Текст книги "Кэти. Рассказы"

– Что ты творишь, адово исчадие? – провыл Лео, поднимаясь на колени. Он потянулся рукой к зажиму, но тут же получил тычок в запястье.

– А говорил «что хочешь». Вот так и верность хранишь, как обещания держишь. Плохой мальчик, очень плохой.

– Я страдаю от своей слабости не меньше тебя, поверь!

– Верю, конечно, я тебе верю. Руки убери.

– Пожаалуйста, дай мне кончить, – было видно, как болят ушибленные яйца, слегка распухшие, покрасневшие от напряжения. – Что ты выиграешь от того, что меня покалечишь? Я ведь не смогу выполнять своих обязанностей перед тобой.

– Месть, месть, месть – самое желанное и вкусное блюдо. Или ты был бы в восторге от того, что вместо тебя я в один прекрасный день нашел порядочного парня, а тебя выкинул подальше и забыл? – я тронул пальцами ноги его живот.

– Нет, прошу, не говори так, даже не думай… Ты – не такой, как я! Ты – сильный, ты святой… Таких, как ты, больше нет… Вилли, ну хватит уже меня мучить, умоляю!

– Хватит? Я даже еще и не начинал, глупышка!

Резко поднявшись с дивана, я схватил Лео за плечи, повалил его на стол, выдернул вибратор из его тела и тут же вошел сам.

– Прошу… – Лео пришел в ужас, что ему предстоит терпеть еще минут пятнадцать. – Умоляю!

– Собери смазку на палец и слизни вместо того, чтобы болтать, – я задал ему жесткий темп, обнимая за грудь и плечи, горячо выдыхая в шею и ероша волосы. Втянув в себя аромат дорогих духов, я на время забылся. Протянув руку к его члену, я вызвал новый болезненный стон, сжав его снова.

– Терпи, терпи, солнышко… – шептал я на ухо Беккеру. И только после того, как кончил сам, придумал дальнейшую судьбу Леонарда. Вынув из вазы, стоявшей на соседнем столе, розы, я окатил парня водой, после чего сунул в нее кончик члена Лео и снял с него резинку, придерживая за плечи. С визгом тот обильно кончил и разревелся, уткнувшись мне в плечо.

– Все? Можно мне идти? – Лео поднял голову.

– Пей! – я протянул ему вазу с кончей. – Это ж твое любимое!

– Ты с ума сошел? Не буду я! – блондин отстранился в ужасе.

– Будешь, как миленький. Иначе я сейчас тресну тебя башкой вот об этот стол так, что нос сломаю, – я замахнулся на Беккера.

– Блять! – инстинктивно прикрыв лицо руками, Лео, морщась, выпил все до дна и швырнул мне эту вазу на колени.

– Нет уж, иди и вымой!

– Меня тошнит!

– Потерпишь! – вновь повалив на стол, я прижал спину Лео и ввел ему сзади стебель цветка, проталкивая все глубже.

– Шипы, там шипы! Ты меня изувечишь!

– Не сможешь друзьям давать, экая жалость. Буду в рот тебя долбить, а изменять ты не сможешь, потому что не получишь удовольствия. Все, вытаскивай и мойся, ты мне надоел! – я столкнул Лео со стола, вынимая опороченный цветок и, швырнув его в лицо Беккера, поднялся наверх.

***

…Розы заменили мне людей. Цветы не курят, не изменяют, не просят новую помаду. Они просто украшают собой мир. Закончив с посадками, я возвращался домой, где не без удивления обнаружил своего полуночника.

– Где хочу, там и гуляю, отьебись уже от меня! – Лео нервно курил, сидя на подоконнике, оставляя на сигарете следы ярко-красной помады. – Засунь в задницу свои сатрапские замашки, я не твоя вещь!

Расхохотавшись, юноша воткнул себе в вену маленький шприц, нажимая на поршень так, что его тонкие пальцы побелели от напряжения. Откинувшись на стену с довольным видом, Беккер выбросил окурок на тигровую шкуру, лежащую возле камина, и закатил глаза.

