути, никаких отклонений у него нет...

Между тем произошло довольно значительное событие: Роммель все-таки умер от кровяного тромба, после полученных им множественных черепных травм в автомобильной поездке, это тяжелый удар для нас, мы потеряли командира, благословенного самим Господом. А вчера в автомобильной аварии был ранен и Кессельринг. Я не знаю всех подробностей этого, но в любом случае он не сможет работать несколько месяцев, даже если он и выживет. В темноте они врезались в заднюю часть орудия; он разбил голову и потерял сознание на некоторое время. Надеюсь, что с ним все будет в порядке.

Теперь мы ведем бои на территории Восточной Пруссии, где русские прорвались с двух сторон Роминтерской пустоши. Я думаю, что мы сможем уладить это, но сначала мы должны увеличить количество войск, чем мы и занимаемся. Наше присутствие здесь [т. е. в штаб-квартире фюрера в Восточной Пруссии] оказывает на население весьма успокаивающее действие, я в этом уверен. Русские, конечно, и не представляют, что мы все еще здесь, что повышает нашу безопасность. Вокруг более чем достаточно войск, чтобы защитить нас!

По утверждениям его семьи, Кейтель еще в начале ноября потерял всякую надежду на благоприятный исход войны; действительно, в начале августа 1941 г., после гибели под Смоленском его младшего сына, он по секрету сообщил своему старшему сыну, Карлу Хейнцу (по воспоминаниям последнего), что победить в этой войне «обычными способами» не удастся. Из записки самого Кейтеля «Ответственность за крах Германии», датированной 8 июня 1945 г. (бумаги д-ра Нельте), фельдмаршал рассматривает нападение на Россию в 1941-м как неоправданный риск. На вопрос, было ли это нападение необходимым, он ответил: «На этот вопрос должен ответить политик». Война могла бы закончиться в 1941 г., добавил он, только если бы на востоке была одержана быстрая победа; после Сталинграда осталась только надежда на то, что удастся предотвратить вторжение на западе и таким образом избежать войны на два фронта, «которая рано или поздно станет нашим концом». Далее Кейтель добавил: «Если, несмотря на все это, фюрер все еще продолжал сражаться, то этому могла быть только одна причина, что он был убежден, что немецкому народу, кроме угрозы полного уничтожения, ждать было больше нечего».

Следующее письмо к его жене было написано по случаю ее дня рождения 4 ноября 1944 г.

Штаб-квартира фюрера, 1 ноября 1944 г.

Сегодня ночью я еду в Торгау, в имперский военный суд, где я должен утвердить нового президента [генерала Ганса Карла фон Шееле] и, как их начальник, поговорить с этими господами. По пути обратно я могу коснуться только окраин Берлина, приглашу людей встретиться там, проведу совещание и отпущу их обратно в Фюрстенвальде...

После всех этих превратностей за последние годы мы должны постоянно надеяться, что наши счастливейшие дни – впереди. Действительно, у нас за плечами была и тридцатилетняя война, и с 1914 г. у нас было всего несколько беззаботных антрактов. Наше поколение и поколение наших детей заслужили прожить свои жизни в мире, добытом с таким трудом...

Глава 7
ЗАГОВОР 20 ИЮЛЯ 1944 Г.

ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКТОРА. 20 июля в штаб-квартире фюрера в Восточной Пруссии взорвался чемодан с бомбой. Сам Гитлер остался в живых, но несколько офицеров были убиты. Бомба была подложена полковником графом фон Штауффенбергом, начальником штаба армии резерва. План заключался в назначении после смерти Гитлера генерал-полковника Людвига Бека «рейхсадминистратором», а фельдмаршала фон Виилебена, уволенного в 1942 г. по состоянию здоровья, – Верховным главнокомандующим вооруженными силами; в Берлине в заговор были вовлечены начальник управления общих дел сухопутных войск генерал Ольбрихт, комендант города генерал фон Хазе и множество офицеров Генерального штаба. Кроме того, о заговоре знали фельдмаршал Роммель и фон Клюге (главнокомандующий группой армий «Запад»). После взрыва бомбы по секретной связи в 16.45 было передано сообщение, содержавшее кодовые слова «Внутреннее восстание», по которому фельдмаршал фон Виилебен передал исполнительную власть во всех оккупированных зонах главнокомандующим фронтами (т. е. Западного, Юго-Западного и Юго-Восточного), а на Восточном фронте – командующим группами армий. В 18.00 еще одно сообщение ушло в военные округа Германии под номерами с I по XIII, в XVII, XVIII, XX и XXI, а также в военный округ Богемии-Моравии, согласно которому исполнительная власть передавалась командующим генералам. Этому приказу полностью подчинился только заместитель командующего оборонительным округом XVII(Вена), а также военный губернатор Франции в Париже, а в военных округах XI (Кассель) и XIV (Нюрнберг) были предприняты шаги по выполнению этого приказа. Но этим же вечером Кейтель позвонил в эти военные округа из штаб-квартиры фюрера и объявил, что приказы из Берлина были ложными и заговор побежден. Фон Штауффенберг, Ольбрихт и Бек были расстреляны этой же ночью, фон Виилебен был казнен 8 августа, а фон Клюге покончил с собой 19 августа, получив вызов как главнокомандующий группой армий «Запад», испугавшись, что его призовут к ответу за соучастие в заговоре; военный губернатор Франции генерал фон Штюльпнагелъ был повешен 30 августа, после неудачной попытки вскрыть себе вены, а Роммель был принужден сам покончить с собой в октябре 1944 г.