– Я тебя в клинику сдам, – крикнул я, подходя вплотную.

– Только попробуй. Ты не посмеешь… Иначе…

– Иначе что? – я выдохнул прямо ему в лицо.

– Иначе я уйду от тебя. К другому. Навсегда, – рассмеялся Лео.

– Никуда ты не уйдешь, гребаный членосос! – я схватил его за шиворот, стаскивая на пол, и со всех сил заехал Беккеру не то в живот, не то по яйцам. Шприц вылетел из его руки, куда-то отлетая. Темные очки сломались пополам.

– Что ты творишь! Пусти меня! Пусти! Ты сам во всем виноват! Сам! – верещал блондин, катаясь по полу. Не помня себя, я колотил его, царапал, душил, выдирал волосы клочьями, укусил в шею, прижимая к полу коленом и держа за руки.

– Хватит! Хватит, умоляю! Не дай мне умереть! – проскулил мальчишка, все-таки мальчишка.

– На колени, живо, гниденыш! – схватив еще не дотлевший окурок, я прижал его к шее Лео, так, что тот взвыл. Кое-как приняв нужное положение, он посмотрел на меня с укором в глазах. Повалив его на грудь, я схватил пустую бутылку, валявшуюся под столом, и вставил горлышком в его растянутую дыру.

– Пусти! Пусти, мне больно!

– Да? А я думал, приятно! – я загонял все глубже и глубже, так, что Беккер колотил руками по ковру, истошно вереща.

– Может, запихать тебе до конца? Достойная жизнь и достойная смерть!

– Нет! Не делай этого! Не надо, умоляю! – он верещал от боли чуть ли не в моё ухо. На его крики прибежал какой-то слуга и тут же вышел. Это наши личные разборки.

– Назови хоть одну причину, чтобы не сажать тебя на кол! Назови! Давай!

– Я люблю тебя… Все еще люблю, мать твою, Вилли!

– Заткни свою немытую пасть, шлюхино отродье! – я рывком вытащил бутылку, вызвав новый болезненный вопль. Развернув к себе Лео, я сплюнул ему в лицо и вышел вон.

Нильс

Глава 1

Солнце садилось, озаряя всплесками последних ярких лучей складки и изгибы кипельно белых простыней, складывавшихся в причудливый кокон вокруг груды костей, обтянутых кожей, свалившихся в самый центр постели. Бледный, осунувшийся юноша, чьи грязные, жидкие русые волосы, раскиданные по подушке, придавали ему сходство с мучеником, недовольно поморщился, когда лучи прошлись по его столь же белому лицу. Приоткрыв большие зелёные глаза, юноша взглянул на целый сонм капельниц, возвышавшихся над его изголовьем, и тяжело, устало вздохнул, переводя взгляд на человека в белом халате, который что-то записывал в толстую тетрадь.

– Что ещё вы хотите знать? – прохрипел умирающий. – Почему вы просто меня не добьёте? Разве я не заслуживаю лёгкой смерти?

Из горла живого трупа раздался не то крик, не то кашель, который тут же смолк, оборвавшись, словно короткая автоматная очередь.

– Постарайтесь рассказать о вашей жизни, чтобы специалисты могли разобраться в причинах болезни и предотвратить схожие случаи, – поправив трубки, ведущие к основаниям пронзавших руки молодого человека игл от капельниц, врач присел на табурет возле постели умирающего и перевернул страницу.

Устало прикрыв глаза, юноша сжал костлявые пальцы на одеяле и задумался, поморщив нос.

– Не думаю, что вы кому-нибудь поможете, но я понимаю, что мне осталось жить считанные дни, если не часы, а умирать в одиночестве мне не хочется. Так вот, моё имя – Нильс Хоффман, мне девятнадцать лет, рост сто семьдесят пять, вес – около двадцати трёх, – и я умираю самым счастливым человеком на свете. Так и запишите: я счастлив и не о чём не жалею.

– Расскажите подробнее. Всё. С самого начала, – раздаётся в ответ спокойный голос, заставляя Нильса унестись в вихре отрывочных воспоминаний.