Д-р Отто Нельте, защитник фельдмаршала Кейтеля в Нюрнберге, подготовил для него ряд вопросов в качестве подготовки к слушаниям, и часть из них, касающаяся заговора 20 июля 1944 г., воспроизведена здесь, чтобы пролить свет на отношение самого фельдмаршала к этому заговору, о котором он сам не успел написать в своих воспоминаниях.

Каковы, на ваш взгляд, были истинные причины путча?

Недовольство Гитлером, и его политической системой, и его руководством войной. Поскольку надежд на то, что Гитлер по собственному желанию откажется от власти, не было, заговорщики решили его устранить. Этим они одновременно надеялись избавить солдат и офицеров от данной Гитлеру клятвы верности. Какую политическую систему – если таковая имелась – они хотели установить, я не знаю. Я никогда не слышал ни о какой так называемой правительственной программе; что же в военном плане, я не верю, что они планировали завершить эту войну капитуляцией. Был приказ, подписанный Вицлебеном, как «Верховным главнокомандующим вооруженными силами», но он был отвергнут всеми его получателями. В конечном счете подобные приказы были изданы для военных округов, которые им также не подчинились.

Были ли какие-либо признаки или информация о том, что подобное революционное движение существует?

Ни ОКБ, ни я не знали об этом. Гитлер не получал никаких донесений или предупреждений, и он не обсуждал это со мной ни до покушения, ни после. При расследовании было установлено, что несколько офицеров в военном министерстве и в разведслужбах знали о запланированном покушении, но не сообщили об этом.

Я бы не хотел вдаваться в расспросы о подробностях этого путча, поскольку для вашей защиты они значения не имеют. Ответьте мне только на один вопрос: участвовали ли в этом путче какие-либо фронтовые командиры?

Нет. Кто из фронтовых командиров – если они вообще были – имел какую-либо информацию о запланированном путче – не установлено. Насколько я знаю, никто. Попытка генерала Бека установить контакт [с группой армий «Север»] не удалась и была отвергнута.

Какую роль в этом деле играли вы?

Я присутствовал при взрыве бомбы, и по приказу фюрера – который ни на один миг не потерял ни своей правительственной, ни исполнительной власти – я отдавал все необходимые инструкции всем боевым частям и командующим военными округами.

Я затеял этот разговор о заговоре 20 июля 1944 г. на этом допросе только потому, что на предварительных слушаниях некоторые обвиняли вас, что вы прямо или косвенно виновны в смерти фельдмаршала Роммеля.

Против Роммеля выдвигались весьма серьезные обвинения на основании показаний одного из главных заговорщиков, подполковника из штаба военного губернатора Франции, фон Штюльпнагеля. Фюрер показал мне протокол допроса и приказал начальнику управления кадров вызвать к себе Роммеля; Роммель отказался прийти, поскольку был слишком болен, чтобы ехать. В связи с этим фюрер приказал своему главному адъютанту и начальнику управления кадров, Бургдорфу, самим поехать к нему, взяв с собой этот изобличающий протокол и письмо, написанное мною под диктовку Гитлера. В этом письме Роммелю предлагалось прибыть к фюреру, если считает себя невиновным, и, если он не сделает этого, его арест будет неизбежен, и он будет вынужден отвечать за свои поступки перед судом. Он должен был обдумать, какие могут быть последствия этого; с другой стороны, у него был и другой выход из положения.

Внимательно прочитав протокол и письмо, Роммель спросил, знает ли фюрер о существовании этого протокола; а затем попросил у генерала Бургдорфа время подумать. У Бургдорфа был личный приказ Гитлера не позволить Роммелю застрелиться, ему пришлось предложить ему яд, чтобы такую смерть можно было списать на травму мозга, полученную им в автокатастрофе; что будет более благородной смертью и сохранит его общественную репутацию.

Когда они вместе поехали к доктору в Ульм, Роммель принял яд и скончался. Истинная причина его смерти была скрыта по особому пожеланию Гитлера, и Роммелю устроили государственные похороны со всеми воинскими почестями.

Интересно рассмотреть предварительный допрос фельдмаршала Кейтеля американским полковником Эйменом, опубликованный в «Nazi Conspiracy and Aggression, Supplement В», с. 1256. В этом крайне строгом допросе выявляется одна весьма простая вещь, которую американский офицер, очевидно, совершенно не понял, поскольку ему был совершенно незнаком прусский кодекс чести: поступки фельдмаршала были основаны исключительно на том, что любой немецкий офицер (и особенно высший) должен держать ответ после неудачи поступков, продиктованных – по мнению Кейтеля – бесчестными мотивами; и каждому немецкому офицеру должна быть предоставлена возможность самому решать, как ему выйти из создавшегося положения. В ходе допроса Кейтель выразил свое безграничное восхищение военными успехами и мужеством Роммеля, и, по всей видимости, в данной ситуации он считал яд лучшим способом самоубийства, чем традиционную пулю в голову, поскольку опасался большого скандала – не сколько за Третий рейх, сколько за самого Роммеля и офицерский корпус, – если самоубийство фельдмаршала Роммеля или вынесенный ему народным судом смертный приговор станут достоянием гласности. Отсюда и не понятая американцами позиция Кейтеля.