– Я родился в маленьком городе, недалеко от Берлина, – заговорил Нильс, медленно шевеля пальцами. – Мой отец умер, когда мне было девять, поэтому моим воспитанием занималась мать и её родственники. Мои интересы состояли из компьютерных игр, выполнения домашних заданий, телевизора и поедания пиццы. Всю жизнь я был жирным, уродливым, прыщавым, замкнутым в себе чмом. У меня никогда не было ни друзей, ни девушки, ни даже собаки. Я был из тех, над кем смеются парни и кого избегают девчонки. Пару лет назад мой вес колебался от ста тридцати до ста сорока семи килограмм, а я… просто принял это как должное и ничего не делал, чтобы как-то привести себя в норму. Понимаете, пицца и кола составляли единственную радость в моей никчёмной жизни. Так было, пока я не поступил в политехнический университет и не встретил Его. Человека, который изменил всю мою жизнь. Я полюбил его с первого взгляда и продолжаю даже сейчас мечтать о его присутствии, прикосновениях, видеть Его глаза, ощущать на своей коже Его дыхание. Он не приходит…

– Ощущали ли вы в себе гомосексуальные наклонности до этой встречи?

– Нет. Я жил словно в коконе: ничего не видя, не чувствуя, не замечая. Увидев того человека, я словно бы сошёл с ума… Как заворожённый, я наблюдал за его походкой, каждым жестом, взглядом. Затем, как он сидел возле витражного окна, что-то рисуя и записывая. Я ощутил в своих мыслях странные желания, доселе мне незнакомые.

– Какие же, если не секрет?

– Мне хотелось, чтобы Он поставил меня на колени и заставил отсосать, или затащил в пустой кабинет и вытрахал там до полусмерти, как в дешёвых комиксах.

– Но объект ваших чувств не отвечал взаимностью? Или вы не пытались познакомиться с ним?

Нильс замолчал, сдвинув остатки полувыпавших светлых бровей.

– У него был парень по имени Лео, – выдохнул он. – И у них всё было серьёзно. Они не скрывали своих отношений и собирались их зарегистрировать. Когда я видел, как они целуются при встрече, перед тем, как сесть в его автомобиль, мне хотелось вскрыть себе горло.

– Тогда почему вы не забыли о том человеке и не нашли свободного для отношений?

– Потому что я ничтожество. И всегда был ничтожеством, ни на что не годным и никому не нужным. Знаете, если бы вы увидели Его, вы бы поняли меня. Я говорю не о влюблённости, а о том неизгладимом впечатлении, которое он на меня произвёл. Он… Особенный. Не такой как все. Он словно бы стоит над всеми, над человеческой и божьей моралью, – я это чувствовал. Он как будто бы ставил себя центром вселенной, а других людей рассматривал как средство для получения удовольствия. Я стал одержим им, рисуя его портреты без конца, хотя бы и дурно рисуя. Знаете, у него такие умные, задумчивые глаза, по-азиатски тёмные, в которых иногда вспыхивала искра безумия. Он прекрасен… У него смуглая кожа, длинные вьющиеся чёрные волосы, стройное, но в меру накаченное тело. Он всегда чист и ухожен. Я вдыхал его изысканный парфюм, держась на расстоянии, и блеск его новых дорогих часов бил в запотевшие стёкла моих очков, когда я проходил мимо. Я ужасно, нечеловечески страдал.

– Вы ревновали свой предмет обожания к его молодому человеку? Пытались им помешать?

– Ну, а вы как думаете? Они же совершенно не подходили друг другу. Мой возлюбленный отдал своё сердце дешёвой шлюхе. Этому Лео были нужны лишь деньги, которые он без конца клянчил, изменяя с каждым встречным. А мой Бог… Он был не такой. Он многим нравился, не только мне. Но в его душе жил лишь Лео. О, как он мучился от измен этой грязной, гадкой, вульгарной шлюхи! Ведь я всё видел, всё чувствовал…

– Как это мотивировало вас отказаться от пищи? – последовал новый вопрос.

– Я хотел стать идеальным для Него. Чтобы Он меня увидел, заинтересовался мной. Я боялся заговорить с моим Богом и для того добыл левую сим-карту, узнал Его номер и начал писать длинные сообщения, в которых говорил, что Лео Его не достоин, и уговаривал с ним расстаться.

– Он отвечал вам?

– Нет. Это добило меня. Тогда я попытался с Ним поговорить, встретив в коридоре университета.

– Что он сказал?

– Всего три слова.

– Какие же?

– «Свали, жирное у*бище!»

Глава 2

…Я заперся в туалете, рыдал, ненавидел себя, каждую клеточку своего тела. С тех пор моя жизнь превратилась в череду мучений, подсчёта калорий, самобичевания и голодных обмороков. За день я мог съесть одно варёное яйцо, либо несколько пластиков огурца или томата, или же обезжиренный йогурт. Я старался как можно больше пить, чтобы заглушить голод. Больше всего я боялся, что кожа обвиснет, когда я похудею.

– Вы не думали, что несёте вред своему здоровью?

– А какая разница? Лишь бы Он меня заметил, лишь бы оценил, – расхохотался Нильс, оставляя на постели клочья волос.

– Что было дальше? – мужчина перевернул страницу.

– Лето было. Тепло было, хорошо. Потом экзамены. Разлука. Я продолжал писать Ему сообщения, и Он начал отвечать. Он написал, что Лео бросил Его ради богатого француза и уехал в Париж.

– Что было дальше?

– Ничего не было. Вернувшись в Берлин в сентябре, мой Бог стал апатичным и безразличным ко всему. Я пытался сесть с Ним рядом на лекциях – Он хватал свои вещи и демонстративно менял место. Однажды Он злобно посмотрел на меня, так, что я испугался гнева в Его глазах. И Он снова сказал «Свали отсюда!» Я разрыдался, но так, чтобы этого никто не увидел.

Я продолжал худеть. Я ужасно себя чувствовал, но спустя девять месяцев я достиг своей цели – пятидесяти пяти килограмм. Однажды я потерял сознание и был доставлен сюда первый раз.

– Это ничему вас не научило?

– Мой Бог забрал меня. Он пришёл через несколько дней, когда я спал. Знаете, сначала я думал, что всё это сон. А Он… взял меня за руку, так ласково. Так нежно. Он сказал, что знает о моих чувствах, знает, что это я писал Ему сообщения. Он просил прощения за насмешки и издевательства, а я только гладил в ответ Его пальцы, на большее не хватало сил. Я попросил поцеловать себя, и Он наклонился надо мной, обдав своим запахом, и коснулся моей щеки своими тёплыми сухими губами. Это было в октябре.

– Он забрал вас из больницы и предложил начать отношения?

Нильс тяжело вздохнул, закрыв усталые глаза, которые ничего уже не видели.

– Я начал есть понемногу. Он приходил, принося мне фрукты и конфеты со смешными записочками, а я ревел, разворачивая и читая их, я вцеплялся в Его руки ногтями, не давая уйти. Тогда Он сказал, что заберёт меня к себе, если я поправлюсь. Я помню этот чудесный день, самый прекрасный в моей жизни. Я спустился по лестнице без посторонней помощи. Он помог мне сесть на переднее сиденье Его чёрного мерседеса, и мы катались по центральным улицам до часа ночи, любуясь неоновыми огнями. Он рассказывал мне о свей жизни. О Лео, об их отношениях. Говорил, что давно позабыл эту мразь. И целовал меня в щёку, так осторожно, как будто бы боясь навредить.

– «Умоляю, будь со мной настоящим», – шептал я, глядя на него жадными, влажными от слёз глазами.

Он привёз меня в свою роскошную квартиру, куда я поднимался с замирающим сердцем, стесняясь своей огромной футболки, болтающихся рваных грязных джинс, нечёсаных волос. Зайдя внутрь, я замер, очутившись в Его мире. Мире красивых ковров, тёмной лакированной мебели, изысканных ароматов, люстр, дорогих вин, пурпурных занавесок… Я замер и разрыдался, а Он обнял меня, гладя и прижимая к себе…

– Позвольте задать вам нескромный вопрос, – перебил Нильса голос врача. – Если бы этот молодой человек не был так богат, вы всё равно любили бы его с такой же силой?

Нильс помолчал с минуту.

– За восемь месяцев, что мы пробыли вместе, я не взял у Него ничего, кроме того, что Он сам мне предложил. Но… Если бы Он не был богат, Он не был бы той самовлюблённой мразью, которую я вожделел в Его лице. Что ещё вы хотите услышать?

– Ваша мать, фрау Хоффман считает, что ваш молодой человек сознательно довёл вас до этого состояния, в котором вы прибываете поныне. Вы этого не подтверждаете?

– Я сам во всём виноват, на всё согласился, а Он хотел мне помочь, но не сумел. Если Он и толкнул меня на путь саморазрушения, то сам того не желая.

– На вашем теле найдено множество следов жестокого обращения. Ваш любовник над вами издевался?

– О, ещё как, – фыркнул Нильс. – Но это было божественно. Я мазохист.

– Каким образом вы это осознали?

– После нашей с ним первой ночи. Я что, должен рассказать о свей интимной жизни?

– Рассказывайте.

Глава 3

…Вильхельм… Я позволю себе называть Его по имени, потому что уже скомпрометировал как только мог. Вильхельм отвел меня в душ и принес чистую одежду. Узнав, что Он не держит прислуги, я проникся к Нему еще большей симпатией. Облачившись в тонкую рубашку и белье Его бывшего, я прошел на цыпочках к камину и присел в кресло, а Вильхельм тут же набросил на меня одеяло, закутывая и ласково обнимая.

– «Я люблю тебя…» – вновь прошептал я, улыбаясь Ему. Вильхельм ничего не ответил, только кивнул, наливая вино…

– Ближе к делу. У нас заканчивается время.

– Мы повторяли друг другу слова любви, в то время как я поедал все, что Он мне принес, стараясь не уронить ни кусочка.

– «Ты молодец, Нильс. Ты произвел над собой огромнейшую работу. Но знай, что я люблю причинять боль, – говорил Он.»

– «Сделай со мной все, что захочешь. Сделай, только будь со мной…» – выдохнул я и потянулся к нему.

И тогда мой Бог подошел ко мне вплотную и посмотрел прямо в глаза, сомкнув пальцы на моих плечах. Я вздрогнул, и тут же Вильхельм прикоснулся к моим губам. Тут же я обвил Его своими руками, а Он повалил меня на низкий стеклянный столик, заставляя поплыть мой истощенный разум, однако я удержался в сознании изо всех сил, чтобы почувствовать то, что будет дальше.

Мы проснулись поздним утром, согретые солнечными лучами и взаимными объятиями. Я боялся, что все закончится – дивный сон обрушится подобно камню Дома Ашеров, а я проснусь в своей квартире, никем не любимый и никому не нужный. Но нет, туда я больше не вернулся, даже не забрал своих документов и вещей. Они мне больше не нужны.

Я умер для внешнего мира и родился для Него. Нежный или, напротив, жестокий по настроению, Он приносил мне завтрак в постель, будил едва уловимыми поцелуями, наряжая в прекрасную одежду, осветлил мои волосы на несколько тонов и следил за моим питанием и душевным состоянием. Вечерами Он преображался, облачая меня в чулки, корсетное платье, застегивал ошейник с шипами на моей шее, поправляя чистые, расчесанные и тщательно завитые пряди волос, красил мне лицо и вел на крышу прямо на цепи. Мы любовались звездами, целовались, глядя на тысячи тысяч ярких огней, и совокуплялись прямо там в свое удовольствие, не страшась быть потревоженными. А потом… потом я вдруг наскучил Вильхельму. Однажды, обняв, Он назвал меня «Лео». По имени этого Лео Беккера, которого Он не перестал любить и любил до сих пор.

Каждое слово резало и обжигало мою душу, как будто бы Он специально калечил меня, нарочно. Стоило Вилли забыться, уйти в себя, и всякий раз Он звал меня Леонардом. Тогда я понял! Вильхельм не любил меня ни секунды! Я был лишь запасным вариантом, заменой Его бывшего, на которую Он проецировал его образ. Мне оставалось лишь смириться с этим. Мне было так больно, что я снова перестал есть, оттого, что кусок не лез в горло. Мне было слишком тоскливо. И лишь когда Вильхельм, ушедший в себя и относящийся ко мне, как к одной из деталей его обстановки, заметил, как я подурнел, как корчусь над унитазом, – отвез меня сюда… Все, мне плохо… Я больше не хочу говорить…

Глава 4

Вдыхая резкий запах фенола, заставляющий задуматься о бренности жизни даже здорового человека, Вильхельм двигался по направлению к палате Нильса, придерживая широкий белоснежный халат и сжимая в руке пакет с апельсинами. Отыскав наконец нужный номер, он, слегка поколебавшись, несколько раз ударил в дверь костяшками пальцев, отмечая попутно, как ровно и красиво она выкрашена.

– Войдите, – приникнув к двери, Вильхельм услыхал совсем тихий голос, но сразу не узнал его. Давящее чувство вины усиливалось в его сознании каждую секунду. Решившись, он толкнул дверь.

– Зачем ты пришёл? – прохрипел Нильс, с трудом поднимая голову. Вильхельм едва мог увидеть его силуэт, настолько было темно в палате.

– Я принёс фрукты для тебя.

– Мне они не нужны, – Нильс шевельнул рукой, так что тонкие трубки, ведущие к капельницам, качнулись в разные стороны. – Отдай моему доктору.

– Прости… Я не знал…

– Подойди ближе. Я хочу тебя увидеть, – Нильс поманил Вильхельма движением пальцев, в то время как на его лице расцвела блаженная улыбка. – Возьми меня за руку, я очень соскучился по твоей ласке…

Вильхельм приблизился, явственно ощущая странный запах, исходящий от Нильса. Ему почудилось в этот миг, что сама смерть лежит перед ним, глубоко и с хрипом дыша, пугая своей неестественно бледной кожей, полувыпавшими бровями и ресницами.

Вильхельм взял себя в руки, присев рядом с Нильсом на стол, и бережно взял его невесомую руку в свои, следя, чтоб ни одна игла, закреплённая пластырем, не выскочила из вены.

– Трахни меня, – послышался тихий, срывающийся голос.

– Что? – Вильхельм решил, что ему послышалось.

– Я хочу, чтобы ты меня трахнул, любовь моя. В последний раз, – Нильс улыбнулся, ласково проводя пальцем по тёплой ладони Вильхельма. – Сделай это ласково, так, чтобы мне понравилось…

– Нильс, мы в больнице находимся, это самое неподходящее место… В любой момент могут войти, и что тогда? А твое состояние? Разве тебе можно этим заниматься?

– Вилли… – повисла пауза. – Мне осталось всего несколько дней, я отсюда больше не выйду… никогда. Закрой дверь, зашторь окна. И сделай это со мной в последний раз.

Вильхельм вздохнул. Поднявшись, он исполнил последнюю волю Нильса, запирая дверь на внутренний замок. Окна уже и без того были занавешены, дабы не беспокоить больного.

– Я не уверен, что смогу возбудиться, когда ты в таком состоянии. Извини.

– Дотронься до меня, смелее, ты же хотел этого… Только твоя маленькая глупая блондинка… не мальчик и не девочка, не живая, не мёртвая… раздень меня и коснись моей кожи.

Отложив одеяло в угол кровати, Вильхельм начал медленно и аккуратно стаскивать белые одежды с высушенного костлявого тела, на котором висела кожа.

– Быстрее! Обход делают по часам!

Облизнув пальцы, Вильхельм медленно вставил их внутрь юноши, у которого недоставало сил даже на то, чтобы раздвинуть ноги, наблюдая за каждой тенью, что лежала, отбрасываемая сильно выступавшими рёбрами. Он желал вернуть всё назад и никогда не произносить тех ужасных слов, что погубили Нильса, но разве мы не сами являемся причиной большинства несчастий, что происходят с нами?

Расстегнув давящую молнию своих брюк, Вильхельм с трудом начал входить в тяжко дышащее тело. Чтобы облегчить своё положение, он прилёг рядом, обнимая Нильса за плечи.

– Осторожнее! – Нильс оставил маленький робкий поцелуй на щеке Вилли. – Обними меня покрепче, погладь по спине, поцелуй так тепло, как только можешь…

Прикрыв глаза, Вильхельм молча расплачивался за свои прегрешения, целуя, лаская Нильса и проталкиваясь в его тело осторожными движениями.

– Глубже. Передвинь мою ногу повыше, чтобы изменить угол входа.

– Вот увидишь… Ты вылечишься, я снова заберу тебя, я больше никогда не ошибусь и не предам тебя… Я буду делать всё, чтобы ты улыбался… – передвинув ногу, которую он мог обхватить своей ладонью, Вильхельм прижался к губам Нильса, расплывшимся в улыбке.

– Не обещай того, чего не можешь исполнить. Никогда.

– У тебя холодная кожа. Мне это не нравится.

– А у тебя холодная душа.

– Слова твои как лезвие. Каждое.

***

– Я хотел бы умереть сейчас на твоих сильных руках. Но теперь тебе будет лучше уйти.

Они лежали, обнявшись, один на плече у второго.

– Помнишь, я говорил про обход? Приходи завтра, я буду тебя ждать.

– Хорошо, я обязательно приду. Я отложу все дела.

Поднявшись, Вильхельм застегнул штаны и оправил всю одежду.

– Отлично. Одень меня, если не трудно…

– Сейчас…

– Как это было, вот здесь?

– Нагнись… – холодный нежный поцелуй на прощание.

– Надеюсь, сейчас ты не представлял Лео на моём месте?

– Нет, конечно! Как ты мог так подумать! – Вильхельм одел Нильса и уставился на его лицо, покрывшееся капельками пота.

– От тебя можно ожидать всего. Я даже не удивлюсь, если ты скажешь, что убил его и где-нибудь прикопал.

Вильхельм встал как вкопанный, замерев с одеялом в руках. К счастью, Нильс лежал с закрытыми глазами и дышал так тяжело, что явно не заметил этого.

– Завтра договорим. Позови доктора, быстрее…

– Я сейчас, держись!

Выбежав из палаты, Вильхельм чуть не врезался в мать Нильса, сразу же осознав, что перед ним именно она – пожилая светловолосая женщина в костюме цвета бордо и с серебристой брошью на широкой груди.

– Мразь! – на лицо Вильхельма обрушилась сильная пощёчина. – Больной ублюдок, ты ещё за это ответишь! Я сделаю всё, чтоб тебя посадили!

– Вашему сыну сейчас плохо, я должен позвать доктора, – прикрыв ладонью покрасневшую щёку, Вильхельм отстранился и побежал по коридору.

***

Следующим вечером он был на том же месте. Терпеливо ожидая, пока Нильс проснётся (дверь отчего-то оказалась заперта), Вильхельм присел на хромировано-белую холодную скамью и раскрыл томик стихов, в ожидании встречи.

Его покой прервали двое санитаров, катившие по коридору в направлении морга чьё-то тело, покрытое тканью. Поравнявшись с Вильхельмом, один из них нечаянно толкнул носилки, и с них свесилась тонкая костлявая белая рука с коротко обрезанными ногтями.

Вскрикнув, юноша выронил книгу, подскочил к процессии и сорвал покрывало одним движением, издавая полный отчаяния и боли вопль.

– Что… Что случилось?

– Этой ночью герр Хоффман отсоединил себя от системы жизнеобеспечения. Такое иногда случается. Отойдите, вы ничего уже не сделаете.

Выйдя из больницы на негнущихся ногах, Вильхельм упал на колени возле фонтана, сжимая в руках все те же стихи. Прохожие оборачивались, показывая на него пальцами, но Вильхельм не видел никого, обжигаемый слезами очищения, что лечили его душу.